Финальная битва

      Грязный и мокрый костюм черного кота прилипал к совершенно не подходящей по сезону одежде напарницы, которая уже сняла трансформацию. Пару минут назад.        Маринетт, дождавшись возвращения Али с докладом о том, что проводила водителя Адриана до его дома, а также с ее потерянным талисманом удачи, вернула все на свои места и, убедившись, что лучшая подруга ушла — сняла трансформацию. Эта битва принесла наименьший ущерб городу, но оставила психологический отпечаток в душе каждого героя. Что касается физических отпечатков — пострадал только Нуар. В момент завершения миссии он сидел на бордюре около той самой лужи, в которой он чуть не испустил свой последний вдох. Уставившись в её центр, он, сын дизайнера не замечал как маленькие мокрые снежинки достигали грязной глади этой жижи. Все в чем он увяз, собственные мысли и воспоминания. Сердце колотилось так, словно он пробежал много миль без единой остановки. Однако глаза не сводил ни на миллиметр. Четкий образ отца застрял в его голове, и это совершенно точно не было видением. А придумать его мозг самостоятельно такое бы не смог. Он вспомнил абсолютно все.       Пустота, чувство тлена и бескрайнего одиночества. «Я отдалился и ушёл из жизни многих людей. Мне нравится быть нигде, и в то же время, везде. Я испарился для них. И меня это полностью устраивает. В моём окружении были сплошные лицемеры и предатели, люди, которые делают вид, что им не всё равно. Было противно видеть их лица: смех, улыбки, и вообще, любые эмоции. Я потерял того, кого любил, потерял свет и тепло, что согревало мою душу.» — Адриан хорошо знал своего отца и определенно, только это было написано на его лице в тот момент. Момент, когда он с ухмылкой продолжал нападение на единственного человека, который имел те же черты лица, что и утраченная любовь.        Мир перестал иметь краски, а чёрный и белый запутались, смешались, образовав вязкую, серую массу, которая стала липнуть к его черепной коробке, спускаясь вниз по позвоночнику и облепляя все внутренности, постепенно заменяя их на полости. На пустоту, в которую иногда, словно насмехаясь надо героем, заползают краткосрочная радость и долгосрочные тревога, меланхолия и отчаяние, смешиваясь и частично впитываясь в то, что осталось от мокрого и грязного тела.        Отец. Париж. Двойная жизнь. На секунду глубина мыслей стерла все хорошее, стерла Мири. Тогда Адриана охватило чувство, что он просто не хочет существовать. Хочет стать призраком, неспособным страдать. Монстром, который не умеет грустить и испытывать жалость, который безжалостно кромсает чужие тела и души в мясорубке и наслаждается запахом, звонко смеясь. Не тем харизматичным черным котом, каким его знает весь город, не сыном известного дизайнера. Иногда он просто не знает, кто он, и что именно он чувствует. Возможно, Агрест просто надумал себе всё это? Быть может, ошибается каждый раз, думая о том, что он такое, вместо того, чтобы позаботиться о комфорте других людей? Ведь кто, если не он? «Ведь именно в этом моё предназначение, мой смысл, да? Ведь без этого мне незачем продолжать существовать.» — Став героем, это было единственным правильным решением — защищать окружающих. Все это не для того, чтобы сбегать из дома лишь потому что не хочется погрязнуть в домашней рутине семьи Агрестов.       Слезы выступили на глаза и, покатившись по черному латексному костюму, упали прямо в проклятую лужу. Иногда Нуару просто хочется плакать. Упасть на колени и просто плакать, рыдать, как маленький ребёнок. Захлёбываться собственными соплями и чувствовать, как его обнимают чьи-то тёплые и родные руки. Он помнил моменты детства, когда приходилось плакать только из-за мельчайшей обиды, когда порвался его детский рисунок, который он так старательно рисовал для родителей, когда чайка прямо у берега реки выхватила у него из рук рожок мороженного, или когда его двоюродный брат, изредка навещающий семью, мог непроизвольно сильно толкнуть Агреста младшего. В те моменты мама прижимала маленького ребенка к груди, его плач утихал как только нежная рука касалась шелковистых блондинистых волос.       Иногда ему хочется просто чувствовать одно сплошное ничего, чтобы Адриану было «никак». Чтобы обладатель зеленых глаз чувствовал только безопасность, не выдыхал собственный иррациональный страх и не кромсал свой разум, захлёбываясь от того, насколько всё это отвратительно, и насколько человеческая душа слаба. Никто не хочет это делать. Никто не хочет это чувствовать. Никто не хочет это говорить. Руки дрожали, а изо рта вырывался странный кашель, и в тот же миг что-то приземлилось рядом, окутало неожиданным уютом и теплом. — Все хорошо? Можешь привстать и облокотиться на меня? — Дюпен-Ченг положила обе свои руки на спину напарника, но почувствовав бьющую его дрожь решила просто сесть рядом.       Бордюр был грязным и холодным, но место соприкосновения двух тел горело словно утренний рассвет. Сместив немного вес собственного тела, девушка перехватила голову героя и прижала к себе, запустив ладони в запутавшуюся шевелюру. От слез не осталось и следа, глаза закрылись сами собой, а дрожь утихла. — Спасибо… — Это были не просто слова благодарности, это было внутреннее обещание самому себе больше никогда не показывать своей слабости, никогда не подводить город и ту, кого он любит больше жизни. — Я сделал слишком много оплошностей… — Начал было говорить Кот, но мысль была прервана его леди. — Прошлое не так важно, мы спасаем город для будущего, а никак не во имя прошлого. — Ледибаг улыбнулась и, встав, протянула руку однокласснику. — И то верно. — Мать, отец, чей разум был одурманен навязчивыми идеями вернуть любовь, воспоминания, все это нужно было откинуть.       Все для будущего, все для парижан и следующих поколений. А также, все для них самих с дочерью кондитера. Но какое может быть продолжение у этих двоих, если прошлое тянет на дно. Адриан вновь уставился в центр лужи. Он понимал, что ему нужно уступить слишком многое в его жизни, только для того, чтобы чувствовать себя живым и быть рядом с голубоглазой девушкой, что улыбаясь стояла рядом, ловя на язык свежие снежинки. — Что? — Она удивленно перевела взгляд на сына дизайнера, как будто всей этой ужасной ночи не было, но случайно прикусила язык, завидев слишком серьезное лицо Нуара. — Я думаю, пришло время тебе с кое-кем познакомиться… 4 месяца спустя. POV???       Каждую субботу на моей могиле появляются маленькие котята, сложенные из цветной бумаги. Которую теперь, по приказу мэра города, продают абсолютно везде.       Мне часто снится сон, в котором светит теплое летнее солнце и в его дымковых лучах поблескивают при полете маленькие семена одуванчиков. Мне снится, как каждый прохожий улыбается этой красоте и свет их улыбок в этот день только для нас. Только для нас троих. Он потоком стремится со всех улиц и вплывает в щели окна палаты, где есть моя мама, тетя и мой брат. В день первых придорожных одуванчиков родились мы. Двое мальчиков с таким же цветом волос, как у тех милых сорняков, чьи жизни сошли в этот дивный и сложный мир.       Когда я сплю в дневное время, а перед этим смотрю облака из маленького окошка старого дома, мне часто снится мой брат. Словно личная путеводная звезда, моя опора, которую я получил в последние месяцы и моя последняя надежда. Он удивляет тем, что его сердце — это большая и бесконечная сила, он никогда не боится говорить то, что он думает. Я не видел в мире человека, который бы больше него любил людей, жизнь, семью и все вокруг. Любил бы каждое дуновение ветра и каждый дождь. Был бы храбр перед неудачами и справедлив. И не знаю никого, кто также красиво умел бы лгать. Он лгал всегда. Когда был рад и бодр, когда был зол и печален, когда был задумчив и растерян. Но это была не всегда плохая ложь.       Он врал об отсутствии в доме животных, после того как нашел котенка, которого сбила машина. он врал о том, что тоже многого боится, врал о любви и преданности.       Иногда пел словами и струнами скрипки, сердцем и смехом, движениями рук и взглядом. Мне всегда было легко и тепло жить, когда видел рядом. Жарко, когда мне снился сон о моем брате в дневное время. А потом я открывал глаза и понимал, что его тепло меня больше не коснется и это лишь солнце, заглядывающее через окно, грело меня сейчас.       В предрассветных беспокойных часах мне часто снится сон. Сон, который я бы мог назвать кошмаром. Сон, как напоминание о дне, когда упала моя путеводная звезда. День, когда мы с тобой хотели разделить плитку шоколада, насыпать в тарелки закусок, настроить проектор и посмотреть новенький фильм втроем. ведь только-только получилось сдружиться.       У тебя было право на все, но права уйти вот так, тебе никто не давал.       Мне не снится, но я вспоминаю, как тогда, сжимая твою охладевшую руку, я, сквозь удушье и тугой ком в горле, присвоил твое имя и похоронил себя. Ты не имел права уходить так. Ты не мог. Ты был самым достойным из людей. Но ты улыбнулся мне в последний раз.       Когда-нибудь я научусь улыбаться как ты. Я научусь так же храбро сражаться с жизнью. Я научусь так же греть людей внутренним светом. Я научусь так же петь словами и сердцем. Я заполню твою, так рано, оборвавшуюся жизнь. Я оставлю твое имя в памяти многих людей. Я заставлю этот мир никогда не забыть твой внутренний свет. А потом я встречусь с тобой и наконец-то смогу заплакать и снова увидеть твою улыбку.       Мне не снится, и я не вспоминаю, но каждую неделю по субботам я нахожу нужный ряд, среди рядов таких же погасших сердец, и приношу бумажного черного котенка на свою могилу, в которой спишь ты. Конец Второй арки «Финальная битва».