Черный шелк

Илья Курякин всегда считал поход по магазинам чем-то совершенно капиталистическим. На его Родине не было такого обширного разнообразия тканей, фасонов и аксессуаров. Приходишь в магазин, там тебе на выбор трое штанов, трое свитеров, трое рубашек. Купил — свободен. Походы в европейские изысканные магазины-ателье, где понравившийся костюм подгоняли точно под твои мерки, вызвали у него во время первого же задания вне родной страны целую бурю эмоций. Сейчас Илья уже привык ко всем этим излишествам, которые все еще его раздражали, но покорно следовал за Наполеоном из одного магазина в другой, где американец получал чуть ли не такой же мощный заряд хорошего настроения, как в галерее современного искусства. Соло придирчиво изучал все представленные модели, подбирая сразу и рубашки, после этого шел в примерочную и возился с каждым комплектом минимум по двадцать минут, прежде чем, в случае, если его все устраивало, он выходил из кабинки, чтобы показаться русскому. Серый костюм взамен испорченного на прошлой миссии американец подобрал себе довольно быстро. Сейчас это произведение искусства ткацкой промышленности лежало в фирменном чехле рядом с меланхолично развалившемся на диване Курякиным. Мужчины провели за покупками уже добрую половину дня, Илья хотел наконец поесть и отдохнуть, а не шататься за эксцентричным любовником по всему городу только потому, что в одном из магазинов не оказалось нужного ему атласного галстука в комплект к костюму. Соло все еще вертелся в примерочной, девушки у стойки мялись в нетерпении, явно теряясь при виде сразу двух слишком красивых мужчин. Терпение русского закончилось в тот момент, когда Наполеон отдал девушке очередной десяток галстуков, попросив принести что-нибудь еще. Илья резким движением поднялся с кресла, заставив кассиршу сдавленно охнуть и густо покраснеть своей несдержанностью. Он без колебаний отдернул шторку примерочной, окидывая быстрым взглядом стоящего в ожидании очередной порции галстуков Наполеона. Американец воззрился на нарушителя спокойствия с явным укором на лице, явственно обозначая, что Курякину не положено видеть его в незавершенном образе. Русский лишь картинно повел бровью. Значит, раздевать ему Соло можно, видя мужчину при этом частично голым, а вот частично одетым ему видеть Его Величество не положено. Девушка как раз подошла с очередной порцией галстуков, кажется, ей впервые попался такой привередливый клиент. И пусть сам Наполеон считал, что у него просто слишком тонкий вкус. Курякин отрицательно мотнул головой, обозначая этим, что и эти галстуки не подходят, отмечая, как девушка готова чуть ли не расплакаться от отчаяния. Он отошел от примерочной, быстро проходя через весь зал в сторону витрин с шелковыми шарфами, самыми разными, со всяческими узорными вышивками. Ему потребовалось всего полминуты, чтобы остановить свой выбор на черном шелковом платке с золотой вязью по всей длине. К тому моменту, как русский вернулся, Наполеон, кажется, уже был готов вспыхнуть от непрофессионализма всех работниц данного ателье, какими бы милыми девушками они ни были. Илья жестом попросил продавщицу удалиться, а сам осторожно повязал на шее любовника выбранный им платок, поправляя попутно воротник сначала рубашки, а затем и пиджака. После Соло был развернут в сторону зеркала, которое висело в примерочной. — Теперь ты доволен, ковбой? — американец сначала слегка поморщился, оглядывая повязанный Ильей платок, но через несколько мгновений присмотрелся внимательнее, оценивая свой внешний вид целиком. Такая, не самая классическая часть костюма придавала образу изысканность и даже какое-то очарование, от чего Наполеон позволил себе улыбнуться. — Они не вполне сочетаются, — стараясь хоть как-то оправдать себя, начал американец. Во вкусе русского он никогда не сомневался, тот умудрялся покупать совершенно разные вещи, но потом смешивал все вместе, и получалось нечто весьма запоминающееся и элегантное. Соло даже мысленно упрекнул себя за то, что сам не додумался до этого. Теперь ему было стыдно перед Ильей, который даже и не подумал ругать американца за такую дотошность. Курякин просто смотрел на него через отражение в зеркале и осторожно касался пальцами раскрытой ладони Наполеона, стараясь не привлекать лишнего внимания продавщиц. — Теперь мы можем пойти в отель? — вкрадчивый, тихий вопрос, на который Соло может ответить как положительно, так и отрицательно. Он мог бы заскочить еще в пару магазинов, как изначально и планировалось, но слишком много времени потратил на галстуки. Им обоим не помешало бы перекусить и отдохнуть. — Да, только пройдем мимо еще парочки магазинов, я даже заходить в них не буду, — пообещал американец, поглаживая пальцами гладкую шелковую ткань нового аксессуара. Такая нежная и тонкая, практически невесомая. Наполеон покинул примерочную и нагнал своего спутника уже у кассы, когда тот расплачивался за покупки. Взгляд Соло привлекла коробка, которая явно была не от его вещей. — Что там? — словно маленький ребенок, мужчина скользнул русскому под руку, приоткрывая крышку. Внутри лежали длинные бусы из черного жемчуга, такие можно было обернуть вокруг шеи несколько раз. — Это для Габи. Она давно хотела нечто подобное, а учитывая тот факт, что последние два дня она разбирает найденные нами документы вместе с Уэверли, почему бы ее не порадовать, — Илья терпеливо закрыл коробочку и убрал ее к остальным покупкам. Они покинули магазин молча, направляясь в сторону отеля, но сделали запланированные остановки около нескольких роскошных витрин ателье, куда Наполеон пообещал себе зайти при следующем удобном случае. Взгляд американца рассеяно скользил по манекенам, пока он не наткнулся на один весьма примечательный костюм иссиня-черного цвета, с заметными лацканами на пиджаке, которые были на несколько тонов светлее основной ткани. Соло даже на мгновение захотелось зайти и примерить его, но мужчина быстро передумал, оглянувшись на стоящего рядом Илью, который и так нес все пакеты. В номере отеля Курякин с наслаждением завалился на мягкий диван, предварительно оставив все сумки около трюмо. Ему предстояло еще одно дефиле в исполнении напарника. — Закажешь что-нибудь поесть, большевик? Я готов съесть целого быка, — подарив русскому ослепительную улыбку, Наполеон скрылся в ванной, чтобы освежиться, а уже затем приняться за переодевания. Илья иногда не понимал этого мужчину, не понимал, как американец может покорять женские сердца, будучи в душе таким восторженным ребенком и заядлым модником. Хотя себя он не обманывал: в Наполеоне ему нравилось абсолютно все, начиная от его мускулистого тела и заканчивая глупыми ребячествами вроде выбора галстука в течение двух часов. Полистав меню, Курякин дозвонился до ресторана и сделал довольно большой заказ, включая пару бутылок вина и одну — шампанского, а также несколько закусок и основных блюд. Сам он был не менее голоден, чем Соло, а идти вниз, чтобы поесть нормально, не было никакого желания. Наполеон стоял под теплыми струями душа, смывая с себя все негативные эмоции, полученные в результате похода по магазинам, который обычно приносил американцу только положительные эмоции. Они отдыхали уже четыре дня, Уэверли обещал выдать им новое задание в ближайшие дни, как только станет ясно, на кого теперь нужно объявлять охоту. Ситуация с подпольным рынком медикаментов в последние месяцы стояла особенно остро, хотя сам Соло предпочел бы просто что-нибудь украсть, а не становиться подопытным кроликом очередного злого гения медицины. После произошедшего в одной из лабораторий они с Курякиным предпочитали просто отдыхать, проводя время рядом. Но дни текли, и либидо американца напоминало о себе все чаще. Илья, кажется, снова стал забывать о том, что у его любовника довольно нескромный аппетит, а совесть не позволяла Наполеону навязываться, хотя бы в первые дни. Выйдя из душа, мужчина направился в гостиную, чтобы забрать пакеты с вещами, с которыми он переместился в спальню, чтобы начать повторную примерку в спокойной обстановке. Сейчас его никто и ничто не торопило, поэтому американец начал с серого костюма, он медленно застегивал каждую пуговичку и придирчиво поправлял идеально сидящую рубашку. Его внешний вид ему определенно нравился. Он знал, что Илье он также нравится. Даже больше, чем ему самому. И судя по весьма оригинальному платку, который сегодня был предложен русским в качестве альтернативы галстуку, вкус его любовника был столь же утончен, сколь и необычен был сам Илья в своих пристрастиях. Из гостиной донесся стук, а затем шаги и хлопок двери. Видимо, привезли еду, поэтому американец еще раз оглядел себя, а затем поспешил в комнату. Илья сидел на диване, разложив на кофейном столике пистолет. Ритуал с чисткой оружия был тем еще таинством, которым американец часто любовался. Никакой реакции на свое появление Наполеон не добился, поэтому пришлось учтиво кашлянуть, ожидая, когда Курякин соизволит оторвать свои светлы очи от железного корпуса. — Ну, как тебе? — Соло и сам толком не знал, что хотел услышать. Возможно, он просто слишком утомился за день и теперь искал повод, чтобы выплеснуть весь негатив, отыгрываясь на ни в чем неповинном Илье. Мужчина ревновал Курякина ко всему, что касалось работы, будь то пытки или оружие. Русский всегда был слишком серьезен, даже во время отдыха ни на мгновение не забывая о том, кто он есть. И это жутко бесило его американского коллегу. В такие дни Наполеон рассчитывал получать любовника в свое стопроцентное владение, а вместо этого приходилось соревноваться с холодным и огнестрельным оружием. Хотя Соло не сомневался, что выигрывает у них с разгромным счетом. Илья поднял взгляд, обводя совершенные линии совершенного тела в идеальном костюме, молча кивнул и снова погрузился в работу. Такого вопиющего игнорирования американец явно не ожидал. — Тебе совсем не нравится? Или я тебе надоел просто? — Илья любил тишину, Наполеон любил шум. Илья был немногословен, Наполеон — слишком речист. Илья любил Наполеона, поэтому готов был мириться с чем угодно, если это приносит удовольствие американцу. Он никому не позволит тронуть свое сокровище, никому не позволит отнять его у себя. — Ковбой, — пальцами растирая уголки уставших глаз, Илья снова оторвался от работы. Он слишком сильно привязан к Соло, чтобы его расстраивать, не для того он так долго боролся с самим собой, стараясь открыться мужчине, стараясь оказаться к нему максимально близко. — Тебе идет все, что угодно. Будь это даже бесформенный мешок из-под угля. Этот костюм даже больше, чем прежний. Что ты хочешь от меня услышать? — Наполеон неопределенно мотнул головой. Он знал, как тяжело Курякину даются подобного рода слова, он очень ценил эту искренность, пусть и всегда считал, что можно было бы выразить и большее восхищение. — Значит, мне пойдет совершенно все? — озорной огонек сам собой сверкнул в голубых глазах, а сознание уже прикидывало, как можно устроить для них обоих более продуктивное времяпрепровождение. Курякин, разумеется, не понял намека, поэтому только рассеяно кивнул. Американец же надменно вскинул подбородок, изображая обиду, подхватил бутылку шампанского и удалился в спальню. Илья проводил мужчину растерянным взглядом, в упор не понимая, что ему нужно было сказать американцу, чтобы тот не обижался. Все это было чрезвычайно сложно и запутанно для его прямолинейного сознания. Пальцы против его воли сами собой задрожали, извещая о приближающейся вспышке ярости. Накричать или поднять руку на напарника он не посмеет — в сознании образ Наполеона прочно осел рядом с образом жены, учитывая его выдающиеся кулинарные таланты, кольцо и ночи в одной постели. Устраивать ссору из-за магазинов тоже не хотелось — они оба сильно устали. И Илья верил, что у него хватит сил не поддаться ярости и стерпеть очередную попытку Наполеона устроить разборки. Решив успокоить себя завершением ритуала по уходу за оружием, Курякин погрузился с головой в прочистку ствола, не замечая возвращения своего любовника. Сначала в поле зрения русского попали босые ноги. Проследив путь выше, к месту крепления ног к основанию туловища, Илья увидел на Наполеоне свою рубашку, застегнутую до половины. Далее следовал открытый участок груди с темными волосами, поверх которого Соло накрутил купленные для Теллер бусы, а довершалось все это нелепое великолепие черным шелковым платком. Американец молча стоял, одним взглядом задавая интересующий его вопрос. — Ну и к чему все эти переодевания, ковбой? — Курякин был несколько смущен внешним видом мужчины, пусть и старался не подать виду. Рубашка была Соло велика, поэтому больше напоминала на нем укороченное платье какого-то эксцентричного дизайнера. Даже любившая мини Габи вряд ли отважилась бы надеть нечто столь откровенное. Рукава тоже были несколько длинноваты, вся фигура брюнета в этой большой рубашке казалась детской и наивной. До Ильи начал медленно доходить подтекст этих телодвижений, но требовалось дополнительное подтверждение. Он привык к своей ревности, американца в пору было ревновать к каждому столбу, но принять тот факт, что Наполеон пытается заполучить его внимание, было довольно тяжело. — Скажешь, чего в этом ансамбле не хватает? Сам вроде говорил, что мне идет все, что угодно, — стараясь не выйти из роли, Наполеон неловко помялся на одном месте. Этот наряд был слишком даже для него, хотя минутой ранее, разглядывая себя перед зеркалом и делая глоток из бутылки шампанского, мужчине казалось, что его провокация будет безупречной. — Чулок, черных чулок с кружевными резинками, — с нескрываемым удовольствием отозвался русский, проводя кончиками пальцев по мускулистым ногам, а затем очерчивая линию ягодиц, дразня едва ощутимым прикосновением. Наполеон над ним тяжело дышал, не в силах разорвать зрительного контакта. А стоило Илье наклониться чуть вперед, касаясь губами нижней части живота любовника, пусть и через ткань рубашки, Соло не смог сдержать довольного выдоха. — Вот уж никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким озорником, большевик. Это ж надо было такое выдать — чулки, — американец даже слегка покраснел от мыслей о том, как бы он выглядел, если бы на его ногах красовался этот тонкий слой капрона, да еще и с ажурной резинкой. В это время Курякин осторожно расстегнул все пуговицы на своей рубашке, скидывая ненужную тряпку с плеч любовника, который теперь оставался в одних бусах и платке. — Повторять не стану, Наполеон, так что навостри свои очаровательные ушки, — от подобного обращения Соло смутился еще больше, уши сами собой начали гореть и наверняка стали ярко-красными. Обычно все их прелюдии страстные и жаркие, сейчас же Илья касается его обнаженной кожи очень трепетно, почти целомудренно, словно видит впервые. Губы осторожно обводят чувствительную кожу вокруг пупка, скользят чуть ниже, до полоски жестких волос, а там замирают и возвращаются обратно. Наполеон млеет и тает, его ноги немного дрожат от нетерпения. — Для меня ты — самое очаровательное и привлекательное создание из всех ныне живущих. Вся твоя взбалмошность, артистизм, грация и ужимки делают тебя тем, кто ты есть. Ты заполняешь собой все окружающее пространство. И никакие твои выкрутасы не заставят меня изменить свое мнение о тебе. Поэтому хватит уже всякий раз строить из себя обиженного и брошенного. В моей жизни кроме тебя никого нет и не будет, — Курякин осторожно сжал в ладонях упругие ягодицы стоящего перед ним мужчины, продолжая выцеловывать на его животе какие-то непонятные даже ему самому узоры. Он предпочитал делать, а не говорить. Речи гораздо лучше давались Наполеону, а замкнутому русскому всегда сложно было откровенно говорить о своих чувствах. Оставалось только надеяться, что Соло оценит если не само содержание монолога, то хотя бы засчитает попытку. Наполеон внимательно слушал, стараясь даже не дышать, чтобы не упустить ни единого звука. В такие моменты он всякий раз вспоминал, каким именно непостижимым образом они двое еще не разошлись каждый своей дорогой. Соло был слишком эгоистичным, никогда не желал ни под кого подстраиваться. Вначале ему было сложно, а после он просто довольствовался разовыми связями. С Ильей все было совершенно иначе: русский терпел все его выходки, перепады настроения, потакал любой прихоти, позволяя вертеть собой, как ему будет угодно. Наполеон ни секунды не сомневался, что Курякин его любит. Пусть он и не рассыпается в тысячах комплиментов, не касается мужчины лишний раз без надобности, но Соло точно знает, потому что чувствует тоже самое. — Илья… — слова слипаются в огромный ком, перекрывая горло, и отказываются слетать с языка. Американец осторожно кладет ладонь на русый затылок, пропуская светлые пряди сквозь пальцы. И со стороны это все, наверняка, выглядит весьма странно: голый мужчина со странным шелковым платком и бусами на шее стоит около сидящего мужчины, который гладит его по ягодицам и выцеловывает кубики пресса. — Хочешь, я не буду тебя отвлекать, и ты спокойно закончишь с пистолетом? — Соло осторожно прикусил щеку с внутренней стороны, подобную чушь он говорил редко, но ничего другого в голову упорно не шло. В голове все еще набатом бились слова Ильи о том, как американец ему дорог. За свою бесцеремонность и наглость стало практически стыдно. Ни на миссиях Курякину нет покоя, ни во время отпуска. — Не хочу. Хочу прижать тебя к себе посильнее, — русский осторожно подтянул все еще пребывающего в смятении любовника, усаживая мужчину себе на колени и прижимая к себе как можно теснее. — И раз уж ты затеял игру, то я не могу отказаться от участия, — Курякин ухмыльнулся, чуть склонив голову, и коснулся языком кожи ключиц. Он медленно и осторожно скользил по коже, очерчивая линию бус, иногда поддевая их языком и обсасывая жемчужинки. У Соло от этого невероятного представления перед глазами все поплыло, сил хватило только на то, чтобы ухватиться за сильные плечи любовника, слегка откинувшись назад, чтобы мужчине было удобнее. Американец даже пожалел, что на нем действительно нет чулок, это придало бы происходящему еще большую пикантность. Он был готов сейчас согласиться даже на кружевное белье: его русский любовник еще никогда не разочаровывал своими фантазиями. — Разрешишь мне продолжить? — из-под прикрытых век Соло наблюдал за Ильей, который ни на мгновение не прекращал свои поцелуи, теперь переключив свое внимание на ключицы и плечи. Его голос был немного хриплым, и Наполеон чувствовал тугое возбуждение, когда двинулся еще чуть ближе к любовнику, сильнее вжимаясь в его пах. — Что ты собираешься делать? — подобные игры всегда были приятны, Соло любил это будоражащее чувство неизвестности, любил, когда Илья позволял себе касаться любимого так, как ему самому хотелось. Сейчас это не было способом заглушить ярость или просто сбросить накопившееся напряжение — это была возможность слиться воедино и утонуть в вихре ощущений, в вихре их общего чувства, такого нежного и трепетного. Наполеон чувствовал себя совершенно беззащитным на коленях полностью одетого мужчины, но он не боялся позволить Илье видеть себя таким. Курякин был единственным, кому американец был готов показывать себя настолько уязвимым. Они оба нуждались в этом тепле, в этом живительном союзе, который создавал иллюзию того, что их жизни имеют хоть какое-то значение, что им есть для чего существовать в этом мире. — Любить тебя и ничего более. Дать тебе то, чего ты заслуживаешь, Наполеон, — за окном начинало смеркаться, первые тени уже опустились на город. Номер отеля постепенно погружался во мрак, а они смотрели друг на друга, не в силах отвести взгляд, не в силах прервать этот момент единения. Американец только коротко кивнул, от нетерпения облизывая губы. Он еще не был достаточно распален, хотя желание было вполне ощутимым и острым. Илья не часто позволял себе подобного рода игры, не часто баловал своего ангела-искусителя. И Наполеон собирался извлечь максимум выгоды из этой внезапной щедрости. Соло хватался за реальность из последних сил. Его бросало то в жар, то в холод от слишком нежных прикосновений. Оставалось только уповать на то, что Илье хватит терпения продлить эту сладкую пытку на еще какое-то время, так как в своей выдержке американец уже не был столь уверен. Ему не нужно было делать ровным счетом ничего. Курякин сам придерживал его за спину, давая возможность прогибаться в пояснице и подставляться под прикосновения, поглаживал сильные ноги любовника и сминал круглые ягодицы в свойственном ему собственническом жесте. Длинные пальцы иногда проскальзывали по краям сокращающегося от возбуждения ануса, дразня едва ощутимой лаской. Наполеон тихо скулил от удовольствия, уткнувшись в плечо любовника, содрогаясь от мыслей о том, что это еще только начало. Мужчина весь пылал и не мог найти себе места, стараясь ощутить еще больше прикосновений. Ни одна женщина не могла принести ему такого удовольствия, как сильные руки человека, который был способен одним ударом выбить дух из противника. Когда же наконец его истерзанных собственными зубами губ коснулись губы русского, Наполеон смог только покорно раскрыть рот, пребывая в странном забытье от всего происходящего. В редкие мгновения, когда их рты расцеплялись, чтобы перевести дух, мужчины обдавали лица друг друга горячим, сбившимся дыханием. И Соло не знал, как ему после выразить всю ту благодарность за этот день, который Курякин с ним провел, за все то понимание, с которым он к нему относился, за всю эту нежность, которой сейчас одаривал. — Потерпишь еще какое-то время? — в ушах звенит от нахлынувших ощущений, а голос любимого кажется невероятно глубоким и хриплым, для осознания вопроса приходится затратить последние крупицы сознания, которые еще не охвачены жаром томления. Пальцы сжимают плечи мужчины, стараясь вернуть себе хоть какое-то подобие вменяемости. Наполеон ловит взгляд русского, тяжело дыша через приоткрытый рот. Его грудь тяжело вздымается, а ноги уже немного затекли, так что встать вот так сразу и не получится. — Я твой, Илья Курякин. Делай со мной все, что хочешь, — и в награду за такое доверие Соло получает искреннюю и теплую улыбку. Сегодня ему посчастливилось еще раз увидеть ту светлую часть русского, которую тот старательно оберегает от посторонних, чтобы сохранить в себе хоть крохи человечности. Илья осторожно подхватывает мужчину под ягодицы, приподнимая повыше, а затем рывком поднимается с дивана, давая лишний раз усомниться в том, насколько такие физические возможности вообще реальны. Наполеон прячет ответную улыбку в районе виска русского, обхватывая того за плечи, чтобы не слишком напрягать поясницу. Его опускают на широкую кровать, нависают сверху, они словно охотник и жертва. Курякин стаскивает шелковый платок с его шеи, а затем снимает и бусы. С загадочной полуулыбкой мужчина перевязывает платок на глаза брюнета, и мир для Наполеона утопает в темноте. Пульс учащается сам собой, особенно, когда его осторожно усаживают на кровать, а затем вообще ставят на колени. Успокаивающие поглаживания и поцелуи не дают поводов для паники. Илья снова касается его губ, так жадно и горячо, что предательский стон разрывает тишину комнаты. Соло лезет руками под порядком мешающую водолазку любовника, на ощупь очерчивая твердые мышцы. Он чувствует, как гладкие жемчужины касаются его шеи сзади, как Илья ведет их по груди на манер лямок от рюкзака. Далее очерчивает ими поясницу, сводя две ниточки вместе и опуская их ровно промеж напряженных ягодиц. Оставшуюся петлю мужчина пропускает между ног тяжело дышащего любовника, чуть надавливая на мошонку и делая несколько оборотов вокруг основания возбужденного члена. — Идеальная длина, в самый раз для тебя, — Соло чуть дернулся, пытаясь оценить скованность движений. Шарики мгновенно отреагировали, слегка прокатываясь по коже, чуть стягивая основание члена, даря незабываемое ощущение от столь необычной игрушки. Раздразненный таким трением анус запульсировал с еще большей силой, словно пытался втянуть в себя черные камешки. Илья помог Наполеону осторожно лечь обратно на кровать, поглаживая поджарые бока. — Я скоро вернусь, полежи так немного, — легкий поцелуй, и матрац прогибается, а затем снова принимает первозданную форму. Соло остается предоставлен только темноте черного шелка и ощущениям, которые дарят жемчужные бусы. Первые несколько минут Соло лежит практически неподвижно, вслушиваясь в окружающую обстановку. Потом же давление вокруг плоти становится практически невыносимым и приходится что-то с этим делать. Мужчина на пробу чуть толкается бедрами вверх. Бусы массируют основание возбужденного члена совершенно невообразимым образом, а те шарики, что скользят между ягодиц, чуть сильнее надавливают на сокращающееся колечко ануса. На мгновение Соло даже забывает, как дышать. Он совершенно уверен, что теперь эти жемчужные бусы Габи ни за что не получит. Американец просто не сможет на них спокойно смотреть. Да и откуда вообще этот русский знает, что такое может быть настолько приятно? Пока сознание занято поисками ответов, бедра сами собой задают ритм толчков, продолжая увеличивать и без того бьющее через край напряжение. Все это по ощущения слишком интимно и горячо, слишком пошло, а от того еще более желанно. Наполеон бьется в сладкой судороге где-то на краю наслаждения, стараясь не доводить себя до пика, пока Курякин делает нечто более важное. Мужчина уверен, что ему понравится задумка любовника. А если же Илья его обманул и просто наблюдает за его метаниями по постели, Соло не слишком обидится. Произошедшее за последние полчаса и так подкинуло его самооценку до небес. О большем мечтать было бы просто греховно. — Вижу, ты уже освоился, — вкрадчивый шепот приводит разомлевшего американца в чувство. С его глаз медленно стаскивают повязку, а затем освобождают и от пут в виде бус. Рядом с кроватью стоит столик на колесиках, на котором много всякой разной еды, а также вино и открытая самим же Соло бутылка шампанского. По периметру кровати с балдахина спадает черный полупрозрачный тюль, пряча любовников от внешнего мира. Наполеон замечает свечи, множество свечей, которые стоят по всей спальне. Их свет пробивается сквозь ткань, но его все равно недостаточно для предельной четкости силуэтов. Американец в некоторой растерянности оглядывается по сторонам, впитывая все те новые ощущения, которые он испытывает от этой невероятно романтичной атмосферы. — Мне нравится, — тихо шепчет он, придвигаясь поближе к сидящему на краю кровати Илье и целуя того в висок. Наполеон бесконечно счастлив. Счастлив, потому что любим и обожаем самым невероятным человеком, которого он мог бы повстречать. Курякин осторожно подается на любовника, заставляя того в очередной раз повалиться на мягкие простыни. От своей водолазки и штанов он предусмотрительно избавился и нависает над Наполеоном обнаженным силуэтом. Соло в нетерпении вскидывает бедра, приглашающее разводя в стороны ноги, но в следующую же секунду по легкой улыбке Ильи понимает, что это еще далеко не конец. Бусы снова обхватывают сочащийся смазкой член в тугую спираль из пяти звеньев. Курякин на пробу двигает ими вверх-вниз, массируя дрожащую плоть по всей длине. Американец захлебывается восторженным стоном, запрокидывая голову и прикрывая лицо руками. Ему до сих пор немного неловко от того, что все эти реакции его тела вызваны простым жемчугом на веревочке. Илья повторяет движение, но уже более ритмично, размазывая выступающую смазку по вздрагивающей головке. Наполеон находит в себе силы и все же опускает взгляд вниз, как раз в тот момент, когда русский склоняется к его паху и осторожно берет в рот перевозбужденную головку. Он убирает бусы, захватывая член Соло почти целиком, погружая его в пленительную влажность рта. — Илья… я не… — воспаленное сознание отказывается выдать хоть сколько-нибудь связную фразу. Бедра сами дергаются вверх, загоняя член в горло любовника до самого основания. После такого длительного томления оргазм практически болезненный. Илья послушно проглатывает вязкую сперму, успокаивающе поглаживая стонущего в полубреду от удовольствия Соло. Американец тяжело дышит, на щеках играет румянец. Он осторожно облизывает губы, наблюдая, как Илья выпрямляется и собирает языком белую каплю из уголка рта. — Что ты со мной делаешь? — Наполеон медленно садится на кровати, вглядываясь в голубые глаза напротив. Курякин неопределенно хмыкает и тянется к бутылке с шампанским, чтобы разлить его в два бокала. — Я же уже сказал, что сегодня твой день. Скажешь, когда надоест и захочешь спать, — американец недовольно морщится, принимая из рук мужчины свой бокал. Он делает небольшой глоток, чтобы хоть немного успокоить саднящее горло. Они соприкасаются сейчас только коленями, к тому же оба голодны. — Перекусим и продолжим? — возвращая себе боевой настрой, осведомляется Наполеон и допивает шампанские одним глотком. Он тянется за первой попавшейся тарелкой, на которой обнаруживаются всяческие канапе. Вместе с блюдом мужчина отодвигается к изголовью кровати, чтобы было удобнее сидеть. — Иди ко мне, мой русский медведь, я хочу тебя покормить, — Илья ухмыляется и послушно забирается на кровать с ногами, подползая к своему чрезмерно довольному любовнику, который тут же отправляет в его рот первую шпажку с ветчиной и дыней. Соло был очень похож на довольного кота. По крайней мере Илье казалось именно так. Русский устроился между ног Наполеона, с нескрываемым аппетитом съедая все, что американец мог ему предложить. Это были и различные закуски, и несколько кусков курицы в панировке. Судя по тому, что мужчина знал о своем любовнике, сейчас можно было смело предполагать, что Соло полностью удовлетворен произошедшим. Сильно наедаться не стоило, поэтому опустошив на двоих всего одну порцию закусок и горячего, они приняли решение перейти сразу к десерту. — Илья, — Наполеон развалился на широкой груди русского, задумчиво поедая виноград из фруктового блюда. За время их импровизированной трапезы он выпил практически целую бутылку вина, не считая одного единственного бокала, который позволил себе Курякин. И тот, кажется, больше из вежливости. Илья осторожно водил пальцами по слегка округлившемуся от количества съеденного животу напарника, покрывая поцелуями его шею. Соло от этих прикосновений медленно таял, теряя мысль, которую он собирался озвучить. — Я знаю, что мы ведем себя сейчас, как два влюбленных идиота. Но разве ты не этого хотел? — закончил за разомлевшего напарника мысль Курякин, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Удовлетворенный и обласканный Наполеон был невероятно мягким и податливым. Все его движения были преисполнены лени и нежелания покидать зону комфорта. Таким американец нравился Илье больше всего, такого напарника хотелось снова дразнить и доводить до исступления нежными ласками, распаляя и ублажая, чтобы потом иметь возможность прижимать к себе во сне уставшее от игр тело возлюбленного. — Хотел, еще как хотел, — согласно кивнул Соло, поудобнее устраивая голову на плече русского. От неторопливых движений пальцами он снова заводился. Илья обычно был скуп на такие нежности, заставляя любовника заводиться с пол-оборота под яростным напором. Сейчас все было очень неспешно и ласково. Наполеон даже мысленно сравнивал себя с женщиной — так сильно эта заботливость Курякина его поразила. Виноград кончился и взгляд американца упал на банан. Что ж, у него еще был шанс раззадорить русского на очередной раунд. Под пристальным взглядом голубых глаз, Соло методично избавил фрукт от кожуры и облизнулся, давая волю своей фантазии. По его расчетам Илья вряд ли мог долго лишь созерцать это похабное зрелище. Но американца снова удивили. Стоило Наполеону сомкнуть губы вокруг продолговатого плода, как Илья осторожно выбрался из-под разыгравшегося напарника, устраиваясь между его ног. Брюнет только удивленно вскинул бровь, методично обводя языком свою съедобную игрушку по всей длине. Расчет оказался верным, но не в ту сторону, в которую рассчитывал мужчина: Илья идею подхватил, но лишь отчасти. Русая макушка опустилась еще ниже, Курякин бросал на напарника взгляды исподлобья, повторяя и отзеркаливая все его манипуляции с бананом. Наполеон плотно обхватил губами самый кончик фрукта, Илья сжал губами головку напряженного члена. Наполеон медленно провел бананом за щекой, Илья неспешно, с пошлым причмокивающим звуком повторил движение с пульсирующей плотью. Тогда Соло, набравшись наглости, расслабил горло и заглотил банан как можно глубже. И Курякин снова повторил, вбирая напряженный член до самого основания. Американец чуть дернулся от накрывшего его удовольствия, выгибаясь в спине и откусывая кончик фрукта, который нужно было теперь поскорее съесть, чтобы окончательно не испортить. Илья только чуть улыбнулся, осторожно касаясь головки члена зубами, не сильно сжимая их на чувствительной плоти. — Не могу больше, — несколько обреченно выдохнул Соло, выбираясь из-под любовника и перекладывая мужчину на спину. Курякин непонимающе следил за всеми этими манипуляциями, подчиняясь молчаливым приказам. Наполеон навис над мужчиной практически угрожающе и осторожно коснулся губами его скулы. — Ты же не такой, я знаю. — И как же ты тогда хочешь? — немного насупившись, поинтересовался Илья. Он вот уже несколько часов себя контролирует, чтобы не сорваться, старается быть до невозможности нежным и ласковым, видя, как Соло нежится в его руках. А американцу, видите ли, надоело. — Не дуйся, я в восторге от того, какой ты устроил для нас вечер. Незабываемый, — примирительно улыбаясь, прошептал мужчина, целуя своего самого обожаемого мужчину как можно жарче и напористее. — А теперь, когда ты всего меня изнежил и обласкал, я хочу, чтобы ты запустил ладонь в мои волосы, — американец подхватил руку напарника и поместил ее себе на затылок, блаженно щурясь, когда Илья чуть помассировал кожу головы. — Чтобы натянул мой слишком болтливый рот на свой потрясающий член и хорошенько его оттрахал, — в предвкушении облизываясь, добавил американец, наблюдая, как от его просьбы расширяются зрачки голубых глаз русского. Курякина не нужно было просить дважды, он практически силой опустил голову напарника в район своего паха, где Соло с блаженным стоном обхватил губами крупную головку, постепенно вбирая плоть напарника в рот целиком. Илья исполнил его просьбу в самом полном объеме: русский полностью контролировал амплитуду и скорость, заставляя Наполеона подстраиваться под бешеный темп. Лоснящаяся смазкой головка скользила по сокращающемуся небу, а Курякин тихо рычал, когда американец заглатывал особенно сильно. Минут через пять Наполеон наконец-то освободился и выпустил свою игрушку изо рта. Обильно покрытый его же слюной, находящийся всего в паре сантиметров от лица, член любовника вызывал у американца нездоровое желание. Соло даже не отказал себе в удовольствии и пару раз обвел языком напряженную мошонку, наблюдая, как тяжело вздымается грудь русского. — Черт, Илья, скажи, что у нас осталась та насадка, — Курякин потянулся рукой к тумбочке и вытащил оттуда флакон с маслом и колпачок с длинным носиком. — Ммм… это очень хорошо, — американец забрал у любовника флакон, свинтил с того крышку и накрутил колпачок. Масло тонкой вязкой струей потекло из носика на крупную головку члена русского. Как только оно растеклось по всей длине, Наполеон подполз выше, седлая поджарые бедра Курякина. Он прилег на грудь русскому, пачкая низ живота в масле, завел руку с флаконом за спину, осторожно вставляя в себя носик и выдавливая побольше внутрь. — А теперь пришла очередь сыграть в родео, большевик, — отбросив в сторону ненужный больше флакон, Соло с жадностью впился в губы любовника, одной рукой направляя скользкий от смазки член себе в задницу. Даже без растяжки крупная головка скользнула в расслабленный анус довольно легко. Наполеон принял сидячее положение и начал медленно опускаться, вбирая чужую плоть до самого основания. Илья неспешно гладил его сильные ноги, тяжело дыша и упиваясь представшей перед ним картиной. Опустившись целиком, Соло позволил себе блаженно застонать. Большинство свечей в комнате уже погасли, но оставшегося света все еще хватало, чтобы различать эмоции на лице партнера. При первом пробном движении смазка издала характерный хлюпающий звук, заставив и без того разгоряченного американца закусить губу. Курякин осторожно собрал пальцами стекающее с его члена лишнее масло, растер его в ладони и обхватил напряженный член любовника, начиная неспешно ему надрачивать. Наполеон скакал на русском как сумасшедший. Все было слишком хорошо и слишком приятно, чтобы он хоть на мгновение захотел прервать происходящее. Илья под ним глухо рычал, сжимая в ладони его напряженный член, а второй рукой оглаживая ягодицы. Их тяжелое дыхание и тихие стоны смешивались и переплетались в тишине комнаты, добавляя последний штрих к и без того идеальному вечеру. Соло тихо заскулил от удовольствия, опускаясь на тяжело вздымающуюся грудь любовника всем своим весом, не в силах больше поддерживать бешеный ритм, ноги болели и отказывались шевелиться. — Ты совсем меня разбаловал, Илья, — зачарованно простонал мужчина, ощущая, как Курякин неспешно двигает бедрами, придерживая уставшего любовника, который тихо стонал ему на ухо при особенно глубоких толчках. За все старания американец был награжден нежным поцелуем в висок, а затем Илья осторожно переложил напарника на свободную часть кровати, подложил под живот подушку, а сам навис сверху. Он не отказал себе в удовольствии несколько мгновений полюбоваться на блестящую от смазки дырку любовника, который вздрагивал от прикосновений пальцев к пульсирующим стенкам и покачивал ягодицами, приглашая продолжить. Член вошел в раскрытый вход без сопротивления, Илья навалился на любовника сверху всем телом, чуть опираясь на руки, чтобы Наполеон мог хоть немного шевелиться. — Кажется, ковбой, в этот раз тебе не удалось усмирить жеребца, — выходя практически целиком и затем резким движением снова входя на всю длину, шептал русский, ощущая, как любовник под ним прогибается сильнее и блаженно стонет. Соло уже терялся в ощущениях, которые накатывали волнами все с большей силой, тело было слишком измотано несколько часовой прелюдией. Он в очередной раз был в восторге от выдержки своего любовника, в очередной раз восхищался его силой и напором. Сознание уплывало куда-то вдаль, позволяя телу только принимать горячий член в хлюпающую растянутую дырку и слушать жаркий шепот нависшего над ним Курякина. Илья чувствовал, как американец под ним максимально расслабляется, словно покрытая уже несколько раз течная сука, которая просто не может больше никак реагировать на нескончаемый поток удовольствия. Мужчина выпрямил руки, поднимая свое тело со спины Соло, и уперся кулаками в матрац. Ради эксперимента он вышел из раскрытого ануса целиком, а затем толкнулся обратно, не особо рассчитывая на успех. Но успех пришел неожиданно, стенки приветливо раскрылись, впуская горячую плоть обратно, а Наполеон выгнулся дугой, протяжно заскулив от удовольствия. Такая нездоровая, на грани животной, реакция послала мощный разряд удовольствия по позвоночнику мужчины, доставляя его до всех нервных окончаний возбужденного тела. — Наполеон… видел бы ты себя сейчас, — прохрипел русский, повторяя так понравившееся им обоим движение. Американец повернул голову назад, бросая на распаленного любовника полный обжигающего вожделения взгляд, сильнее развел ноги и обхватил руками напряженные ягодицы, раздвигая их как можно шире, давая возможность видеть еще больше. Теперь анус даже не мог закрыться полностью, из-за натяжения кожи он сокращался, но все равно оставался слегка приоткрытым. — Давай, мой русский жеребец, хочу кончить от ощущения того, как твой член растрахивает мою задницу, — игриво поведя бедрами, тихо прохрипел Соло. И это стало финальной точкой, после которой обоих мужчин накрыло с головой. Илья злобно рыкнул, снова наваливаясь сверху на любовника и начиная вбиваться в столь доступное тело с сокрушительной силой. Наполеон же под ним только скулил до хрипоты и подавался бедрами назад, стараясь насадиться как можно глубже. В подобном ритме оба продержались недолго. Курякин вцепился зубами в загривок своей жертвы, буквально вдавливая бьющееся в сладких судорогах тело в кровать и заливая его спермой изнутри. У американца сил хватило только на тихий хрип, после оргазма он провалился в забытье, ощущая только то, как Илья медленно выходит из него, как ласково гладит зудящую раскрытую дырку, как подхватывает на руки и относит в ванну, чтобы обмыть их обоих. А потом вытирает совсем обмякшее тело любовника и относит обратно на кровать. Последним воспоминанием стало прикосновение чуть влажной груди Курякина к его щеке. Наполеон блаженно улыбнулся, прижимаясь к своему русскому, и позволил сознанию полностью отключиться. Пробуждение от крепкого сна было приятным и неспешным. Наполеон, не открывая глаз, медленно потянулся, разминая сонные мышцы и оценивая ущерб нанесенный вчерашним приключением. Результат оказался вполне удовлетворительным, а заботливое сознание подкинуло несколько особенно горячих моментов, помогающих быстрее проснуться. Курякина не оказалось рядом, что несколько омрачило идеальное утро после бурной ночи. Соло очень осторожно сел на постели. Хорошо, что подобный марафон не стал его первым разом, иначе он бы не чувствовал ничего ниже поясницы, а так все было вполне сносно. Из гостиной донеслись шаги, и через мгновение в дверном проеме показался недостающий элемент идеального утра. — Доброе утро, Наполеон, — Илья, стоящий в одних пижамных штанах, определенно компенсировал то легкое разочарование, которое постигло американца в момент пробуждения. С лихвой компенсировал. В руках у мужчины был поднос с завтраком. И утро стремительно становилось все лучше и лучше. — Доброе, — Соло блаженно потянулся, чуть играя мышцами, дабы усладить взор любовника. Курякин подошел к кровати и поставил поднос на тумбочку. А сам присел рядом с американцем и потянулся за утренним поцелуем, который Наполеон с большим удовольствием ему подарил. Взгляд скользнул по стене и замер около вешалки для костюмов. Там висел иссиня-черный пиджак и такие же брюки. Лацканы пиджака были на несколько тонов светлее, чем основная ткань, дополняла все это голубая рубашка и синий галстук с вышивкой. Этот костюм Соло вчера вскользь заметил в витрине, но не пошел мерить, не желая мучить Курякина. — Его привезли сегодня с утра, пока ты еще спал. Я же видел, как ты на него посмотрел. По идее, его подогнали под твои размеры, но если что, можно будет еще скорректировать, — заботливый и внимательный Илья был самым большим подарком, который судьба когда-либо делала Наполеону. Мужчина засиял от восторга, повалил русского на кровать, жадно целуя. — Я немедленно хочу его примерить. После этого мы позавтракаем, а потом я весь день буду показывать тебе, насколько сильно я благодарен за все то, что ты для меня сделал, — американец соскочил с постели и сверкая голой задницей умчался в ванную, оставляя глупо улыбающегося Илью на кровати. Русский не был уверен, что после такого его американский коллега ограничится одним днем.