and nothing else matters

— Лекса и я… Наступившее молчание угнетает; появляется настойчивое желание нарушить зыбкую тишину резко обронённым словом. Ей тошно от самой себя, от ненужных и совершенно неуместных мыслей, плотно заполнивших разум. Она не знает — и совершенно точно не хочет знать — как отреагировала на её импровизацию съёмочная группа, но замечает плохо скрытое непонимание в тёмных глазах Боба. Руки мелко дрожат — как ей самозабвенно хочется верить — от промозглого холода на съёмочной площадке. Но память в очередной раз настойчиво рисует моменты, о которых так хочется забыть и которые, вместе с тем, вызывают в ней смешанные и непривычные чувства, что Элайза так боится потерять. Она знает, как это обычно бывает: Алисия бесцеремонно и резко врывается в помещение и, отстранёно кивнув в знак приветствия, опускается в кресло, с упоением вовлекая в разговор скучающего Ричарда. Или Пейдж. Или ещё кого-нибудь, кто находится рядом; кроме Тейлор, естественно — неизменные попытки избегать её давно уже стали невыносимо привычными; но то, с какой горячностью Дебнем-Кери отвлекается на остальных актёров, не может не раздражать. Элайзе вообще никогда не нравился излишний пафос в речи, та слащавая наигранность, где отчётливо видны нескрываемые нотки фальши и которая слишком похожа на небрежное театральное представление одного не слишком одарённого дилетанта. Она ненавидела беглые притворно-оживлённые взгляды и тягучие, приторные речи, от которых категорически уставала морально и абсолютно выматывалась физически, отчего невыносимо хотелось остаться в одиночестве хотя бы на пару часов. Но выхода из этой удручающей ситуации всё не было, и день за днём она словно проживала на яву свой худший кошмар. Холодный, безучастный взгляд; плотно сжатые обветренные губы; состояние неловкости, появляющееся после громогласного «снято»; расползающаяся по лицу Алисии, как трещина по старому зеркалу, участливо-сдержанная улыбка, когда Элайза с надеждой смотрит на неё. Впрочем, всё, что происходит на съёмках, остаётся там же, и потому ответов на свои безмолвные вопросы блондинка никогда не получает. Когда они остаются в гримёрной в одиночестве, Тейлор говорит долго, мучительно подбирает слова и отчего-то извиняется, опустив голову и не догадываясь, что для собеседницы этот монолог — как водопад, и, упиваясь его живительной охлаждающей влагой, она вместе с тем была бы заживо погребена под обрушившимся потоком, раздирающим на части лёгкие. Каждое утро Элайза просыпается, с тоской надеясь оказаться в другом месте и другом времени, и, когда неловкие лучи солнца ползут по белым стенам комнаты, беспомощно зажмуривается, осознавая, что впереди — вереница всё тех же одинаковых дней, в которых нет места тому, что было до съёмок третьего сезона, с началом которых жизнь превратилась в сплошной, не имеющий конца день. Она ежедневно, затаив дыхание, слушает то, о чём знает уже давно, и чем Алисии необходимо поделиться хоть с кем-нибудь, потому что хранить это в себе слишком утомительно и больно. В квартире брюнетки всегда темно, и лампу она включает лишь когда читает или заучивает реплики; Дебнем-Кери не любит свет, потому что слишком запуталась во тьме своих же мыслей. Ещё там всегда чувствуется запах одного и того же парфюма, апельсинов и табака, по стенам развешены незамысловатые картины, а на столе продолжает скапливаться гора бумаг, фотографий и заметок от руки. У неё всегда слишком много дел, чтобы привести комнату в порядок; она вечно стремится вперёд и, естественно, не имеет возможности остановиться и подумать. Она с полу-улыбкой жалуется на ужасную головную боль. Не придаёт значение правилам морали и нормам поведения. Отчаянно желает поскорее закончить съёмки. Элайза, услышав последнее, глядит на неё чуть оскорблённо и возмущённо; неожиданно для себя подрывается и покидает комнату, подобно маленькому ребёнку, не получившему то, что хотелось. Когда-то кто-то сказал ей, что всё забывается, но сейчас в эту неписанную истину поверить сложнее, чем когда бы то ни было. Она отводит взгляд и продолжает оборванное предложение — уже по сценарию — с невероятным спокойствием и уверенностью, и с завистью понимает, что неимоверно хочет обладать теми же качествами, что есть у её персонажа, маску которого она, как бы того ни хотела, не может носить вечно. Они не скоро заканчивают снимать сцену; мимо размытым силуэтом проносится уставший оператор, нервно окликающий Боба. Она чувствует себя чужой, находящейся вне всеобщей суеты, и, выскользнув на улицу, делает глубокий вдох, успокаиваясь. Усталость и бесконечные тревоги, навязчиво преследующие её которую неделю, настолько задавили девушку, что она обессиленно опускается на землю. «Прекрасно», — от недосыпа глаза закрываются сами собой: сейчас ей хочется вот так и замереть, забыться, чтобы хотя бы несколько минут её не беспокоили - съёмки продолжались с утра, и пока что не было даже намёка на, пусть и небольшой, перерыв. Элайза откидывает голову назад, мучительно вспоминает отснятую несколько дней назад сцену из конца четвёртого эпизода. Она отчётливо помнит преданный, полный восхищения и доверия, взгляд Алисии: «Нет, Лексы» — сразу же поправляет себя Тейлор, смиряясь с тем фактом, что, едва оператор объявляет перерыв, угасает неповторимая и трепетная атмосфера, создаваемая взаимными чувствами персонажей. Она искренне желает не концентрироваться на своих эмоциях, но не может справиться с возникающими как яркие резкие вспышки света ощущениями, переполняющими её существо каждый раз во время - и, несомненно, после — совместных сцен: отчаяние, непонимание и острое желание вернуть всё на круги своя поглощают настолько, что голова начинает неимоверно болеть от избытка мыслей. Элайза так до конца не понимает, отчего изменила прекрасно заученные, отточенные до автоматизма слова, сорвавшиеся с языка с такой поспешностью, что, казалось, ей всегда было необходимо сказать именно те три слова. Она искренне хотела верить, что тем самым олицетворила лишь образ двух равных друг другу командующих, представляющих свои народы; но никак не оговорилась по поводу своих собственных чувств к партнёрше по съёмочной площадке. Но проблема заключалась в том, что всё было именно так. Если бы ей когда-нибудь сказали, что в один момент она перестанет быть абсолютно уверенной в том, чего по-настоящему хочет от жизни, каким — и с кем — видит своё будущее — девушка бы ни за что не поверила, однако же, вот она, всматривается в глухую, пустую бесконечность потемневшего от надвинувшихся туч неба и, к своему величайшему сожалению, признаёт, что полностью, беспросветно запуталась в себе. Точно так же, как и Алисия, которая, как мантру, твердит самой себе о правильности своих же поступков и искренне желает, чтобы все эти красивые слова и самолично установленные правила, которые раз за разом проносятся в голове, были непреложной истиной в конечной инстанции, но быть честной с самой собой слишком трудно. В тот день, после окончания съёмок четвёртого эпизода, она едва смогла проговорить, что не желает повторения «того, что случилось» — пряча глаза, скрестив руки на груди и отчаянно пытаясь, в первую очередь, убедить в этом саму себя. Тейлор не слышит медленные шаги и не обращает внимания на замершую в нерешительности фигуру до тех пор, пока до её слуха не доносится тихий, слишком хорошо знакомый голос: — Боб обмолвился о том, что произошло при съёмке вашей с ним сцены. Кажется, нам нужно поговорить, — Элайза решительно поднимается и оказывается слишком близко к Дебнем-Кери, которая и сейчас не смотрит на неё, сосредоточенно разглядывая что-то позади собеседницы. — Если «поговорить» заключается в очередном зазубренном монологе по поводу нежелания повторения... — она резко выдыхает и замолкает, не в силах продолжить фразу, которую не раз прокручивала в сознании, и от которой внутри что-то будто обрывается под тяжестью общепринятых ценностей и абстрактного долга кому бы то ни было. — Элайза, — она начинает мягко, словно впервые пробуя её имя на вкус; не пытается более скрываться за равнодушием и хладнокровностью: — Тогда, — она выделяет это «тогда», ясно давая понять, что прошлое осталось там, где ему самое место, — был Маркус. Всё происходящее между тобой и мной могло ни к чему не привести, а мне отчаянно не хотелось оставаться в одиночестве. Голос срывается. Она на несколько томительных секунд замолкает. Что-то давно уже идёт не так, как представлялось раньше; и, по всей видимости, сегодня Алисия, наконец, найдёт в себе силы разобраться с тем беспорядком, который творится у нее в голове с недавних пор. К примеру, пару дней назад она поймала себя на том, что, как и раньше, ищет блондинистую голову в толпе на съёмочной площадке; на том, что, когда Тейлор этого не видит, изучающе вглядывается в её напряжённые черты лица. Последнее, правда, она упоённо пыталась оправдывать тем, что изучает коллегу и старается представить, как ей вести себя во время совместных сцен. Но — всё-таки будет кощунством это не признать — она постоянно откровенно наблюдает за ней, притом с намного большим интересом, чем должно. — Но, знаешь, чем больше я делаю жалкие попытки избегать разговоров с тобой, тем яснее становится, что... — и вновь она обрывает предложение, в нерешительности прикусывает нижнюю губу и думает, что, пожалуй, впервые в жизни не желает услышать ответ. Она — подумать только — впервые в жизни признаётся себе в том, что не хочет ничего решать и изводить себя истачивающими изнутри домыслами. И, если уж на то пошло, девушка впервые в жизни боится услышать ответ на свой вопрос. Она едва слышно вздыхает, собираясь с мыслями; и так же неслышно выдыхает сквозь крепко сжатые зубы. Всё же, это был один из тех немногих случаев, когда ей совсем нечего было сказать, и, что удивительно, она просто-напросто не знала, что в этот момент можно сказать в принципе, да ещё так, чтобы это несло хоть какой-то смысл. Вся эта ситуация совершенно сбивала с толку. Элайза же терпеливо ждет, и, как ей кажется, она готова к абсолютно любым словам продолжения. Кроме, конечно же, тех, что в следующую секунду бормочет брюнетка: — Знаешь, мне так надоело вечное чувство долга по отношению к нему. Как ты говорила, стоит поступать в соответствии с велениями сердца? А остальное не так уж важно, — она нерешительно наклоняется и, собственнически приобнимая девушку за талию, медленно целует. Кажется, что происходящее застаёт Элайзу врасплох — она застывает, не в силах пошевелиться; и начинает казаться, что это молчаливый отрицательный ответ, но, спустя пару мгновений, Тейлор начинает отвечать ей: губы приоткрываются, и язык Алисии смело и бесцеремонно проникает в рот партнёрши. Поддавшись внезапному напору, блондинка отдаётся во власть этой неожиданной, но, безусловно, приятной ситуации, и её руки медленно скользят по плечам, а затем обвивают шею Дебнем-Кери. Они нехотя отстраняются друг от друга, заслышав негромкое покашливание сбоку, и стараются унять участившееся сердцебиение. Замедливший шаг Ротенберг многозначительно обводит взглядом снующих невдалеке членов съёмочной группы и, понимающе улыбаясь на одну сторону лица, как бы невзначай роняет фразу о повторении «чудовищно нежной сцены с некоторыми дополнениями» в недалёком будущем.