Любопытство убило кота

      Сакурай собранно ходил туда-сюда по их комнате в общежитии, расставляя вещи по своим местам. Он уже успешно справился с книжным шкафом и теперь занимался тем, что освобождал все плоские поверхности от лишнего. Длинные розовые волосы, чуть влажные после душа, были убраны в низкий хвост, чтобы не мешались и не лезли в глаза, а хлопковые светлые спортивные штаны и красная «алкоголичка» на пару размеров больше не сковывали движения.       — Учиха, подметёшь сегодня? — он глянул на парня в чёрной борцовке и мешковатых чёрных джинсах, сидевшего на кровати с планшетом для рисования и что-то чирикавшего углём. Его бледную кожу покрывали многочисленные татуировки: витой ошейник, проходящий через кадык, рукав на всю левую руку, которой он рисовал, также Харуно когда-то видел пару на спине и ногах. — Я тогда помою.       — Я подметал позавчера, — отозвался Учиха, не отрываясь от занятия.       Сакурай медленно выдохнул и сосчитал до десяти.       — У нас сегодня генеральная уборка. Поэтому мне плевать, когда ты подметал, — максимально ровно произнёс он, но в голосе всё равно сквозила угроза. — Ты и на своей так называемой работе так относишься к чистоте?       — Я не меньше тебя знаю о стерильности, врачишка, — проговорил Учиха, медленно поднимая чёрные глаза на Харуно и бросая на него тяжёлый взгляд. — И если ты завидуешь моей «так называемой работе» в салоне, потому что сам будешь всю жизнь кастрировать котов, — это не мои проблемы, — закончил он, возвращаясь к рисунку.       — Ты нарываешься, пидор, — прорычал Сакурай, подходя к Учихе. Схватившись за планшет и дёрнув на себя, он глянул прямо на соседа. — Ты можешь убрать хотя бы своё дерьмо? — он ткнул в стопку набросков на столе. Учиха глухо зашипел: от резкого движения уголь перечеркнул весь рисунок, и сейчас его смело можно было выкидывать на помойку.       — Это моя половина стола, и я отвёл на ней место для рисунков, — он единым плавным движением поднялся с кровати и встал вплотную к Харуно, который до сих пор не разжал пальцы. — И хватит вести себя так, как будто ты хозяин этой комнаты и следишь за чистотой, как хирург, ведь мы оба знаем, что ты просто до жжения в жопе боишься коменданта, которая женщина, конечно, милая, пока в её руке не зажат страпон. И первым она выебет тебя, беспомощное ничтожество, — вкрадчиво проговорил Учиха, выдыхая последние слова в лицо соседа и вырывая у него планшет. — Я пошёл за бумагой, — он схватил сумку и открыл дверь, — до встречи, сладкая вата.       Дверь закрылась, оставляя Харуно одного в комнате. Мгновение он сопротивлялся полыхавшим внутри эмоциям, а потом поток ненависти выплеснулся изо рта:       — Да пошёл ты на хуй, уёбок! — проорал Сакурай в закрытую дверь. Кулаки сжимались до боли в суставах, и так и подмывало кинуться за Учихой, нагнать его в коридоре и как следует избить его бледное модельное лицо, до собственной крови на костяшках пальцев, до страшного месива вместо головы. Харуно глубоко вздохнул, останавливая порыв треснуть ногой по кровати, и повернулся, оглядывая комнату. С другой стороны, один он управится быстрее и с наименьшими моральными затратами.       С этими мыслями он взял из-за шкафа швабру и, сходив намочить тряпку, обвернул её вокруг перекладины. Пока руки безучастно ходили туда-сюда, рисуя шваброй мокрые узоры, Сакурай напряжённо думал. Может, просто сжечь к херам все его дерьмовые рисунки — и дело с концом? А если он будет сопротивляться, просто привязать к кровати и сделать это у него на глазах, а пепел развеять над помойкой. А потом вернуться и хорошенько оттрахать его вот этой самой шваброй, чтобы больше не отлынивал от уборки. Харуно на глаз оценил размер древка: диаметр чуть меньше четырёх сантиметров, как раз подойдёт. Кстати, почему это он решил выебать Учиху шваброй? Ах, точно, потому что это неприятно, наверное. Сакурай представил эту деревянную херню у себя в заднице и поморщился. Да уж, удовольствия мало. А ещё это унизительно. Воображение живо нарисовало распростёртого под ним покрытого татуировками Учиху и себя, вколачивающего в него древко. Интересно, как этот еблан это перенесёт? Будет стойко молчать, сжав зубы и не обращая внимания на слёзы, текущие из глаз, или наоборот, будет пошло стонать, извиваясь на кровати? И от боли ли? А может, от удовольствия, по-блядски выпрашивая ещё?       Сакурай встал на колени и запустил швабру под свою кровать. На тряпке тут же приползло непонятное нечто из комков пыли, жёстких чёрных волос — какого вообще хуя? — и более тонких розовых и светло-русых — его настоящих волос, ещё не перекрашенных из-за того, что он по пьяни поспорил со своим соседом-долбоёбом. Хотя и сам он долбоёб — нехуй было вообще спорить с Учихой.       — Убирал он, блядь, а под кроватями кто будет убирать, уёбок? — зло прорычал Сакурай, собирая грязь и выкидывая её в мусорку. — Хоть бы предупредил, что надо подмести перед мойкой, ссыкло.       Проведя шваброй под кроватью, собирая оставшуюся там грязь, он сходил ещё раз сполоснуть тряпку и вернулся, усаживаясь перед кроватью Учихи. Первый рейд под неё был так же успешен — спасибо, что он не просто свалил весь мусор Сакураю под кровать, а просто не убрал под обеими. Но вот во время второго под кроватью что-то подозрительно громыхнуло, и Харуно, заглянув вниз, подтащил к себе шваброй довольно большую коробку из-под обуви, на которой аккуратно было выведено «Наброски».       — Наброски, как же, наверняка бутылки там складываешь… — Сакурай отставил швабру, прислонив её к подоконнику, — а если и наброски, то я и их сожгу, уж поверь мне… — он открыл коробку и… охуел. Внутри оказались несколько разноцветных фаллосов необычных форм: абсолютно гладкие и длинные или широкие и покрытые пупырышками; широкие металлические наручники, кожаный ошейник с шипами, плётка, металлическая трубка с петлями по краям, какие-то цепочки, моток верёвки и куча какой-то мелкой херни неизвестного назначения.       — Ну, это пиздец, товарищи, — задумчиво изрёк Сакурай, подцепив пальцем свёрнутый кусок чёрного латекса и обнаружив под ним чёрные блестящие стрипы. Теребя пальцами гладкий латексный уголок, другой рукой он перебирал содержимое коробки, пытаясь догадаться о назначении каждой вещи, и только эти догадки приходили к нему в голову, как он тут же брезгливо отбрасывал попавшуюся вещицу обратно в коробку.       Наконец он посмотрел на латекс у себя в руках и развернул его, пытаясь понять, что это. В поблескивающем материале было несколько отверстий и молния, и Сакурай про себя заключил, что это, вероятно, надевается на задницу. Растянув латекс на ладонях, он озадаченно хмыкнул: не похоже, чтобы эта херня налезала на задницу кого-то старше четырнадцати. Любопытство взяло верх, поэтому он начал быстро снимать с себя штаны, чтобы проверить это, и, оставшись в одних трусах и майке, раздражённо выдохнул: на трусы они точно не налезут. Переборов себя, он стащил и трусы и кое-как натянул на себя липкий латекс, который налез даже на его накачанную задницу. Стараясь не смотреть вниз раньше времени, он подошёл к узкому зеркалу почти в полный рост и заглянул в него.       — Ёбаный стыд! — прошипел он и как ошпаренный отскочил от зеркала. Дыр в куске ткани было больше, чем нужно: не только для ног и талии, но и аккурат посередине, поэтому самое интересное было выставлено напоказ.       Сакурай медленно опустил глаза, молясь всем богам, чтобы ему показалось, что это какой-то идиотский обман зрения, но вот неприкрытые член и яйца говорили об обратном.       — Пиздец, — снова повторил он, накрывая глаза ладонью и пытаясь собраться с мыслями. Получалось очень хреново: щёки горели от адского стыда, сердце колотилось словно бешеное, а его самого уже пробивало на истеричный смех. Ну вот нахуя он вообще полез в эту сраную коробку? Он же должен был понимать, что у конченых педрил вроде Учихи ничего не громыхает просто так. И теперь он стоит посреди комнаты, не в силах заставить себя двинуться и хотя бы закрыть дверь на ключ.       Наконец руки потянулись расстегнуть эту срань, но внезапно его остановил внутренний голос: «Второго шанса не будет». Сакурай прикусил губу и выдохнул, отнимая пальцы от молнии: что верно — то верно, на второй раз у него точно не хватит смелости. Поэтому он схватил с тумбочки ключ от двери, заперся и, закинув его на стол, вновь подошёл к зеркалу. Первоначальный шок прошёл, поэтому теперь он мог относительно трезво — если не задаваться вопросом «Что за нахер?!» — оценить достоинства этого наряда.       Сидел латекс идеально, словно вторая кожа, его чёрная блестящая поверхность удачно оттеняла светлую кожу. Сакурай даже приподнял край майки, а потом и вовсе снял её, оголяя рельефные мышцы, чтобы ничего не мешало ему оценивать себя в непривычном виде. Он повернулся спиной к зеркалу, заглядывая через плечо, и хмыкнул: дыра в центре открывала не только перед, но и зад, предоставляя вид на всю промежность от паховых волос до, вероятно, ануса. Воображение тут же представило картинку грудастой хентайной красотки, которая бы лежала на смятых влажных простынях с раздвинутыми ногами, заключёнными именно в эти шорты, тихо эротично постанывала и с обожанием смотрела на своего «господина». В ушах зашумело, а член заинтересованно дёрнулся, и Сакурай усмехнулся. «Может, это для девушки Учихи, а не для него самого», — подумал он, почти оправдывая грёбаного извращенца, как вдруг воображение нарисовало самого постанывающего Учиху в этих шортах, стоящего раком и соблазнительно выгибающего голую татуированную спину, оттопырив бледную задницу и двигая бёдрами так, что из приоткрытого анального отверстия вытекала сперма пополам со смазкой. Жаркая волна возбуждения, гораздо сильнее предыдущей, прошла от мигом ослабших колен до вспыхнувшего лица и спустилась вниз, в пах, скручиваясь тугим узлом и заставляя член мгновенно встать так крепко, что головка мазанула по латексу, пустив по телу сладкую дрожь.       Сакурай посмотрел в зеркало потемневшими глазами, скользя взглядом по красивому телу, стоящему члену с рельефной красноватой головкой, который сейчас выглядел гораздо более эстетичным, и с ухмылкой заключил, что вполне не прочь был бы трахнуть сам себя, если бы такая возможность представилась. Он глянул на коробку и подошёл к ней, выуживая следующую вещь — стрипы, выглядевшие настолько вульгарно, но при этом так соблазнительно, что он, посмотрев на размер и отметив, что у них с Учихой одинаковые, оказывается, незамедлительно надел их, терпеливо застегнув многочисленные ремешки. Встав на высоченные каблуки, он слегка покачнулся и развёл руки, удерживая равновесие. Первый шаг дался с трудом: было необычно высоко и неудобно, ремешки впивались в кожу, каблук шатался, — но в голову пришла избитая фраза о «походке от бедра», и он, не совсем понимая, как это, сделал следующий шаг, плавно качнув бёдрами. Член дёрнулся вместе с ним, вновь дотронувшись до латекса, и Сакурай невольно выгнулся от удовольствия. Таким же образом дойдя до зеркала и оглядев себя, он невольно прикусил губу: ноги визуально стали длиннее и стройнее, почти женскими, а шорты подчёркивали напрягшуюся задницу. Желая закончить этот крайне развратный образ, он распустил длинные волосы и собрал их в высокий хвост, а затем качнул бёдрами. Член уже требовал разрядки, но он лишь мазанул пальцами по головке, собирая выступившую капельку смазки и, глядя на своё отражение, отправил их в рот. И хоть это было ненормально, свой вкус ему однозначно понравился, и он продолжал посасывать пальцы, слизывая терпкую смазку и поглядывая на своё отражение.       От одного этого зрелища уже можно было кончить, но он сдержался, вновь подходя к коробке и выуживая оттуда чёрные блестящие наручники. Они были довольно тяжёлыми и закрывались на ключ, который Сакурай, порывшись, нашёл в коробке. Сомкнув широкие полоски металла, соединённые довольно короткой цепочкой, на запястьях, он снова поднялся и осмотрел себя в зеркало. Всё больше он напоминал себе шлюху, над которой можно было вытворять всё, что угодно, но это было ему уж точно не отвратительно. Во всяком случае, его облик был весьма соблазнительным, и, вероятно, для девушек тоже. «И для парней», — промелькнула мысль, заставившая живо представить себя в центре круга парней их универа, среди которых и его однокурсники, и их змееподобный классный руководитель, и этот извращуга Учиха… Как они пускают его, своего старосту, по кругу и трахают, неистово, целую вечность, вдалбливаются в податливое нутро, дёргают за волосы, вынуждая запрокидывать голову и гортанно стонать, выгибаясь от удовольствия, граничащего с болью, острым, будто лезвие…       Сакурай усилием воли откашлялся, прогоняя яркие картинки воспалённого воображения, и наклонился над коробкой, извлекая оттуда цепочку с двумя непонятными хренями в виде… прищепок, что ли? Он присел рядом, широко раздвинув колени и с недоумением рассматривая попавшуюся вещицу. Глянул вниз — нет, для члена маловаты, осмотрел пальцы — как-то не прикольно, задумчиво провёл рукой по телу, нечаянно коснувшись пальцами сосков, — и дёрнулся в озарении: ну конечно же! Он быстро поднялся и плавно подошёл к зеркалу, глядя вниз на торчащие возбуждённые соски, а затем медленно, аккуратно зажал прищепкой один из них. Нереально острая дрожь похоти прошла по телу, заставив ноги подкоситься и одной рукой схватиться за стену, а второй судорожно сорвать зажим. Продышавшись, Сакурай снова медленно нацепил зажим, чувствуя, как сладко поджимаются яйца от потрясающих ощущений, и в паху мерно пульсирует, сокращая анальное отверстие. Когда с такими же просто охренительными ощущениями был надет второй зажим, парень легко потянул за цепочку между ними, оттягивая их ещё сильнее, и впервые тихо застонал. Перед глазами всё плыло от жаркого запретного удовольствия, спину выламывало, а член настойчиво требовал разрядки, поэтому он обхватил пальцами твёрдый ствол, оглаживая большим пальцем головку, дразняще обводя дырочку уретры и растирая смазку, и, с силой сжав, резко опустил руку вниз, вцепившись в зеркало и уткнувшись лбом в прохладную поверхность. Из горла донеслось приглушённое рычание, рука на члене двигалась всё быстрее, пошло шлёпая о кожу, звякала цепочка наручников, иногда натягиваясь до предела, иногда свисая, случайно касаясь чувствительной кожи яичек. Сердце стучало в ушах, от прерывистого дыхания запотело стекло, и всё тело горело огнём, бёдра уже подавались навстречу руке, желая быстрее закончить пытку, как вдруг сквозь шум крови донеслись шаги прямо за дверью, и кто-то резко нажал на ручку.       Сакурай отдёрнул руку, чувствуя, как сердце бьётся от страха уже где-то в горле. Мечущаяся в голове мысль «Ошиблись дверью, сейчас уйдут» разбилась о звон доставаемых ключей. Парень инстинктивно отпрянул назад, споткнулся о коробку и грохнулся на пол, но, кряхтя от боли, продолжал отползать назад под шорох вставляемого ключа, пока не стукнулся затылком об батарею. Дальше бежать было некуда. Кроме него, только у одного человека был ключ от комнаты. Дверь распахнулась, являя Учиху.       — Ёбаный в рот… — изрёк сосед, пристально оглядывая Сакурая, который, побледнев, пытался исчезнуть или хотя бы прикрыться, но его наряд был слишком откровенен для этого.       — Как с языка снял, — тихо отозвался он, не решаясь посмотреть Учихе в глаза. Тот зашёл в комнату целиком и закрыл дверь.       — Харуно, ты дебил, да? — устало спросил сосед, и Сакурай бросил на него осторожный взгляд, надеясь, что его пронесёт, и они разойдутся мирно. — Если ты занимаешься какой-то непотребной хуйнёй и не хочешь, чтобы тебя застукали, нужно закрываться на все замки, — Учиха повернул ключ в замке и не вытащил его. — А ещё у нас есть шпингалет.       «Блядь, точно», — сокрушённо подумал Сакурай, начиная краснеть.       Учиха закрыл дверь на шпингалет и, медленно приблизившись, присел прямо перед Харуно. Тот быстро отвернулся, чувствуя, как его рассматривают, но тут холодные пальцы сжались на его подбородке, настойчиво разворачивая его обратно.       — Где ключ от наручников? — мягко спросил Учиха, и у Харуно глаза на лоб полезли: неужели этот садист-извращенец просто так его отпустит? Это просто невъебенно охуительная новость!!! Только вот…       — Я не знаю, — тихо ответил он, отводя глаза, но, почувствовав, как пальцы на подбородке сжались сильнее, упрямо посмотрел в чёрные глаза. — Блядь, серьёзно, я не помню, куда его кинул.       Учиха коротко засмеялся, отпуская его.       — Ты просто не представляешь, как велик соблазн заставить тебя поискать его в таком виде, — протянул он, вставая и оглядываясь, — но, так и быть, я поищу его сам, в знак нашего примирения, — он пристально осмотрел все плоские поверхности и, заприметив ключ на кровати, взял его и снова опустился на корточки перед Харуно. — Руки давай сюда, — он коснулся наручников пальцами, но Сакурай отдёрнул руки, сильнее прижимая их к паху.       — Может, я сам? — спросил он.       — Я бы дал тебе ключ, Гудини, но у этих замочков есть хитрость, поэтому сам ты не сможешь, — ласково проговорил Учиха, всматриваясь в лицо Сакурая. — Да не стесняйся, что я там не видел, — усмехнулся он.       «И правда», — согласился Харуно и, выдохнув, протянул руки соседу. Учиха аккуратно взял их и, щёлкнув замком, освободил руку. Сакурай облегчённо вздохнул, как вдруг его запястья резко схватили и подняли над головой, и наручник снова защёлкнулся, только на этот раз цепочка оказалась за стояком батареи.       Сакурай разом напрягся, с силой дёрнул запястьями, но цепочка только с лязгом провела по батарее, не давая опустить руки вниз.       — Учиха, мать твою, ты что творишь? — возмущённо прошипел он, дёргая руками, пытаясь разорвать цепочку, но та не поддавалась. Зелёные глаза буравили взглядом татуированного ублюдка, который, тихо смеясь, рылся в коробке.       — А на что это похоже? — весело спросил он, извлекая металлическую трубку с петлями на концах. — Ты залез в мои вещи, — он повернулся к нему, и Сакурай явственно увидел демонический огонь в прищуренных тёмных глазах, — и надеялся уйти безнаказанным? — одна из петель затянулась над коленом, и Харуно, догадавшись, что ему просто-напросто свяжут ноги, начал активно отбиваться от Учихи ногой, облачённой в стрип с острой шпилькой, но Учиха без особого труда поймал её за лодыжку и отвёл в сторону, второй рукой затягивая петлю на другом бедре. Металлический штырь между петлями не давал свести ноги, а Учиха, оперевшись на него, надавил руками, заставляя Сакурая задрать ноги и подставить открытую промежность под жадный взгляд, скользящий по всё ещё стоящему члену, который просто истекал смазкой. Не отпуская металлическую перекладину, Учиха опустил голову вниз и провёл носом по поджавшимся яйцам вверх по напряжённому члену, втягивая запах, и от этого движения Харуно снова бросило в жар, на этот раз не стыда. — Ммм, судя по запаху, кончить ты ещё не успел, — Учиха облизнул губы и легко пощекотал кончиком языка уздечку. Харуно не сдержался и застонал, не в силах даже выгнуться навстречу. — Это великолепно: сейчас добавим последний штрих — и можем начинать, — Учиха отвернулся к коробке, с самого дна доставая ошейник с поводком и наклоняясь прямо к лицу Сакурая, коленом надавливая на перекладину.       — Учиха, прекрати, — прошипел Харуно, втягивая шею и чуть наклоняя голову вперёд, глядя исподлобья на сияющего коварной улыбкой Учиху. Тот улыбнулся ещё шире, а потом приставил ладонь к потному лбу Сакурая и резко надавил, ударяя его затылком об батарею и вынуждая расслабить мышцы, снова открывая шею.       — Бесполезно, — пропел он, одной рукой затягивая ошейник на горле, — ты бы видел, каких приходится усмирять, когда татуировку в интимных местах делаешь, — ух, психи по сравнению с ними просто зайки, — Учиха отпустил лоб и дёрнул поводок на себя, завязывая его на перекладине так, чтобы ноги всегда оставались в задранном положении. — Так, посмотрим, что получилось… — он поднялся на ноги и оценивающе осмотрел связанного Харуно, который брыкался, пытаясь освободиться, но вместо этого только сильнее затягивал узлы. — Господин староста, вы выглядите просто бесподобно, — он сел на колени и провёл пальцем по вздувшимся венкам на стволе, ниже по чувствительной коже яичек и обвёл морщинистый сфинктер.       — Не трогай меня!!! — заорал Сакурай и, извернувшись, ткнул Учиху каблуком в плечо. Тот шикнул и тут же потёр ушибленное место, со злостью глядя на искажённое бешенством лицо Харуно.       — Я оставил тебе слишком много свободы, — проговорил он, доставая из коробки верёвку и всем весом усаживаясь на перекладину. Сакурай судорожно выдохнул, не в силах больше вздохнуть, потому что грудную клетку и живот придавили его собственные ноги, и он только беспомощно, словно рыба на суше, мог глотать воздух. Он чувствовал, как Учиха методично привязывает его голени к бедру, туго затягивая узлы, но ничего не мог сделать с этим — мозг целиком сосредоточился на получении хоть малой дозы кислорода. — Так-то лучше, — заключил Учиха и заглянул через плечо. — Ты там жив ещё? — он качнулся на перекладине, на мгновение придавливая сильнее, и встал.       Харуно глубоко вздохнул и закашлялся, прочищая пересохшее горло. Лицо горело от крови и от злой беспомощности, ведь всё, что он сейчас может сделать, — это буравить уёбка глазами и осыпать его ругательствами.       — Обещаю тебе, пидор: когда это закончится, я грохну тебя и закопаю на свалке вместе со всем твоим барахлом! — прорычал Харуно.       — Вот как? — Учиха издевательски выгнул бровь и достал из коробки какую-то штуковину, из рельефной ручки которой торчало три упругих чёрных прутика с металлическими шариками на концах. — Может, мне тогда вообще не заканчивать? — он занёс руку и со всей силы саданул прутьями по голому бедру. Сакурай взвыл, но тут же сжал челюсть и горло, пытаясь не показать свою слабость и чувствуя, как бедро в месте удара пульсирует от боли. — Это тебе за то, что ударил меня, — произнёс Учиха и со свистом ударил по второму бедру. Харуно зажмурил глаза и дёрнул цепочку наручников на себя, так что хрустнули запястья. — Это было за все обзывательства, хотя нет, маловато, надо ещё раз, — он ударил по тому же месту, и Харуно вскрикнул от резкой боли, которая обожгла его огнём. — И, наконец, за то, что ты влез в мои вещи без разрешения… — он внимательно оглядел распростёртое перед ним тело, прикидывая, куда бы ударить. В конце концов глаза остановились на открытом паху, и у Харуно всё внутри сжалось от боли.       — Нет, пожалуйста, только не туда, — заплетающимся языком выговорил он, расширенными от ужаса глазами глядя на то, как Учиха примеривается.       — А я легонечко, не бойся, — Учиха ласково улыбнулся и ударил по стоящему члену и яйцам.       Это было не так больно, как представлялось. Первую секунду. Потому что потом боль начала буквально взрываться в повреждённом участке, постепенно распространяясь по всему телу. Кровь шумела в ушах, все нервные окончания будто закоротило, и единственное, что сейчас чувствовал Харуно, — всепоглощающую отвратительную боль, от которой нельзя было спрятаться, нельзя облегчить, потому что он связан, острая боль на самой поверхности кожи, покрывавшей всё тело, и проникающая внутрь, во все органы, в мозг и захватывающая все мысли, от которой плавилась башка, а рот открылся в беззвучном крике. Через несколько мучительных мгновений боль потихоньку отступила, и Сакурай обмяк, тихо всхлипывая.       — Ну, не плачь, — с издёвкой проговорил Учиха, стирая пальцем скопившиеся в уголках глаз слёзы. — Посмотри, какие полосы, почти шрамирование, — он провёл языком по вздувшейся покрасневшей коже с кровоподтёками, и Сакурай дёрнулся от неприятных пощипывающих ощущений.       — Чтоб ты сдох, садистское уёбище! — рыкнул Харуно.       — Что ж, кажется, пришло время заткнуть тебе рот, — Учиха достал красный шарик на чёрном ремешке и приблизился к лицу Сакурая. — А вот глаза не буду, чтобы ты ясно видел, кто тебя трахает и куда.       Харуно сжал зубы, поставив себе цель ни в коем случае не разжимать, даже когда Учиха замахнулся, чтобы ударить его. Но вместо этого он сжал его немного опавший член, начиная надрачивать, и от этого контраста предполагаемых и реальных ощущений Сакурай застонал — и тут же ему в челюсть впихнули шарик, фиксируя его ремнями.       — Хорошая девочка, — Учиха поцеловал его в лоб и, отстранившись, снова взял розги. Поймав взгляд Харуно, он усмехнулся: — Не волнуйся, бить тебя этим больше не буду, — он откинул их в сторону и достал из коробки несколько розовых шариков, соединённых крепкой нитью наподобие бус. Каждый следующий шарик был немного больше предыдущего, и последний был довольно внушительных размеров.       Сакурай непонимающе нахмурился — у Учихи болезненная страсть к розовому? — и хотел было высказать это в слух, но изо рта донеслись только невнятные приглушённые звуки. Учиха тем временем что-то вылил на них из непонятной бутылки и активно размазывал по шарикам.       — Добро пожаловать в мир анальных ласк, Харуно, — вкрадчиво произнёс сосед и ввёл в отверстие первый шарик. Сакурай шокированно дёрнулся и взбрыкнул, пытаясь мышцами вытолкнуть посторонний предмет, но Учиха придерживал шарик внутри, издевательски-ласково обводя девственную дырочку, а затем втолкнул ещё один шарик. Сакурай выгнулся от необычных ощущений и часто-часто задышал.       Это было неправильно. Хотя неправильно — это мягко сказано. Он чувствовал, видел, как шарики один за другим наполняют его, а вместе с ними иногда проникают тонкие бледные пальцы, оглаживающие подушечками растянутые чувствительные стенки, слишком бесцеремонно, пошло входя в запретную зону, лаская извращённо и делая эту процедуру отвратительно-приятной. Когда казалось, что его анус больше не способен расшириться, внутрь втискивался ещё один шарик, проталкивая остальные глубже. Внезапно один из шариков коснулся чего-то внутри, вынудив запрокинуть голову и низко застонать от невыносимого удовольствия. Каждый следующий шарик всё сильнее надавливал на простату, вынуждая заходиться в стонах и сгорать от стыда и желания, но всё равно мышцами втягивать шарики глубже, ощущать приятную наполненность и плавиться от прикосновений прохладных ладоней.       Последние шарики вошли с болью, которую перекрывали необычайно приятные вспышки от прикосновения к комочку нервов при каждом непроизвольном сжатии мышц. Сакурай тяжело дышал, мысли уплывали куда-то, всё тело подрагивало в предоргазменных судорогах, но кончить он так и не смог, оставаясь на тонкой грани. Учиха снова сжал его член, заставляя шикнуть от гудящей боли, поднять затуманенный взгляд на него и посмотреть в светящиеся торжеством глаза. Пальцем другой руки он обводил невероятно растянутое отверстие, простучал по пластиковой поверхности последнего шарика, снова заставляя сжаться от пронзившей тело вибрации и мучительно застонать.       — Наслаждайся, — прошептал Учиха и, потянув за нитку, вытянул все шарики, с силой надрачивая нывший член. Харуно взвыл, вцепившись в стояк батареи и остро ощущая, как каждый шарик проводит по бугорку внутри, устраивая настоящий взрыв во всём теле, и излился себе на живот.       Учиха методично вытер его его же майкой, валявшейся на полу, и наклонился, оказываясь лицом вплотную к Сакураю.       — Думаешь, твои мучения закончены? — тихо спросил Учиха, ведя носом по горячим красным щекам с высохшими дорожками слёз. Сразу два длинных пальца проникли в раскрытое нутро, начиная ненавязчиво, но слишком чувствительно трахать его, хлюпая в смазке. Сакурай всхлипнул и опустил глаза: без пальцев было неприятно пусто, а с пальцами было психологически гораздо хуже. — Ты давно надел их? — Учиха притронулся пальцем ко всё ещё зажатому соску, и Харуно отдёрнулся: он только сейчас заметил тупую боль в них от пережима. Учиха хмыкнул и аккуратно снял один зажим, и горошина мигом наполнилась покалыванием от приливающей крови. Неожиданно соска коснулся горячий язык, который, едва дотрагиваясь, пощекотал его влажным кончиком, совсем не надавливая, а только дразня отёкшую кожу. Сакурай, ничего не соображая, выгнулся, подставляясь под ласковые движения. Учиха снял второй зажим и так же легко начал облизывать второй сосок, с тихим причмокиванием посасывая его, а первый аккуратно теребя пальцами. Сакурай тихо постанывал, чувствуя, как член снова наливается кровью, а прохладная ладонь оглаживает его бока. Учиха оторвался от него и прислонился к его потному лбу своим лбом, оказываясь невероятно близко. — Вот всегда бы ты таким был, — протянул он, вновь надевая зажимы, и Сакурай рефлекторно попытался сжать зубы от вернувшейся боли, но уже гораздо более глухой. — Хотя нет, тогда было бы неинтересно, — Учиха отстранился и, сев у коробки, достал оттуда два вибратора. — Ну, какой выбираешь: потолще или подлиннее?       «Да мне похуй, кусок ты дерьма, — подумал Харуно, отворачиваясь, чтобы не видеть отвратительной предвкушающей улыбки. — Хоть шваброй меня выеби, только отпусти». Все мышцы конкретно затекали, позвоночник больно тёрся о деревянный пол, хотелось наконец-то разогнуться и лечь куда-нибудь на мягкое и желательно тёплое.       Учиха, не дождавшись никакой реакции, притворно-растроенно вздохнул.       — Тогда я сам выберу, — он отложил один в сторону, на второй выдавил смазку и, растерев её, пристроился меж разведённых ног.       Прохладный вибратор провёл по яйцам и под ними, посылая мурашки по всему телу, и Учиха специально два раза ткнул не туда, отчего Харуно недовольно поморщился, а потом задохнулся в стоне, когда толстый силиконовый фаллос вошёл на всю длину, сразу же попадая по простате. Стенки кишечника плотно облегали каждую выпуклость вибратора, разработанные края отверстия болезненно-приятно тянуло от наполненности, и Сакурай сделал непроизвольное движение назад, пытаясь слезть с постороннего предмета, но Учиха схватился за металлическую перекладину и потянул на себя, кладя Харуно практически на лопатки. Он щёлкнул на кнопку на маленьком пульте управления, и Сакурай резко сжался от пронзившей его вибрации, которая щекотала его изнутри, мелко и очень часто касаясь комка нервов. На всём теле разом выступила испарина, Харуно била крупная дрожь, и он отчаянно пытался уйти от ощущений в анусе, извиваясь на полу, но Учиха держал крепко, не давая сдвинуться и вынуждая только выгибаться то хруста в пояснице, подставлять открытый стоящий член под горящий изучающий взгляд и беспрестанно плаксиво стонать, сжимая веки до слёз.       Однако эта пытка тоже внезапно прекратилась, но Сакурай так и не расслабился, ожидая нового подвоха и приоткрытым глазом следя за манипуляциями соседа. Тот вертел в руке какой-то новый предмет, а потом решительно глянул на него и улыбнулся:       — Что ж, я хотел опробовать это на Сае, но ты так стонешь, что я не могу тебе отказать. Но сначала… — он достал из коробки чёрное кольцо и натянул его на истекающий смазкой член, оставив у самого основания. Резинка туго перетягивала венки и давила на кожу, и Харуно чувствовал, как член всё больше набухает от притока крови.       Тем временем Учиха склонился над ним и провёл маленьким предметом, похожим на зажигалку, по цепочке, соединяющей соски. Сакурай следил за движением, пытаясь понять его смысл, как вдруг тело прошиб электрический разряд, больно обжёгший соски и отдавшийся в позвоночнике, будто в хребет разом воткнули сотню иголок. Харуно весь сжался и выгнулся от пронзившего его тока, горячей волной захватившего всё тело и скрутившего внутренности в тугой узел. Член пару раз дёрнулся под пристальным взглядом Учихи, который, облизнув губы, наклонился над ним и кончиком языка провёл дорожку от основания до головки, в конце вытащив язык больше, демонстрируя шарик от пирсинга и пощекотав дырочку уретры. От контраста ощущений Сакурай застонал и дёрнулся навстречу языку, силясь продлить удовольствие, но Учиха отстранился и вновь нажал кнопку на пульте вибратора, вынуждая снова заметаться по полу в сладкой агонии, не замечая боли в позвоночнике. На этот раз Учиха ритмично вынимал и вставлял вибратор, усиливая стимуляцию, резко попадая по простате и посылая просто невероятные волны жаркого возбуждения по всему телу. Сознательность Харуно полностью капитулировала, оставляя гремучий коктейль из животной похоти и яростного стремления получить как можно больше удовольствия. Поэтому он зацепился ладонями за холодный стояк батареи и с глухим рычанием подмахивал движениям Учихи, насаживаясь глубже, тем самым приближая разрядку. Электрический разряд снова прошиб его, заставляя все мышцы сократиться, едва не раскусить шарик во рту, а стенки кишечника непроизвольно ещё сильнее обхватить вибратор, головка которого, казалось, била уже где-то под рёбрами. Сакурай со всхлипом выгнулся и насадился сильнее, ещё больше раздражая зудящий от растяжения вход, снова и снова пытаясь перекрыть абсолютно непредсказуемые удары током, впивавшиеся во всё тело, прошибающие насквозь от копчика до мозжечка. Мучительно хотелось кончить, но ебучая резинка не давала даже этого, ограничивая и это его желание. Хотя он совершенно потерялся в том, где желания Учихи, а где — его собственные, тщательно скрываемые глубоко внутри.       Когда казалось, что он вот-вот достигнет оргазма, Учиха закончил свою экзекуцию, вытащив вибратор и откинув в сторону электрошокер. Внутри стало так пусто, что Харуно тихо завыл, не в силах даже сжаться, чтобы хоть как-то заполнить эту пустоту. Член ныл, нуждаясь в разрядке, края дырки пульсировали и горели, и Учиха, чуть приблизившись, подул на них, чуть остужая, отчего Сакурай облегчённо выдохнул. Влажное прикосновение языка к отверстию уже не удивило его и даже не заставило дёрнуться, до того ласково обвели зудящие края, неглубоко скользнули внутрь и повели выше, широкими мазками облизав яйца и проведя от основания члена к головке, ненадолго снимая боль. Сквозь приоткрытые веки и пелену слёз Харуно наблюдал, как Учиха высовывает язык и шариком пирсинга ласкает уздечку, скользит по всей длине, оглаживая венки и чуть прихватывая губами, мягко обводит головку и при этом безостановочно поглаживает ладонями напряжённый живот и бока, успокаивая затёкшие мышцы. В какой-то момент он поднял чёрные бездонные глаза и расфокусированно взглянул на Харуно. Оторвавшись от него, он приблизился к его лицу и, снимая кляп, тихо спросил:       — Может, хочешь что-нибудь сказать?       Харуно медленно пошевелил челюстью и, сглотнув скопившуюся слюну и прикрыв глаза, сиплым шёпотом выдавил:       — Дай… кончить… пожалуйста…       — Только если отсосёшь мне, — прошептал Учиха, целуя в горячую скулу.       — Всё что угодно, — простонал Сакурай, и ловкие бледные пальцы отвязали поводок от перекладины, позволяя опустить ноги и разогнуть болевшую шею, с наслаждением медленно запрокинув голову назад. Сосед тем временем перекинул одну ногу через него, становясь на колени, и приспустил штаны с бельём, освобождая давно изнывающий член с крупной красноватой головкой. На выбритом лобке были вытатуированы какие-то надписи и узоры, и Харуно почему-то это понравилось. Настолько, что захотелось провести носом по каждой букве, и всё непременно с горячим подрагивающим членом во рту. Он даже слегка подтянулся на батарее, чтобы головка была в паре сантиметров от его рта.       Тем временем Учиха стянул с себя борцовку и приблизил бёдра к лицу Сакурая, мазанув членом по сухим губам, оставляя на них капельку смазки. Харуно развязно облизал губы и приглашающе оставил рот приоткрытым. Головка легла на высунутый кончик языка, и Сакурай, чуть наклонившись, обхватил её губами, начиная медленно посасывать, наслаждаясь вкусом горячего возбуждённого тела, которое пока совсем не двигалось навстречу и не толкалось в рот, и это заводило сильнее, ведь хотелось взять сразу на всю длину, услышать приглушённый стон от хладнокровного Учихи, довести его до исступления. И Харуно с наслаждением оглаживал головку языком, втягивал щёки и с пошлым причмокиванием выпускал изо рта, чтобы в следующую секунду снова погрузить её в горячий рот, взяв чуть глубже, по паре миллиметров приближаясь к основанию. И Учиха постанывал, чуть прогнувшись и схватившись одной рукой за батарею. Его бёдра мелко подрагивали, и с каждой секундой неумелого, но пронизанного искренним наслаждением минета он всё меньше сдерживался, начиная потихоньку двигать бёдрами навстречу, а потом и вовсе положил руку на затылок Сакурая и толкнулся на всю длину, придерживая его и не давая отстраниться. Харуно едва не закашлялся, но сдержался, водя носом по гладкому лобку, втягивая острый запах возбуждения и водя языком по наполнившему его рот члену. Учиха вытащил член наполовину и снова качнул бёдрами, с упоением трахая рот соседа и всё громче постанывая. Тогда Сакурай сжал губы плотнее и втянул воздух в себя, и Учиха вскрикнул и зашипел, начиная резче насаживать на себя розововолосую голову.       — Какой же… ах… у тебя-а-ах… потрясающий рот, Саааку, — он так сладко протянул его имя, что Харуно не сдержался и застонал, посылая вибрацию в губы, всё сильней сжимающие твёрдый ствол.       В конце концов Учиха уже грубо вколачивался во влажный желанный рот, подложив под голову Харуно ладонь, чтобы он не бился затылком, а тот чувствовал себя последней шлюхой, которую ебут во все дыры, а ему, чёрт побери, это нравится, до неконтролируемых стонов, которые так уместно затыкаются членом, бьющимся в мягкое заднее нёбо. Он поднимает глаза и видит искажённое предоргазменной мукой раскрасневшееся лицо Учихи, который с несдерживаемыми стонами ритмично погружается в жаркую глубину, когда из его горла вдруг рвётся почти удивлённый вскрик, а в горло Сакурая выстреливает струя горячей сладковатой спермы. Кончив внутри, Учиха пытается отстраниться, но Харуно наклоняется за ним, не выпуская его, вылизывает каждый сантиметр кожи, выжимая последние капли сладкого угощения. Учиха ласково поглаживает его по волосам, словно котёнка.       Когда Сакурай, наконец, с причмокиванием выпускает головку и поднимает глаза, Учиха натягивает трусы и джинсы на место, наклоняется к нему и глубоко целует в опухшие губы, дразнит шариком пирсинга его язык, а затем отстраняется и, усмехнувшись, произносит:       — Ты самое настоящее чудовище, Харуно, — он отползает назад и, сняв с члена резинку, приподнимает его пальцами у основания и заглатывает сразу целиком, заставляя Сакурая испытать пять самых лучших секунд в жизни. Влажные губы, прохладнее самого члена, тут же снимают боль, а горячий рот и язык ласкают так увлечённо, что хочется выть от кайфа, и Саку хрипло стонет, толкаясь навстречу, и поднимается на вершину наслаждения, откуда срывается вниз, в долгожданный оргазм, от которого нервные окончания прошибает электрическим током. Перед глазами плывут круги, тело бьёт крупная дрожь, а бёдра всё ещё дёргаются, отчаянно снова и снова толкаясь в рот, желая продлить умопомрачительные ощущения, и Учиха не отказывает — он ласково посасывает подрагивающий член, ведя кольцом губ по стволу. И он глотает всё до последней капли, кривится и с усмешкой констатирует: — Тебе надо больше трахаться, Харуно, а то вкус дерьмовый.       Харуно глубоко дышал, отходя от оргазма, когда Учиха развязал его ноги, аккуратно снял зажимы с сосков и, наконец, расстегнул наручники. Руки безвольно рухнули на пол, и Сакурай принялся растирать болевшие запястья, как вдруг в вернувшемся сознании чёрным по белому зажглось осознание. Этот. Еблан. Учиха. Только что. Его. Выебал.       Эта мысль заставила бешенство вскипеть с новой силой, и Харуно, сбив с ног надевавшего майку Учиху, прижал его всем телом к полу и, заглянув в тёмные опасные глаза, занёс кулак с твёрдым намерением впечатать его в смазливое лицо.       — Что, ударишь меня? — насмешливо спросил Учиха, выгнув бровь, и Сакурай замер. — Признай, тебе же понравилось.       Хотелось заорать «Нихуя подобного, ебанутый садист», но подсознание ядовито пропело: «Понравилось, ещё как, даже хочется на повторение напроситься». Кулак всё-таки опустился, но не на лицо, а с силой грохнув по полу.       — Ненавижу тебя, — рычал Харуно, пытаясь проломить кулаком пол, — ненавижу тебя, еблан, ох, как же хочется выпустить тебе кишки, — кулак последний раз ударил по дереву, и Сакурай зло обессиленно выдохнул.       — Тогда не суй нос, куда не надо, ясно? — холодно отчеканил Учиха. — А теперь вставай и переодевайся, потом можешь убираться.       Сакурай перевалился через него и стал яростно стягивать обувь и шорты. Латекс рваться не хотел и только растягивался, поэтому Харуно зло забросил его в коробку и натянул свои штаны. Бросив последний свирепый взгляд на Учиху, он схватил испачканную майку, открыл все замки и вылетел в коридор, громко хлопнув дверью.       — Истеричка, — прокомментировал Учиха, доставая из кармана джинсов телефон и набирая номер Сая. После недолгих гудков на том конце ответил парень, растягивая слова:       «Привет, Сас. Что случилось?»       — Я, кажется, нашёл великолепного доминанта, — ответил Учиха, складывая в коробку более-менее чистые предметы.       «Даа? Он тебя выебал?»       — Нет, пока это я его выебал. Но он будет мстить. — Вибратор и анальные шарики отправились в пакет на помывку, как и шорты.       «И кто он? Познакомишь?»       — Наш староста, Харуно Сакурай. Которого я в розовый перекрасил, — Учиха запихнул коробку подальше под кровать и встал на ноги.       «Фуу, этот педантичный зануда? Да ты прикалываешься.»       — Ох, видел бы ты его десять минут назад… Он попался на том, что решил примерить пару вещей из моей коробки.       «Хах, да ладно?! Ну, тогда… ты же меня позовёшь на ваши потрахушки в следующий раз?»       — Ну… я подумаю, — ухмыльнулся Учиха и нажал отбой. Он подошёл к окну и открыл форточку, чтобы проветрить, потому что запах был поистине волшебным. Слишком волшебным, чтобы сосредоточенно рисовать и делать вид, что ничего не было. Некоторое время. Он был уверен, что рано или поздно Харуно начнёт действовать. Если не отселится, конечно.