Dead heat

Все начиналось с того, с чего начинаются обычные драки: вопли с яростными брызгами слюны, оружие, неприличные ругательства. Ничего не предвещало его поражения – ничего, кроме дула пистолета, заряженного стихийными пулями, который теперь же упирался ему точно в висок. - Ты проиграл, Джек, - прошипела она, сплевывая на пол скопившуюся во рту кровь, и Джек хрипло рассмеялся, едва дыша под не таким уж большим, но весьма ощутимым после всех перенесенных травм весом ее тела. Предохранитель пистолета предупреждающе щелкнул. - Не путай победу в битве с победой в войне, крошка, - прошептал Джек, не сводя с нее глаз, и дуло пистолета сдвинулось чуть выше и левее, поднявшись к его лбу. Тонкий, исцарапанный палец накрыл спусковой крючок. - Бам!

***

На момент их знакомства она уже не дружила с головой. Это Джеку в ней и нравилось больше всего – ее безумство, граничащее с той мудростью, какую можно было познать лишь на просторах Пандоры. Она потеряла всех. Он прочел это в ее досье, через экран наблюдая за тем, как Вильгельм выкручивает ей запястья, дробит строительным молотком пальцы и периодически сдавливает руками шею. Ей смешно. Она сдавленно шипит от вспышек боли, а затем странно закатывает глаза и безразлично откидывает голову на спинку стула. Искатель Хранилища, которого ему никак не понять. У нее нездоровая тяга к боли – иначе не объяснить ее попытки спровоцировать Вильгельма и кривую, перепачканную кровью улыбку, когда он снова берет в руки хирургическую пилу. Ей наплевать. Ей…приятно? Это пугает даже Джека. И, черт побери, она идеальный кандидат для его дальнейшего плана. - Эй, эм…Как там тебя… Искатель, короче, - говорит в микрофон Джек, и даже Вильгельм непроизвольно отвлекается от столь интересного для него занятия, как вырезание на груди девушки собственных незамысловатых узоров. – Что на счет того, чтобы немножко посотрудничать? Скажем…Пошпионить для меня за алыми налетчиками, а? Он улавливает ее взгляд, направленный прямо в камеру, встроенную в потолок, и скептический прищур глаз. Вильгельм отстраняется и, вытирая руки, откладывает в сторону инструменты, пока искательница сидит, истекая кровью и раздумывая над предложением Джека. - Иридий. Джек хмурится, пытаясь понять, не послышалось ли ему. - Что? - Мне нужен иридий. И…да, мы посотрудничаем. Синие татуировки вдоль плеча и оголенной, изрезанной руки пульсируют светом, но не дают никакого результата: сирена истощена и нуждается в заряде иридием. Джек ухмыляется снова. Взаимообмен. Да, она точно ему подойдет. Пока что. По началу все идет хорошо. Ее нельзя назвать послушной и безропотной его воли, но ей нравится то, чем приходится заниматься по поручениям Джека. Он дает ей одну папку с вложенным внутрь списком имен, от которых необходимо зачистить Убежище, прикидываясь обычной повстанкой-Искателем, а она приносит ему уже две папки – с теми, кого убила по его приказу, и с теми, кто пострадал случайно. Ради их обоюдного веселья. Первые недопонимания случились в тот момент, когда они переспали в первый раз. Точнее, сразу после. Ей нравится, когда Джек «наказывает» ее...Очень своеобразно. Допустим, за разбитую бутылку коллекционного виски, которую она задела локтем. Или за то, что не успела найти еще две таких бутылки на следующий день, чтобы снискать его прощения. Она стонет, когда он впечатывает ее спиной в горячую стену, за которой проходит камин, когда оставляет тем самым на ее и без того исполосованной шрамами коже ожоги, когда ударяет по бедрам, ягодицам, спине, прижимая животом к рабочему столу и задирая юбку. Периодически она делает больно и ему тоже: берет в фазисный захват, используя силы сирены, или опаляет его плечи собственной энергией. В такие моменты Джек понимает, что она находит в боли: ему начинает нравиться тоже. Но одно не изменится никогда: ему не нравится, когда его не слушают. - Гиперионский мудак! Джек вздрагивает от истошного вопля. Двери распахиваются, и сирена, прежде пообещавшая служить ему верой и правдой (хотя бы частично), вытягивает в руке пистолет, буквально несясь в его сторону. Взмах запястья – Джек чувствует, как его тело сковывает холод, обездвиживая, а затем неведомая сила швыряет об угол стола и на пол. Из носа брызжет кровь, но он только нервно смеется, слыша глухой, приглушенный выстрел над самым ухом. Подняв голову, Джек слышит еще один шум – шлепок безжизненного тела его секретарши, все это время испуганно жмущийся в угол кабинета от происходящего. - Один-один, козел, - прошипела Искательница, и Джек мрачно хмыкнул, подумав лишь о том, как тяжело ему в последнее время стало искать себе новых ассистенток, учитывая то, что ни одна не может продержаться на новом месте дольше пары месяцев. То он спьяну сбросит ее в отсек для космического мусора, то ворвется злая любовница и кого-нибудь застрелит…Вот прямо как сейчас. - Что-то случилось, милая? – с напускной нежностью спросил Джек и, вытерев тыльной стороной ладони текущую по переносице кровь, поднялся, с прищуром следя за сиреной. Ее руки дрожали, но пальцы продолжали судорожно стискивать пистолет – собственность Гипериона, которую она получила в первый день своей работы. Из него она застрелила много людей. И невинную девушку секунду назад. Кажется, готова и собственного босса вот-вот застрелить. Но не застрелит. - Ты убил его! – зарычала она, направив на него дуло оружия. – Видишь это? – и она ткнула пальцем в собственную рубашку, окропленную запекшимся багрянцем. – Это его кровь. Ты убил Криса! Джек хмурится, делая вид, что пытается вспомнить одну очень важную вещь, но не помнит. На самом деле он помнит все. До мельчайших подробностей. Он помнит, как, вернувшись в собственный кабинет, где его ждала сирена, застал ее с прорабом собственной стройки в Перспективе. Ничего особенного – они просто мило болтали, перекидываясь многозначительными ухмылками, но КАК они это делали! От одного лишь взгляда на происходящее Джека едва не вывернуло наизнанку. То, что однажды уже тронул он, не имеет права трогать никто другой. То, что считается его собственность, находится под его личной защитой, а если надо то даже под надзирательским присмотром. То, что он присвоил себе, навеки его и останется. - Так значит, я не ошибся, - ухмыльнулся Джек, разглядывая краснеющее от злости лицо искательницы. – Вы спали. - Да какое тебе вообще дело, с кем я трахаюсь?! Губы Джека вновь изогнулись – сухие, гладкие губы, которые она сама ни раз кусала до этого, сидя на нем сверху на том самом офисном диване в соседнем коридоре. Нет, Джеку нет абсолютно никакого дела до того, с кем она трахается…Если этот «кто-то» исключительно он. - Ты сама согласилась работать на меня, детка, - парировал он,возвращаясь к собственному столу, хотя искательница все еще целилась на него из пистолета. Но это не пугало. Ни капли. – Уже давно могла бы сдохнуть в руках Вильгельма и гнить в сырой земле, но ты добровольно избрала другой вариант. - Работать на тебя и быть твоей шлюхой – разные вещи, Джек! - Ошибаешься. Все, кто на меня работает, и есть мои шлюхи. Это стало последней каплей, и Джек понял это по ее взгляду: смертоносная искра в глазах, не менее смертоносный взмах руки над собственной головой – сжатая ладонь с размаху впечаталась ему в челюсть. Это было бы больно, не знай бы Джек, что такое истинная боль. Истинную боль он встречал часто…И уже относился к ней, как к старому другу. С самого детства – начиная от порезов электро-топором бабушки, коим она прибегала к «воспитательным мерам» любимого внука, и заканчивая продолговатыми шрамами под маской на его лице, жжение от которых до сих пор мерещится ему в кошмарах. Вот та боль – это настоящая боль, а удар сирены… Развлечение, если не меньше. И все-таки Джек разозлился. Он перехватил ее руку за секунду до того, как она бы одернула ее, опустив, убрав назад за спину или замахнувшись снова, и сжал так сильно, что захрустели кости. Джек дернул девушку на себя и, когда она подалась к нему, сместил руку на шею с такой силой, что на коже остался синеватый отпечаток, будто от удара. Впрочем, это и был удар. «Вот это – настоящая боль, детка». Сирена вскрикнула и, инстинктивно дернувшись, подалась куда-то вниз, пытаясь вырваться. Снова взмах – снова удар. На этот раз она двинула ему в нос, и Джек почувствовал, как почти зажившая рана где-то внутри снова открылась, а губы окропило кровью, полившейся в самое горло. Джек захрипел, пытаясь вдохнуть, и оттолкнул сирену к шкафу, впечатав в него с такой силой, что она тут же повалилась навзничь, придавленная сотнями посыпавшихся книг. Это длилось долго и никак не хотело оканчиваться. Сирена возвела вверх руку и, взяв Джека в захват, сковав пульсирующей энергии, кинула на пол следом. А затем опять ударила. Еще и еще. Джек всегда считал себя джентльменом, но в этот раз забылись все правила и манеры приличия, поэтому спустя несколько минут сирена сама захлебывалась в крови, текущей по подбородку из разбитых губ, и была зажата под массивным телом Джека, сжимающего пальцами ее горло. Конец этого был таким же внезапным, как и начало. Если для Джека настоящая боль была отрезвительным катализатором, тем, за что он цеплялся, чтобы вспомнить о собственном предназначении и подпитывающем его гневе, то для сирены это был целый ритуал – чистый кайф в первозданном виде. Поэтому, когда он вцепился пальцами в ее волосы и со всей силы приложил ее лицом о холодный кафель под тумбой, она поразила его звонким, чистым смехом, словно он не разбил ей все лицо, а покатал на веселой карусели. На миг Джек подумал спросить ее, почему она смеется, но затем понял все сам…В тот самый момент, когда сирена ловко перевернулась и, взобравшись к нему на колени, прильнула к его губам, смешивая их общую кровь во рту с кисловатой слюной. Джек разозлился снова, на этот раз от того, что ей приятно, что вместо наказания он преподнёс ей самый настоящий подарок… А потому перевернулся, вдавив ее затылком в холодный пол, но вместо ответного удара она поцеловала еще яростнее. Язык сплетается с его языком – зубы на нем смыкаются, прокусывая, а затем отпускают и переходят на тонкие, влажные губы. И кусают опять. Она была готова оттрахать его прямо здесь и сейчас, едва шевеля собственными перешибленными конечностями и с трудом дыша из-за жара, застрявшего где-то на уровне солнечного сплетения после обрушившегося в то же место удара. Джек видел, с каким остервенением, почти болезненной похотью она хватается за его свитер, почти раздирает ткань, не то не додумавшись, не то не возжелав просто стянуть его с него через голову. Сирене слишком не терпится перевести их драку в горизонтальное положение ( и в прямом, и переносном смысле), поэтому она лишь судорожно дергает брюки Джека, спуская вниз. Какое-то время он не понимает, что происходит. До последнего отказывается верить, что все так просто, а затем…Очередная вспышка боли, когда Искательница расцарапала, - нет, почти пырнула! – ногтями его щеку, и вот Джек уже сам стаскивает с нее кожаные штаны вместе с трусами. Ему не хочется думать о том, какой бардак они устроили в кабинете. Он забывает, что через час у него важная встреча, а они занимаются сексом прямо здесь, на грязном и промозглом полу, окропленном их собственной крови: прижимаются друг к другу, кусаются, словно дикие звери, и одновременно с размеренными толчками прогоняют прошлую ненависть и обиду. Хотя какая обида?..Они – безумцы, и эта драка лучшее, что случалось с обоими за последний месяц. «Пожалуй, это нужно будет повторить», думает Джек, одновременно представляя, кого из близких сирены можно было бы убить еще, чтобы вызвать точно такую же реакцию. «Пожалуй, на утро же расстреляю весь его бар с коллекционным алкоголем», думает Искательница, уже предвкушая, как пальцы Джека снова погрузятся в ее волосы, прикладывая щекой о раскаленную кочергу возле камина, и как затем она вывернется из мужской хватки, впечатав Джека об угол собственной статуи до трещины в черепе. А затем в мыслях у обоих – секс. Точно такой же бешеный, яростный и спонтанный, каким они уже занимаются, не переставая даже тогда думать о боли и желать ее еще больше. «Гребанная сирена!». «Гребанный гиперионец!». Джек до посинения кожи впивается шершавыми пальцами в испещренные шрамами бедра, и Искательница сжимает ноги сильнее – сжимает Джека внутри, его пояс, пока он очередным рывком вводит ее в бессильное исступление, уже и без того приближенное испытанной физической болью. Мазохизм. Садизм. Можно ли быть мазохистом и садистом одновременно? Джек склоняется к отрицательному ответу, но, глядя на сирену, понимает, что ошибается. Ее тяга к страданиям не здорова… И сногсшибательна. Джек начинает разделять ее извращенные увлечения. *** - Бам! Щелкнул взведенный курок. Сирена, неотрывно заглядывающая в разномастные глаза своего начальника, вплотную придвинула к его лбу пистолет. И произвела «выстрел». - Победа, красавчик. Джек закатил глаза и, ухмыльнувшись, ловким движением перехватил ее руку, сжимающую заряженный Jacobs, из которого так и не вырвалось пули (если не считать наделано-громкого и детского выклика «Бам!»). Она не стала противиться и, сжав пальцами худую ладонь так сильно, что та разжалась, выпуская неиспользованное оружие, Джек резко приподнялся и перевернулся, подминая «победительницу» под себя. - Смотри, а то гордость до небес подскочит, - обдал хриплым шепотом он ее губы, и Искательница многозначительно облизнулась, тянясь ближе за поцелуем. Джек незаметно подобрал свободной рукой валяющийся рядом пистолет и, втихую прижав дуло к ее голени, надавил пальцем на курок. В отличии от сирены – на самом деле. Выстрел. Искательница пронзительно вскрикнула и заерзала, терпя боль, пока горячий поток крови насквозь не пропитал ее штанину. И свитер Джека, который после прижался лишь теснее, принявшись утешительно расцеловывать тонкую, изогнувшуюся назад шею, пока рычание сирены не переросло в изнеможённый, блаженный стон. - Поправочка: это ничья, котенок.