Манул

Почему-то бытовало в народе утверждение, что тёмные ритуалы проводить следует при полной луне, ну, или, наоборот — в самую темную, безлунную ночь. И обязательно в полночь. Однако действительность сильно отличалась от человеческих забобонов. И сколь бы это смешно не звучало — лучшим временем для запретного колдовства было утро. Именно в тот час, когда Чернобог уже был не властен над миром, а его брат все ещё заступал на свой пост, стояли без надзора врата в мир мертвых. От того и отворить их было не в пример легче. — Икар, ты уверен, что все удастся? — спросил главаря обычно молчаливый помощник. Сегодня он действительно был чересчур многословным, заставив Шлынду невольно задуматься о его здоровье. — До суток душа блуждает по самой грани. Тело ещё не остыло, мы сможем вернуть его душу, — ответил он, осторожно укладывая на землю мешок. Развязав узел, скаф вытащил тело, разрывая на груди оборотня рубаху. От вида запекшейся крови, Икара перекосило. Охотники в цехе отлично знали свою работу и умели убивать с одного удара. Рассмотрев рану скаф заключил, что даже ему будет тяжеловато залечить подобное. Впрочем, Шлында от задуманного отступать не привык. А потому решил идти на крайние меры. Цыкнув, он склонился к ране, и, вынув из ножен кинжал, резанул себя по руке, роняя тягучие чёрные капли на грудь оборотня. Правду молил народ, говоря о сверхъестественном происхождении скафов. Действительно текла в их жилах демоническая кровь, дарующая смерть… И исцеление. Не каждый знал, в чем заключалось истинное проклятье скафа, и что служило основой их безумию. Обладая разрушительной силой, истинный чистокровный скаф хранил в себе и дар созидания. Вечный конфликт противоборствующих начал и приводил носителей проклятой крови к безумию… Раньше Икар ненавидел свою кровь. Теперь же порадовался своей силе, следя, как быстро затягиваются раны на теле соперника — Жертва готова? — спросил он, оборачиваясь. Помощники как раз заканчивали чертить пентаграмму на земле и на коже все еще бессознательного послушника, которого удалось утащить вместе с оборотнем. — Да. Мы можем начинать, — наконец буркнул один из них. — Хорошо. Клади их, — приказал Икар, отходя. Помощник дал знак верным теням и те быстро выполнили приказ, расположив друг напротив друга оборотня и подозрительно затихшего послушника из цеха. Икар прошелся вокруг них, проверяя верность нанесенных рун. Оказавшись довольным результатом, скаф отступил. Вновь пошло в ход лезвие. И первая капля упала на землю, активируя руны. Рисунок потемнел, напитавшись силой. Словно бы из ниоткуда поднялся ветер, унося с дороги всю пыль и сор. Помощники Икара тут же отступили, рассыпавшись по периметру. — Тонка та грань, что разделяет наши миры! Велика та жертва, что служит нам ключом. Я — Икар, в народе прозванный Шлындой, желаю отворить врата в Вечность! — с этими словами наемник без раздумий занес кинжал над телом послушника. Малец вскрикнул, руны побагровели, впитывая кровь, а в воздухе похолодало. — Кровь за кровь и жизнь за жизнь, — прошептал Икар, разрезая воздух своим кинжалом. Лезвие вошло глубоко, рассекая тонкую материю истончившихся миров. — Жизнь этого охотника, взамен жизни оборотня Мая. Жертва равноценна. Откройтесь Врата и выпустите нужную мне душу! Грань миров зашипела, темнея. Жертва действительно была равноценной, как и требование скафа. Май Грабленосец еще не завершил своего земного пути, а потому его душу все еще связывало с миром живых невыполненное обязательство. Икар усмехнулся. Сейчас, связанный пентаграммой он видел гораздо больше обычного человека. Показалась ему и цепь, тянущаяся от груди тела, к разрезанной грани, и высунувшиеся из этого разреза щупальца чужих душ, все еще ищущих путь в мир живых. — Май, выходи! Ты — дранный кошак, иди сюда! — крикнул Икар, следя с ухмылкой, как дрогнула связующая цепь. Май его явно услышал. Грань миров моментально начала затягиваться. А труп оборотня вдруг дернулся, пытаясь встать. Его тут же скрутил подоспевший наемник, задавая дежурный вопрос: — Ты ли оборотень, прозванный Маем Грабленосцем? Тебя ли убили прошлой ночью? Оборотень дернулся, приоткрывая глаза. Вздохнул полной грудью, пошевелив ушами на холке, пробормотав: — Ну, ты и сволочь, Шлында! Раньше никак не мог явиться? Быть мертвым, знаешь ли, то ещё удовольствие! — Ворчливый, вечно недовольный, скандалист. В этом весь ты, Май! — хохотнул Икар, отпуская оборотня. Манул пробормотал что-то невнятное, подымаясь. Осмотрев себя и обрадованно улыбнувшись, он уверенно засеменил прочь. — Эй, Май, ты куда собрался? — Икар тут же нагнал оборотня, преграждая тому путь. Шлында был восхищен и напуган одновременно. Казалось, Май и не умирал. Мертвенная бледность с его лица сходила мгновенно, уходил из глаз стеклянный блеск, и даже движения ожившего были плавными, гибкими. Однако его рвение идти неизвестно куда изрядно настораживало. — Хочу вернуть должок с прошлой жизни. Отойди, — угрюмо буркнул Май, пытаясь пройти. Даже за гранью его не отпускало одно желание, гнетущее душу. Оно было настолько сильным, что мгновенно разогрело тело, растопило закаменевшую кровь, вынуждая бежать вперед. — Погоди, не торопись, — Икар вновь заступил оборотню дорогу. — Куда же ты, совсем один, в таком виде, и безоружный? Май только рыкнул в ответ, тут же покачав головой. Да уж, смерть явно не лучшим образом отразилась на его мыслительных способностях. Поддавшись слепым чувствам, он совсем забыл о таких важных вещах. — Ты прав. Одними когтями я эту сволочь не одолею… — оборотень оглянулся по сторонам рассеянно. — Ах да, мои грабли! — манул тут же нащупал на шее заговоренный ошейник, только подивившись тому, насколько слепыми оказались его враги. Впрочем, в своем нынешнем состоянии вычислить в этой дешевенькой безделушке оружие не смог бы даже опытный охотник. Сняв ошейник, оборотень аккуратно прикусил палец, капнув проступившей кровью на витиеватую вязь амулета. Тот моментально впитал подношение, в мгновение ока трансформируясь в грабли. — Ого, грозно выглядит! Чернобожья сталь, я прав? — усмехнулся Икар, с явным интересом рассматривая необычное оружие. — Ага, — рассеянно отозвался оборотень. — Ладно. Не хочу заставлять Самаеля ждать. Прощай и спасибо за все, наемник! — Самаеля? Уж не главу ли цеха ты собрался убить? — тут же вклинился в беседу помощник Икара, вынуждая Мая вновь остановиться. — Верно, а что? Хочешь остановить меня? — в голосе Мая прорезались стальные нотки. — Нет, просто ты не там его решил искать, — тут же ответил наемник. — Солнце уже взошло, а это значит, что он ушел на казнь. — Какую еще казнь? — Май недоуменно скривился. — Сегодня будут сжигать ведьму. Говорят, она нахально проникла в цех и чуть было не попала в сам замок. Ее вовремя скрутили и приговорили к казни, — охотно ответил за своего помощника Икар. — О, говорят, ей еще оборотень какой-то помогал… Его вроде как спалили прямо на месте, — вклинился второй помощник. Май охнул. Ранее он не верил в судьбу и случайные совпадения. Но побывав за гранью, он начал больше доверять голосу своего сердца. А оно сейчас как раз нашептывало ему, что в этом городе явно не так много ведьм, имеющих в слугах оборотней… — А ты не знаешь, как звали ту ведьму? — спросил он тихо. — Да не помню… Что-то такое деревенское совсем… — забормотал наемник, прищурившись. — Эй, парень, ты куда? Наемник недоуменно захлопал глазами. Стоявший доселе смирно оборотень вдруг стал словно бы сам не свой. Он побледнел, и даже, казалось, зарычал, чтобы в то же мгновение сорваться на бег. — Эй, босс, что делать будем? — спросил он Икара. — Ну как же? Пойдем за ним! — хохотнул скаф. — Диргинаал нам этого не простит. Мы не имеем права вмешиваться в дела охотников, — осадил его помощник. Шлында только фыркнул в ответ. — Нас не узнают. Никто даже не догадается, — улыбка Икара плавно перетекла в маньячный оскал. — Пойдем, мой друг, веселье только начинается! *** Солнце величаво выплывало из-за горизонта, окончательно развеивая предрассветный туман и жалкие остатки тьмы. Ласково улыбнувшись миру, оно вновь побелило стены Белграда, приглашая весь честной люд начинать новый день. Лучи его коснулись и бледного лица Адриана, вдыхая жизнь, пробуждая охотника от беспокойного сна. Уголок рта охотника дернулся, и Адриан приоткрыл глаза, поморщившись. Обведя мутным взглядом помещение, он вздохнул, привлекая к себе внимание дремавшего подле него Самаеля. — Уже очнулся, сын? — спросил де Клясси старший, задумчиво глядя на сына. Взгляд его невероятно усталый и тяжёлый мгновенно разбудил Адриана. — Отец, вы вернулись! — воскликнул юноша, попытавшись встать. Потревоженные раны мгновенно дали о себе знать — Адриан согнулся от боли в то же мгновенье, с ужасом осознав, что не чувствует ног. Он моргнул, попытавшись пошевелить пальцами ног и тут же посерел. Тело его не слушались. — Отец, что со мной? — спросил он еле слышно. — Тебя подрал гуль, сын. Были повреждены многие внутренние органы и позвоночник. Боюсь, наши медики не всесильны… Самаель вздохнул, прикрывая глаза. Его жизнь стремительно шла под откос. Погнавшись за синей птицей, он совсем позабыл о своём доме и работе. А вернувшись, застал только хаос. Философский камень канул в небытие, дела в цехе шли из рук вон плохо, а единственный сын лежал перед ним, изуродованный, искалеченный. Вспомнились Самаелю и слова медикусов о том, что ходить Адриан больше не сможет. Как и быть достойным преемником цеха. — Отец… — неуверенно протянул Адриан. — О, Ирриил, о мука… — прошептал Самаель, отворачиваясь. Как же тошно, гадко было на его душе в тот миг. Смерть давнего врага не принесла ожидаемого облегчения. Уродство сына вгоняло в не контролируемую ярость. — Великий Мастер, казнь ведьмы требует вашего присутствия, — в палату вошел один из послушников. Совсем ещё мелкий парнишка. Встретившись взглядом с Самаелем, он покрылся неровным румянцем, отводя взгляд. — Уже иду, — бросил Самаель и обернулся к сыну. — Что ж, дела не ждут, Адриан. Отдыхай и попытайся смириться с этой утратой. Ведь только в смирении приходит покой. Самаель встал. Покидать сына в такой трудный момент ему не хотелось, но пост Верховного Мастера обязывал его присутствовать на казни. Вздохнув, Самаель пошел прочь, впервые чувствуя некую досаду на свой высокий пост. Хлопнула дверь. Адриан остался один. С неожиданной злостью и отчаянием он ущипнул себя за ногу, тут же досадливо выругавшись. Из его глаз брызнули горькие слезы. — Лучше бы я тогда умер, — прошептал он, в отчаянии кусая губы и вспоминая того, кто не позволил ему умереть достойно. *** Даже не смотря на раннее утро, Белград уже кипел жизнью. Стоило только появиться старой телеге в сопровождении стражи и охотников, как улицы столицы наполнились гормоном и шумом. Охочая до зрелищ толпа собралась за считанные минуты, стекаясь со всех окраин. Воздух наполнил гул встревоженных обозленных людей. Они шли за одинокой телегой, крича и ругаясь, выкрикивая проклятья. Женщины и мужчины, совсем хилые старики и старухи, малые дети и подростки — казалось, весь город собрался в то утро, дабы проводить на костёр грешницу-ведьму. — Мерзкое отродье нечистого! — Бездна по тебе плачет! — гремел народ, и летели в сторону телеги камни, гнилые овощи, а так же старые грязные тряпки. Меткость у народа Белграда была хорошей. Все подарочки попадали прямо на телегу, облепляя одежду и кожу привязанной к позорному столбу ведьмы. Но ведьма никак не реагировала на народные гнев — не дергалась, не кричала — словно бы и вовсе находилась где-то очень далеко отсюда. Толпу подобное равнодушие не порадовало. Охочая до зрелищ, она злилась, ярилась, потрясая бессильно кулаками. Но ни один ее окрик не доходил до ушей Солохи. Девушка смотрела, но не видела, слушала и не слышала, находясь в каком-то особом состоянии опустошенности. Хотела бы она заплакать, но высохли слезы. И голос сел от отчаянных рыданий, и такая усталость сковала тело, что не хотелось уже ничего. Очередной камень прилетел Солохе прямо в голову, и по ее лбу потекла свежая струйка крови, заливая глаза. Селянка вздохнула, повисая на цепях. Ничего, ей осталось терпеть совсем немного. Скоро, совсем скоро она уйдет к Маю и Лану. Туда, где нет охотников, где нет боли и страданий. Девушка зажмурилась, не в силах больше смотреть на людей. Невольно ей вспомнились первые дни, проведенные в Белграде. Ее наивный, детский восторг, и мнимое радушие горожан… Где они теперь эти смешливые торговки, визгливые веселые цыганки, и простые трудяги, с их широкими, искренними улыбками? А вот они идут у телеги. Подобные своре бешеных псов в своем беспричинном гневе. — Что, что же я вам сделала… — шептала Солоха еле ворочая распухшим языком. Говорить было сложно, да и бесполезно. В этой толпе было слишком мало человеческого, чтобы услышать один робкий голос. Телега медленно выехала к площади, где бдительные городские власти уже приготовили помост. Успели откуда-то прикатить и столб, нашли и пуки соломы, которую сейчас в спешке укладывали. Ехала телега медленно. То и дело покрикивали стражники, отгоняя особо ретивых с дороги. Солоха следила за их действиями без особого интереса. Вот — под руку попал какой-то старик, и его посекли плетью, а вот кто-то ударил сунувшуюся вперед женщину… Преодолев последнее препятствие, телега подъехала к помосту, останавливаясь. Идущие подле нее охранники вскочили на козлы, развязывая Солоху. Ослабевшая, она чуть было не рухнула им под ноги. Огромного труда ей стоило удержаться на подрагивающих от слабости ногах. Толпа загалдела пуще прежнего, стоило только ей ступить на землю. Не будь рядом бдительной охраны — ее бы порвали живьем, так и не доведя до места казни. И в средствах они явно не стеснялись, обагряя свои руки людской кровью. К счастью, кровопролитие остановило появление на помосте власть имущих в лице парочки лиц в алых балахонах, и уже знакомом Солохе охотнике — Самаеле де Клясси. Важно переглянувшись, они быстро заняли свои места в первых рядах, а к месту казни вышел сухощавый мужчина. Стоило только ему поднять вверх руку, как доселе буйствующая толпа притихла, словно завороженная рассматривая вышедшего. — Ясного всем утра, дамы и господа, — вежливо начал он. — Мы собрались тут, дабы обратить к свету заблудшее дитя, и выжечь огнем священным все ее грехи, очистить оступившуюся душу. Ту, что нарекли по жизни Солохой, отзовись — ты ли ворожила, насылала порчи, морила скот, преступая через волю и слово Ирриилово? — Нет, — прошипела Солоха, бросая на мужчину ненавистные взгляды. Толпа зашепталась. Кто-то особо рукастый кинул в девушку гнилой помидор, чья вонючая мякоть запуталась в волосах селянки. Солоха на это внимания не обратила, продолжив: — Я не проклинала людей, не морила скот, не шла против воли Иррииловой! — Мерзкая лгунья, да как ты можешь говорить такое пред глазами нашего бога? — ахнул инквизитор. Лицо его потемнело. — Вашего бога, — поправила его холодно Солоха. — Я не знаю Ирриила, не знала, и знать не желаю. Да, это было дерзко, но селянке было все равно. Она знала, что умрет. А потому говорила честно. Один из стражников в сердцах отвесил ей смачную оплеуху, народ зашипел, а сухощавый мужчина на помосте покрылся злым багрянцем. — Это дитя! Чернобог в ее душе слишком силен, и боюсь, мои слова не достигнут ее… — Прости Ирриил ее дерзкие речи… — мужчина вздохнул, вытирая пот со лба. — Ведите ее к столбу! Охранники тут же подхватили Солоху под руки, выводя на помост. — Что же это за правосудие? Где хоть одно доказательство моей вины? — воскликнула запальчиво Солоха, когда бравые стражники привязывали ее к столбу. — Твоя сила — главное доказательство, ведьма, — холодно отрезал сухощавый мужчина. — Это она в твоей душе артачиться, она не дает тебе очиститься и принять истинного бога! — Что ж, если принятие истинного бога равносильно отречению от самой себя, то я предпочту огонь, — фыркнула Солоха, окидывая толпу усталым, равнодушным взглядом. Она глядела на передние ряды самых фанатичных и преданных последователей иноземного бога, она видела и задние ряды, где стояли более спокойные горожане, но не увидела ни у кого и малейшего намека на сострадание. Смерти ведьмы хотели все, кто собрался этим утром. Солоха в последний раз мазнула взглядом по толпе, внезапно вздрогнув. Где-то там ей почудилось, словно бы мелькнули в толпе знакомые золотые кошачьи глаза. Неверяще ахнув, девушка закрутила головой, пытаясь понять, почудилось ей это, или все же нет. — Май! Май! — закричала она, игнорируя следующие слова сухощавого мужчины. Более для нее не существовало ни его, ни безумной толпы, ни даже жара пламени, что уже нес помощник палача. Донести факел он, кстати, так и не сумел. Кто-то выстрелил, попав кинжалом прямо в спину молодого тощего пацаненка, который умер мгновенно, выронив из рук факел. Пламя упало в грязь, потухая, и в тот же миг из оцепеневшей толпы горожан показалась пара неизвестных. Облаченные в плащи и маски они тенями пролетели над землей, взобравшись на помост. Оголив клинки, они набросились на стражников. Толпа заулюлюкала. Кто-то порывался взобраться на помост, дабы рассудить соперников. Ну, а Солоха только непонимающе распахнула глаза. Что за чертовщина тут происходит? — Эй, Солоха, не спи! — тут же окликнул девушку один из неизвестных. Одним из последних он вскочил на помост, держа наготове непонятное оружие, более напоминавшее грабли. Его Солоха узнала моментально. — Май? — она задрожала, непонимающе захлопав глазами. — А кто еще это может быть, а? — несколько ворчиливо ответил оборотень, подбегая к ней. — Так, стой спокойно. Сейчас я это перерублю… Однако перерубить путы манул не успел — отвлекся на стражника, решившего ввязаться в потасовку. Мужичок оказался ловким. Он не только вполне успешно атаковал, но и успел сдернуть с оборотня прикрывающий плащ. Ткань упала на помост, оголяя и всклокоченные пепельные волосы, и длинный кошачий хвост и посиневшую мертвенно-бледную кожу, исполосованную свежими шрамами. — Белобоже… — пробормотала Солоха, не отрывая глаз от оборотня. Даже ей становилось ясно, что с такими ранами долго не живут. Однако же Май был тут. Живой. Вопреки злым видениям Клариссы. — Что, не ожидала, да? — окликнул Солоху Май, расправляясь со стражником. Взмахнув граблями, оборотень отправил вояку в свободный полет, тут же подбегая к девушке. — Оборотня не так-то и просто убить, чтобы ты знала, — шепнул он, с одного удара рассекая связывающие Солоху путы. — Но как? — прошептала она, не в силах сдержать слез. — Эти шрамы… — Скажем так, чудеса иногда все же случаются, — деликатно прокашлявшись, ответил оборотень, лукаво подмигивая девушке. — А теперь… — Какой же ты всё-таки живучий гад, Май… — разрушил очарование момента третий, уже знакомый Солохе голос, принадлежавший вышедшему на помост Самаелю. — Даже смерть тебя не успокоила! Я поражен и восхищен. Кто постарался, интересно? Оборотень обернулся, глухо зарычав. Даже не видя выражения его лица, Солоха почувствовала его злость. Она тоже решилась взглянуть на великого мастера Самаеля, тут же подметив и его подрагивающий клинок, и военную выправку и бесконечно усталый взгляд человека явно не счастливого своей жизнью. А ещё она заметила его помощницу — ту самую ведьму-предательницу, погубившую Лана. Кларисса стояла по левую сторону от Самаеля, недобро усмехаясь. Её роскошные волосы струились огненным водопадом по белоснежным плечам, а холеные пальцы рук сжимали древко легендарного артефакта. — Как видишь, я оказался живучим, — улыбнулся недобро Май. — Не будь я на тебя так зол, я бы возможно предложил тебе перемирие. Но знаешь, побывав на том свете, невольно начинаешь ценить жизнь. Поэтому, я жажду мести, Самаель! С этими словами Май дернулся вперед, скрещивая грабли с охотником. От удара на помост посыпались искры, а оба соперника тут же отскочили, чтобы в следующий момент встретиться совсем в другой точке. Солоха только охала и ахала, наблюдая за этим поединком. Она не могла рассмотреть и половины атак, видя перед собой только безумное мельтешение их фигур, слушая череду сыплющихся со всех сторон ударов. — Смотрю, ты совсем расслабилась, простушка, — прошептала над головой девушки Кларисса. Её руки тут же сомкнулись на шее Солохи. — Я смогу убить тебя сама. Даже без помощи магии! Селянка отчаянно захрипела, пытаясь вырваться из цепкой схватки ведьмы. Она замолотила в воздухе руками и ногами, пытаясь сбросить с себя Клариссу, но ведьма держалась цепко. Воздуха начало стремительно не хватать, и перед глазами у девушки все закружилось. — Что такое? Дышать тяжело? Воздуха не хватает? — жалостливо поинтересовалась ведьма, вдавливая Солоху лицом в пол. — Ничего, на том свете он тебе понадобится. Девушка захрипела, судорожно дергаясь. Её взгляд панически заметался по полу, останавливаясь на палочке. Её палочке. И тут в стремительно затухающем сознании проскочили очередные слова, некогда в шутку оброненные Матреной. — Гори гори ясно, чтобы не погасло, — прошипела из последних сил Солоха, закрывая глаза. Слова очередного наговора пришли внезапно, вместе с уверенностью в собственной победе. Внезапно палочка в руках Клариссы вспыхнула, и пламя мгновенно перекинулось на одежду и волосы ведьмы. Издав пронзительный крик, женщина отпрыгнула от Солохи, падая с помоста. Палочка выпала из её рук, подкатываясь к ногам селянки. Девушка, помедлив с мгновение, подняла ее, подходя к краю. Народ, пришедший к месту казни в спешке бежал кто куда прочь от отчаянно вопящей ведьмы, горевшей заживо. Кларисса еще пыталась спастись. Пробовала колдовать, но все ее попытки были бесполезны — колдовской огонь уже ничто не было в силах остановить. Он прекидывался на других людей, на снопы скинутой кем-то в спешке соломы, подкрадывался к стоящим неподалеку зданиям… «Запомни, внуча, это сильное заклинание. Запретное. Выпустив единожды его уже обратно не загонишь» — пронеслись в памяти слова Матрены. — Я не желала никому зла. Но вы убили во мне все хорошее, — пробормотала Солоха, делая очередной пасс рукой. Пламя вспыхнуло сильнее, унося к небу последний крик ведьмы. Девушка обернулась. Вместе со смертью своей врагини что-то оборвалось в ее душе. Однако поразмыслить над этим, Солохе было не дано. Ведь Май с Самаелем еще продолжали свой бой. Вернув палочку Солоха с удивлением подметила, что начинает поспевать за обоими соперниками. Видит и блестящую технику охотника, и необузданную силу Мая. А так же начинает ясно осознавать, что исцеленный оборотень сравнял счеты с охотником. И исход этого поединка решит только время и то, кто устанет первым. Самаель явно уставал, теряя позиции, допуская ошибки, позволяя теснить себя к краю. А Май наоборот казалось, только входил в раж. С остервенением и каким-то злым торжеством он нападал, загоняя давнего врага в угол. Светились торжеством его звериные глаза, азартно пушился длинный хвост, и стояла дыбом непокорная грива поседевших волос. — Вот и все, Самаель. Ты проиграл, — заявил манул, выбивая клеймор из рук охотника. — Прощай, и покойся с миром. Больше тебе не навредить ни мне, ни кому-либо из детей чернобожьих. С этими словами оборотень вонзил свои когти прямо в грудь охотника. Солохе показалось, что в тот миг само время замедлило свой ход, пораженное столь внезапной развязкой. Казалось, и сам Май не до конца понял, что произошло. Он просто замер растерянно рассматривая побагровевшие когти. Наверное, он бы так и стоял, если бы подлетевшая темная тень не подхватила его, унося прочь. Забрала она и Солоху, увлекая девушку за собой, прочь с горящей площади, прочь из пылающего в огне города.