Когда тебе пятнадцать и петь - это все, что ты умеешь, тебя не интересует ничего, кроме мечты. Когда на праздничном торте свечей становится шестнадцать - появляется страх и ожидание. Голос ломается, и каким он станет в результате - не знает никто. Но и это отступает на задний план, когда начинают играть гормоны. Все остро, ярко, болезненно и трагично. И парень, в котором ты ещё вчера видел всего лишь соперника, вдруг притягивает взгляд все чаще. У тебя смешное имя Леня, странная фамилия и такое же странное лицо, даже если тебе нравится собственное отражение в зеркале. А вот ОН - другой. Он откликается на имя Костя, негромко смеется, но в его почти черных глазах можно утонуть. Ему почти семнадцать, а ты сам себе кажешься застывшей мухой в янтаре. В шестнадцать это почти повод шагнуть из окна, но отец учил тебя не сдаваться. И каникулы в проекте заканчиваются уже послезавтра. Вы не виделись почти полгода, тысяча километров - все равно что другая вселенная для подростков, чьи часы расписаны по минутам.
Ты почти надеялся на то, что он изменился достаточно сильно для того, чтобы мысли о нем перестали доставать тебя. Пять с половиной месяцев ты не находил себе места, но ещё не очень хорошо понимал, что происходит. Тебе нравилось считать его вызовом для своего таланта, а о чем-то другом думать запрещал инстинкт самосохранения. В первые минуты встречи озарение не снисходит, только почему-то жалко трепыхается сердце и губы зудят. Костя вытянулся за это время, и теперь ненамного, но выше тебя. Его голос стал богаче и глубже, почти детская прическа сменилась длинной дерзкой чёлкой, и почему-то нет той угловатости, свойственной почти всем подросткам. Словно он освоился со своим новым, изменившимся телом, научился им управлять. Впрочем, в его движениях больше нет плавности, но такому ему порывистость идёт гораздо больше. А ещё он научился прятать глаза за ресницами, а улыбку - в уголках губ.
Первый разговор получается коротким, почти сухим, но тебе достаточно и такого, чтобы почувствовать себя вдруг стоящим на краю крыши. Потому что вдруг все, что тебе надо и хочется - это чтобы ОН был рядом. Ты не понимаешь, откуда взялась эта тяга, и почему так страшно стало вдруг, но подсознание выдаёт ответ в первом же сне, после которого ты просыпаешься мокрым, дрожащим и с болезненным стояком. В последнем не было бы ничего особенного для твоего возраста, если бы... Тебе хватает пары жёстких движений, чтобы кончить с коротким стоном - его именем на губах. Стыд обжигает лицо, уши и даже шею, но из памяти не желают уходить картинки из сна, в котором он всего лишь провёл ладонью по твоей щеке и пальцами зарылся в волосы. Осознание слишком четкое для того, чтобы была возможность игнорировать его. Поэтому ужас и паника, в которых ты тонешь, вполне объяснимы. И впервые ты не хочешь, чтобы наступил рассвет.
Когда тебе шестнадцать - скрыть эмоции почти невозможно. Они хлещут из тебя, словно кровь из порезанной вены, обжигают кривыми улыбками, попытками задеть и обратить внимание, тягой к прикосновениям, которую ты даже не осознаешь. Ты похож на мотылька, летящего на свет свечи, тебе страшно, стыдно и хорошо, а по ночам, ложась в кровать, ты считаешь его взгляды и обращённые к тебе слова. Ты чувствуешь себя почти счастливым, но это всего лишь глупое сердце, а телу всегда нужно было больше. Ты стал носить рубашки навыпуск, разлюбил футболки и, однажды поймав его взгляд на своих ключицах, вдруг вспомнил о тонкой золотой цепочке, подаренной мамой. Ты мечтаешь и боишься, слишком часто принимаешь душ и на первых секундах новой встречи всегда прячешь взгляд за ресницами, а радостную улыбку - в уголках губ. Напряжение сковывает тело и сознание, и обычно твой такой пытливый и живой ум не способен к анализу. Иначе ты бы давно заметил, что в эти самые первые минуты Костя тоже старается не смотреть на тебя.
Наверное, все это так бы и закончилось взглядами исподтишка и "случайными" касаниями, если бы не ступенька, которую ты, слишком увлечённый его голосом, не заметил. Разбитый нос - не лучшее украшение, но он поймал тебя. Столкновение тел вышибло дух и отключило сознание. Так близко, так безумно близко и сильно. Горячая кожа обжигает даже через одежду, ни миллиметра воздуха между. Сознание мечется в панике, но никого из вас в реальности уже нет. Хватает одного короткого движения головы, чтобы через секунду слились губы. Это неловко и смешно, вы сталкиваетесь носами и зубами, но кому какое дело, если уже мгновение спустя вы целуетесь торопливо и жадно, не успевая даже понять вкус губ и ощутить их мягкость. Это даже не поцелуй, просто касание губ, но даже его такого слишком много. Бросает то в жар, то в холод и пальцы судорожно стискивают чужие плечи, к черту дыхание, если для этого нужно отстраниться и отпустить. Так отчаянно хорошо и больно. И все равно, что он - парень, и отец свернёт тебе шею, если только узнает. Ведь этот парень – ОН, твой Костя.
Звук шагов пробивается через гул крови в ушах, и вас словно отбрасывает друг от друга. Осознание наваливается мгновенно, щеки обжигает румянцем и смотреть в глаза так стыдно и страшно, и снова больно. Вы расходитесь, как в море корабли, не поднимая взгляда, не касаясь, давая себе обещание: больше никогда!
Больше никогда. Но яд уже в тебе, вас. Можно сколь угодно долго убеждать себя, заставлять верить, но одного взгляда на его опущенные ресницы хватает, чтобы внутри словно расцвел огненный цветок. Его губы, его дыхание и сильное гибкое тело под руками... Ты не можешь не думать, не можешь не мечтать. У вас один проект, вам никуда не деться друг от друга и, наверное, стоит все же поговорить, но одного понимания мало. Ты не знаешь, что можно и нужно сказать ему. Ты готов кричать всему миру о том, как сильно любишь его, своего Костю, но вряд ли мир готов к таким откровениям, а Костя - тем более. Вы похожи на чёрные дыры с тайфунами внутри. В шестнадцать ранит все, сводит с ума, ты ненавидишь и отрицаешь, но все заканчивается, когда ты видишь его, сидящим на площадке пожарной лестницы, сгорбившимся на ледяном ветру. На мгновение мелькает мысль, что даже любимые места одиночества у вас одинаковые, а потом ты делаешь шаг вперёд. Сознание не успевает остановить тебя, а ты уже обнимаешь его, прижимаясь к спине, защищая от холода. Он дёргается, но ты держишь крепко, и Костя обмякает в твоих руках, откидывается на тебя, накрывая ладонями твои пальцы. Ты зажмуриваешься, вжимаясь лицом в его плечо, дыша его запахом, им самим. Так больно, страшно и хорошо. И непонятно, что делать дальше. Горло сводит, немеют губы, но слова не нужны.
Ветер пронизывающий и резкий, время утекает сквозь пальцы и нужно, чтобы кто-то разорвал ваши странные объятия, но все, на что хватает тебя - это переплести ваши пальцы. Костя чуть оборачивается и это словно чертово разрешение. Ты скользишь губами по его скуле так, как мечтал, а он вдруг откидывает голову на твоё плечо и закрывает глаза. Это... больше, чем доверие.
Слишком интимно и слишком рано. И все, что ты можешь себе сейчас позволить - это накрыть губами бьющуюся венку, считывая безумный ритм пульса. Много. Мало. И все ещё непонятно, что делать дальше. Может, поэтому звонок телефона кажется почти спасением. Ты отстраняешься, поднимаешься, морщась от неприятного ощущения в затёкших ногах. Ты растерян и, наверное, снова готов сбежать, но его взгляд останавливает. Костя смотрит на тебя прямо, требовательно, с немым вопросом в самых красивых глазах, которые ты когда-либо видел. Точка невозврата. Воспитание, понимание и сознание требуют отвернуться и уйти. Но кто в шестнадцать слушает рассудок? Ты касаешься его губ быстро, почти мимолетно, не давая себе время на размышления и сомнения. Костя выдыхает, еле заметно улыбается, возвращается к телефону, а ты уходишь, спиной чувствуя его взгляд.
Через двое суток вы ругаетесь вдрызг. Зло, отчаянно, самозабвенно. Дурацкий повод, безобразная ссора, кипит и жжется внутри, заставляя причинять друг другу боль. Спустя еще сутки вы демонстративно не замечаете друг друга, а потом вдруг сталкиваетесь за кулисами. Вокруг снуют люди, а ты молчишь, чувствуя себя идиотом от того, что не в состоянии оторвать взгляд от его искусанных губ. Прохлада кондиционированного воздуха становится вдруг удушающей, тяжело дышать и по его вздымающейся груди ты понимаешь, что ему, твоему Косте, сейчас ничуть не легче.
Ты первым шагаешь в сторону гримерки, сейчас там никого нет, ты это точно знаешь, ибо выходил последним. Не оборачиваешься, но знаешь, что Костя идёт за тобой, и когда дверь за вами захлопывается, тормоза срывает. Вы целуетесь больно, исступленно, на грани пристойности, стискивая плечи и чуть не выдирая пряди волос. Он все ещё выше, и ты чувствуешь себя гребанной девчонкой, но, боже, как же хорошо, сладко и неловко от того, как реагирует тело на такую близость. Стыдливый удушливый жар опаляет щеки, шею и уши, и тот факт, что состояние Кости мало чем отличается от твоего - ничуть не помогает. Ты вспоминаешь все свои сны, то, как думал о нем в душе утром, лаская себя, и краснеешь ещё больше, хотя это кажется невозможным. Отрываешься на миг, чтобы глотнуть воздуха, прикипаешь взглядом к его лицу и пальцами прослеживаешь тонкие черты и кончики не густых, но длинных ресниц. Он красивее тебя, об этом говорят открыто и в интернете, и в команде за твоей спиной, но в кои-то веки тебе все равно. Только бы он смотрел так же жарко, обнимал сильно. Просто был рядом.
***
…От тех первых неловких поцелуев вы ушли неделю назад. Урывками, украдкой изучая друг друга, привыкая не полыхать ушами и не прятать взгляд. Позволяя чуть больше, чем раньше. Влажные, глубокие поцелуи, пока ещё неуверенные касания. Сплести пальцы, провести по спине и языком проследить линию ключицы. Вы оба знаете, что такое оргазм, но собственная рука - совсем не то, даже если «то» - это всего лишь вжаться возбуждённой плотью в его такую же каменную, обтянутую мягкой джинсой, и потереться. Когда это происходит в первый раз, почти случайно, непреднамеренно, из глаз словно сыплются искры. Это так стыдно, но так хорошо, что сама мысль о том, чтобы остановиться даже не возникает. Это неловко, но пальцы словно судорогой сводит, дыхание срывается с губ вместе с глухими стонами. Тела жаркие, в собственной коже тесно, а кончики сосков, пиками вздымающие рубашку, оказываются слишком чувствительными к любому воздействию, даже если это случайное касание.
Вы кончаете слишком быстро, почти одновременно, но ещё долго избегаете смотреть в глаза. И на какое-то время ваши странные отношения замирают. Вам уже не прожить друг без друга, но вы словно вернулись к началу. К тем неловким первым поцелуям и робким касаниям.
Плотину прорывает на твоём дне рождения. Тебе семнадцать, ты наконец догнал Костю в росте и перерос в ширине плеч, но он все равно красивее. День безумный, полный искр, эмоций и настоящего взрослого алкоголя. Ты прижимаешь Костю к стене, но он первый целует тебя. Он пахнет тем самым алкоголем, морским бризом и солнцем, и ты впервые позволяешь себе расстегнуть его рубашку до конца, чтобы провести языком по его ключицам, собирая этот запах. Он потеряно стонет и, черт, это лишает тебя рассудка и тормозов. Вы так близко, так сумасшедше близко, что любая преграда кажется преступлением. Ты раздеваешь его так, словно снимаешь упаковочную бумагу со своего подарка. Вытряхиваешься из одежды сам и только шипишь, впервые прижимаясь к нему обнаженным телом. От сенсорной перегрузки, от ощущения горячей кожи под ладонями и губами ноги вдруг подкашиваются. До кровати всего несколько шагов, но даже на это расстояние вы не готовы отпустить друг друга.
Накрыть его своим телом получается так естественно и просто. Алкоголь расслабляет, стирая барьеры и запреты, вытаскивая наружу все желания. Не стыдно признаваться в жажде и голоде. Потребности в нем, почти одержимости. Ваш поцелуй болезненный, по-взрослому страстный и требовательный. Не спрячешься за одеждой, не скроешь блеск в глазах. Вы оба знаете теорию близости между мужчинами на отлично, но все прочитанное и просмотренное в интернете смывается, стоит только коснуться друг друга. Сплетенные ноги, стиснутые пальцы. Костя впивается ногтями в твои плечи, когда ты ведёшь губами по его шее вниз и накрываешь ртом торчащую пику. Вскрикивает, заливается румянцем, а потом слабо стонет. Он чувствительный, а тебя слишком давно дразнили эти комочки плоти. Ты играешь ими, играешь его удовольствием и голосом, забываясь. И когда сам оказываешься вдруг на спине, только изумленно вскидываешься. Собственное тело вдруг кажется одним большим оголенным нервом, который коротит от каждого касания. Ты чувствуешь на себе его губы и руки, мечешься от жадных ласк и вспыхиваешь, когда Костя вдруг замирает, дойдя до начала дорожки волос в паху. Ты возбуждён до предела, за выступившую каплю вдруг становится стыдно. И понимание, что ты здесь не один такой - не помогает.
Лучшая защита - это нападение. Ты рвёшься вперёд, опрокидывая его на спину, оказываясь меж раздвинутых бёдер, и впиваешься зубами в собственную руку от брызнувших из глаз искр. Тебя хватает на пару вдохов-выдохов, а потом ты начинаешь двигаться, втираясь в него, вжимая собой в матрас. Плоть скользит по другой, такой же напряженной, и это как откровение. Жар сводит с ума, от тока крови темнеет в глазах, а когда Костя обнимает тебя вдруг ногами, давая чуть больше доступа - воздух звенит от стонов в унисон. Воздуха не хватает, выступившие капельки на его шее солоноватые, но ты ни за что не променяешь вкус его удовольствия ни на что другое. Он что-то заполошно шепчет, ты губами собираешь его дыхание и о-черт-как-же-это-хорошо. Безумно, запредельно хорошо. Он в твоих руках, под тобой, такой гибкий, сильный и покорный, твоя, блядь, сбывшаяся мечта и плевать, что ты почти не материшься - сейчас можно, все можно. Он - твоё удовольствие, только твоё, никому-не-отдам-никогда-мой. Вы кончаете долго, мучительно, болезненно-сладко. И только ради этого стоило бы жить...
Липко, неприятно, стыдно - все это после. Но то ли алкоголь ещё гуляет в крови, то ли вы просто так пьяны друг другом... Касаться чужой плоти неловко только поначалу, но когда видишь, как запрокидывается голова от слишком удачного движения и приоткрываются губы - забываешь обо всем, кроме желания увидеть это ещё раз. Ты смелеешь ещё и ещё и, в конце концов, обнимаешь губами его налитую плоть. Костя кричит так потерянно и жалко, что ты готов кончить прямо сейчас. Но ты доводишь свое дело до конца, до собственного имени, сорвавшегося с истерзанных губ, а когда сам оказываешься на его месте - понимаешь вдруг, что готов умереть прямо здесь и сейчас, чувствуя влажный жар его рта и давление губ. Вы оба не знаете, как правильно, вам негде и не с кем было учиться, но тебе кажется, что ты видишь другую вселенную, когда ощущений становится слишком много.
Вы долго и чуть лениво целуетесь потом, откровенно наслаждаясь близостью и тем, что дома вы одни, а взрослые отправились гулять дальше. Можно не прятаться и не торопиться, и ты знаешь, что это лучший день рождения в твоей жизни.
…До настоящего, взрослого секса вы добираетесь через пять месяцев и еще через полгода - решаетесь повторить его. Первый раз был слишком болезненным, неловким и неумелым, чтобы один рискнул предложить, а второй - повторить. Но между вами не висит чувство вины, а с болезненными воспоминаниями можно справиться. И в этот второй раз все получается так, как надо, и шалые после оргазма глаза - тому подтверждение.
***
Вы по-прежнему мало говорите на тему отношений, не клянётесь друг другу и не даёте обещаний. Разъезжаетесь, встречаетесь, исступленно любите друг друга на продавленных кроватях в дешевых отелях, ссоритесь и снова встречаетесь. Где-то в промежутке справляете двадцатипятилетие, до темноты в глазах ненавидите настоящих и мнимых соперников, и, в конце концов, однажды встречаетесь, чтобы больше никогда не расставаться. Ты никогда не говорил ему, что любишь, а он никогда не требовал признаний, но для него твои руки - до сих пор единственная его крепость, а для тебя его глаза - самые красивые. Единственные, в которых ты готов утонуть.
