***
Пробуждение было плавным. Драко как будто бы медленно выплывал из тёплой воды, привлечённый неясным покачиванием. По мере прояснения сознания оказалось, что это Поттер мягко скользил пальцами по его щеке. – Ты заспался, – улыбаясь, сказал он, и Малфой мог поклясться, что никогда прежде не слышал, чтобы его голос был таким глубоким и тёплым. – Что ты делаешь в моей постели? – хрипло спросил Драко, потому что сны и реальность совершенно перепутались, и он никак не мог найти себя в этом круговороте. – Хватит, Драко. Это было смешно в школе, забавно в университете, но сейчас стало уже совершенно неуместным, – Поттер разом посерьёзнел. – Перестань делать вид, что между нами ничего не происходит. – Я разве когда-нибудь делал такой вид? – удивлённо переспросил Малфой, садясь только чтобы хоть немного уменьшить соприкосновение с обнажённым телом Гарри, на которое он так остро реагировал. – У тебя стоит, – не изменившись в лице, отозвался Поттер. – Знаешь, а я ведь думал, что Блейз смеётся надо мной, когда просит всё-таки посмотреть в твою сторону, потому что, как он выразился, «слышать твоё, Поттер, имя всю ночь напролёт мне уже надоело». Драко отвёл взгляд, гадая, успел ли Гарри заметить его смущение. Но Поттер продолжал, точно и не обратил внимания: – А когда мы учились в университете, я получил письмо от твоей матери, – Малфой поперхнулся. – Я тоже не поверил, что это она, – кивнул Гарри, – однако сейчас понимаю, писала именно Нарцисса. Она так же спрашивала, какие дела нас с тобой связывают, что ты так часто произносишь моё имя во сне. – Поттер... – Драко не знал, что сказать, и даже обрадовался, когда Гарри снова заговорил, не став дожидаться объяснений. – Но, конечно, я бы не пришёл сейчас только из-за событий более чем пятилетней давности. Нет, сегодня меня разбудил домовик. Он сказал, что ты странно стонешь, и тебе, видимо, плохо от огневиски. Будить Помфри он не хотел, чтобы сохранить твою безупречную репутацию. Но и оставить совсем без помощи не мог, – Гарри внезапно притянул Драко ближе и теперь говорил ему на ухо. – А когда я пришёл проверить, что с тобой такое... Ну, ты сам помнишь, что произошло. Драко был ужасно смущён и у него совершенно не было слов. Поэтому он просто провёл ладонями по обнимающим рукам Поттера, а затем немного развернулся и снова поцеловал его. Гарри, кажется, не имел ничего против. Он повалил Малфоя на кровать, натягивая на них одеяло, чтобы, по всей видимости, укрыться от просачивающегося из приоткрытого окна зимнего воздуха. И тогда Драко подумал, что он никогда не разлюбит осень, но, возможно, отныне ему стоит с такой же преданностью полюбить и зиму.Часть 1
23 февраля 2016 г. в 15:45
Так вышло, что Драко Малфой любил осень всей душой. Сначала ему просто нравились опадающие листья и пронзительные ветра, которые приходили в сентябре. Его очаровывали бегущие по небу тучи, тяжёлые дождевые капли, разбивающиеся об окна мэнора. Будто заворожённый, Драко смотрел, как осень бьётся о стекло, жадно вдыхал воздух, влетающий в комнату из приоткрытого окна, а затем бежал на улицу. Там он раскидывал руки, запрокидывал голову и прикрывал глаза, целиком отдаваясь стихии и холодным осенним рукам. И только когда мантия намокала, домовикам удавалось уговорить его вернуться в дом.
Когда Драко исполнилось одиннадцать, осенью он отправился в своё первое путешествие на Хогвартс-экспрессе. А ещё, именно в тот солнечный сентябрь он встретил мальчика, который навсегда вошёл в его жизнь. Не сказать, чтобы Гарри Поттер сразу же очаровал его. Нет. Сначала Малфоя просто заинтересовал нескладный мальчишка с яркими, почти изумрудными глазами. Получив отказ на предложение дружбы, Драко обиделся, как никогда в жизни, и решил больше никогда с Поттером не разговаривать. Но куда там.
Следующая осень, когда Драко возвращался в Хогвартс уже второкурсником, тоже была окрашена радостью: Малфой снова был в окружении друзей, ему нравилось учиться. А ещё у них наконец-то начался квиддич, и Драко почти всё свободное время проводил на поле, отдаваясь ветру и солнцу, летая вместе с опадающими листьями в восходящих потоках ветра.
Осень третьего курса была наполнена тревогой. В газетах писали, что из Азкабана сбежал один из бывших Пожирателей Смерти. Это волновало Драко ещё и потому, что Сириус Блэк приходился ему каким-то дальним родственником. Малфою не нравилось размышлять о войне и Тёмном Лорде, он не хотел думать о приближающейся опасности. И снова осень приласкала юного Малфоя, подарив ему новую радость: прогулки в Хогсмид. Драко нравилась эта деревенька, но больше всего ему нравилось идти по осеннему лесу и собирать опавшие листья. Иногда он даже накладывал на них небольшие заклинания, которые заставляли листки кружиться, раз за разом складываясь в причудливые фигуры.
Всё изменилось осенью четвёртого курса, которая тоже преподнесла Драко сюрприз, однако совсем иного рода. Именно в тот сентябрь Малфой начал видеть сны, в которых фигурировал Поттер. Сначала сюжет не развивался. Поттер просто стоял в дверях и смотрел Драко в глаза. Но постепенно, по мере того, как сентябрь сменялся октябрём, сон тоже начал меняться. Теперь Поттер подходил к Малфою, а затем медленно – настолько медленно, что Драко хотелось заавадиться – целовал его. Каждое пробуждение стало болезненным. Каждый взгляд в сторону гриффиндорского стола вспыхивал на щеках слизеринского принца румянцем. Но Малфой всё ещё надеялся, что осень сменится зимой, и вместе с ней уйдут и сны. Как оказалось, надежда эта была напрасной.
К началу пятого курса, Драко уже практически привык целовать Гарри во сне. Но осени этого как будто бы показалось мало, и на Малфоя свалилось новое потрясение: когда он впервые увидел лохматого Поттера в купе Хогвартс-экспресса, то понял: сны были не просто наваждением, продуктом его фантазии. Он действительно хотел поцеловать Поттера, притом делать это так же неторопливо, чувствуя руки Гарри на своём теле. Понимание этого навалилось на Малфоя ужасом и отчаянием. Романтические сны теперь казались чистым издевательством, а каждый раз, когда Драко видел, как Поттер обнимает Уизлетту, у него болезненно кололо в груди. Но что можно было сделать? Малфой не тешил себя напрасными надеждами. Между ним и Гарри Поттером никогда и ничего быть не могло.
На шестом курсе лучше не стало. Стало даже хуже, ведь теперь Драко мучила не только боль от неразделённой любви, но и постоянная тревога за родителей. Война подбиралась всё ближе и, если уж говорить начистоту, то главным подарком осени в этот раз стала возможность хоть ненадолго почувствовать себя в безопасности в стенах школы. Драко потерянно бродил по территории Хогвартс и прислушивался к шороху листьев. Ему уже не хотелось шутить и играть заклинаниями. Он согласился бы вовсе потерять магическую силу, если бы только это помогло остановить приближающуюся развязку событий. Если бы это помогло спасти отца и мать, а так же геройствующего гриффиндорца, который как будто совершенно сошёл с ума и теперь официально участвовал в операциях Аврората.
Осень седьмого курса... Вообще, Драко полагал, что не доживёт до неё. Разразившаяся война бросила его в самое пекло, а когда всё так же внезапно закончилось, Малфой понял, что ничего уже не будет, как прежде. Как один из участников Ордена Феникса, он также был удостоен звания героя. Но после огромной череды похорон, на которой ему пришлось побывать, лоск торжества стёрся из памяти. Единственное, о чём Малфой мог думать: он нигде не видел Поттера. Ни на награждении, ни после. Что с ним? Он в порядке? Осень седьмого курса подарила Драко столь желанную встречу. Гарри был здоров, правда, немного осунулся и растерял всю детскую угловатость. Теперь перед Малфоем стоял взрослый мужчина, и он протягивал ему руку.
– Спасибо, Драко, – сказал Поттер, а затем ушёл, кивнув на прощание.
Но Малфою большего было и не нужно.
Следующие годы слились для Драко в цельный ком и единственное, что он помнил также чётко: он любит осень всей душой. В особенности потому, что именно осенью они с Поттером неизменно встречались в университетских аудиториях: оказалось, они оба пошли учиться на факультет Зелий и Прогрессивной Колдомедицины, и теперь зачастую сидели за одной партой. Сны же, которые посещали Драко с начала четвёртого курса, продолжались. Правда, они выросли вместе с самим Малфоем и теперь были настолько откровенны, что Драко не рискнул жить в общежитии и каждое утро аппарировал к крыльцу университета из мэнора.
Прошло ещё несколько лет, университет был окончен, они оба получили красные дипломы и уж теперь-то разбежались навсегда. По крайней мере, Драко так думал, пока осенью не приехал в Хогвартс, куда его пригласили на должность преподавателя Зельеварения. Каково же было удивление Малфоя, когда за столом преподавателей он увидел Поттера, сидящего по правую руку от директора Хогвартс, Северуса Снейпа. Оказалось, крёстный предложил Гарри взять на себя преподавание Защиты от Тёмных Сил, а Поттер согласился при условии научной работы с Северусом над каким-то проектом. Малфой тогда лишь кивнул, а сам подумал, что осень по-прежнему любит его.
Время бежало быстро, и Драко не успел обернуться, как ему уже было тридцать. Он по-прежнему был безответно влюблён в Гарри Поттера и совершенно взаимно влюблён в осень. Каждый раз, когда начинался учебный год, Малфой чувствовал невероятную приподнятость и мысленно благодарил всех осенних богов за то, что они продолжают благоволить ему. Например, даже после окончания их с Северусом научной работы, Поттер не уволился, а пару лет назад и вовсе переехал в комнаты, которые располагались практически рядом с покоями Драко. Малфой не знал, почему это происходит.
Но внезапно случилось то, чего Драко никак не ожидал.
На календаре было первое декабря. Накануне Малфой сидел допоздна, провожая своего друга и желая, чтобы время поскорее замкнуло круг, и снова настал сентябрь. Кажется, Драко позволил себе напиться огневиски, после чего уснул. Но – зимним! – утром его разбудила не прохлада, и даже не стук в дверь. Драко проснулся от прикосновения к лицу тёплых пальцев.
Малфой с трудом открыл глаза и приподнял голову. Впрочем, он почти сразу же понял, что никакого пробуждения не было: на его кровати сидел Гарри Поттер. Он улыбался уголками губ и смотрел Драко в глаза, будто ожидая вопроса. Но за пятнадцать лет Малфой уже привык, что никакие вопросы не требуются.
Драко приподнялся на локте, чтобы привычно притянуть Гарри к себе и мягко поцеловать. То ли из-за выпитого накануне огневиски, то ли по прихоти зимы, сон был невероятно реальным. По крайней мере, когда губы Поттера коснулись его губ, Драко не смог сдержать стона: ощущения казались такими правдивыми, такими настоящими... Он медленно и тягуче целовал Поттера так, как мечтал всю жизнь, однако совсем скоро возбуждение оказалось нестерпимым. Драко опрокинул Гарри на кровать, вжался в него всем телом... и тут же настороженно приподнялся, подозрительно вглядываясь в глубину поттеровских глаз.
Происходящее отличалось от обычных снов. Во-первых, никогда прежде он не чувствовал дыхания Гарри, во-вторых, он уже привык, что одежда как-то сама собой испарялась, однако сейчас вполне реально столкнулся с тем, что Поттера нужно было раздеть. Наконец, в-третьих, – и самое главное – никогда прежде Гарри не смотрел на него с таким явным удивлением и азартом.
– Поттер? – хриплым со сна голосом спросил Драко. Он надеялся понять, было ли происходящее очередным видением или же невероятной реальностью. Однако Гарри был не настроен помогать ему в этом прямо сейчас.
Теперь уже он потянулся за поцелуем и, впившись в губы Драко, принялся быстро расстёгивать рубашку. И Малфой не смог отказать. Его захлестнуло невероятной волной желания. Во сне ли или на самом деле, но внезапно он получал то, о чём мечтал, начиная с четвёртого курса школы. И всё, о чём он сейчас мог думать – как прикоснуться к горячей коже губами, как неторопливо развести ноги, а потом вжаться всем телом, наконец-то сливаясь с человеком, которого он любил так долго.
Невысказанные в своё время чувства, страх потери, запрятанная как можно дальше забота – всё это внезапно поднялось наверх, заполнило Малфоя до краёв. И он ласкал Поттера, стараясь дать ему всё, что так хотел в прошедшие годы, любил его так сильно, как только мог.
Когда они оба уже кончили, Драко, жарко прижавшись к Гарри и ловя губами его сбивчивое дыхание, продолжал ласкать его. А затем, неожиданно даже для самого себя, уснул, стоило ему почувствовать тёплые объятия Поттера.