***
Утро начиналось так же, как все другие — с напряжения. С ощущения, что его раскрыли, что вот-вот схватят, защелкивая наручники на запястьях. Что ОН узнает. Но через минуту, когда мозг проясняется, а сердце начинает спокойно биться, он понимает, что всё ещё хорошо. Что он скрыт от ЕГО осуждающего взора. Что ОН ещё пока не узнал, кто стоит за ограблениями. А ведь как всё начиналось. Его посадили по ошибке. За преступление, которого он не совершал. И он лишился всего. Семьи: любимой и ласковой жены, озорной дочурки с всегда содранными коленками, его бедного сына, болеющего рахитом и ЕГО. Хотя ОН-то и был виновен в его потере. Это ОН посадил его. Посадил не разбираясь, не расследуя, не спросив, чего без сомнения удостоились бы другие схваченные на месте преступления. А в тюрьме свои законы. Там ты или хищник или добыча. А ему не хотелось быть добычей, он хотел лишь вернуться к семье, пусть даже и ОН предал его. Там, в тюрьме, где ему приходилось выживать по законам преступников, он многое переосмыслил. Он хотел начать заново, уехать с семьёй туда, где его не знают. Он перестал себя жалеть. Это было делать некогда, когда каждую ночь ожидаешь заточки в живот. И он почти смирился с тем, что работу теперь трудно будет найти, поэтому, когда его выпускали досрочно, в его глазах дрожали слёзы радости. Однако дома его ждала пустая квартира. Без детей, без жены, без НЕГО. По своим новым каналам он пробил, где проживают теперь его родные и пришёл к ним. Пешком. Сорок километров. Без еды и денег на ночлег. А жена даже отказалась показать ему его детей, сказав, что подала на развод. Что она не собирается связывать свою жизнь с уголовником. Это окончательно очерствило его сердце. И теперь он тут. И он ограбил уже больше пяти организаций в одиночку, копя деньги на лечение сына, которому осталось не больше месяца без дорогостоящей операции. Ещё один набег и сумма будет собрана. Операцию проведут и можно будет сдаваться. За такое дают пожизненное. Но ему уже всё равно.***
— Командир, вижу цель. Бежит по пятой улице в сторону четвёртой. У него пистолет и сумка с деньгами. — Посылай отряд. Я его вижу. Достанем ублюдка, — прокричал в рацию Максим, зорко следя за тощей фигурой в старой одежде, бегущей на юго-восток. Теперь этот преступник не сбежит. Нет, он догонит его и посадит за решётку. На его счету четыре убийства, кража шести компаний и подрыв трёх из них. А также десять человек нуждаются в госпитализации, а четыре ранены менее сильно. Нет, этой твари не сбежать. За такое приговаривают к смертной казни. «Чёрт», — врезал по тормозам Максим, потеряв вора из вида, о чём незамедлительно и сообщил главному. И тут у него зазвонил телефон. Парень недовольно скривился и ответил, выходя из машины. — Да, я слушаю. — Максим… — Женя? — в груди Максима что-то тревожно сжалось. Голос у брата был уставшим и каким-то обречённым. Евгений не звонил с того момента, как вышел из тюрьмы за кражу. Максим сам посадил его за решётку. Тогда он ещё и года не проработал в милиции и был слишком порывист из-за первого своего дела. Не удосужившись даже расследовать дело, Максим посадил своего старшего брата, замеченного на месте преступления, недоумлённо рассматривающего пачку банкнот в руке. И в груди тогда ещё молодого капитана вспыхнуло разочарование и негодование за собственного брата. Но это было в прошлом. Сейчас от голоса дорогого ему человека становилось тяжело на душе, за осознание собственной вины. — Да. Максим, я хочу, чтобы ты пришёл на Майскую улицу дом номер пять, в седьмую квартиру… — Женя… -…там, — настойчиво продолжал старший брат, а в голосе его было отчаяние, — лежат деньги на столе. Нужно добавить лишь ещё семь тысяч долларов и Лёньке хватит на операцию. Надеюсь ты не откажешь мне в этом. Я не успел совсем чуть-чуть. Макс, ну зачем ты так спешил?.. — Жень, о чём ты говоришь? — Максим медленно шёл вдоль стены одного из домов, осматриваясь. — Макс, уже не важно, — послышался смешок. А Максим услышал тихий надрывный голос за углом, рядом со сплошным забором и, напрягшись, пошёл дальше. А брат тем временем продолжал: — Скоро всё закончиться. — Да о чём ты? — тихо зашипел Максим и замер. На земле, спиной к забору, сидел его брат и улыбался, словно не замечая катящихся по щекам слёз. Посмотрев на Максима он горько усмехнулся и взлохматил свои блондинистые волосы. Отбросил ненужный теперь телефон. А Максим замер от болезненного понимания. — Зачем? — Один на двоих, — хмыкнул старший. — Мы по разному смотрим на мир. Ты не поймёшь, — покачал головой Женя, поднявшись с земли. — Тебя же приговорят к смертной казни, — Максима душили слёзы. — Мне теперь это не важно. Обещай только, что мои дети будут жить. — Я… — Обещай! — в глазах сломленного брата было столько горечи, безысходности и боли, что младший брат не посмел перечить. — Хорошо. Через пять минут явился наряд милиции, и они скрутили мужчину, которому уже ничего было не нужно, кроме жизни его детей. Он был прав, они с Максимом слишком по разному смотрели на мир. И пусть они видели друг друга, но они так и не встретились.