(не)вероятная история

« -- Тех, кто не спит, мы расстреляем прямо сейчас, а из спящих попробуем вытащить все, что они знают. Я не спал. Я точно не спал, иначе бы уже проснулся от этого кошмара. Но я, к тому же, знал немецкий и хорошо умел притворяться. Остальные не успели понять, что с ними произойдет. Зашел Рудольф, конвойный в потрепанном фельдграу, и они подчинились его ломаному польскому не понимая, что видят остальных в последний раз. Я лежал и дрожал -- все, что я мог делать. Как вытаскивают информацию здешние офицеры, мы уже успели понять. Оттуда не возвращаются, но все-таки я выбрал пожить еще чуть-чуть, в надежде, что что-то случится. Хотя что может случиться — фронт в пятистах километрах, а последними партизанами в округе были даже не мы, а те, кто попали сюда перед нами. Теперь их уже нет, здесь только те, на кого настучали и те, кого партизаны под пытками сдали сами. Добрые дела наказуемы, это мы уже успели понять. Я успел в сотый раз обругать себя за то, что не пошел с теми, чьи крики и плач мы отсюда не могли услышать. Им, по крайней мере, не угрожали мучения. Я успел подумать, что обычно этими операциями занимается СС, а ребята в фельдграу должны быть на востоке, а не местное население усмирять. Я успел подумать, что все это уже ничего не значит, потому что лично для меня результатов никаких… …Как вдруг дверь открылась, и в комнату вошла _она. Я не могу ее описать достаточно точно, у нее было неприметное лицо, большие зеленые глаза и рыжие волосы. Она была очень зла и сосредоточена. Я понятия не имею, почему ее не задержали, но она бросилась к Марии, с которой мы были практически незнакомы, и честно говоря, я был уверен, что она оказалась здесь случайно. Резким тычком в плечо она разбудила Марию, и та начала плакать и просить убить ее, пока никто не пришел. _Она начала утешать ее и говорить, что обязательно вытащит и пришла за ней. Наверное, они были смутно знакомы. Я не мог точно услышать, о чем они говорили и понять, кем они друг другу приходились. А потом они обе выпрыгнули в окно. Это было самоубийством. Охраняемая территория, вышки, собаки, в конце концов. Не говоря уже про второй этаж и _как_они_могли_прыгнуть_через_решетки. Люди вокруг начинали просыпаться. Я подбежал к окну. Решетки были сорваны с креплений и лежали на земле. Мне показалось, что они были покорежены, но, может, это было освещение. Я принял решение. Второго шанса уж точно не будет, и лучше погибнуть с этими двумя отчаянными, чем остаться на верную смерть с сонными, ничего не понимающими людьми. Во дворе уже стреляли, подымая тревогу, когда я выпрыгнул вслед. Я достаточно быстро догнал их, ведь Марию приходилось буквально тащить. По моему, нас заметили, потому что выстрелы из хаотичных и редких превратились в сплошной поток, а пули щелкали и посвистывали где-то совсем рядом. И тут случилось нечто абсолютно неестественное — _она_ даже не вскидывала руки, просто посмотрела куда-то в их направлении, и пули не долетели. Они не прекратили лететь, но воздух как будто бы сгустился, или ветер дул им навстречу — в общем, пролетев еще совсем немного, они осыпались на землю, как ни в чем ни бывало. Я подумал бы, что мне это привиделось, но я до сих пор жив *вздыхает*. Шансов выжить в том месте у нас никаких не было. Но мы выжили. Мы выжили и теперь продирались через какие-то кусты, начинавшиеся сразу после небольшой зоны отчуждения, ведь тут ничего не могло им угрожать. Мы продирались сквозь кусты, а в следующее мгновение оказались возле дома. Двухэтажного дома, больше похожего на усадьбу какой-то богатой особы. Мария с этой женщиной прошли на территорию, миновав охранника и злобного вида черную, с густой шерстью, собаку. Я проследовал за ними. Охранник покосился на меня, но ничего не сказал. Я думал, что смогу получить хоть какую-то информацию о том, где я нахожусь и что происходит. От шока меня трясло, но я устал и хотел получить ответы на все вопросы. Они прошли во двор, где их встретил высокий, кряжистый человек. Марии явно было плохо, она еле держалась на ногах. Встречавший их мужчина подхватил ее на руки. — Что происходит? Где мы? Кто это? — еле слышно произнесла Мария. Было видно, что она с трудом удерживается от обморока. — Мама, это мой муж, ты вообще не должна тут быть и это видеть, но выбора не было, я обязана была тебя вытащить. Мария в очередной раз залилась слезами сквозь смех. Очевидно, она была в истерике. Я слышал, у Марии была дочь, которая давно уехала в Краков и никогда на моей памяти не приезжала в наше захолустье, но я бывал в Кракове, и никогда там не было ничего даже близко похожего, поверьте. — А это кто? , — спросил мужчина тихо, глядя прямо на меня. Его взгляд был равнодушен — взгляд уверенного в себе человека на… насекомое, или что-то такого же рода. — Что здесь происходит? Кто вы? Что вы сделали там, на базе? , — наконец обрел голос я. Меня трясло так, как не трясло никогда в жизни. — Привязался. Я была слишком занята матерью, чтобы от него оторваться, — подала голос _она_. — Уведите его, — текли секунды, человек явно о чем-то размышлял, — и убейте. Взгляд мужчины был обращен в пространство, казалось бы, ни к кому, но в этот же момент за моей спиной радостно взвыла собака. Я стоял в совершеннейшем ступоре, не понимая, что произошло. Не понимая, что меня сейчас будут убивать. Произошедшее за последние пару часов оказалось слишком нелепо, чтобы я смог хоть как-то его понять. А моментом позже подошел их охранник и уволок меня за дом, на пустырь. Туда же подтянулась и собака. Краем уха я слышал обрывки разговора людей, входящих в дом и то, как они уговаривали Марию успокоиться. Потом охранник сделал со мной что-то, не знаю что, но мои чувства притупились, и я ощущая, что мышцы мне не повинуются, мешком грохнулся не твердую, утоптанную землю. Я посмотрел в глаза подбегавшей собаке, успел подумать, что сегодня ее ждет королевский ужин, и потерял сознание. Больше я ничего не помню. Я очнулся уже здесь, в больнице. Вы не понимаете. Тот человек сказал, что меня нужно убить. Я не должен жить, понимаете? Дайте мне хоть что-то, что санитары не заметят. Мой долг — умереть. Нет, вы не понимаете. По глазам вижу — не понимаете» Речь больного стала несвязной и я вышел из палаты, куда уже врывались санитары. *** В 1951 году я после смерти отца хотел переехать в Израиль, но молодому солдату с небольшим боевым опытом это оказалось не так-то просто. Вместо переезда нашлись люди, которые предложили мне работу, которая заключалась в расследовании преступлений против евреев различными людьми на территории всей Европы и докладе результатов их посредникам. Что они делали с этими людьми дальше, вы, наверное, слышали. Я не испытывал к преступникам сочувствия, ведь моя мать не пережила войну, а отца слишком подкосило недельное пребывание в Дахау в самом ее конце. Я просто делал свою работу. Меня особо интересовали случаи, когда люди, не должные по долгу службы пытать и измываться над людьми, делали это. Бывших в СС все равно проверяли и перепроверяли, и не было смысла много искать в этом направлении, поэтому я занялся регулярной армией. Полевые войска в Германии не разделяли, как правило, рвения СС, но бывали и исключения. Я заинтересовался рассказами местных жителей про базу возле одного неприметного поселка под Варшавой, откуда, по их словам, никто не возвращался. В ходе небольшого исследования архивов выяснилось, что оттуда действительно никто не возвращался — все люди, служившие там, рано или поздно были переведены и погибли в боях абсолютно не подозрительной, нормальной смертью. Кое-кто из них числился пропавшим без вести, но мне не удалось их разыскать. База была ликвидирована в начале 1944 года, документов о причинах ликвидации не сохранилась, только приказ. Люди, оказывавшиеся там в качестве пленников, по словам местных, были казнены, некоторых перед этим пытали. Исследования захоронений (оборот базы был слишком мал для собственного крематория) дали информацию о зверских пытках, от которых даже у меня, после рассказов отца уже ничему не удивлявшегося, вставали волосы на затылке. Мне так не и удавалось найти ни одного человека, который видел это место изнутри и дожил до наших дней, когда из одного психиатрического учреждения на территории ФРГ пришел запрос, адресованный мне. В запросе говорилось, что в рамках какого-то договора они предоставляют своих больных для следственных действий, и у них содержится человек, который утверждает, что он выжил после каких-то невероятных событий именно на той базе, которая была мне так интересна. «Больной постоянно пытается себя убить всеми подручными средствами, один раз даже пробовал прекратить дышать. Был найден обессиленным в лесах под Парштайном, пытаясь расковырять острой веткой артерию и переправлен в западный сектор на лечение. Документов при нем не оказалось, однако имеется много независимых подтверждений личности — поляк, местный житель района. Мог действительно присутствовать на интересующем вас объекте.» — говорилось в письме. Надо ли говорить, что я немедленно вылетел в Бонн первым рейсом? Рассказ, приведенный выше — более-менее связное изложение слов этого человека в беседе со мной. Еще несколько раз я пробовал поговорить с ним, однако он не отвечал и все просил убить его или дать возможность убежать. Попытки найти больше информации о тех событиях не увенчались ничем. Здание базы было полуразрушено после боев 1944 года, и хотя я нашел то окно, о котором мне рассказал больной, позднейшие повреждения полностью уничтожили все свидетельства, а в кустах за полосой отчуждения я обнаружил неразорвавшийся боеприпас. Я все пытался найти какие-то зацепки, когда узнал, что больному удалось покончить с собой. Недоглядевшие санитары пропустили бутыль с водой в палату. Я публикую его рассказ потому, что понимаю, что уже не добьюсь продвижений в этом деле и надеюсь, что кто-то, случайно увидевший эти строки, сможет пролить свет на события тех лет.