— Потому что ты поверил в меня.

— Мой брат лежит в густой зеленой траве. Его руки, лицо и шея мертвенно бледные. Его глаза закрыты, волосы треплет прохладный летний ветер. Скоро осень. Уже завтра пойдут ливни, листья и травы начнут менять цвета и засыхать, как это бывает всегда. Земля станет влажной и укроется оранжевой пеленой. Тучи будут постоянно окрашивать небо в серый цвет, из под которого не будет видно солнца. Волосы моего брата песочного цвета, а глаза голубые. Я больше не смогу этого увидеть. Его смех всегда был таким звонким и радостным, полным любви к жизни. Я больше не смогу этого услышать. В грустные времена он всегда нежно обнимал меня и гладил по голове, твердя, что всё будет хорошо. Я больше не смогу этого почувствовать. В моём сердце теперь не осталось надежды на будущее, на веру в то, что когда-нибудь всё станет также хорошо, как и раньше. Я сижу возле брата, который лежит в густой зеленой траве. Сижу, смотря в небо. Я не чувствую исходящего от солнца тепла. Его просто нет, а весь мир кажется мертвенно бледным, таким же, как и мой брат. — Акиё, чего ты там застыл? Думаю, нам пора! — громкий голос разрезал гробовую тишину и влил кусочек света в мрачное, практически чёрное помещение. Внутри него находилось всё, что нужно для жизни: небольшой стол с компьютером, полка новых книжных изданий, футон, лежащий в углу, небольшое окно и шкаф с одеждой. Всё, что требовалось, чтобы жить. Еда и вода находились на кухне, душевые кабины - вдоль по коридору. Невозможно было заблудиться в этом доме. — Сейчас, подождите секунду, — мальчик, лет десять, вышел из своей "коробки", задвинув за собой традиционную Японскую дверцу. Его одежда была довольно проста: синяя кофта, на которой красовалась цифра "26", такие же синие шорты, чёрные гетры и кроссовки. Всё же детскую моду никогда не понять, но выглядел он довольно мило. На спине ребёнка красовался черный спортивный рюкзак, с одной стороны бокового кармана стояла бутылка с водой, с другой - энергетические батончики, причём в довольно большом количестве. — Заполни, пожалуйста, договор. Бланк лежит на столе в кухне. С завтрашнего дня поместье переходит в руки правительства, — сурово произнёс мужчина в чёрном, на что сам Акиё отреагировал совершенно безэмоционально, кивнул, подошел к столу и провел несколько линий на листке бумаги, в строке со шрифтом "подпись". — Куда ты намерен пойти теперь? — мужчина волновался за ребёнка. Пусть он и был проворным и, наверное, смог бы выжить в городе, однако... — Уйду с территории поместья. Буду жить в лесу вместе с братом, — как он и ожидал. Малыш ещё не бросил свои попытки отыскать покойного старшего брата. Рэйджи умер буквально на руках своего младшего, но сам Акиё, видимо, ещё не признал смерть и продолжал надеяться, что его единственный родственник вернется. — Акиё, его уже... — не смог. Он бы не смог договорить, даже если бы хотел. Один взгляд этих ярко-синих глаз, которые, казалось, видели всё насквозь, прожигал душу и из-за этого дальше говорить отпало всякое желание. — Он всегда будет рядом ментально, даже если его тело уже давно сгнило, — жестокость этого ребенка, его узкие, словно у кошки зрачки, безэмоциональное выражение лица... Это одновременно завораживало и пугало, ведь нельзя в своём возрасте быть настолько умным и хитрым, это не поддавалось описанию. — В любом случае, прощайте, дядя, — мальчишка махнул рукой, после опустив её в карман шорт и, открыв дверь, направляясь вдоль каменной тропинки, приоткрывая деревянные ворота и скрываясь за поворотом. Ни мужчина, которому поручили задание заполучить имение семьи Сакамото, ни кто-либо ещё. — Как долго ты намерена преследовать его? — коварная улыбка не сходила с лица загадочной тени, а девушка, стоящая рядом, строила недовольные мины, всем своим видом выказывая крайнее недовольство. — Долго. Очень долго. Этот мальчик заинтересовал меня, я хочу заполучить его. Его самого и его душу! — последняя фраза разрезала траурную тишину несуществующего мира, измерения, в котором невозможно было найти свет. — Я буду лишь наблюдателем и в конце сыграю ему самый запоминающийся реквием... — Пение птиц иногда так успокаивает, да, братик? — лучезарная улыбка маленького мальчика дарила надежду на светлое будущее, но в его сердце уже давно поселилась темнота, непроглядная, печальная. Он на самом деле не был рад, не мог перенести смерть единственного в его жизни любящего человека. Ему претило солнце, а дождь только сильнее навивал тоску. Однако только в лесу все эти чувства выплёскивались наружу потоком слез или душераздирающего крика. Было больно. Больно и ужасно страшно; не от смерти или боли, а от одиночества. Весь мир оставил его одного, одного, внутри себя. — Думаю, пение птиц очень красиво и мелодично. Хотя, неудивительно, да? — сладкий, практически дурманящий голос прозвучал позади, но сил оборачиваться не было, сказывалась нехватка еды и воды. — Ага, — было ли то видением, или же реальностью? Не столь важно, ведь теплые нежные руки слегка приобняли, кто-то опустился на колени, упираясь лбом в спину. Усталость прильнула так неожиданно, так пугающе быстро, заставляя веки медленно опускаться, а сознание было обречено на спокойный сон. В уши отдавалось журчание реки, шелест листьев, завывание ветра и удары крупных капель о землю, предвещая наступление ливня. — Скоро... Совсем скоро лес сможет услышать мой реквием по тебе, малыш. Совсем скоро мы столкнёмся лицом к лицу, а позади нас - наши души, испепеляя друг-друга своей могущественной силой будут сражаться, без оружия, метая в тела противника электрические потоки. — Братец, почему тебя больше нет? Почему ты оставил меня одного, здесь, в пустоте? Я не вижу солнца из-за усталости, я не могу подняться из-за дрожи в ногах, а передвигать руками стало невыносимо тяжело. Я истощён: морально и физически, уже не знаю, что делать дальше. Я умру? Братик, почему ты молчишь? Дай услышать свой голос в тот последний момент, когда я ещё могу что-то ощущать. Мои уши скоро скуёт беззвучность, они отмёрзнут и превратятся в ничто. Я буду слышать только шум, гул, больше ничего. Я чувствую, как к моей коже прикасаются чьи-то холодные руки. Они слегка влажные, наверное, из-за моросящего дождя. Шероховатая кожа на пальцах дотрагивается до моей спины, на которой каким-то образом уже не оказалось теплого укрытия в виде кофты. Холодно и тепло одновременно. Мне не хватает сил обернуться и посмотреть на человека, стоящего позади. Что-то острое слегка прикусывает кожу на шее, оставляя две небольшие царапинки, а влажный и чуть-чуть шершавый язык бережно слизывает маленькие струйки крови. Всё моё тело горит, пока по нему бесчинно блуждают чьи-то руки, до сих пор прохладные. Я - словно лужа, весь мокрый от осеннего дождя, который уже перестал моросить и вот-вот должен был перерасти в сильный ливень. И снова руки кого-то касаются моей спины, бережно, осторожно, а затем поднимают над землей и уносят с моего теперешнего места жительства. Да, я спал, ел и думал, сидя под огромной елью. Мои силы полностью иссякли за прошедшие две недели, меня уже как-будто не было в этом мире. Я превращаюсь в свой ночной кошмар. Спокойствие подступает так неожиданно, что хочется остаться в этом забвении навсегда, чувствовать чьё-то теплое дыхание и размеренное сердцебиение, видеть размытые очертания и уже не переживать о том, что будет. Блаженно закрыв глаза я ровно дышу, понимая, что сил держаться дальше уже нет. Слышу отчетливые звуки, мелодичные, прекрасные: соловьи поют свои трели, лисы задевают хвостами кору деревьев, оставляя за собой вибрирующие волны, а вдали слышен волчий вой, такой, что трогает душу. Музыка леса несоизмерима с концертами людей, освещенных прожекторами и надрывающих глотку в микрофон. Я чувствую восхищение, слышу, что природа поёт мне, играет мне свою самую изящную и красивую мелодию. Мои веки окончательно слипаются, я больше не чувствую биения своего сердца. Холод медленно отступает, даёт начало чему-то новому, от чего не хочется бежать. — Мой реквием для тебя, малыш Акиё.