Happiness is a warm gun

Сознание наваливается постепенно, неотвратимо, и Марс тихо стонет, пытаясь открыть глаза. Все плывет перед взглядом; тело по неведомой причине не слушается, и она тщетно пытается сфокусировать взгляд хоть на чем-то. В голове — гул, и все, что понимает Марс — она в какой-то комнате, судя по всему, в каком-то подобии дешевого мотеля, тело адски ломит. А еще она почему-то не может встать, не может даже потянуться к оружию. Она не осознает, что ничего не слышит, до момента, пока тонкая, но сильная рука не хватает ее за волосы, пока что-то не впивается в шею — и в уши грохотом врывается звук проезжающего где-то внизу трамвая, в мозг вбивается тихий, ласковый, но полный ненависти и яда голос. И отрезвление, а вместе с ним — и осознание, обрушивается на голову ведром ледяной воды. То, что впивается в ее шею — зубы; опустив глаза, Марс безошибочно определяет, кто перед ней. Ворох белоснежных волос скользит по груди, и, когда человек поднимается, чтобы взглянуть ей в глаза, сомнений не остается. Ох, вот же черти водятся в этом тихом омуте... Словно зачарованная, Марс проводит взглядом по языку, скользнувшему по искривившимся в ядовитой ухмылке губам, прищуривается, тихо усмехаясь — и понимает, что не может говорить. Рот завязан. Той самой лентой. Той самой треклятой алой лентой. Под цвет треклятых алых глаз. Ферреро. — Доброе утро, спящая красавица. Столько яда, столько холодного сарказма; всегда широко открытые, почти наивные глаза прищурены, и Марс только диву дается, сколько в них пылающей ярости, сколько злобы, жажды мести. Марс пытается дернуться, вырваться, но в запястья врезаются наручники. На щиколотках, кажется, веревка, держащая ноги разведенными, привязанными к железному изножью кровати. Спиной Марс остро ощущает жесткие и неудобные прутья каркаса. Только сейчас она понимает, что полностью обнажена - и спрятаться некуда. Ловушка. Марс не привыкла оказываться в безвыходном положении. И вот — сейчас, после всех побед, после всех издевательств оказаться в руках самого безобидного из врагов, словно обезумевшего от ярости, словно потерявшего голову, принципы и правила, несколько... Иронично? Аккуратный, острый маникюр расчерчивает бледную кожу на груди розоватыми узорами, зубы вновь смыкаются, но на этот раз — на плече, да так, что потом наверняка останется синяк огромных размеров. Марс тихо шипит сквозь ленту, пытаясь вырваться и оттолкнуть чокнутую девчонку от себя. — Нет-нет, — оторвавшись, Ферреро улыбается, прижимая палец к губам своей пленницы, накрывая его своими губами сверху, и тихонько продолжает, сверкая глазами в полной темноте: — Тебе же нравится, зачем дергаться? Нравится, конечно... — Свободная рука девушки скользит вниз, задевает затвердевший сосок на обнаженной груди, и улыбка на губах Ферреро становится шире. — Ври себе. Ври. Тело не обманешь... Новая царапина — и Марс жмурится, сдерживая рвущийся вскрик — чем бы ее ни опоили до этого, оно не дает ей контролировать голос и восприятие. Опоили. Словно кто-то щелкает выключателем — в голове всплывает вчерашний вечер баре на окраине города, и Марс вспоминает свое удивление, когда к ней подсаживается младшая Ферреро с коктейлями в руках. Две Кровавых Мэри — и Марс чуть усмехается, представляя, как это невесомое создание будет давиться коктейлем. — Угощаю, — говорит Ферреро, и Марс принимает стакан из ее рук — впрочем, не спешит пробовать напиток на вкус. Итальянская дурочка, в общем-то, не так проста; кто знает, что унаследовала она с кровью своей родни, так что стоит быть аккуратнее. — В честь чего, девочка? — фыркает насмешливо женщина, ставя холодный стакан на стойку перед собой. — В честь того, что мы сегодня здесь — и даже живые, — спокойно отвечает Ферреро. Алые глаза скользят по рукам Марс, по локтям, опирающимся на стойку, по шее, едва скрытой короткими черными волосами. — Кажется, ты не очень должна радоваться тому, что я живая, — Марс произносит это невозмутимо, как бы ожидая реакции, внимательно смотрит на лицо собеседницы; та отстраненно-спокойна. — Кто знает. Отказываться от выпивки, когда тебя угощают — дурной тон; приподняв в честь Ферреро стакан, Марс опустошает его, и ее не оставляет ощущение, что алые глаза практически впиваются в ее лицо. Пустой стакан хлопает о стойку, и женщина поворачивается к Ферреро. — Твоя очередь. Алая жидкость касается губ девушки; та пьет медленно, размеренно, впрочем, продолжая взглядом следить за Марс. Выдерживает пристальный взгляд, не отводит глаз, кажется, смеющихся — и выдыхает, едва стакан пустеет. — А ты крепче, чем кажешься, — с долей уважения произносит Марс и проводит пальцем по шелку белого платья Ферреро. Чуть ниже алой ленты на вороте — несколько капель, и Марс собирает их ногтем, слизывая затем с пальца и одаривая девчонку насмешливым взглядом. — Аккуратнее надо быть, внимательнее. — А все потому, что надо быть аккуратнее, внимательнее, — из воспоминания ее вырывает новый то ли поцелуй, то ли укус — в грудь, рядом с соском, и Марс жмурится. Точно, вскоре после этого коктейля она и отключилась; кажется, Ферреро помогала ей сесть в машину, и после этого — провал. Марс дергает наручники, прикидывая, может ли освободиться. Соображать пока плохо получается, а потому она треплет наручники почти ожесточенно, словно они могут поддаться. Но замирает, когда понимает: на ее соске орудует чужой язык, а внизу, в промежности — чужие прохладные пальцы. Опустив взгляд, она видит смеющиеся алые глаза Ферреро, оставившей ее грудь в покое. — Вот так, да? Ферреро скользит пальцами вниз, быстрыми, четкими движениями ласкает клитор, вынуждая Марс против воли, и без того ослабленной наркотиками, подаваться вперед, подавлять собственный голос, не позволяя себе стонать. — Ну-ну, не слишком обольщайся... — Снова укус, Марс все-таки вскрикивает — вокруг соска расцветает след от острых зубов, и свободная рука Ферреро за горло прижимает ее к каркасу кровати. — И не дергайся, ты же всю игру испортишь! Ферреро - вылитая сестричка, Гарден. Видимо, безумие — это семейное. — Ты ведь так легко отделалась, — горячо шепчет Ферреро, оттолкнувшись от Марс, убрав руки. Марс молча наблюдает, как та достает беретту, снимает с предохранителя, проводит дулом по груди и утыкает в живот. — Так легко... За всех моих людей я всего лишь забрала в полное распоряжение тебя. Марс смотрит на нее с нескрываемой ненавистью, но Ферреро интерпретирует это по-своему. — Нет-нет, дорогая... Я тебя не убью. Болят привязанные ноги, ноет подвернутое в попытках освободиться запястье, а Ферреро лишь смеется, склоняясь вновь, к губам. — Ты просыпаешься, — шепчет она прямо в них, проводя языком по алой ленте. — Так намного интереснее... И неожиданно опускает пистолет вниз, остановив его между ног Марс, прикасаясь холодным металлом к внутренней стороне бедра. Марс застывает. И отчаянно дергается, когда дуло пистолета резко проникает в нее. Пытается освободиться, вывернуться, но тихий шепот в губы останавливает ее: — Ты же не хочешь, чтобы он выстрелил, правда?... Голос действует на сознание сильнее, чем любой наркотик. Парализует, и Марс замирает, не позволяя себе подать и звука, не позволяя шевельнуться, вынуждает себя расслабиться и принять непринужденный вид, как будто и не происходит ничего такого. А Ферреро все шепчет и шепчет, будь она проклята: — За каждого из них, за каждого, Марс. Считай это местью, все равно это ты точно не забудешь. Шепчет и шепчет, трахая ее пистолетом, прижимая за горло к жестким перекладинам, отчаянно, до крови, кусает губу. Курок взведен. Марс сжимает руки в кулаки, вгоняет ногти в ладони, закрывает глаза, уклоняясь от губ Ферреро — и получает в ответ только тихий смешок. Курок взведен. Во всех, мать его, смыслах. Могла бы — закусила бы себе губу, чтобы отвлечься на боль, чтобы не признавать — мерзко, отвратительно, но... Это возбуждает. И прежде, чем Марс успевает предсказать, что произойдет дальше, чем заставляет потерянную волю вернуться, Ферреро с безумной улыбкой нажимает на курок. Адреналин ударяет в мозг, окончательно вытесняя наркотик. Марс вскрикивает, изгибается — и не сразу понимает, что пистолет был не заряжен, что она сама подается навстречу беретте, теряет контроль над голосом, чудом не кончает от одного выстрела. Когда Ферреро скользит вниз, замирает между ее ног и обводит языком клитор, быстро, резко двигая пистолетом внутри, Марс больше не волнует ни гордость, ни причины, ни воля, ни мир. Зато оглушительный оргазм, накрывающий ее с головой спустя несколько секунд, перекрывает все. Оглушительный в прямом смысле — не выдержав, она теряет сознание. Марс приходит в себя через несколько часов. Ферреро, разумеется, уже и близко нет — исчезла, маленькая безумная сволочь. В пустой квартирке обнаруживается ванная, в ней — зеркало, издевательски отражающее следы от укусов Ферреро, синяки от веревок, засосы на всей шее - и по всему телу. Марс покидает квартиру так быстро, как может — вещи ей оставили. Треклятый пистолет, та самая беретта, оставлена в ее сумке с наклеенным стикером: «Тебе он еще точно пригодится. Ночью».