Если позовёшь (Бойся своих желаний)

По темному базальту пола скользнул блик света, упавшего в открытую дверь, но тут же исчез. Звуков шагов поначалу не было слышно, потом вошедший тяжело вздохнул, и дальше пошел то ли не скрываясь, то ли нарочито ступая так, чтобы было слышно. Дойдя почти до середины помещения, он застыл. — Птенчик. Он и тебя позвал? Зачем ты прячешься? Из темноты послышалось неприязненное фырканье. — Я не прячусь. И я не знал, что он пригласил нас обоих. Тьма надежно скрывала обоих своих сынов, но один из них чувствовал себя в ней безусловным хозяином. Оба не скрывали того, что не рады друг другу. — Он сказал, что меня ждет сюрприз. Не думал, что этот сюрприз — ты. Керз обернулся. Он не столько видел, сколько чувствовал собрата. Чувствовал его напряжение, значительно превосходящее собственное. Подвоха он не ждал, хотя, в принципе, и всей этой ситуации в его планах не было. Он не любил сюрпризы. Пришел он только потому, что его позвал тот, кому он доверял, но его тут не было. — Забавно. Мне он сказал то же самое. В голосе Коракса не было веселья, вопреки сказанной фразе. Лишь сожаление о том, что он явился по точно такому же приглашению. — И где он сам? Не дожидаясь ответа, Керз прошел вперед. Он понимал, что Ворон подумывает о том, чтобы уйти, не желая оставаться в компании Охотника, и был совершенно не против этого. — Не имею представления. Он всегда был пунктуален. Видимо, что-то срочное. Оставайся, если хочешь — я, пожалуй, пойду. Усевшись на край огромной кровати, Керз небрежно сделал жест, словно отпуская слугу, и потянулся к кувшину с вином, но рука замерла на полпути еще до того, как прозвучал голос, всегда заставлявший его удивляться. Он мог быть таким разным в разных ситуациях. То приторно-сладким, то ядовито-горьким, то тихим шепотом, доверительным и теплым, то резким, как удар точильного камня по металлу. Сейчас он был жестким, повелевающим. Сыновей примарха он бы швырнул на колени, заставив вымаливать прощение за неозвученное прегрешение. С самими примархами все было немного иначе. — Никто никуда не пойдет. Вы останетесь. Оба.