Еще один прыжок...ну почти

В одну из тихих ночей в Приюте, Ньюту почему-то не спалось. Он все думал об этом странном новеньком парне, Томми, который появился из ниоткуда и перевернул все вокруг. Тот труд, который они, приютели, выполняли на протяжении долгого времени, все те усилия, которые они вложили в то, чтобы выжить и даже в какой-то степени упростить свою жизнь, теперь казались глупыми. Все вокруг понемногу становилось странно бесполезным. Снова. Ньют во второй раз за его долгое пребывание здесь думал о таких странных вещах, как смерть. Разве это странно, хотеть закончить все это? Все эти никому не нужные действия. Сейчас, лежа на прохладной траве он боялся наступления утра. Утро принесло бы кучу обязанностей, работы, а главное — ему бы пришлось ходить и с помощью нечеловеческих усилий скрывать свое безразличие. А еще боль в ноге. Находясь в обездвиженном состоянии, он почти забыл о ней. Но Ньют не имел права забывать о том ужасном дне, после которого он стал хромать. Тяжело вздохнув, он приоткрыл тяжелые веки и запустил худощавую руку в светлые, запутанные волосы. Небо сейчас выглядело прекрасно. Сотни, хотя нет, тысячи крохотных мерцающих огоньков открылись его взору. Ньют ощутил странные легкие уколы в руке, и вытянув ее, покрутил перед глазами. Он осторожно сжал руку в кулак и почувствовал сноп неприятных, покрывающих каждый кусочек кожи, мурашек. Он закрыл глаза и, глубоко вздохнув, провел прохладными пальцами по ноге. Боль ужасно усилилась последнее время, но парень не хотел брать обезболивающее у медиков, ведь его и так было мало. Не стоит тратить лекарства на потерявшего смысл жизни приютеля, не способного даже толком ходить. Ведь он и жил то только потому, что без него, остальные, скорее всего, перессорились и поубивали бы друг друга. Да и этот новенький. Он почему-то запал в душу Ньюта. Они мыслили похоже, но у Томми было больше уверенности и рискованности. Не то что глупый Ньют, способный только на то, чтобы жалеть себя и заполнять свою голову бесполезными суицидальными мыслями, типа: «Им будет лучше без меня», или «Я все равно не приношу никакой пользы». Но это ведь на самом деле походило на правду. Сколько раз он видел неловкие взгляды, окружающие его со всех сторон, сколько раз он приносил извинения, если кому-то приходилось идти медленнее рядом с ним. Сколько гребанных раз он слышал смешки Галли и остальных парней из его шайки. И он терпел это, ведь не было другого выбора. Хотя, временами, когда нога болела слишком сильно, а люди вокруг казались слишком невыносимыми, из глаз Ньюта вытекали слезы. Это случалось редко, и его за этим занятием не заставал никто. Ньют не пережил бы, если бы кто-то попытался его пожалеть или успокоить. Часто, после слез, Ньют засыпал, и в эти часы ему являлись воспоминания из прошлой жизни. Нет, конечно они являлись ему и в другие, обычные ночи, но после рыданий они были особенно яркими и живыми. Ньют думал, что это как-то связано с эмоциями, но он не был уверен. Да это и не было главным. Ньют почувствовал, как по его щеке потекла слеза. Эта солоноватая жидкость вытекала, унося с собой все страдания, пережитые недавно. Плечи парня содрогнулись, когда он сел на траве, притянув колени поближе. Он плакал несколько минут, а, может, часов, пока на его плечо не легла тяжелая рука, и он не услышал неуверенный вздох. — Все в порядке? — Томми, ты чего не спишь? — всхлипнул Ньют, в попытке приглушить рыдания. — Я…я не мог уснуть, — прошептал удивленный паренек, пересаживаясь на траве. Его руки пытались открыть заплаканное лицо Ньюта. И Ньют не смог долго противиться. Он открыл глаза, и разглядел перед собой взволнованного приютеля. — Ты ничего обо мне не знаешь. Ты не поймешь, — вздохнул блондин, поднимаясь с травы и вскрикивая от боли, — Не нужно, — зашипел он, почувствовав легкое прикосновение руки. — Но тебе же больно. — Не нужно жалеть меня, — Ньют медленно пошел в лес, направляясь туда же, куда он шел в тот самый день. Оглянувшись, он увидел, что наивный Томми идет прямо за ним. Ньют хотел ускориться, но ему казалось, что, если он чуть сильнее дернет ногой — все мышцы, еще не успевшие достаточно срастись после прошлого раза, надорвались бы, затягивая его в тот ужасный мир боли, в котором он не раз уже побывал. Поэтому он просто шел вперед, иногда едва заметно поворачивая голову, чтобы взглянуть, идет ли сзади новоиспеченный «хвостик». И «хвостик» шел. Шел, не издавая не звука, казалось, понимая и принимая всю скопленную внутри худощавого мальчишки, боль. В один короткий миг Ньюту даже показалось, что он готов отказаться от своего плана, лишь бы кто-то так же тихо и спокойно как шел за ним Томми, обнял его, и, без капли слащаво-противной жалости выслушал его. Но он мигом прогнал эту мысль, ссылаясь на то, что «не хватало мне еще на парней западать» или «почему в Приюте нет ни одной девчонки». И он шел дальше. Шел, пытаясь пропускать меж ушей тихие, размеренные и спокойные шаги «хвостика» позади. Старался не вслушиваться в ритм его дыхания. Но суть в том, что он «старался». А ведь это не означало, что у него получалось. Совсем теряя всю свою гордость и обдуманность, он начал все чаще оглядываться, и замедлять свой шаг, пытаясь продлить это маленькое путешествие, даже, можно сказать, прогулку по лесу. Но впереди уже очерчивался силуэт одной из стен лабиринта. Она была увешена так знакомыми ему зарослями плюща. Их стволы, неровные, загнутые в разные стороны были довольно крепкими, чтобы забраться наверх. Одно пугало — в прошлый раз Ньюту, со здоровой ногой, еле удалось подняться наверх, а теперь, таким беспомощным калекой, ему и подавно это не светило. Но обернувшись и оглядев стоявшего позади Томми, Ньют уверенно подошел к плющу и начал срубать тонкие ветки ножом. — Что…что ты собираешься делать? — наконец «хвостик» подал голос. — А ты сам-то как думаешь? — фыркнул Ньют, цепляясь одной рукой за толстую ветку плюща. — Но зачем? Ньют недоверчиво оглянулся на Томми. Тот, кажется, беспокойно осматривал его, медленно, ощупывая взглядом с пяток, до макушки. Он остановил взгляд на чудовищно грустных, наполненных мучениями, глазах блондина. Он будто заглянул в душу Ньюта, пытаясь найти там то самое, что подвигло его на такой глупый по мнению «хвостика», поступок. Но Ньют лишь фыркнул, и, напрягая каждую мышцу своего тела и перебарывая невыносимое желание закричать от невыносимой боли, полез наверх. Секунды казались ему минутами, а минуты превращались в часы. Удивляясь собственному терпению и выдержке, Ньют довольно скоро лежал на самом верху широкой и крепкой перегородки лабиринта. Он игнорировал лежащего рядом Томми настолько, насколько это вообще было возможно. А тот, казалось, только и желал, чтобы на него обратили хоть чуточку внимания. Он тяжело и прерывисто дышал, иногда сухо кашляя и ругаясь. «И когда он успел выучить все эти наивные приютельские ругательства». Томми нервно хохотнул, взъерошивая свои темные, непослушные волосы. — Что? — сказал Ньют, кажется, ворча, словно старушка. — И это и вправду стоит того? — Что стоит? — блондин недоверчиво прищурил глаза. — Прыжок. Теперь Ньют понимал, что скорее всего он попал. И дело было совсем не в наивном вопросе Томми, не в том, как он смотрел на него своими шоколадными глазами, и, конечно, не в том, что Ньют совершенно забыл о ноге, которая, еще пару секунд назад, казалось, готова была заставить его потерять сознание. Нет, дело определенно было не в этом. И то, что Ньюту все больше и больше хотелось говорить о себе с этим парнем тоже не было причиной. Он мог спрыгнуть в любую минуту. Просто, ему пока не хотелось. — Прыжок…хмм… — начал было Ньют, но Томас его перебил. — Я слышал, ты тут не впервые. — Да, в прошлый раз…все сложилось не так как я планировал, — тонкие пальцы нащупали поврежденную конечность, и Ньют ослабленно вздохнул, — прыжок, хотя он длился всего несколько секунд, казалось, был единственным моментом, когда я что-то чувствовал. Из приятных чувств, конечно. — И что же это было? — Спокойствие, или возможно, нечто похожее на избавление от страданий. От страха и непонимания. Томми кивнул, будто бы понимая, о чем ему рассказывают. И Ньют поверил ему. И сразу же понял, что сделал роковую ошибку. Он протянул Томми крохотную ниточку, символизирующую доверие, а затем еще десяток. Понимание, уверенность, спокойствие… Эти ниточки сплелись в веревку, которую нужно было разорвать. Чтобы смерть не забрала обоих. Возможно, Томми и не умер бы настоящей, материальной смертью, но он сломился бы эмоционально. Было видно, насколько чиста и приятна его душа. И как бы сильно Ньюту не хотелось заглянуть поглубже, нащупать, хотя бы кончиками его худощавых пальцев, грани сокровенных тайн и желаний, таящихся в этом парне, ему было пора. Он поднялся, и, пытаясь удержать равновесие, заметил озабоченность в глазах Томми. Еще одна ниточка протянута. — Ты говоришь, что ничего не чувствовал до прыжка, но как же то время, которого ты не помнишь? Может, любовь, счастье или что-то подобное там были, — спокойно сказал Томми, с совершенно невинным взглядом поднимаясь и подходя к Ньюту настолько близко, насколько это возможно. — Любовь родителей не привела бы меня в такое место, а какое уж тогда счастье без любви? — вздохнул Ньют, поворачиваясь спиной к такому, казалось, близкому уже человеку. — Я говорю о другой любви, — шепот на ухо, дыхание на шее, руки обвиты вокруг талии. Дело становится опасным. — Что ты делаешь? — дрожа каждой клеточкой тела прошептал в ответ блондин. — Упадешь ты, упаду и я. Не такая уж и сложная головоломка. Останешься — узнаешь, о какой-такой любви я толкую. — Но зачем? — в голос Ньюта прокралась хрипотца, и это не осталось незамеченным. — Узнаешь, если сделаешь шаг назад. Ньют вспомнил о всех словах и взглядах, рождавших в нем слезы, и будто наперекор этому почувствовал прикосновение шероховатых губ к своей коже. Вспомнил слезы, пролитые у камня на берегу реки, и почувствовал легкий укус на шее. За ним последовал другой, и ноги Ньюта предательски зашатались. — Н-н-нет, — он сжал кулак, но теплая рука разжала его, он попытался отстраниться, но лишь повернулся спиной к обрыву. Все было кончено. Шоколадные глаза, шероховатые губы и теплые руки утаскивали его куда-то, где он раньше никогда не был. Этот мир отличался от мира боли. И чувства были гораздо приятнее, чем тот глупый прыжок.