Вечная любовь

В воздухе витал тонкий, чуть уловимый запах, привычный этому месту, но от этого не особо приятный. Его всегда можно было ощутить, как заходишь в эти стены; запах впитался во всё, что окружало, весь зал казался сборищем этого запаха: крови, пота и чего-то ещё, может, жажды, а может, желания, и смерти, конечно же, смерти. Как же здесь может быть иначе? Это всё: все эти запахи, все эти вкусы, которые буквально можно было ощутить на языке, вся эта атмосфера борьбы за жизнь на смерть, — это было слишком правильно в этом месте, в тренировочном зале. Он привычно дотрагивается до холодной ручки двери, его пальцы смыкаются на ней, вдох — и выдох, каждый раз, стоит ему только переступить порог зала — всё начнётся опять. Бороться с этим — самая глупая и бесполезная идея, которая только могла прийти в голову. Сражаться, бороться за лидерство, жаждать победы и крови — это стало неотъемлемой частью его жизни настолько быстро, резко и правильно, что он сам себе удивлялся, как позволил всему этому зайти так далеко. Ни до чего хорошего это довести уж точно не могло. Но даже так, даже зная это, он всегда приходил сюда, останавливался около двери, почему-то всегда нерешительно и с иллюзией бьющегося сердца, которое разбивает в дребезги свои стенки о его грудную клетку, органы внутри него превращаются в страшное кровавое месиво, как было бы, если бы он прыгнул на землю с огромной высоты; каждый раз, как он бывал здесь, у него было именно такое чувство: шаг — и он на дне пропасти. И, как бы бредово это не звучало, он любил это чувство, когда его сердце (или ощущение бьющегося сердца — он давно не предавал этому большого значения) неистово стучит, отдаваясь набатом в висках, когда он жаждет зайти, жаждет увидеть того, кто ждёт его, когда знает, что произойдёт дальше, — всё это попахивает мазохизмом, но даже это, даже осознание этого никогда бы не остановило Микаэлу от того, чтобы он пришёл в тренировочный зал. У него здесь встреча. Он очень осторожно и, стараясь издавать меньше звуков, открывает дверь. Зал светлый, белый, как и весь город изнутри, чистый, что очень странно, но в воздухе всё равно висит запах крови, смерти и жажды. От этого ведёт, как будто бы вместо крови на завтрак Микаэла выпил бокал чего-нибудь алкогольного, чего он, конечно же, не делал. Он оглядывает зал, впиваясь взглядом в каждый уголок, чуть принюхивается, пытаясь уловить чуть видимый запах крови и усталости от тренировки, которая явно здесь проходила. Но он не чувствует ровным счётом ничего. Это заставляет его напрячься. Что-то определённо не так. И в этот раз он прав. Прав, как всегда. — Неплохо, неплохо, — улыбается Микаэла, демонстрируя острые клыки, — но медленно, Юи, очень медленно! Юноша отпрыгивает в сторону, когда его меч грубо отталкивают от лезвия рапиры, при этом он ещё успевает уклониться от атаки вампира, которая проходит сразу после удачного парирования. Его тело стройное, гибкое, ужасно прекрасное и ужасно опасное. Когда Юи атакует, он всегда серьёзен, никогда не ослабевает ни защиту, ни атаку, всегда начеку и не щадит ни своих, ни, тем более, чужих. Хотя для него весь мир — враг. И Микаэла прекрасно это знает. Он единственный, кто может находиться рядом с Юи и не опасаться за свою жизнь. Юи его никогда не тронет, если это не спарринг. — Сегодня я настроен серьёзно, — оскаливается Юичиро, демонстрируя свои удлинившиеся клыки, а его кроваво-красные глаза блеснули голодным блеском; обычно у него такой взгляд тогда, когда он жаждет крови, — тебя победить! И он бросается в новую атаку. Микаэла ожидает её: он знает все виды атак, все приёмы, все обманные манёвры, все приманки, всё об Юи, даже больше, чем должен был, поэтому ему не составляет труда покрыть и эту атаку тоже. Юичиро злится, отпрыгивает, прожигает Микаэлу уничтожающим взглядом, скалится и готовится по новой атаковать. Микаэла скидывает свой плащ, который ужасно мешается в данный момент, поудобнее перехватывает свою рапиру и с удовольствием атакует Юи сам, не давая тому и времени на вздох, передышку или осмысление своих действий и продумывание плана. И так каждый раз, когда он здесь. В воздухе снова царит этот запах: кровь из порезов, жажда и усталость. Всё это перемешивается, давая самую страшную смесь, от которой становится физически плохо. Именно поэтому Микаэла не любит тренировочный зал — здесь всегда ужасно. Нет, он любит упражняться со своей рапирой, чувствовать её вес в руке, пронзать её остриём воздух, рассекать его напополам, чувствовать шипы, которые впиваются ему в кожу, — даже это даёт ему какое-то удовольствие. Он и сам знает, как сильно зависит от тренировок, от чувства превосходства на губах, от картин поверженных врагов у его ног, от запаха безнадёжности и поражения в воздухе. Микаэла любит всё это, как бы не хотел соврать себе, убеждая себя в обратном. Но больше всего он любит, когда его противник Юи. Он никогда не позволяет Микаэле расслабиться, почувствовать, что бой уже завершён, юный вампир никогда не сдаётся раньше срока, до тех пор, пока не проиграет: пока не потеряет сознание от раны и боли, пока не захлебнётся собственной жаждой, пока не сложится от усталости, но он никогда не сдастся, не позволит себя унизиться перед кем-то, даже если это будет Микаэла, Юи будет бороться до тех пор, пока не победит или не умрёт. Он не видит границы между настоящим боем и тренировкой, эти границы всегда расставляет Микаэла. От соударов их клинков в воздухе, мнится, виднеются искры; напряжение, жажда победы, жажда быть лучше — всё это наполняет лёгкие вместе с кислородом, давит, как огромный сто тонный пресс, стучит по вискам, и избавиться от этих чувств, что столь искренни и открыты, впитываются под одежду, прямо в кожу, проникая куда глубже, прямо в самую чёртову, прогнившую до основания душу. Иногда Микаэле тошно от самого себя. — Сегодня лидерство будет за мной! — скалится Юи, орудуя своим мечом так умело, так искусно, что Микаэла теряет веру в то, что этому юноше всего лишь пол века. Именно он виноват в том, что Юичиро прямо перед ним с этими чёртовыми кровавыми глазами, наполненными грузом вины, наполненными ненавистью к себе, к вампирам и, скорее всего, к Микаэле. Он заслужил презрение, заслужил и лютую ненависть, и гнев, и неконтролируемую ярость, что должна быть направлена в его сторону, заслужил и оскорбляющие слова, но ничего из этого от Юи он никогда не получит. Чуть меньше половины века назад, когда на улице, возвращаясь к своим (каковыми вампиров Микаэла никогда не считал), он встретил почти мёртвого, почти убитого, почти сломленного мальчишку, которому было не больше восьми. Он никогда не думал, что в его прогнившей грешной душе может остаться хоть капля милосердия. Но она там явно осталась, потому что по-другому объяснить то, что он склонился над мальчишкой, убедился, что тот ещё жив, предложил укус и получил согласие в ответ, никак не объяснить, кроме приступа доброты. Но ещё ни разу за эти полвека он не жалел о том, что укусил тогда этого мальчишку, который вырос в сильного и красивого юношу, одержимого лишь одной целью — убить всех вампиров. Его семья, Микаэла узнал об этом в тот же день, как укусил его, была убита вампирами, и Юичиро был серьёзно намерен отомстить за них, убив всех вампиров, включая себя и Микаэлу, конечно же. И самое странное, Микаэла желал того же. У них были общие цели, поэтому они остаются вместе. И сейчас, сражаясь со своим учеником, с укушенным им же юношей, с восемнадцатым прародителем, он не может не гордиться им, не сожалеть о своём поступке и не желать лишь одного — тепла. — Попался! — Этот радостный вскрик прямо около его уха, а в следующее мгновение острые клыки впиваются в основание его шеи. Микаэла парализован, но не страхом, совсем нет, а шоком, удивлением, смешенным с гордостью, — его наконец-то застали врасплох. И его наконец-то победили. Кровь вампиров, конечно же, пить другим вампирам было запрещено, но Юичиро никогда не останавливало это правило. Он уже привык, и Микаэла тоже, чего уж врать, что клыки по собственнически впиваются в его шею, что у него пьют кровь как много раз ранее, пока Юи не переключился на кровь людей, он пил кровь того, кто его укусил, кто его породил, а породил его именно Микаэла, и только он один несёт ответственность за то, что делает Юичиро. Ему бы не должно позволять юному вампиру иногда подпитываться своей кровью, но он не может иначе, для него, как и для Юи, это своеобразная привычка, потребность, то, что необходимо, то, что делает его живым. И если для этого нужно чем-то жертвовать, то Микаэла готов. Пусть и не признаёт этого. Юи обвивает его торс руками, прижимается к нему крепко-крепко, напоминая те времена, когда тот был ещё совсем юн, сейчас же они с Юичиро одного возраста в физическом плане, но Микаэла старше Юи на три века. Они близки не только потому, что Юичиро «рождён» от укуса Микаэлы, но и потому, что Микаэла такой же нежеланно-обращённый, как и юный вампир, — это сближает их, это рождает их цель, и они идут к ней вместе, рука об руку, целую вечность. — В этот раз ты победил меня, Юи, — говорит Микаэла, поворачиваясь в крепких объятьях, и, не дожидаясь действий со стороны восемнадцатого прародителя, целует желанные губы, испачканные его кровью. Юи стонет под его страстным поцелуем, под его желанием доминировать, растворяясь в ощущениях рук на своём теле, желая большего и позволяя сделать больше, намного больше. И пятнадцатый прародитель не тянет с этим, углубляя поцелуй, чувствуя собственный вкус крови, он наслаждается своим единственным и любимым учеником. Нет, он ни разу не пожалел, что увидел тогда этого полуживого, полусломанного и жалкого мальчишку. Нет, Юи ни разу не пожалел, что согласился на укус. Нет, они ни разу не пожалели о своей вечной любви.