А наутро выпал снег… ДДТ. Мёртвый город. Рождество
Белые перья облаков на фоне густо-синего неба скрутились в тугую спираль, а бледное по-зимнему солнце жестоко слепило глаза. Всё было сказано, и ушли они — в молчании.***
— …Брендон! Эй, Брендон! — Гарри хлопнул друга по плечу. — Ты там уснул, что ли? — А? — вскинул голову Брендон. — Не спи, говорю. Ты вообще меня слушаешь? — Я вспомнил, — внезапно произнёс Брендон, не обращая внимания на его слова. Гарри шутливо ткнул его кулаком под рёбра: — Вспомнил он… Они стояли на углу рядом с видавшей виды телефонной будкой. Аппарат в ней работал через раз, нередко глотал мелкие монеты и мёртво молчал, но ни ремонтировать, ни убирать его не собирались. Сквозь мутное, в грязных разводах, местами треснувшее стекло было видно, что трубка не висела на рычаге, а медленно покачивалась на пружинящем шнуре. До них доносились короткие гудки: занято. На крыше будки толстым слоем лежал снег. Снег продолжал идти и сейчас. При полном безветрии. Падал крупными, нежными, тонкими и лёгкими, почти невесомыми, как перья из крыльев ангела, хлопьями. И влажный недвижный воздух внезапной оттепели с запахом близкого моря был индигово-синим, как и тучи над головой, закрывавшие первые звёзды. Прозрачно-синие, как лёд, сумерки ещё не сгустились до темноты, и фонари в светлой мгле тлели янтарными точками, огоньками на конце сигареты. Улицы города были пусты. Или казались пустыми. Указаний на присутствие людей на снежном покрове хватало: отпечатки тяжёлых ботинок и изящных сапожек, клочки промасленной бумаги, осколки тёмного стекла, окурки и пепел, наполовину сгоревшие спички, пара гильз, разорванная нитка жемчуга, капли вина — или крови. Пятнистая чёрно-белая кошка без правого уха, поводя носом и позвякивая бубенчиком на ошейнике, неторопливо шла вдоль цепочки следов грубых мужских ботинок. Она до смешного высоко поднимала замёрзшие лапы и едва слышно фыркала, раздражённо помахивая хвостом, когда снежинки оседали на кончике носа. Замерла на миг, напружинившись. И с мяуканьем сорвалась с места — только снег из-под лап полетел. Гарри проводил её взглядом и сказал, не то продолжая, не то возражая самому себе: — Чего уж тут. Пойдём, Брендон. — Ага, — кивнул тот. Эти улицы были им знакомы ещё с тех времён, когда они были шпаной — и были свободными. Не сговариваясь, без единого слова или жеста, они свернули на ту дорогу, которая должна была привести их к старому бару с полуразрушенными вторым и третьим этажами. Когда-то в будущем от него не осталось и камня на камне, но Гарри и Брендон возвращались домой. В единственный дом — в прошлое. До смертей, до первой крови на руках, до предательства. До двух выстрелов, которые подвели черту под историей тридцатилетней дружбы и вражды. То, что было в будущем, как-то сразу отодвинулось, стало блёклым и неважным: и Синдикат, и деньги, и власть, и ложь, и липкое неистребимое ощущение несвободы, и убийство лучшего друга. Было — и чёрт с ним. Не в этом суть. Шаг за шагом по улице как будто сдирали с них нанесённую временем шелуху, открывая истинные обличья, долго прятавшиеся под тщательно создаваемыми личинами. Белый костюм Гарри теперь выглядел простецки и дёшево, хотя по-прежнему сидел почти идеально, да и сам МакДауэлл расправил плечи, выпрямился и шёл, насвистывая и сунув руки в карманы. Улыбался — с хитринкой в ярких синих глазах. Холодная элегантность, внешний лоск и скованность «чистильщика» Хита и присыпанное серым пеплом равнодушие Грейва тоже куда-то исчезли, растворились, оставив взамен наивную искренность, доверчивость, спокойную уверенность и лёгкую неуклюжесть движений. Брендон не спрашивал, куда они идут и зачем, он просто верил, что Гарри и сейчас поступает правильно. Шаг за шагом по улице меняли их внешне и внутренне. Слоями снимали прожитые годы. Всё забыто, всё прощено. Давно уже. Мельком взглянув на друга, растрёпанного, в кожаной безрукавке, Гарри расхохотался, схватил Хита за плечи и взъерошил ему волосы: — Шпана, как есть шпана! И знаешь что, — он выпустил Брендона и закинул руки за голову, потягиваясь. — Знаешь что, Брендон… Пожалуй, я этому только рад. Брендон слабо улыбнулся. Снег продолжал идти, но холодных зим в городе почти не бывало — как-никак море рядом, а из-за неожиданной оттепели тепло было почти по-весеннему, разве что с крыш не капало. Они ускорили шаг. Прошли мимо разбитого и ржавеющего автомобиля — не сегодня-завтра его растащат на металлолом, не мешало бы посмотреть, что можно взять, — поднялись по лестнице и вышли прямиком к старому бару. Жёлтым огнём светил фонарь над входом. Светил ярко и ровно и со слабым скрипом чуть заметно покачивался, несмотря на отсутствие ветра, так что на снегу вокруг прыгали и сталкивались тени. Из-под неплотно прикрытой двери на ступени падала тонкая изломанная полоска света, сквозь жалюзи на окнах пробивались бритвенно-острые лучики. Изнутри доносились голоса. Их там ждали, они знали точно. Гарри решительно толкнул дверь и на секунду зажмурился. Потянуло горьковатой вонью от газовой плиты, запахами еды, нагретым воздухом тесного помещения. — Бах! Бах! — радостно завопили ему навстречу. — Вот вы и попались! — Кенни, ты придурок, — устало вздохнул МакДауэлл, открывая глаза. — Гарри, где вас носило чёртову кучу времени? — проворчал Натан, отбирая у Кенни игрушечный револьвер и отвешивая ему подзатыльник. — И тут… и там… — МакДауэлл неопределённо взмахнул руками. Вытянул из кармана две помятые купюры и царственным жестом бросил их на стойку: — Зато с деньгами теперь. — Ух ты! — Кенни сразу перестал строить обиженную гримасу. — И много? — Не меньше, чем обычно, — с деланной скукой зевнул Гарри. — За идиота меня держишь? — Привет, Гарри. Привет, Брендон, — обернулся колдовавший у плиты Джойс. Заметив, с какими лицами они уставились на его фартук, на котором поверх надписи «Peace» расплылось небольшое кровавое пятно, он с обычной для него виноватой улыбкой пояснил: — Порезался вот, — и продемонстрировал перевязанный палец. — Пустяки, правда. — Ага, пустяки! — беззаботно заявил Кенни, взбираясь на стойку. — Кровищи-то натекло — будь здоров!.. Пока Джойс робко пытался его оттуда спихнуть, с покорным возмущением выговаривая по поводу того, что грязной обуви не место рядом с едой, Натан, поздоровавшись с Брендоном, подробно расспрашивал Гарри, что удалось продать и сколько выручить, а МакДауэлл не менее обстоятельно ему отвечал, отшучиваясь в щекотливых моментах. Брендон смотрел по сторонам. Обстановка в баре не изменилась: та же стойка, те же высокие барные стулья, те же диванчики и низкие столики. Стенные шкафы с целыми стёклами, за которыми на полках ровными рядами выстроилась посуда. Всё по-старому. Лишь вентилятор под потолком по зимнему времени не работал. Всё было так, как будто они вернулись после очередной мелкой кражи и сбыта её результатов, только немного задержались в пути. Сделали крюк. Длинный такой крюк по запутанным извилистым улицам Биллион-сити. И Гарри, и Брендон сразу в этом уверились. Картины будущего побледнели в памяти, медленно, исподволь выцветая в белую пустоту, когда не остаётся изображений — только неясные ощущения, что всё было. Потёртые красные диванчики были по-прежнему мягкими, и места за столом хватило всем. Джойс подтащил поближе расшатанный стул — он сел ужинать последним, к тому же то и дело срывался, бегая к плите за добавкой друзьям. В конце ужина Гарри вытащил из-под стола бутылку тёмного стекла, открыл, понюхал. Скривился: — Бурда. — Брось, Гарри, — грубовато перебил его Натан. — Виски как виски, чего тебе не нравится? Можно подумать, ты пробовал выпивку лучше. Гарри многозначительно улыбнулся, разливая охаянный виски по стаканам: — Возможно, что и пробовал. — Во сне, наверное? — ехидно предположил Кенни. — Точно, во сне. В дурном, — подмигнул ему МакДауэлл, давая понять, что оценил подколку по достоинству, — одно в нём было хорошо — выпивка… А так — кошмар просто. Брендон молчал, слушая то и дело возникавшие перепалки и изредка отпивая из своего стакана. Он был дома, он был со своими друзьями, он был на своём месте, а большего ему и не требовалось. Всё, как раньше. До последней мелочи: Гарри, которому надоело спорить, принялся раскладывать пасьянс, отодвинув в сторону грязные тарелки. Перекладывал карты так и этак и ругался сквозь зубы. — Чепуха какая-то получается, — он перевернул очередную карту, оказавшуюся трефовой семёркой, сгрёб весь пасьянс в неряшливую кучу и откинулся на спинку дивана. Вытащил из кармана дешёвые, под стать положению шпаны, сигареты, щёлкнул зажигалкой. С наслаждением вдохнул дым. После долгой паузы произнёс: — Брендон. Хит поднял голову. — Ты вот говорил, что вспомнил. Я тоже помню, всё помню, понимаешь? А они, — МакДауэлл кивнул на остальных, — нет. Проклятье! — Ребята, вы о чём это? — насторожился Натан, отрываясь от выслушивания очередной городской байки, которую травил Кенни. И даже в застенчивой улыбке Джойса обозначилось беспокойство. — Да ни о чём, — резко поскучнел Гарри. — Так, ерунда. — Он затушил сигарету в пустом стакане и, помедлив, уже нормальным, живым голосом добавил: — Но теперь я знаю, что такое настоящая свобода. И хочешь — верь, хочешь — нет, Брендон, память — не такая уж и большая за неё плата. Хит кивнул, как всегда, молча соглашаясь с ним. — Брендон, ты не изменился, — обречённо махнул рукой Гарри, собрал со стола карты, перетасовал и поинтересовался у остальных, снова включаясь в общее веселье: — Сыграем? И только хитро ухмылялся в ответ на обвинения в мухлеже, которые посыпались на него со всех сторон, и не пытался доказать, что честнее его людей не бывает. Особенно когда под возмущённые вопли друзей выяснилось, что лучший расклад выпал-таки ему. А потом не выдержал и всё-таки расхохотался, глядя на вытянувшиеся лица Кенни, Натана и Джойса и на невозмутимого Брендона. Они были дома. Снаружи тихо падал снег, засыпая следы, и с едва слышным скрипом покачивался над дверью бара жёлтый фонарь.