Девочки с конфетами

Галка, как всегда, была одета во что-то безразмерное. Где она берёт именно такое безразмерное — непонятно. Безразмерное непременно воздушное, оно взлетает вверх-вниз от любого колебания воздуха. И больше это похоже на одеяния, а не на одежду, так уж выглядят. В комнате Галки, как всегда, были раскиданы по полу и по ковру подушки. Собственно, кровати у неё и нет — так и спит на полу среди подушек. И очень даже там уютно спать, очень. — Забыла! — Ну, как ты могла, — Галка укоризненно посмотрела на Бровь и, картинно взмахнув руками, упала на подушки. Издевается, безусловно издевается. И что с ней теперь делать? Бровь повалилась рядом, как можно более картинно, и рассмеялась. Галка, как ни странно, рассмеялась тоже. Вообще это очень странно — вот так приезжать к Галке, валяться с ней на полу, пить чай с печеньем (кстати, а где, собственно, чай?), и разговаривать, разговаривать. Или молчать. Вот как сейчас, когда Бровь лежит на боку и упирается носом в Галкино плечо, а та гладит подругу по волосам, как будто так и надо. Бровь всегда чувствует себя слишком тонкой, слишком хрупкой. Но рядом с Галкой — парадоксально! — такого нет. — Чаю? — Давай. Галка вскакивает, одеяния её взметаются — и опадают. Кухня смежна с комнатой, разделяет проход только занавеска. Галка небрежно отодвигает его так, что лежащей на полу Брови прекрасно видно почти всё, что происходит на кухне. — …вкусные конфеты, но странные. Добрый он у меня, папа-то. Я бы конфеты не отдавала, спрятала у себя в шкафу — и всё! — Галка говорит, не умолкая, стучит чашками, тарелками. Бровь, уставшая с дороги, прикрывает глаза, улыбается, слушая голос подруги, и не замечает, как рядом с ней ставят поднос с чашками и теми самыми странными конфетами. А Галка задумчиво смотрит на умиротворённую Бровь, улыбается чему-то своему, наклоняется — и целует. А Бровь и не против такого развития событий, подаётся вперёд, обхватывает шею. Спустя несколько минут они спокойно сидят и пьют чай, хотя кому-то может подуматься, что всё должно было быть более жарко, влажно и волнующе. — Вкусные. А, знаю, что это, — Бровь улыбается, хитро глядя на Галку. — Что? — А вот не скажу! — Ну скажи. — Не скажу. — Вредина! Бровь смеётся. — Восточное что-то, не помню. Но — вкусно, да. Меня сосед как-то угощал, когда я ещё у папы жила. Рука Галки невзначай обнимает за талию, и Бровь кладёт свою голову ей на плечо. "Но ты же любишь Ройша!" — возмущается внутренний голос. Ну, люблю, соглашается Бровь, ну и что. Ройш далеко, тем более обращает на меня внимания не более, чем на остальных студенток. А Галка — вот она, родная, близкая, тёплая. И вообще, что это я оправдываюсь, как будто лежать на плече у подруги — непристойно! Ну, может, не только на плече. Ну, может, не только лежать… Бровь приподнимается — и валит Галку в подушки. Картинно. Как любят писать в разных любовных романах. Галка не менее картинно выгибается, помогая Брови освобождать себя от одежды. Те старшеотрядские дети, которые дразнили Галку бегемотиком, а порой ещё и пирожком, никогда не видели её без одежды. А то, несомненно, изменили бы свои взгляды. Впрочем, увидь они Бровь, наверняка расплакались бы и дали конфетку. Так, от жалости. Впрочем, Галке нравится, и непонятно, почему — то ли потому, что грудь удобно ложится в руки, то ли потому что можно обнять и укрыть. (Вот у Брови так обнять не получается). Уже поступив на первый курс и раскопав разные интересные книжки, Бровь была удивлена, что самое прекрасное между мужчинами длится не очень долго. То есть, если верить тем же книжкам, идут разговоры, ещё разговоры, обнимашки, потом всё как-то — раз! — и быстро, а потом опять разговоры. И в половину страницы не укладываются авторы. Хотя, может, они просто смущаются. А с Галкой это всегда долго, тепло, приятно. Тоже, что ли, книгу написать. Только там самое прекрасное между женщинами будет расписано страниц на десять, может даже, двадцать. А как иначе. И обязательно там будет сказано, как одна девушка, подобно Галке, тяжело дыша, лежала и прижималась к другой девушки, подобно Брови. — Ты когда в следующий раз приедешь? Ну ведь умудряется же разрушить романтичность момента. Приеду я, приеду, несомненно, как смогу, как будто не понятно. Только не хочется Брови всё это говорить, хочется вот так лежать, улыбаться, и думать, что нет никого и ничего. Видимо, совершенно не чуткая Галка что-то понимает, потому что не переспрашивает, а только крепче обнимает. Потом, конечно, будет одевание, скомканное прощание, поцелуй и обещание уж в следующий раз точно при-везти портрет Габриэля Евгеньевича. Как же иначе. — Только на этот раз не забудь. Как будто я тебя хочу увидеть только ради него. Но Бровь, возможно, это уже не слышит, потому как бежит по лестнице. А может, и слышит, но не хочет отвечать.