Самолёт

«Истерика – это когда очень громко смеёшься от того, как же хуёво».

- И он так - пиииииииииу!!! – Гудит Чихун и резко разворачивается вокруг себя, держа в вытянутой руке игрушечный самолёт. Самолёт входит в крутое пике, и только в последний миг снова идёт на взлёт. – Вжжжжжжжжжжх! Храбрый пилот Пё Чихун спас всех пассажиров от верной гибели, вжжжжжжжиууу! Чихун смеётся, самолёт удачно приземляется на посадочной полосе чужой кровати и тут же замирает, делаясь совершенно неживым, скучным куском пластика. Чихун умеет оживлять любую игрушку, умеет любой предмет сделать игрушкой. За завтраком он устраивает любовную сцену между куском хлеба и ножом для джема, отдающую откровенной эротикой; в репетиционной отчаявшийся микрофон пытается спастись от взбесившегося провода, и трагически гибнет; в зале для отдыха он находит чей-то давно забытый кроссовок, и тот, став вдруг беспокойным щенком, ластится к ноге Теиля. Чихун умудряется на ходу сочинять красочные, характерные реплики, и даже голос его меняется, делаясь то почти писклявым, то сухим, то низким и глубоким, то томным и медленным. Чихун всегда играет сам с собой, для себя: ему просто весело, да и выходит, обычно, машинально. Поначалу Зико любил высказаться на тему недостаточной развитости макнэ, но после и сам полюбил эти небольшие экспромтовые спектакли. Самолёт замирает на посадочной полосе, не добравшись до ангара под подушкой, потому что Чихун, моментально забыв об игрушке, уносится на кухню на зов Кёна. Самолёт ему больше не интересен, пассажиры спасены, а грамот храбрый пилот явно не дождётся. Чихун сияет немного глуповатой улыбкой, вытягивается перед «генералом Паком» во весь рост: руки по швам, нос чуть задран, плечи разведены. - Ты сегодня не завтракал. - Я был очень занят, - рапортует Чихун, приставив вытянутую ладонь к виску, - Но операция удачно завершена. Кён на мгновение прищуривается, потом как-то странно вздыхает и наливает в миску с хлопьями молока. - Ешь давай, спасатель. Чихун кивает, чеканным шагом доходит до своего места за столом, садится и хватает ложку. Пока Кён пристально смотрит, он бодро ест, забавно чавкая. Но, как только «мамочка» отворачивается – лениво откладывает ложку и смотрит на плавающие в молочном море жёлтые, размокающие кораблики. Есть совсем не хочется. Кён делает вид, что занимается своими делами, лишь украдкой поглядывая на младшего. Через несколько минут, осознав, что всё это время младший сидит, не шевелясь и уставившись в одну точку, он подходит к столу, упирается в него руками и смотрит очень требовательно. - Что случилось? Чихун мелко вздрагивает, поднимает глаза на хёна, успев моментально нацепить широкую улыбку. Он ничего не спрашивает, только вопросительно и немного растеряно наклоняет голову на бок. - Чего с тобой, говорю? – Терпеливо повторяет Кён, - Ты какой-то… неправильный. - А? Чего это? – Гудит Чихун, кривляясь, - Всё хорошо. Я просто правда заигрался, ты же знаешь, как я могу… - Совсем херово, да? – Тихо перебивает Кён. - Да. Чихун не успевает сообразить, что надо бы соврать – слишком неожиданным и чётко сформулированным оказался вопрос. Он теряется, отводит взгляд, опять смотрит на Кёна, не понимая, куда деть руки. Берётся за ложку, откладывает её в сторону, и опять уставляется в тарелку. Кораблики совсем размокли и потонули, есть их теперь никак невозможно. Кён тоже немного теряется, не совсем понимая, зачем задал этот вопрос и зачем полез в явно не своё дело. Каждый человек имеет право на плохое настроение, на свои проблемы и горести. А Чихун, каким бы любимым ребёнком он ни был, уже большой мальчик и, совершенно точно, может справиться сам. Была бы нужна помощь – попросил бы, Кён в этом уверен. Но вопрос задан, отступать теперь нельзя, ровно до того момента, пока сам Чихун не попросит оставить его в покое. Ко всему прочему, Кёну кажется, что он прекрасно знает ответ на пока не заданный вопрос «почему». И, как это ни странно, он не знает, что посоветовать. У Чихуна есть любимая, самая живая игрушка. Дурацкая, чёрно-зелёная плюшевая букаха, которую Чихо называет только «монстром» или «отвратительным милашеством». Букаха живая, живая всегда, мягкая и очень добрая. Кён вот тоже добрый, а букаха лучше. Она всегда очень внимательно слушает Чихуна, не пытаясь найти в его словах какой-то смысл, сверх того, который он сам в них вкладывает. Букаха всегда поддерживает, любит обнимашки, приговаривает «ну-ну, что ты, хватит», а если Чихуну плохо совсем – тычется ему в живот, и тихо бурчит «прррр», успокаивая. Вот Теиль-хён тоже всегда внимательно слушает, никогда не ругает, пытается поддержать по мере сил и умений. Но вот этого «прррр» делать не умеет, что делает букаху на порядок ближе и роднее. Букаха знает про Чихуна всё-всё, а всё равно любит. - Почему? – Всё же спрашивает Кён через несколько выдохов. - Да нет, ну! Всё хорошо, я сам не понял, что ответил. Чихун широко улыбается, хватает ложку и ловко закладывает себе за ухо, снова придуриваясь. Кён любит такие дурачества, потому что знает: всё у ребёнка в порядке, пока силы на эти глупости есть. Но сейчас даже эта уловка не срабатывает. Кён садится напротив, подпирает щёку кулаком, и смотрит мягко, хоть немного грустно. - Он скоро вернётся. Он говорит это таким голосом, словно говорит «ты поправишься» безнадёжно больному. Чихун словно даже пугается этих слов, словно ему в самое нутро заглянули без разрешения. Кён хороший, Кён очень любимый хён, ему можно много-много всякого, но вот такие штуки –нет. Кён же не букаха. Сердце противно замирает, делается щекотно в горле, и Чихун не находит, что сказать. - Я тоже скучаю. – Неожиданно говорит Кён немного возмущённо, - Хотя он порядком заебал. Чихун решает отмолчаться и очень хочет поскорее в спальню, в кровать, забраться под одеяло и поговорить со своим плюшевым монстром. Но он – хороший и воспитанный макнэ, свалить вот так, пока с ним разговаривает старший, он не может. Поэтому он просто поднимает на хёна умоляющий взгляд, и даже трогательно сводит брови домиком. И только пожимает плечами. Скучать по загулявшим чёрт знает где лидерам – это нормально, ничего такого. Тем более, что ни для кого не секрет, что отношения у двоих младших более, чем близкие. Эта связь – извечная и любимая тема подколов всей группы: Зико даже бесится порой. Зико вообще любит беситься. Но сейчас Чихуну кажется, что Кён вложил какой-то совсем иной, более глубинный смысл в слово «скучаю». Как и в слово «тоже». Когда Кён, медленно поднявшись, выходит из кухни, то успевает коротко потрепать Чихуна по плечу. - И не смейся, когда плохо. Дурная привычка. Чихун медленно кивает, убирает ложку из-за уха, и долго сидит так, замерев. Пока на кухню не заходит шумный, опять чем-то недовольный Джехё. - Чего замер-то? Опять эфир с иными измирениями? Джехё роется в холодильнике, плюхается за стол, и принимается жевать. Джехё вообще очень часто задаёт вопросы, не имея даже в планах получить ответ. Просто так спрашивает. Через пару минут, когда Чихун про него почти забывает, ольджан выдаёт тихое «о!», лезет в карман толстовки и кладёт на стол самолётик. - На кровати Чихо нашёл, твой? - Мой! – Чихун хватает игрушку, широко улыбается и вжикает самолётиком по столу, - И он так - пиииииииииу!!! – Самолёт взмывает над столом, закладывает крутой вираж, и уносит за собой Чихуна в коридор, чуть не задев Джехё по волосам, - Вжжжжжжжжжх! Джехё тихо ухмыляется, провожая младшего взглядом, и довольно поводит плечами: плохое настроение как ветром сдувает. Ветром от взлетевшего самолёта. Чихун ходит кругами по квартире, его самолёт выходит на свой самый продолжительный рейс: из коридора-Африки до прихожей-северного полюса, потом в ванную-Японию, а уже оттуда – в спальню-Сеул. Он забирается на свою кровать, садится по-турецки и, поставивив самолётик на бортик кровати, хлопает в ладоши. - Пилот Пё Чихун, удачно завершивший свой полёт в рекордно-короткие сроки, награждается золотой медалью и памятной грамотой! Ура великому пилоту! Самолётик падает на пол, Чихун моментально сдувается и выковыривает из комка одеяла свою букаху. Обнимает, утыкается в неё лицом, и снова замирает. Ему не нравится. Не нравится тон, каким с ним говорил Кён, не нравится то, что «мамочка» так легко угадал причину его плохого настроения. Но, больше всего, Чихуну не нравится тот факт, что Кён в принципе понял, что Чихуну вовсе не так весело, как он пытался изобразить. Чихун чувствует себя практически голым. Букаха что-то молчит, только греет. Может, и у неё плохое настроение? - Ты тоже по нему скучаешь? – строго спрашивает Чихун, стискивая плюшевого монстрика посильнее, - И ты туда же?! Сдался он вам всем! Букашка медлит, раздумывает. Потом, видимо сжалившись, тихо-тихо говорит «ну-ну, что ты, хватит» голосом самого Чихуна. - Вот и ты хватит. – Обиженно бубнит Чихун. Букаха послушно перестаёт, потому что она – лучший друг, и всегда делает всё, чтобы большому, но такому бестолковому Чихуну стало хоть немного полегче. Потом приходит Кён, тараторит, что он напрочь забыл, что им нужно быть где-то, совсем скоро, они все опаздывают, вот-чёрт-зачем-он-стал-исполняющим-обязаности-лидера, ну скорее же, букашка подождёт, надо бежать. Чихун заботливо укладывает своего друга на подушку, укрывает одеялом, слетает с кровати и мчится в то самое «где-то». А вечером, прилично устав, разыграв с десяток своих обычных «спектаклей» (кепка со смешными значками пыталась «откусить» голову Юквону; потом стаканчик кофе танцевал для него же, утешая; две бутылки минералки изображали Минхёка и Кёна, спорящих о расписании; куртка менеджера безуспешно пыталась изобразить пантомиму; а мобильник Теиля с рыбками на заставке рассказывал очень трагичную историю о том, что его бросил потерянный зарядник), Чихун находит валяющийся на полу самолётик. У самолётика сломалось синее крыло, и Чихуну опять делается грустно. Он садится на корточки перед покалеченной игрушкой, и нежно тыкает пальцем в блестящий бок. - Вжжж… Ну же, давай, вжжжж… Помнишь, как мы летали? Полетели, м? Слышишь меня? Это же я, пилот-герой… Полетели, а?... Но самолётик только покачивается, заваливается на сломанное крыло, и замирает. В носу противно зачесалось, Чихун жмурится и бережно берёт любимую игрушку последних дней в ладонь. - Ну чего ты, м?... Чихуну вдруг думается, что самолёт сломался вовсе не потому, что на него кто-то наступил в спешке. А потому, что этот дурацкий кусок пластика, даже он – просто напросто скучает по Чихо. Чихун принимает героическое решение не сердиться на самолётик, помогает ему взлететь в последний раз, и бережно укладывает на дальней кровати в первом ярусе, пустующей уже почти неделю. Потом смотрит на него несколько секунд, вздыхает, и плетётся в душ. Ему снится Чихо, играющий в самолёт, у которого крыло перемотано изолентой, почти такой же синей, как сама игрушка. А потом Чихо подходит к Чихуну, виновато тупит взгляд, и даже не сердится на букаху, которую Чихун обиженно обнимает. Чихо придвигается поближе, несмело обнимает одной рукой за плечи, и протягивает самолёт. - Где ты был так долго? – Спрашивает Чихун во сне, пряча под подушку не пойми откуда взявшийся дневник. Дневник чёрный с зелёным, как букаха. И слова в нём, все до единого, только те, что букахе говорил. - Сколько в моей жизни было этих самолётов… - задумчиво тянет Чихо, укладывая самолётик на колени Чихуну, - Никогда не угадаешь где же он не приземлится… Я плачу за эти буковки и цифры, - он кивает в строну подушки, прячущей дневник, - Давай, помолчим, поулыбаемся друг другу?... Чихо говорит странно, совсем не похоже ни на свою ритмичную, немного жёсткую читку, ни на обожаемые, придурковато-ямайские напевы. Он словно напевает не совсем верно запомненный мотив, делая акцент на слова, а не на их исполнение. Получается очень складно, Чихун начинает замечать рифмы и какой-то совершенно особенный, совсем не хепхаперский, ритм. Ему нравится, хотя делается немного жутко от этих слов. Но он послушно молчит, кивнув, и ждёт ещё слов. - Я пытался справиться с обрушившимся небом, - вздыхает Чихо, словно оправдываясь, и обнимает чуть уверенней, - Я никак не слабачок, но тут такие перестрелки... Дурачок, - вдруг ласково говорит лидер, как-то слишком по-взрослому улыбнувшись, - Ты ничего не понимаешь… Корабли имеют сердце и возможность выбирать, и, погибая, улыбаться… Чихун кивает, силясь понять смысл, но получается слабовато. Это он, что ли, кораблик? Ну, который улыбается, погибая. Кён, что ли, наябедничал?... Чихуну совсем не хочется быть корабликом, потому что он – пилот синего самолёта. Но, врать сейчас кажется бессмысленным, особенно – самому себе, и он внутренне соглашается. Да, погибает. Долго, мучительно, и совершенно не понимая, как бы перестать. - Мы с тобой, еще немного, и взорвёмся… - тихо продолжает Чихо, словно спрашивая, словно не совсем уверен, можно ли сказать это самое «мы с тобой». Чихун замирает, и забывает кивнуть. Чихо вздыхает, мягко сталкивает самолётик на одеяло, и укладывается головой на освободившиеся колени, так и не глядя на Чихуна. - Жаль, но я никак не научусь остановиться, разгоняюсь, загоняюсь как отпущенная птица… Ты знаешь, что-то поменялось. Я вдруг понял - я люблю. Чихун не успевает переспросить, что, или кого Чихо любит, потому что просыпается. В комнате очень темно, сонная тишина, полная полузвуков, недошерохов и едва слышного дыхания парней, уютно окутывает, и Чихун закрывает глаза, надеясь досмотреть сон. И вдруг понимает, что чувствует кого-то рядом. Он резко открывает глаза, поворачивается на другой бок, и Чихо, взявшийся чёрт знает откуда, чёрт знает когда и зачем, напугано убирает руку от его, Чихуна, головы. Смотрит во все глаза и вдруг, совершенно по-дурацки, улыбается. - Чего?... - Люблю, говорю, - тихо и даже как-то смущённо шепчет Чихо, опять запуская пальцы, остро пахнущие табаком, в лохматые волосы своего макнэ. - Твои запутанные волосы. Чихун кивает, правда совсем ничего не понимает. Чихо мурчит какую-то песенку, так тихо, что слов совсем не разобрать. Чихун смотрит чуть выше его головы, и ничего не понимает по-прежнему. Но успокаивается. - У меня самолётик сломался и больше не летает. – вдруг говорит он, сам не понимая, зачем. - Сколько в моей жизни было этих самолётов, - повторяет Чихо свои слова из чихунового сна, каким-то магическим образом угадав их, - Я починил, заклеил крыло изолентой. Приехал в четвёртом часу утра, уставший и злой, и, как последний дурак, убил пятнадцать минут на твою игрушку. – Лидер выдыхает лёгкий смешок, - Так что полетит, не волнуйся. – Чихо смеётся ещё раз и, наконец-то, обнимает малого, смачно зевнув, - О.. Опять это твоё отвратительное милашество… Чёрт, я даже по нему скучал… Давай спать? Чихун желает спокойной ночи, прижимается спиной к тому, по которому так по-идиотски скучал, обнимает свою букаху, и улыбается. - Вернулся… Слышишь, вернулся… Букашка тихо шепчет облегчённое «да» и засыпает.