Накажете, принцесса?

      Настроение было прескверное. Любимая уютная квартирка встретила меня руинами и едким запахом гари. Полный разгром. Хаос! Первой мыслью было: «Хозяйка меня убьёт!». Но уже через минуту я думала о том, что убивать будут не меня, а я – виновников всего этого кошмара. С чувством, с толком, с расстановкой.       От вида некогда прелестной кухоньки задёргался глаз. Правый. Обои в подпалинах, осколки люстры на обломках стола. Трещины на стёклах в распахнутых окнах. И как вишенка на торте – девственно чистый холодильник с дверцей, держащейся на честном слове. Всё сожрали! Изнутри холодильник блестел так, будто его ещё и вылизали напоследок. Сходу я и припомнить не смогла, что там настолько вкусное могло храниться, и как-то даже завидно стало. Ну да не суть важно. Холодильник был пуст и тоскливо подмигивал мне чудом уцелевшей лампочкой от подсветки.       Мысленно я пожелала Нацу для его же блага распасться на молекулы или прикинуться мёртвым, потому что участь его ждала незавидная.       Параллельно с оценкой ущерба я выдумывала, как буду объясняться с хозяйкой и умолять её не вышвыривать меня на улицу. Ну и ещё пару раз прикинула, как именно буду изничтожать одного обнаглевшего огненного обалдуя. Уж очень успокаивающим оказалось это занятие. А крепкие нервы в нынешнем положении были вещью приоритетной. Большей частью для Нацу, чтоб ему икалось.       Шкаф с одеждой стал аккуратной горкой угольков; расколотая сантехника в ванной, обожжённый пол, перебитые склянки с благовониями. Счёт к Нацу возрастал с каждой минутой. Не думаю, что он вообще сумеет расплатиться, даже если будет горбатиться год без передышки. И естественно, что делать ремонт тоже придётся ему. Не мне же, в самом-то деле? Пожалуй, будь я немного более уравновешенной, как Эльза, мне бы стало даже интересно, какого Зерефа здесь произошло. Но терпением я не отличалась никогда, поэтому в ходе экскурсии по руинам своих хором доводила воплями соседей. Кто-то даже в стену постучал несколько раз. А всё Нацу!.. Ему постучите. Нервные какие все.       Все планы на день пошли прахом. Плакал мой маникюр. И шопинг. И новая книжка из коллекции Леви. В общем, на уборку одной только ванной у меня ушло часа три, и это без учёта похода в магазин за заказом новой сантехники взамен уничтоженной.       Ещё полчаса я выносила из дома обугленные и подпаленные предметы мебели. От многих деревянных вещей, будь то тумбочка или стол, остались в основном одни лишь угли, так что избавляться от них было не так тяжко. Часть разломала на доски – станет дровами для камина. Но всё равно обидно было до дрожи. Горбатилась я значит на смертельно-опасных заданиях, чтобы прикупить вон те прелестные занавесочки за три тысячи драгоценных или тот неплохой коврик за сорок же тысяч, терпела насмешки от Нацу и упрёки в алчности. А оно мне на что? Я комфорт люблю. Не в бараке же жить, в самом деле? Я не Нацу, чтобы проесть всю выручку в первый же день. А теперь что? А ничего. Трындец моему коврику, а занавески вообще пропали. С котиками были, между прочим. Розовыми.       Сильнее всего от огня Нацу пострадала спальня. Честно говоря, мне было страшно туда заходить, поэтому я оставила её напоследок. Так что, когда возня с основным мусором закончилась, я вооружилась успокоительным и храбро ступила в просторы спальни. Так и узнала, что именно здесь как в насмешку был оставлен целым всего лишь один предмет мебели – старенький письменный стол.       Рассматривая гладкую лакированную поверхность стола с рассыпанным по ней пеплом, я смеялась. В чернильнице печально тлело перо. Где-то тут раньше и лежал мой роман, так легкомысленно не убранный в ящик.       Соседи яростно стучали по батарее, но их гнев не мог прекратить моей истерики. Из глотки рвался громкий лающий смех, прерываемый воем. Я царапнула ногтями столешницу и почти повалилась на пол. В воздухе заметались рыдания.       Прорвало. Эмоции, что грузом давили на плечи с самого утра, лавиной погребли под собой. И я плакала, размазывая слёзы по щекам и глупо мотая головой. Даже злости не было. Жалость к себе перекрыла всё прочее, хотелось только плакать и думать о плохом. А я ведь почти закончила свой роман, там каких-то шесть глав оставалось. И писала ж только под вдохновением, чтоб не вымучивать из себя предложения. Вот и получалось, когда брала в руки листы, читала на следующее утро, что у меня там вышло за ночь, – не могла поверить, что это вообще я написала. Вряд ли я когда-нибудь смогу повторить это снова.       Сволочь Нацу.       Утёрла кулаком слёзы и поднялась с пола. Звенящая тишина разгромленной квартиры отдавалась болезненным шумом в голове. Я смахнула пепел со стола в руку и вытряхнула в окно. Остаток дня провела за уборкой. Ничего не осознавала, делала всё механически, думала совсем о другом. Какой же, оказывается, Нацу мастер убивать всякую мотивацию. После его выходки у меня пропало желание что-либо писать. От этого становилось грустно, но от своей меланхолии я не могла закрыться. Она была сильнее меня, подпитываясь моими упадническим настроением и абсолютным безразличием.       Ближе к ночи, когда с основными делами было покончено, я призвала Локи и отправила на поиски мебельного магазина. Если не будет кровати, то и спальный мешок сойдёт на первое время. Спать хотелось жутко, и после столь насыщенного на события и эмоции дня я буквально валилась с ног. Только валиться было, в общем-то, и некуда – голый пол для отдыха и ночлега не прельщал.       Пока ждала возвращения своего духа, думала обо всякой чепухе, которая от расстройства настойчиво лезла мне в голову. Мне нужна была новая цель. Прежде я видела себя великим писателем, мечтала о славе и известности. Сейчас мысли об этом вызывали горечь, и я через силу думала о чем-нибудь нейтральном. Цель. В чём теперь моя цель? Для чего мне возвращаться домой?       Вскоре вернулся Локи с известием, что в столь поздний час магазины уже закрыты. Мне пришлось уверить его, что всё в порядке и эту ночь я проведу в гостинице, и только после этого дух вернулся в свой мир. Нарисованная улыбка разом истёрлась, и я вздохнула. Денег на гостиницу у меня не было.       Проситься к кому-нибудь посреди ночи не позволяла гордость. Уверена, что тут же последуют расспросы, почему так поздно и что случилось. Бередить незажившие раны не хотелось, как и светить своей слабостью перед другими. В конце концов, это только мои проблемы.       Ещё немного подумав о жизни и тщетности бытия, решила вызвать Деву, чтобы не было так скучно коротать эту длинную ночь в одиночестве. Дух-горничная выглядела не слишком любопытной и настойчивой, и я предполагала, что лезть в душу Дева не станет. Это-то мне и было нужно.       – Накажете, принцесса? – как обычно спросила она.       Я уже собиралась одёрнуть её, но резко запнулась, едва заглянув в эти необыкновенные глаза. В них было столько мольбы, что сердце сжималось от одного только взгляда. Я никогда раньше не замечала ничего подобного. Возможно, потому, что не видела дальше своего носа. Но сейчас, не в силах оторваться от бездонных омутов её глаз, я поняла для себя столь многое. Я жила только ради себя, в своё удовольствие. Для меня большое значение имели деньги. Но только что я осознала, что не это мне нужно, не это. Мольбы во взгляде Девы и её холодный почти безэмоциональный голос, чего я раньше никогда не замечала, отмахиваясь, поразили в самое сердце. И я поняла, в чём моё предназначение. Моя цель. Я могу осчастливить её. Чего мне стоит? Она так хочет этого, а мне совсем не трудно ей помочь. Мы ведь друзья. А друзья помогают друг другу.       – Хм-м, вообще-то, да.       Я наблюдала, как Дева сначала удивилась, а потом её глаза заблестели, и уголки губ дрогнули в подобии улыбки. Она сдержанно поклонилась, и цепи на запястьях оглушительно зазвенели.       Только я совершенно не знала, что должна делать. Не имела ни малейшего понятия, что она имеет в виду под «наказать». А дух всё это время с благоговением глядела мне в лицо и молчала, ожидая.       – Дева, что мне нужно сделать?       Её глаза сверкнули, и она даже облизала верхнюю губу в предвкушении. Дева подошла на шаг ближе и низким шёпотом заговорила:       – Для начала можно использовать плётку. – Она протянула мне названный предмет. Я неуверенно взяла плеть в руки и с сомнением посмотрела на довольную Деву. Её лицо, как и обычно, не выражало никаких эмоций, только в ярких глазах плясали чертята. Но каким-то образом я понимала её настроение и чувства.       Около минуты я раздумывала, как мне начать. Дева с выжиданием смотрела на меня, тихо шурша кандалами. Именно сейчас, впервые, её наряд показался мне донельзя непристойным. Возможно, он был своеобразным намёком, который мало кто понимал. А слова её воспринимались как пошлая шутка. Но, похоже, Дева всё это время была серьёзна.       Дева наблюдала, как я медленно обхожу её по кругу. Стоило мне погладить рукоять плётки, как её жадный взгляд метнулся к моим рукам. Я в свою очередь тоже разглядывала духа, отмечая гладкую бледную кожу без единой морщинки и стройное тело. Дева была хорошенькой, и если б не её мстительный характер, могла бы иметь успех у противоположного пола. А зная теперь её пристрастия… Что ж, Дева внутри и снаружи была горячей штучкой.       Я сглотнула, когда замерла за её спиной. Дух стояла, не шелохнувшись, и покорно ждала продолжения. Или хотя бы начала, потому что у меня не доставало смелости поднять на неё руку и причинить боль. Даже если сама Дева этого жаждала больше всего на свете. Этой ночью нам предстояло узнать друг друга с новой стороны, и это обещало быть интересным, оттого и подстёгивало к продолжению вопреки моральным принципам.       Было непросто заставить себя действовать. Дева была девушкой, как и я сама, потому и знать все слабые места её тела я должна неплохо. Но в том и была проблема: наше с ней сходство смущало меня. Но я дала ей обещание, и не могла сдаться и разочаровать подругу. Но как же это всё волнительно!       Я приблизилась почти вплотную, склонившись к её затылку, и невесомо провела плетью по оголённой бледной шее. Наклонила голову и медленно выпустила из лёгких горячий воздух, и от этого, чувствуя жар моего дыхания, Дева судорожно вдохнула, но не двинулась с места. Её покорность в какой-то степени раззадоривала. И немножечко её настрой передался и мне. Иначе как объяснить, что реакция Девы пробудила желание зайти чуть дальше, чем невинное раздразнивание? Она была необыкновенно чувствительной.       Я аккуратно надавила ей на плечи, вынуждая опуститься на колени. Хотелось посмотреть в её лицо и понять, что она чувствует в этот момент. Но мне было страшно, поэтому я трусливо осталась позади и дышала всё чаще. Кончики мягких волос девушки щекотали мне руки. Пряди колыхались от каждого моего вздоха, лёгкие и будто невесомые. Её волосы хотелось пропустить между пальцев, пригладить.       – Будьте смелее, принцесса, – прошептала Дева, словно услышала мои внутренние терзания. Я кивнула, как будто она могла это увидеть, и концом плети надавила ей между лопаток. Дева выгнула спину и облокотилась на руки. Столь провокационная поза явно доставляла ей удовольствие, но меньше смущаться от этого я не стала.       Короткая юбка немного задралась, открывая вид на нижнее бельё. Вот только Деву это не остановило, и она, будто специально подставляясь, изогнулась кошкой. Миниатюрная попка, обтянутая белоснежными тонкими трусиками, призывно качнулась из стороны в сторону.       Я закусила губу и зажмурилась, сжав в ладони рукоять плётки. Вся неловкость положения захлестнула в тот момент, когда я чётко осознала, чего в конечном итоге ждёт от меня Дева. О, она хочет не просто боли. То, что это доставит ей удовольствие, – только верхушка айсберга. Дева была развратницей, и именно мне этой ночью предстояло провести её по тропе непристойностей от начала и до конца. Это будоражило и отчасти пугало с непривычки.       Выдохнув слишком резко, я сглотнула вязкую слюну и несмело замахнулась. Плётка засвистела в воздухе, и тонкие кожаные ремешки, ударившись друг о друга, с треском впились в кожу духа. Дева задушено вскрикнула и опустила голову. Яркие красные полосы проявились почти мгновенно на стройных гладких ягодицах. Я подождала, пока Дева попросит остановиться, но она промолчала, и мне пришлось продолжить. С приятным звуком плеть вновь опустилась на прикрытую бельём попу, и Дева дёрнулась чуть сильнее.       Я не замахивалась сильно, чтобы не причинять ей вреда. Наше маленькое занятие было игрой, а не пыткой. Если Дева хотела чувствовать власть над собой, я могла ей это дать. Но калечить подругу не стала бы даже с её уговорами. Но дух тихо вскрикивала и подавалась навстречу лёгким ударам, потому я смело продолжила.       Контролируя силу взмаха, частоту ударов и прочие мелочи, я чувствовала власть над ней, и мне даже нравилась реакция Девы. То, как от моей воли зависели её ощущения, грело кровь и вызывало жар в груди. Мне не хотелось останавливаться.       Несколько раз я увлеклась, вспомнив свою злость на Нацу и обиду за разрушенный дом, и тогда била сильнее, и Дева протяжно кричала, спрятав лицо в сгиб локтя. И даже так она меня не прерывала. Сумасшедшая.       Я не хотела отвлекаться, но мысли просачивались в черепушку, и в голове зарождалась идея, что Дева терпит боль ради меня, чтобы позволить мне выплеснуть свой гнев. Но я прогоняла эти глупые оправдания своей агрессии прочь, и сбавляла обороты, сосредоточившись на состоянии духа. Вскоре я приноровилась и легко читала язык её тела: куда лучше ударить снова и с какой силой.       После череды особо болезненных ударов она взвыла, но после блаженно застонала, опустив голову на сложенные на полу руки и подставляя попу сильнее. На коже не осталось нетронутого места, и она пестрела багровыми тонкими полосами, и я не без оснований опасалась, что назавтра там останутся уродливые синяки. А Дева бесстыдно просила шлёпать её жёстче. Кожа припухла и будто воспалилась, и небольшая попка стала выглядеть чуть пышнее. Но я больше не чувствовала неуместной жалости, чему Дева была рада.       Фантазия пробудилась и хлынула на меня ледяным водопадом. С неуверенной улыбкой я стянула с Девы коротенькую юбочку и с заметным усилием порвала её ровно по швам на несколько узких лоскутов. Дух было приподнялась на вытянутых руках и попыталась обернуться, но я малодушно огрела её плетью по спине, и она отвернулась, тонко пискнув и царапнув пол ногтями. Первый кусочек ткани я повязала ей на глаза. Пальцы дрожали, да её волосы постоянно лезли и грозились попасть в узелок. Затянула потуже и вторым лоскутом завязала девушке рот.       Я отошла вбок и запустила пятерню в розовые мягкие пряди. Не знала, насколько Дева получает удовольствие от происходящего, но надеялась, что её быстрое дыхание говорит о возбуждении, а не о боли или страхе. Быстро сжала волосы в кулак и дёрнула, поднимая девушку с пола и вновь ставя её на колени. После уже в более удобном положении я неспешно раздела её и отбросила одежду в сторону. Даже ослеплённая и с завязанным ртом Дева держала спину ровно, гордо, вытянувшись по струнке и сжав крепкие тонкие бёдра. От холода обнажённое тело покрылось мурашками. Пожалуй, без привычного наряда, от которого на ней остались одни лишь трусики, Дева больше не выглядела элегантной. Болезненная худоба и бледность прозрачной кожи, через которую просвечивала паутина вен, вызывала жалость и непонятный прилив нежности.       Остатки тряпок ушли, чтобы связать руки Девы над её головой и туго примотать их к ножке письменного стола. Теперь она лежала на спине и выглядела такой до умиления беспомощной, что мне не хотелось отводить взгляда. Выпирающие острые ключицы, впалый живот, точёная шея, будто созданная рукой великого скульптора. В своих недостатках Дева была прекрасна, и даже мозолистые руки не вызывали отвращения, а только желание позаботиться. Мысли были неуместны, и я помотала головой.       – Я на минуту. Подожди немного, хорошо? – осипшим голосом попросила я, и Дева ни единым знаком не показала, что вообще меня услышала. Я подорвалась на ноги и унеслась на кухню, чтобы тут же ополоснуть горящее лицо ледяной водой. Вряд ли от этого стало легче, а неуместное возбуждение ни капли не угасло. Вздохнув, я открыла морозилку.       Дева за время моего отсутствия не сдвинулась и как будто даже не заметила моей отлучки. Она слабо шевелила запястьями, но тугие узлы не давали ей хоть сколько-нибудь ослабить путы.       Из ящика письменного стола я выудила свечи и спички. Вид огня пробудил острое желание выкинуть в окно все способные создать искру предметы. Но Деве должно понравиться. Я не знала и даже не догадывалась, какие извращения в ходу в мире звёздных духов, но всё же рассчитывала подругу удивить. Мне ведь не жалко.       Дрожащее пламя свечи трепетало от моего дыхания. Оно рвалось в сторону и вновь возвращалось в покойное состояние, и огонёк алчно облизывал светлый воск свечи. Рука замерла над грудью Девы, которая даже не подозревала, что через жалкие мгновения ей предстоит почувствовать сильнейшую жгучую боль. Словно от одного моего присутствия дух начала дышать чаще, или от предвкушения, или от ещё каких заморочек. Я не знала. Просто смотрела, как капелька воска срывается с гладкого бока свечи. Через мгновение комнату наполнил вой, и Дева выгнулась всем телом и рванулась вверх. Стол загремел, но путы выдержали, удержав пленницу на месте. Она задышала часто и прерывисто, перебирая босыми ногами по голому полу.       Я не успела отнести свечу в сторону, и новая капля горячего воска упала на её грудь. Как в припадке Дева дёрнулась и задрожала, жалобно поскуливая. Каплю на живот, на бедро, обязательно на эту острую прелестную ключицу. Воск быстро застывал, становясь мутной толстой плёнкой. Я поддевала его ногтем и осторожно отдирала. В тех местах, где он застывал вместе с крохотными волосками на коже, он отходил тяжелее, и Дева тихонько вздыхала сквозь кляп. И каждое красное пятнышко после воска я обводила кусочком льда, успокаивая раздражённую кожу. А Дева тонко повизгивала и втягивала живот, укрываясь от нового ледяного прикосновения.       Дева таяла, подобно этому льду, от каждого касания. Её кожа была горячей, несмотря на холод в квартире. С каждым выдохом Дева тихо мычала в кляп, и тело её было напряжено в ожидании следующей порции сладкой боли.       Снова раскрасневшись, я сняла с девушки трусики и отправила их к остальной куче тряпья. Дева раздвинула ноги и согнула их в коленях, призывно покачав бёдрами. Собственно, это разом ответило на все вопросы о том, насколько она страдает. Нисколько она не страдала, и, похоже, все мои потуги приняла за лёгкую разминку. Всё ещё смущённая, я покосилась вниз, – просто чтобы удостовериться, ничего более! И… Дева была возбуждена.       Я нервно выдохнула и от нервов же улыбнулась. По правде говоря, я от Девы недалеко ушла. Видимо, роль суровой госпожи пришлась мне по вкусу, потому что я тоже испытывала… что-то. Это было приятно, мне не хотелось останавливаться, даже если завтра я пожалею о своей смелости. Потому я вернулась к плётке, но на этот раз перевернула её другой стороной. Ручка была длинной, туго перетянутой кожаными ремнями, и гордо оканчивалась закруглённой верхушкой. Самое то.       В тонкостях взрослых развлечений я не разбиралась. Но рукоять не была настолько большой, чтобы травмировать Деву, поэтому я одним движением, резко ввела её внутрь девушки. Дева выгнулась, стукнув пятками по полу, и завыла. Я вскрикнула вместе с ней и едва не расплакалась. Девушка глухо стонала, повернув голову набок, и мелко дрожала. Зажав рот ладошкой, я молчала, не в силах подобрать слова, чтобы извиниться. Но все мои сомнения развеялись в один миг, когда Дева стала бесстыдно насаживаться на рукоятку плети, громко постанывая. От сердца отлегло.       Мимолётный испуг улетучился без следа, и я уверенно заработала рукой, вводя рукоять глубже и несильно меняя угол вхождения. О, Дева была в экстазе. Вновь растекающийся по коже воск держал её в постоянном напряжении. Довольно грубые движения рукоятки плети заставляли её млеть от смеси боли с удовольствием. У неё не было возможности расслабиться и сконцентрироваться на чём-то одном, отвлекаясь то на вспышку острой боли, то на ритмичные фрикции внутри её тела, – Дева сходила с ума.       В момент, когда девичьи стоны стали тоньше, я выдернула рукоять, сорвала с девушки кляп и, не дав опомниться, надавила влажной ручкой ей на губы. Дева с готовностью, низко урча, раскрыла рот и втянула плеть в рот, слизывая с неё свои же соки, умело работая язычком. Сначала она закружила языком вокруг вершины. Покончив с ней, принялась водить губами по длине. Я не могла больше смотреть на это, до того сильно вспыхнул жар в животе, и я медленно вытащила рукоять изо рта Девы. Она причмокнула напоследок и улыбнулась.       В завершение я прошлась плетью по её плоскому животику, чтобы не расслаблялась. И тут же, противореча самой себе, впилась в её губы поцелуем, кусая и ощущая во рту вкус её крови. И мне нравилось. Ощущение полной власти над беззащитным с виду красивым телом сильной женщины… Никогда ничего подобного не испытывала. Дева была полностью покорна мне, а я делала всё, что только в голову приходило. А Дева не могла мне возразить или воспротивиться. Может, и не хотела даже.       Терзая тонкие губы духа, я кусала их всё сильнее, кровь уже текла по её подбородку, капли скользили на грудь, смешиваясь с капельками воды и пота. Вконец заигравшись, я прокусила её губу насквозь. Только от этого Дева достигла вершины блаженства и рвано выдохнула мне в губы.       Из-за неудобного положения кандалы под лоскутами ткани натёрли запястья и в некоторых местах даже содрали кожу. Вот и первые отметки. Этого мало. Мало! Я склонилась над полюбившейся мне ключицей и втянула тонкую кожу в рот. Прикусила зубами и плавно опустилась чуть ниже, проводя языком до груди. Вкус её кожи, смешанный с кровью, был просто невероятным, он буквально вскружил голову.       Ещё несколько ударов плетью по бёдрам Дева стерпела, не издав ни звука. Она шумно дышала через нос и слизывала кровь с опухающей прокушенной губы. Завтра будет выглядеть отвратительно, но не этого ли хотела сама Дева? Мне не верилось, что такие мысли могли родиться в моей голове.       – Высунь язык так сильно, как только сможешь, – тихо потребовала я, и Дева подчинилась сию же минуту. Почти догоревшая свеча снова оказалась в руке. Застывшим взглядом, с какой-то ненормальной, неправильной улыбкой я наблюдала, как раскалённый воск крупной каплей падает девушке на кончик языка. Не дав воплю сорваться, поймала его губами. Горячий воск обжог, но я старательно зализала рану с привкусом крови. И только после этого отстранилась.       Комната погрузилась во мрак, едва свеча затухла. До утра оставалось несколько часов.       Пальцы не слушались от волнения, пока я развязывала руки Девы. Она потёрла ободранные запястья, села и сняла повязку с глаз, промокшую от слёз. Я втянула голову в плечи, почувствовав вдруг безмерную вину перед ней. Заплаканное лицо с кровавыми разводами выглядело откровенно плохо. Точно не такого она ожидала. Кому в здравом уме понравится откровенное истязание?!       Дева сжала повязку в руках и опустила взгляд. Я застыла перед ней молчаливым истуканом и просто ждала, когда она начнёт плакать и обвинять в жестокости. Но Дева улыбнулась кровавыми губами так искренне и счастливо, продолжая лить слёзы. Никогда раньше не видела её улыбки. Её лицо всегда оставалось каменным в любой ситуации, будь то грандиозный праздник или скорбное прощание.       – Спасибо, принцесса! – она окончательно расплакалась и бросилась мне на шею, случайно огрев по спине кандалами.       Остаток ночи я слушала её благодарности и впечатления. Мы болтали до самого утра, как лучшие подружки. Дева наотрез отказалась одеваться, поэтому мне пришлось чуть ли не насильно завернуть её в уцелевший плед. К слову, дух несколько раз намекнула, что наказания – моё истинное призвание, не зря же я всегда и везде ношу на поясе кнут. Вот тут-то я и задумалась. А что если это правда, и во мне всегда были задатки садиста? Впрочем, Дева была такому выводу только рада и уже настроилась на скорое повторение. А я просто молча улыбалась ей, потирая затылок.       Следующим утром мы с Девой пошли искать Нацу. Первым делом направились к нему домой. Не могла же я просто оставить всё как есть, так и не разобравшись в причине погрома и последующего побега? Да и рабочая сила для предстоящего ремонта из воздуха не возьмётся. Дева не была в курсе моего мрачного настроения, но сама смогла сделать соответствующий вывод, оценив ущерб в квартире.       Дверь открыл сонный Нацу. Под глазами залегли тёмные круги, и сам видок его был не очень. Увидев меня, да ещё и с Девой, Нацу испугался, но тут же решил закосить под дурочка. Не прокатило. Я многозначительно помахала перед ним ключом Водолея, и Нацу испуганно съёжился, но в следующий миг громко чихнул, из его лёгких вырвался огонь и опалил мне брови.       В общем и целом, после воплей и беготни по крохотной лачуге негодяя, выяснилось, что, пока меня не было дома, Нацу с Хэппи снова завалились ко мне и начали опустошать холодильник, нечаянно сломав на нём дверцу. Сам того не заметив, Нацу сожрал новую приправку, которая стояла на полочке над холодильником, и у него началась аллергия. Он расчихался, обжигая всё вокруг огнём. А так как лёгкие у него мощные, богатырские, то и результат был соответствующий. От чихания Нацу еле стоял на ногах, огонь охватывал всё вокруг, а Хэппи пытался всё потушить. Только когда большая часть квартиры была разрушена, Нацу решил привычным путём скрыться, чтобы поскорее вылечиться и никому не навредить. Как назло, окно, через которое он входит и выходит, было именно в моей комнате, и там он случайно поджёг мой роман, после чего трусливо скрылся, поджав хвост. Дверь, очевидно, его категорически не устраивала по религиозным убеждениям.       – Но сейчас тебе лучше? – уточнила я, сложив руки на груди. К огромному облегчению Нацу, я всё-таки убрала ключ Водолея.       – Да, лучше. Спасибо, Люси! – Нацу радостно заулыбался, наивно полагая, что я его простила. Я со снисходительной улыбкой переглянулась с Девой, и только тогда Саламандр заметил её состояние. Его отчётливо передёрнуло, и бравый драконоборец бочком по стеночке попытался ускользнуть в глубины своего жилища, чтобы не стать следующим.       – Наказать его, принцесса? – с взглядом маньяка спросила Дева, доставая из-под юбки уже известную плётку. Я без слов отстегнула от пояса свой кнут и протянула духу.       – Да, пожалуй, – злорадствуя, поплелась обратно в город, закинув руки за голову. До моего слуха ещё долго доносились вопли Драгнила и грохот из его домика. Похоже, у Девы сегодня хорошее настроение. Вот и чудесно.       А я шла по освещённой солнцем улице Магнолии, на губах блуждала милейшая ангельская улыбка. Прохожие мужчины оборачивались мне вслед, подолгу провожая взглядом. Никто и не догадывался, что все мои мысли крутились вокруг одного звёздного духа, и ни одна мысль не была приличной.