Манул

Утро в тот день выдалось прохладным и пасмурным, как и настроение хутора. Батраки, провалявшись до третьих петухов, еле-еле выползали со своих коек, почесывая блестящие залысины, или животы. Да, кому-то медовуха явно была лишней. Женщин же похмелье не освобождало от обязанностей хранительниц очага, поэтому стоило только манулу сесть за стол, как Солоха уже подала ему миску с супом и краюху еще теплого, только спеченного хлебушка. Страдавший от похмелья не хуже людей оборотень принял угощение с несвойственной ему благодарностью, чем одновременно испугал и приятно удивил селянку. — Так что там с волкулакой? — украдкой спросила она, подсаживаясь ближе к оборотню. — Ничего там нет, — неохотно буркнул Май, вгрызаясь в хлеб. — Чего только пьянчуги не наплетут в белой горячке. Девушка облегченно усмехнулась, но тут же поникла, увидев в дверях знакомую макушку вчерашнего батрака. Мужик был, явно в недоумении, то и дело поднося руку к лиловому синяку, украшавшему его правый глаз. Проследив за ее взглядом, манул понимающе усмехнулся. Уж он-то успел отлично изучить мимику своей спутницы. — И ничего у нас с ним не было, — нехотя буркнула девушка, уткнувшись носом в свою тарелку. — А хотелось бы? — ехидно поинтересовался оборотень, оказавшись непозволительно близко от лица селянки. Девушка мгновенно вспыхнула, позабавив манула. — Нет, — рыкнула она, отвернувшись. — А вот это плохо… — загадочно пробормотал Май, разглядывая буквально побагровевшие уши спутницы. — Я не это имела в виду… — сбивчиво пробормотала она, — Я имела в виду, что никогда не займусь подобным с человеком, который мне неприятен. Оборотень присвистнул. Вроде деревенская, а так смело говорит о своих мыслях с ним. Вроде и курица безголовая, а вроде и вполне перспективная девка. — Как бы там ни было, — Солоха продолжала свою мысль, — сперва я хочу выучиться и стать достойным человеком, а уже потом думать о таком. — Так, дармоеды, чего сидим? Кого ждем? — Добрик был уже тут как тут, гневно метая молнии в своих подчиненных. Сам купец выглядел неважно: под глазами залегли глубокие тени, оплывшее и опухшее лицо его, выглядело просто жалко. И было видно, что уж он-то опохмелиться явно не успел, торопя наймитов с погрузкой глины. Митяй грустно вздохнул и, поднявшись, пошел на выход. Следом за ним стали собираться и другие. Уже через пол часа вещи были погружены, товары расфасованы, а мужики окончательно протрезвевшими. — Ну, в добрый путь, — Добрик даже приподнялся, пытаясь воодушевить всех недоспатых и переспатых наймитов. — Удачи тебе, дружище! — провожал его хуторянин не поленившийся выйти на крыльцо для такого дела. Вместе с ним вышла и его женка с детьми. Их лица не выражали ничего кроме желания поскорее спровадить нежеланных гостей, куда подальше за ворота. И Добрик не стал задерживаться, первым выехав за ворота. Село же казалось, вымерло, наймиты удивленно косились на пустующие хатки, силясь понять, какая сила подняла всех с утра пораньше и выгнала прочь. Разгадка не заставила себя долго ждать. Вырулив на главную улицу, наймиты сперва услышали странные крики, а затем обоз, лоб ко лбу встретился с разъяренной толпой, преследующей одного единственного парубка. Беглецу приходилось туго. Гнали его, видимо, с самого леса. Взмыленный, весь в пене он только на каком-то животном уровне еще держался на ногах, чудом не попав на вилы передовых отрядов бабок и дедов. Солоха недоуменно захлопала глазами. Она не могла понять, что происходит. А вот помрачневший манул и парочка других наймитов явно понимали смысл этой погони. — Лови его, — вопил передовой отряд, грозно потрясая вилами. Взмыленные и запыханые, люди сейчас не очень-то отличались от нечисти. И если бы Солоха вчера не видела приветливые улыбки этих людей, она бы и сама с удовольствием пустилась в бегство, приняв их за упырей-беспокойников. Завидев едущую прямо на него телегу, парубок затормозил и нежаданно-негаданно встал на четвереньки, разрывая на себе одежду. — Ненавижу вас, — прохрипел он, на глазах трансформируясь в монстра. Его конечности с хрустом удлинялись и зарастали грубой, свалявшейся шерстью, на видоизменившихся руках и ногах поросли черные, длинные криво изогнутые когти, большие, звериные глаза полыхнули болью и яростью. У человека уже не было сил, чтобы спасти себя, и за жизнь далее начал бороться зверь, с диким ревом кинувшись на телегу. В тот момент, глядя на стремительно приближающегося волкулаку, Солоха не испытывала страха. Она будто бы чувствовала его боль, его страх и отчаяние. В один миг ей даже показалось, будто бы она сама оказалась в его шкуре. Перед глазами, подобно искре промчались обрывки чужих воспоминаний: одинокое детство дикого человека со звериным сознанием, первое неосознанное убийство, весь ужас и страх осознания преступления и полное раздвоение личности. С годами зверь в душе крепчал, подпитываемый страхами и одиночеством он становился свирепее. Его невозможно было контролировать, с ним невозможно было мириться. И от него невозможно было убежать. Солоха видела гнев, плескавшийся в его глазах и отчаянную жажду жизни этого несчастного. А еще она видела, как буквально на глазах седеет Добрик, и улетает куда-то в кусты хитрый Митяй. — Прыгай, идиотка, — донесся до нее голос манула. Краем глаза она видела, как оборотень выпрыгнул с телеги, схватив ее за руку. В последний момент она решительно вырвала свою руку, и манул полетел на землю один, округлившимися от злости и страха глазами глядя на свою спутницу. — Все будет хорошо со мной, — одними губами прошептала она, попытавшись выдавить ободряющую улыбку. В тот самый момент волкулака вспрыгнул на облучок, повалив в грязь онемевшего купца, и замерев прямо перед Солохой. Глаза в глаза смотрели они друг на друга. Человек, уличенный в оборотничестве и девушка, еще не осознавшая до конца своей силы. Его хриплое дыхание, словно сквозь какое-то марево доносилось до нее, опаляло кожу лица и шеи, откидывало пряди волос на спину. Ее взгляд, ласковый и сострадательный впервые всколыхнул что-то в душе зверя, помимо жажды убийства. Зверь колебался, так и не решаясь занести лапу для единственно верного удара. — Тише, тише, — прошептала девушка, протянув вовкулаке руку. В тот момент ей было все равно, что скажут крестьяне. Она не могла смотреть на мучения богами обделенного. И в тот момент девушка не думала ни об охотниках, ни об общественном мнении. Зверь недоверчиво загудел, зрачки его сузились, пристально вглядываясь в лицо селянки. Зверь искал хотя бы намек на тень отвращения или же страха в лице странной незнакомки, но не находил. А где-то на заднем плане застыли и сельские и наймиты, нерешаясь даже лишний раз вздохнуть, чтобы ненароком не разрушить той странной связи, так внезапно завязавшейся между селянкой и вовкулакой. До разом обострившегося слуха селянки доносилось судорожное дыхание манула. Девушка чувствовала его страх, но так же и твердую уверенность: в этот раз он ей не поможет, побоится. Да и не нуждалась она в его помощи. Вовкулака сомневался. Человек внутри сомневался, и зверь не мог пошевелить лапой, чтобы снести последнее препятствие и скрыться в огородах. Все же, они были связаны единым телом, и сегодня преимущество было на стороне человека. Именно в тот момент какая-то бабка закричала: — Да убейте его кто-нибудь, наконец! Этот крик послужил спусковым механизмом и для людей и для вовкулаки. Зверь фыркнул и, отшатнувшись спрыгнул на дорогу, где и напоролся на вилы какого-то расторопного мужичка. Заскулив, зверь отшатнулся, где его встретили уже деревенские подоспевшие мужики. На пыльную дорогу брызнула первая кровь, смешавшись с отчаянным воплем задетого мужика. Народ охнул, Солоха так и замерла, когда на только отстиранную ткань рубахи брызнула горячая кровь. Она так и не нашла в себе сил сдвинуться с места или же попросту упасть в обморок так и глядя во все глаза как озлобленные крестьяне напирают на вовкулаку. Оборотень затравленно озирался по сторонам. В какой-то момент его взгляд вновь наткнулся на Солоху, и девушка не смогла сдержаться, засунув руку в карман, где покоился сокровенный мешочек. А в сознании, словно бы только и ожидая подходящего момента, складывались строки древнего наговора. В какое-то мгновение, когда селянка уже была готова произнести первое слово, что-то стремительно изменилось. Это самое неведомое что-то, заставило Селянку пораженно захлопнуть рот, и, похолодев от ужаса обернуться навстречу тому самому. Этим самым оказался одинокий мужчина, с ног до головы закованный в латы. Медленно, но он все же приближался. И от каждого его шага сотрясалась, земля, заставляя Солоху беспомощно потупить взор. Она чувствовала эту силу превосходства, которая казалось, попросту оплетала охотника с ног до головы. И она испытывала страх, первобытный, животный, твердящий ей бежать немедленно. Огромным волевым усилием селянка заставила себя замереть, обернувшись обратно к вовкулаке. Загнанный в кольцо он тоже чувствовал охотника, и он не сопротивлялся, лишь зло поскуливал, прожигая мужчину взглядом багровых глаз. — Долго вы, пане! Еле догнали! — отчитался на подходе какой-то селянин, озадаченно чухая тыковку. — Ну, так догнали же, — охотник усмехнулся, и словно играючи обнажил клеймор из ножен. Один взмах и семенивший подле него селянин побелел, схватившись за сердце. Невероятно длинный и тонкий он являл собой настоящее подобие красоты и гармонии. Идеальное оружие, вес которого мог выдержать только настоящий охотник за нечистью. Не глядя ни на кого, охотник прошествовал в круг, не отрывая глаз с вовкулаки. Улыбаясь, он якобы в шутку поигрывал клеймором, заставляя крестьян каждый раз невольно охать и хвататься за сердце. Впрочем, как позже догадалась Солоха, делал он это нарочно, чтобы спровоцировать к нападению именно вовкулаку. И оборотень оправдал ожидания, ринувшись на соперника выпустив когти. Солоха в ужасе прикрыла рот, чтобы не закричать. В придорожную пыль каскадом хлынула ярко-алая кровь из рваной раны на пузе. Вовкулака же пролетев, стукнулся головой о корпус телеги, на которой как раз сидела селянка. Уклонившийся от атаки охотник же только улыбнулся, смахивая со стали кровавые подтеки.  — Вот видите, люди добрые, — проговорил он, обведя взглядом собравшихся. — Если кто-то из вас еще не понял, перед вами самый опасный из всех видов оборотней — вовкулака. Он силен, бесспорно, но так же и глуп. Именно поэтому убить его не так-то и сложно. Солоха отчаянно стиснула руки в кулаки, чувствуя, что отчаянно краснеет. Она не могла без слез смотреть на вовкулаку безжизненной тушей лежащему у днища их телеги, на его судорожное дыхание и выступившие на глазах слезы. «Нет, я должна вмешаться» — пронзила девушку очередная опасная, но по-своему справедливая мысль. Тем временем вовкулака поднялся и отряхнулся, обляпав телегу кровью. Досталась и передовому отряду. Сельское общество начало тихую перебранку, поспешно сдвинувшись назад. Оборотень же хромая побрел к охотнику. Его тело трясло крупной дрожью, но он все же упрямо шел, оскалив окровавленные клыки. Из его глотки вырвался устрашающий рев, заставив особо впечатлительных помянуть Белобога. Солоха же, воспользовавшись моментом, поспешила соскочить с телеги, тихонько зашептав: — Мать Сыра-Земля, не откажи, сына своего пощади. Суд несправедливый пресеки. Сына своего спаси, — ее колени машинально согнулись, руки коснулись придорожной пыли. В тот же момент земля под ногами охотника и вовкулаки сотряслась от сильных подземных толчков. Околицы поглотил гул десятков перепуганных селян, поспешивших побросать вилы и разбежаться кто куда. Земля продолжала трястись, вместе с ней скорбно поскрипывая, подпрыгивали и телеги добриковского обоза. Сам же Добрик самым некультурным образом сел на пятую точку, гневно размахивая ногами. Рядом с ним суетился посеревший шаман. Заметив Солохин взгляд, он оглянулся, и девушка моментально осознала — он все понял. В тот же миг ее стан перехватил манул, как всегда подкравшийся незаметно. — Ты что наделала, идиотка? — зашипел он ей на ухо, оттаскивая девушку, прочь от телеги. — Что надо было, — решительно ответила Солоха в свою очередь, глядя на побоище. Оборотень, стоило только людям разбежаться, развернулся и со всей прыти чкурнул в лес, оставив поле боя. Охотнику же приходилось не сладко: земля под его ногами начала стремительно растрескиваться, образуя небольшой, но явно опасный каньон, в который охотник-таки угодил. Полетел в сторону и его легендарный меч, и начищенный до блеску шлем, явив миру озлобленное, и явно испуганное лицо молодого мужчины. С громкой бранью тот пытался безрезультатно выбраться. Попытки его оказались провальными. Чем больше он старался вырваться, тем быстрее расходилась под ним земля. И Солоха не смогла не признать: ей начинал нравиться этот охотник именно таким — по колени застрявший в земле, с застывшей на холеной моське выражением недоумения и злости. «Не получилось у меня скрыть свою ведьмину суть» — как-то отдаленно подумалось девушке. Вздохнув, она покорно опустила голову, чтобы скрыть за непокорными прядями волос торжествующую улыбку. В тот же миг ее тело подобно удару молнии пронзила острая слабость. Тяжело охнув девушка без сил повалилась на землю. Последнее, что она услышала, было глубоко нецензурное высказывание Мая в ее адрес.

***

Накрапывал небольшой дождик, покрывая рябью мутноватую поверхность вод местной речки-вонючки. Тихо шелестел камыш под напорами слабого ветерка, мерно шептали речные волны, безбожно облизывая матерчатые лапти сидевшей на берегу Солохи. Девушка же задумчиво теребила пальцами снятый с шеи заветный мешочек. Буквально пару минут назад она пришла в себя, недоуменно оглядываясь по сторонам. Сельская дорога сменилась пустынным речным берегом, напоминала о произошедшем только ее забрызганная кровью рубаха. Девушка без особого стеснения скинула ее, оставив отмокать в холодных речных водах. На благо манул был занят гораздо более важными вопросами, совершенно не обращая внимания на разоблачение своей спутницы. Он говорил и говорил, меряя крупными шагами влажный речной песок, успев за столь недолгое время проложить там пару полноценных тропинок: — Идиотка, курица безмозглая, — шипел Май, заставив девушку в очередной раз фыркнуть. Сколько раз она за сегодняшний день уже была идиткой? Наверное, дюжину, если не больше. — Скажи уже хоть что-то новое, — устало отозвалась она, снимая с ног лапти. Манул на секунду обмер. Такого резкого ответа от своей спутницы он явно не ожидал, моментально замолкнув и, наконец, осознав, что девушка осталась в одном исподнем. Недовольно пофыркивая, он следил, как девушка вытаскивает замоченную у берега рубаху и принимается отстирывать её от крови. — Ты хоть понимаешь, какая опасность тебе грозила? — тихо прошептал он. — Да, но по-другому поступить я не могла, — так же тихо вторила ему Солоха. — Он низший оборотень. И это чудо из чудес, что он не раздер тебя там. Я ведь… — Моя жизнь беспокоила тебя меньше всего, не ври, — хмыкнула девушка, резко распрямившись. Её руки ловко скрутили и выжали отстиранную рубаху. Манул неловко потупил взор, Солоха же криво усмехнулась. Действительно, неужели она могла допустить хотя бы малейший намёк на то, что этот тип станет ей другом и товарищем? — Не правда, твоя, — после длительного и тягостного молчания, наконец, ответил манул. — Я волновался, но пойми, что бы с нами стало, если бы хоть кто-то узнал во мне оборотня? Меня бы казнили, тебя бы казнили, понимаешь? Пока была хоть призрачная надежда, что мне не придётся раскрывать своё инкогнито… — Я не понимаю как так можно! — решительно перебита его Солоха. — Он ведь был таким как ты! Таким же оборотнем, как и ты! Почему же ты просто стоял и смотрел? Неужто тебе его было нисколечко не жалко?! — Ты не понимаешь, о чем говоришь, — прорычал манул. Его глаза просветлели, зрачок вытянулся. — В нашем мире есть четкая иерархия. Низшие оборотни подлежат уничтожению. Они опасны. Даже для нас. Их звериная сущность агрессивна, и контролировать они её не могут. Обратившись в зверя низший даже не осознаёт, что творит. А, осознав после, сходит с ума. Было бы лучше, если бы ты не вмешивалась в это. Кто знает, скольких ещё людей раздерет этот монстр! А в том, что он раздерет, я не сомневаюсь. Он уже вкусил человечьего мяса, и теперь его остановит только заговоренное железо. Солоха не нашла, что ответить в свою защиту, виновато понурив голову. Говорить, что она что-то там почувствовала, было попросту не серьёзно. И теперь, взглянув на ситуацию с другой точки зрения она уже была не рада, что пошла на поводу у своих чувств. — За кого ты себя принимаешь, а? — тем временем спросил манул, подойдя ближе. — Глупая селянка, возомнившая себя великой волшебницей. Поблагодари Чернобога, что вообще жива осталась. Знаешь, как мы с шаманом испугались, когда не смогли нащупать пульс? Когда нам пришлось вручную запускать твое сердце и возвращать дыхание! Наличие волшебной палочки еще не делает тебя великой колдуньей! Это тонкое искусство, требующее столетий упорных тренировок и концентрации! Призвать древний дух Матери-Земли было безрассудством! Даже самые сильные ведьмы не идут на такие крайние меры, а знаешь почему? Потому что за все надо платить! Особенно, когда дело касается духов! — в запале своей речи манул резко сбавил тон. Впрочем, его шепот показался Солохе еще более угрожающим, нежели возможный истеричный крик. Ее невольно передернуло. Май резко отстранился. Селянка же стояла, ни жива, ни мертва. По её побелевшей щеке прокатилась одинокая слезинка. Она чувствовала себя опустошенной и несчастной. Как и ранее, дабы немного успокоиться провела рукой по волосам и содрогнулась, бросив беглый взгляд на одну из прядей. Она была полностью белоснежной, поседевшей и словно бы давно иссохшей. — А ты думала, что дух уйдет без платы? — разгневанно отозвался на ее немой вопрос манул. — За заклинания призыва платят своей жизнью. И скажи спасибо, что ты отделалась лишь одной мертвой прядью волос… — Она теперь… — На всю жизнь такая, — дополнил за нее Май. — Впредь будет тебе наука не лезть туда, куда не просят. Вовкулака должен был умереть, мы должны были беспрепятственно покинуть Солончаки. Теперь же еще неизвестно, когда оклемается Добрик, и не объявят ли тебя в ведьмовстве после этого. — Но разве это ….  — Нет, это не высшая справедливость, это юношеская глупость! — вновь перебил ее манул. В тот момент тембр его голоса слегка поменялся, в нем проскользнули явно сочувствующие нотки. — Ты спасла жизнь вовкулаке — молодец. Но при этом считай, подписала приговор многим беззащитным против него селянам! Скажи, это справедливо? На этот вопрос Солоха не нашла, что ответить. Ей только и оставалось, что задумчиво колупать босыми ногами прохладный речной песок. — Молчишь… Значит, понемногу доходит, — вздохнул Май. — Неужели нельзя никак было его спасти? Что это вообще за разделение такое на низших? А что, еcть еще и высшие? — неожиданно подала голос Солоха, в очередной раз, огорошив манула. Оборотень замялся, явно подыскивая ответ помягче. — Низшими мы называем тех, у кого доминирует звериное начало над человеческим, — после недолгой паузы заговорил Май. — Высшие же наоборот больше люди, нежели звери. Низшими становятся те, кого зачинали, и кто был рожден в звериной ипостаси. При этом многие из них так никогда и не получают способность обернуться человеком. Те же, кто все-таки принимают человеческий облик внутри все равно остаются зверьем. Они психически и эмоционально неустойчивы. Крайне агрессивны и опасны. Поэтому даже мы, высшие, стараемся просто уничтожать их. Единственное спасение для них — смерть. Именно поэтому в следующий раз подумай хорошенько, прежде чем лезть со своей помощью. Девушка хмуро насупилась. В словах манула было рациональное звено, в ее же доводах только опора на душевный бессознательный порыв. Так кому же все-таки стоит верить? Солоха тихонько всхлипнула, подумав о том, что возможно в этот самый миг, спасенный ею вовкулака, уже нападает на какого-нибудь местного жителя. Принесло ли тогда пользу миру это ее спасение? Или же только усугубило ситуацию? Действительно, кто она, собственно, такая, чтобы решать где, правда, а где ложь. Что, если манул прав и вовкулака вновь начнёт убивать? Стоило ли спасать существо заведомо ориентированное лишь на убийство? Можно ли надеяться, что пристыдившись оно изменит своей природе? Солоха не знала ответа, и это её удручало. Знать и догадываться, что на твоей совести могут быть убийства невинных людей — выше всяких доводов совести и внутреннего голоса, вопившего о справедливости и равенстве. — Пусть это станет тебе уроком на будущее, — миролюбиво отозвался манул, после продолжительной паузы. Все это время он ни на миг не отводил взгляда от лица селянки, отлично понимая, о чем она думает, и к какому выводу пришла. — Пошли скорее обратно. Шаман как раз должен был приготовить успокаивающий отвар.