Сломленный

Темный переулок был освещен лишь редкими прямоугольниками света, что ложились на неровный асфальт прямо из окон пятиэтажки. Звезд не было видно из-за яркого желто-алого зарева большого города. Небо было бездонным, но ведь это неправильная формулировка, так? Оно и не может быть бездонным, дно-то снизу. Но этот эпитет как нельзя точно описывал сейчас небо, беззвездное, яркое и какое-то зловещее. Словно там притаился некто, наблюдающий сейчас за всем городом в целом и за каждым жителем в частности. Темнота переулков не казалась плотной и беспросветной, но от этого было только хуже. Сейчас бы забиться куда-нибудь в угол и не видеть окружающей обстановки, не слышать размеренные звуки живого города, хоть и казались они сейчас далекими, словно тот находился за плотной бетонной стеной. Не видеть силуэты людей, живых и в некоторых случаях счастливых, что попадались по пути, появлялись в окнах. Ночь ложилась на город успокаивающим покрывалом, но город продолжал жить, бешеное движение захватывало каждого, кто в этот час оказывался на улице. Лишь на одиноко бредущего парня это очарование не действовало. Он сливался с тенями домов, шумно переставляя ногами, шурша подошвами по земле. «Ну и где эти мифические гопники в переулках?» – мрачно и как-то обреченно думал он, затравленно оглядываясь по сторонам, лениво вертя головой, вжатой в плечи. Капюшон стоял торчком и чуть прикрывал шею и затылок. Это была самая целая часть его одежды, остальное же напоминало жуткие клочья, словно их кто-то рвал или резал ножом. Парень прижал ладонь к груди и опустил взгляд себе под ноги. Обувь, которую еще два дня назад можно было назвать ботинками, сейчас имела самый худший вид из возможных. Замки были вырваны с мясом, и молния была расстегнута. Носы нещадно содраны, а на подошве налип здоровенный слой грязи. Впрочем, грязь была не на одной лишь подошве: к бокам тоже приклеились куски черной мерзости. Широкие брюки были смяты и местами изорваны. Они едва держались на бедрах, так и норовя сползти вниз. Осеннюю куртку назвать оной тоже было нельзя. Один рукав был порван в локте, а второй отсутствовал вообще. Под курткой не обнаруживалось ничего, и ветер раздувал полы куртки, оголяя тощее тело, все в синяках, ссадинах и мелких порезах. «Мерзость? Ты считаешь это мерзостью?! Единственная мерзость здесь – это ты! Грязь под моими ногами. Щенок!» Парень сжал кулаки и попытался зареветь. Ничего не выходило, хотя жалости к себе было больше нормы. Хотелось запрокинуть голову и закричать, что есть сил. Горло запершило, там что-то булькнуло, и парень подавился воплем, согнулся, закашлялся. Хватит, накричался уже. Меньше бы сопротивлялся, не пришлось бы сейчас в таком виде шататься по городу, проклиная себя и весь мир. Жалкий мусор под ногами тех, кто сильнее и влиятельнее. Сам виноват, идиот. Неужели он думал, что сможет так просто провернуть такое, и ничего ему за это не станется? «Ты напросился! Я так и знал, что нельзя связываться с мелкими ублюдками. Не повезло однажды, значит, не выйдет снова. А ты… Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, сволочь!» Ноги слушались с трудом, но парень так и шел. Пересек улицу в неположенном месте, услышал мат водителя из открытого окна какой-то старой тачки, но даже не остановился, вновь забираясь в тень закоулков. И ни одного встреченного гопника. Напали бы, что ли, добили. А что ему теперь делать? О какой жизни может идти речь после всего этого? Как думать о том, что ему придется вставать каждое утро, тащиться в ненавистную школу, проживая день за днем в мыслях о произошедшем? Ходить по кругу каждый раз, глядя на ненавистное крыльцо, прямо с которого его похитили, запихнув в крутую машину, и увезли далеко, чтобы разбить и сломать и без того шаткую психику? Это невыносимо, нет, он никогда не сможет вернуться к прошлой жизни, беззаботной и… такой далекой. Словно все было много лет назад, в другой жизни, в другом мире. С другим… человеком. Словно это не он еще два месяца назад мог без опаски сесть в красный автомобиль с глубокими сидениями и извечным запахом дорогого парфюма в салоне, весело смеясь над шутками человека за рулем. А ведь он догадывался, что так и будет, где-то на задворках разума маячила здравая мысль бросить все и сбежать. Но уже тогда было поздно. Еще с первой встречи. Неужто он правда думал выйти сухим из воды? «Ты заигрался, мальчик. Думаешь, я не понял? Думаешь, я старый пень, помешанный на своих делах и совершенно неспособный мыслить? Не на того нарвался, сученыш. Уж я-то тебя научу уму-разуму. За все в этой жизни нужно платить, и сейчас ты это поймешь. Раздевайся!» Расплатился. Не по своей воле, но из него вытрясли весь долг с лишком. Исчерпали, выпили до дна, растоптали. И на что он надеялся, когда связывался с этим опасным человеком? «Поверь, это не самое худшее, что я прошу. Я мог бы предъявить счета твоим родителям. Счета за все, что ты из меня вытряс. Но я поступаю гуманно. Видишь, как я тебя ценю? Все, что от тебя нужно – отплатить услугой за услугу. Ты использовал меня, я использую тебя. Разве не справедливо? Ну и чего ты стоишь, падаль? Я сказал, раздевайся! Что ж, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!» А потом… Парень закрыл глаза и силой сжал веки. Красные круги прекрасная альтернатива подступающим картинкам-воспоминаниям. Он сопротивлялся. Долго и бессмысленно. И только во вред себе. Он мог сделать все и уйти домой в тот же вечер, но жить после этого бы не смог. Жить с мыслью о том, что он почти добровольно отдался в лапы этому человеку, которого после всего и человеком назвать трудно. «Зато сейчас жить будет непременно легче, - саркастически подумал парень. – С мыслью, что этот человек насильно взял то, что хотел. И что теперь? Психологическая травма и долгое лечение? Ха, весело будет слушать психиатрам мой рассказ. А уж родители-то обрадуются!» Ветер продувал насквозь, но ему было все равно. Холодно, больно, обидно…. Но какая теперь разница? Как теперь жить с этим? Сам виноват, впрочем. Можно было догадаться, что обманутый им мужчина не потерпит такого расклада. «Я ненавижу таких, как ты. Жалкие твари, только и умеющие присасываться к чужим кошелькам. Паразиты. Но они хотя бы взамен отдают свое тело. Ты же оказался редким экземпляром со сверхнаглостью. Это ж надо было до такого додуматься! И ведь ты искренне верил, что у тебя выйдет! Окрутил богатого человека, срубил с него побольше и в кусты? Наивный ребенок. Но ведь кто-то должен спустить тебя с небес на землю и научить жизни» Это были последние слова перед тем, как его выдворили на улицу посреди ночи в разорванных шмотках. Перед глазами прояснилось. Парень сам не заметил, как ноги вывели его на знакомую тропу. Сейчас он стоял перед своим домом и уже держался за ручку подъездной двери. «Что скажет мама?» – мелькнула быстрая мысль, но не задержалась надолго. Спустя пару мгновений парень уже стоял перед дверью своей квартиры и, что есть сил, вжимал кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла невысокая худая женщина. ─ Мама, – выдохнул парень и повалился ей на плечи. – Мама… мамочка… Женщина в ужасе расширила глаза, а через секунду сжала сына в объятиях. Глаза уже заливали слезы. Она судорожно гладила его ладонями по спине, и парень вздрагивал от этих прикосновений, таких родных, но… Он отстранился. Резко, с силой оторвал от себя мать и испуганно глянул в ее лицо. Мама, всего лишь мама. Родная, любимая. Она не даст в обиду, не сделает больно, защитит. Она… единственный родной человек. Он прошел мимо нее, не закрыв дверь. С омерзением стянул с себя грязные ботинки, затем насквозь мокрые и такие же грязные носки. Ступни сжимало судорогами. Парень просто свалился на четвереньки посреди коридора и пополз в зал, пачкая грязью светлый ковер. Ноги не держали, руки тряслись, и болело все тело, а в особенности… парень зажмурился. Нет, нет, не сейчас. Прочь, гадостные мысли! Он дополз до середины комнаты и свалился. Стал медленно стягивать с себя вещи, грязные, рваные, мокрые. Они не давали согреться в теплой и родной квартире, неприятно липли к телу. Мать так и стояла у раскрытой двери, и словно оцепенев, рассматривала множественные повреждения на теле сына. Силы ушли на долгое ожидание и безумное волнение, и сейчас женщина еле стояла на ногах, рискуя просто-напросто свалиться в обморок. Ее сын тем временем расправился с одеждой и распластался звездой на полу в коридоре. Он широко раскрытыми глазами рассматривал потолок. Нельзя, просто нельзя закрыть глаза, позволить картинкам вновь появиться перед взором, напомнить, как оно было. – Мама… прости меня, мама. Я виноват… перед тобой. Перед вами всеми. Прости…. Прости! Я непутевый сын, мама. Прости меня за это. Я виноват, прости. Мама, не плачь, пожалуйста! Все будет хорошо, мам, обещаю, только не плачь. Прости меня, мама!