Ради Англии

Полночь тяжелым, черным покровом легла на дворец. Пламя свечей металось по углам, отгоняя притаившуюся в них тьму, но их пламени было недостаточно, чтобы развеять мрак на его сердце. Ричард широким шагом шел по коридору, не в силах выносить укоряющего взгляда жены и ее невысказанных обвинений. Он. Виноват. В. Смерти. Принцев. Глухая боль сжала виски, и король ускорил шаг. Прочь, прочь отсюда, дальше в темноту, как черная тень, как летучая мышь, стремящаяся в сумрак своей пещеры. Бледное лицо, черные кудри и траурная одежда как нельзя более дополняли его сходство с этим несчастным созданием ночи. Полутьма за очередным углом неожиданно рассыпалась искорками света, огонек, отразившийся в окне, выхватил, высветил из черноты женскую фигурку, — блеснувшее золото свечей и волос. Элизабет. Ричард остановился, резко, словно замер на полуслове, полувздохе, полувскрике. Принцесса стояла у окна и глядела в ночь. Она ждала его. В этом можно было не сомневаться. Ричард подошел к оконному проему, остановился рядом. Девушка не смотрела на него, но он чувствовал ее нетерпение, ее дрожь, почти ощущал ее стремление помочь, утешить. Вот только утешить его в эту минуту не мог никто. — Ваше величество… — тонкий голосок, несмелый. Король молчал, — Дядя Ричард… Вторая попытка позвать, достучаться до него — такая же бессмысленная и безнадежная, как первая. Почти. Ричард вздрогнул, почувствовал прикосновение дрожащих девичьих пальцев к собственной ладони, лежавшей так близко от ее на оконном переплете, повернул голову. Элизабет смотрела на него, — пламя свечей отражается в глазах, подсвечивает всполохи волос, губы приоткрыты и вздрагивают, тяжелое дыхание поднимает грудь — юная, горячая, красивая. Элизабет подходила на роль королевы куда больше, чем его хрупкая, бледная Анна. Из нее вышла бы прекрасная королева… Как ее мать. Последняя мысль заставила его вздрогнуть. И устыдиться. Его жена лежала сейчас одна в глубине своего горя, закутавшись в него, как в саван, предназначенный для их сына, а он стоит здесь с этой девочкой, дочерью Эдуарда, его собственной племянницей и уже не знает, игра ли это, искусный расчет, или его действительно влечет к золоту этих волос и кармину губ. Дочь Эдуарда… Она в любом случае не должна выйти замуж за Тюдора, напоминает он себе. И словно отвечая его мыслям, принцесса произносит: — Я не выйду замуж за Генри Тюдора! И решившись, — все-таки, вся в мать внешне, но куда больше в ней от отца, это бесстрашие и отвага, готовность нырнуть в омут с головой ради чувства до боли напоминает Ричарду старшего брата, Элизабет шепчет срывающимся голосом: — Я люблю вас… Это слишком. Слишком даже для него. Анна отталкивает его, его сын мертв, и сейчас он просто мужчина, который нуждается в тепле. А ее губы теплые, горячие, обжигающие. И вот уже Ричарду не хватает дыхания, вздох срывается с его губ, пока он жадно накрывает ими губы племянницы. По контрасту с холодным телом маленького принца — те два принца в Тауэре! — она полна жизни и огня, и он чувствует, как это пламя охватывает его, заставляет почувствовать и себя живым, вспыхивает в нем на миг, словно самая яркая свеча, на несколько коротких мгновений сумевшая одолеть, уничтожить тьму. И отказаться от этого выше его сил. Но лицо Анны, — строгое, с поджатыми губами, — всплывает из темноты, вырисовывается на внутренней поверхности век, и тьма снова подступает, обволакивает душу. Ричард отстраняется от принцессы, тяжело дыша, как загнанный олень, коротким взглядом старается запечатлеть ее лицо в эту минуту в своей памяти и уходит, так же стремительно, как пришел, и даже быстрее, чтобы не сорваться в бездну этих глаз, удержаться от соблазна, не поддаться ему… Не совершить преступления. Она не должна выйти замуж за Генриха Тюдора. Я просто использую ее… чтобы мальчишка не занял трон. — Говорят, ты хочешь развестись со мной и жениться на ней. На дочери ведьмы! — Не говори глупостей, Анна. Это только расчет. Но его сын мертв, и у него нет наследника мужского пола.Значит, надо родить другого. Только Анна на это не способна вот уже как с десять лет. Кого ты обманываешь, король? Которую из двух женщин, влюбленных в тебя? Или самого себя? Ричард Третий тряхнул головой, отгоняя засевшую в висках тупую боль. Корона Англии — вот что стояло на кону. Даже сейчас, когда его сын погиб, и боль раненым зверем ворочалась в груди, разрывая ее, — вернее, сейчас она стала даже еще ценнее, хотя королю и некому было ее пока что передать. — И ради короны ты бесчестишь меня и позоришь ее? — Я сделаю все, что должен. Ричард не собирался отказываться от своих слов. И если ради короны придется предать жену и покрыть племянницу несмываемым позором, так тому и быть. Но главную женщину в его жизни — Англию, — Генрих Тюдор не получит.