Снимай

Ее волосы вспыхивают яркой желтизной, лепестками ослепительных маленьких лютиков, прячущихся в зеленой траве. Небо заливается оранжевыми бликами. Ласково касаются земли: солнечные лучи и ее маленькие ладони. Видеть платье на ней непривычно. Трава насыщенная, сочная, острая. Ему странно наблюдать, как Рал суетится над маленьким порезом, когда на поле боя не обращает внимание на страшные укусы титанов. Странно вообще осознавать, что спокойствие сочится лучами, что не нужно бежать никуда, не нужно никого спасать. Петра маленькая и стройная: выступающие ключицы греет солнце, а кожа показывает синие реки вен. Рал чуть улыбается. Щурится. Ему кажется, что она умывается по утрам этим светом, чтобы такой навсегда оставаться. Он даже одним словом ее описать не может. Ничто не подходит. Язык не поворачивается говорить что-то неподходящее. Он молчит — губы в полоску. — Тебе нравится платье? — спрашивает Петра, а ветер портит ее и без того неаккуратную прическу, приклеивая пряди к влажным губам. Она игриво облизывает нижнюю, пухлую, собирая с нее языком концы волос, а затем легко дует, выплевывая их. Он снова осматривает ее. Платье совершенно безобразное: рукава ножницами обрезаны, а на боку дыра зашита черными нитками с внешней стороны. — Нет, — сухо отвечает Ривай, неспешно укладываясь на прохладную траву. Золотая пыльца мгновенно пачкает белую рубашку. — Я же купил тебе платье. Почему ты его не надела? — от его скептически-снисходительного взгляда Петре делается смешно. — Оно в стирке! Я же просила подождать до завтра, — возражает она, руками убирая волосы с глаз. Волосы напоминают расплавленное золото: аккуратно стекают к плечам, щекоча кожу. — Завтра может не быть солнца, — медленно отвечает он. На самом деле платье это совсем его не заботит. Она рядом — хорошо. Другое привлекает внимание Ривая: она резко серьезнеет, а в глазах начинает читаться какая-то протяжная тоска от невысказанности. И чего-то еще... — И меня может не быть, — отзывается Рал, неловко обтягивая подол платья, — и тебя... Он начинает понимать. Кто не боится вылазки? Кто не боится жить? Возможно он тоже боится, только не замечает уже... Молчит — вновь губы в полоску. Слов нет. Помогут ли ей объятия? Если она сама их не требует, то, вероятно, нет. Ривай остается на месте, глядя, как вместе с солнцем, скрывающимся за тучами, скрывается и ее веселость. Он не мастер поддержки — это известно всем. Ей-то уж точно не поможет суровое «все образуется», особенно когда и так ясно, что не образуется ничего... А Рал опять улыбается. Щурится. Но все это уже не так, как было минуту назад. Зачем убила себя? — Снимай платье, — незаинтересованно тянет Ривай, закрываясь от солнца рукой и вглядываясь в ее лицо. Петра вспыхивает и начинает смеяться. Вернул. — Неужели настолько не нравится? — спрашивает она. Тянется к толстым и плотным шлейкам, сдавливающим плечи, и приспускает одну. — Оно отвратительно, — согласно кивает капрал, внимательно наблюдая за ее действиями. Снова молчит. — Я смогу хотя бы в штаб в нем вернуться? — она встает, расстегивает пуговицу и спускает вторую шлейку. Ткань падает на землю. Рал переступает через платье и вновь садится на траву. — Я подумаю.