Наказание

Короткий вскрик растворяется в густом ночном воздухе, так и не долетев до небес. Плеть проходится по коже почти нежно, почти ласкает, расписывая спину алыми полосами. Восемьдесят шестой выгибается, стремясь продлить свое наказание как можно дольше. Это незабываемые ощущения, тонкая, дрожащая грань между опасностью и возбуждением, когда адреналин в крови достигает апогея, стирая границы. Блондин щурится, смаргивает слезы, дышит тяжело. Жарко. Всхлипывает на каждый удар, не в силах кричать. Ему отчаянно не хватает воздуха. Но руки в идеально-белых перчатках совсем не дрожат. Рукоять плети удобно лежит в ладони, приятной тяжестью ощущаясь во время каждого замаха. Кровавые ручейки, расчертившие бледную кожу. Тонкие пальцы, до побелевших костяшек вцепившиеся в кованые прутья решетки. Встрепанные светлые волосы и лихорадочно горящие щеки. Барри любуется этим зрелищем, наслаждается открывающейся перед глазами картиной. Росчерком плети добавляет нужные детали. Он почти сходит с ума от всего этого. От совершенно не поддающейся пониманию доверчивости. От такой близости. От слишком отчетливого, дурящего голову запаха кровавых капель на полу. От свиста хвостов плети. У инкуба пляшет разноцветная мошкара в глазах, и кончики клыков царапают губы. Он хочет его, этого мальчишку. Такого открытого. Сладкого. Барри многого стоит сдержаться сейчас. Не скользнуть языком по израненной спине, собирая горячие капли, заставляя выгнуться еще сильнее. Не прижаться губами к основанию шеи, прикусывая кожу на загривке. Нельзя. Не сейчас. Не его. Ведь наркотик, даже в крови, так или иначе, вызывает привыкание. А инкубу этого точно не надо – хватило и одного раза. Тем более, мальчишка сам напросился на наказание. А Зеро тихо скулит и подставляется под жестокую ласку. Он же, по словам Крейга, мазохист и чертов наркоман, ему положено. Поэтому, когда неожиданно звенит тишиной воздух за спиной, парень выдыхает свистяще, почти раздраженно. И вздрагивает, когда на ухе смыкаются чужие зубы. Скользит язык по кольцам сережек, вылизывает то каждую, то все сразу. Осторожно, изучающе инкуб прикасается кончиками пальцев к собственноручно оставленным ранам. Он улыбается довольно, сыто, когда тело под ним пробивает дрожью и пальцы сильнее сжимают решетку. Восемьдесят шестой дышит хрипло, временами срываясь на тихий, тонкий скулеж. Он успел уже сто раз пожалеть о своей просьбе наказания, и двести раз пожелать, чтобы оно не заканчивалось. Мальчишка хочет невозможного – этого чертового инкуба за спиной. Всего. В себе. Чтобы боль и экстаз, почти как сейчас. Но горьким фотоснимком всплывают в памяти аристократичные черты лица, темные, цвета спекшейся крови глаза и насмешливая улыбка. Даже с ним Барри никогда не сможет забыть Его. Ева никогда не забудет своего Адама. Поэтому остается довольствоваться тем малым, что еще возможно. Желанием, мимолетным, к сожалению, так явственно упирающимся ему в поясницу. Жарким дыханием в ухо и горячим языком на серебре сережек. Жадным блеском серебристо-сиреневых глаз, когда Барри не выдерживает, разворачивая парня к себе, ухватив сильными пальцами за подбородок. Инкуб не позволяет себя целовать, хотя это желание открыто читается на дне зрачков, просто всматривается в глаза, словно ищет что-то… Что-то, что Зеро не может понять. Не хочет. Да и просто не успевает, захлебываясь в штормовым валом накатившем оргазме. Крик теряется между губами, в поцелуе, коротком, но отчаянно жадном, больном и почти нежном. Нашел, кажется. Восемьдесят шестой обессиленно сползает на пол, не разжимая пальцев, и упирается лбом в решетку перил. За спиной пустой балкон и ни одного напоминания о случившемся. Становится горько и нестерпимо обидно. А на что он, в принципе, рассчитывал? Ни на что, знал с самого начала. Он не заменит Еве Адама. Никогда. Потом, позже, Крейг поднимет заснувшего на холодных плитах мальчишку, пронесет под удивленные, насмешливые и даже один неприязненный взгляд на руках в комнату, обработает раны. Уложит спать, как ребенка. Наркомана, мазохиста, и просто сумасшедшего, вытащенного из тюрьмы. Покачает головой в ответ на приглушенное спасибо. И не спросит. Ни о чем. Просто потому, что знает – никто из этих двух идиотов не заснет этой ночью.