Closer (to God)/Ближе (к Богу)

«Мир – хорошее место, и за него стоит сражаться». Эрнест Хемингуэй, «По ком звонит колокол».

Репортеры ждали его, когда он начал спускаться по ступеням. Уходя прочь из суда, в котором его только что обозначили клеветником, он столкнулся с микрофонами и диктофонами, которые совали ему в лицо; журналисты и репортеры кричали в один голос: – Мистер Леншерр, вы будете подавать апелляцию? Он бы поапеллировал этим стервятникам только за то, чтобы его оставили в одиночестве, дали ему немного покоя; дождь впитывался в его волосы, каплями скатываясь по его лбу, пока он проталкивался сквозь толпу. BBC и ITV, Channel 4 и Бог знает кто еще, и все они направляли свои огромные камеры на него. Пара из них последовали за ним дальше; одна женщина кричала ему вслед: – Мистер Леншерр, вы будете извиняться перед мистером Марко, когда теперь он законно выиграл дело? Его адвокат посоветовал ему не отвечать ни на какие вопросы от прессы. Он посмотрел бы на него сейчас. Он не будет извиняться перед Куртом Марко. Он продолжил идти, засунув руки в карманы своего пальто, и репортеры постепенно сдались. Около машины его поджидала еще одна группа, значки Daily Mail были прикреплены к их пиджакам, и Эрик оттолкнул их с пути, когда они уже подходили, гомоня и спрашивая: – Мистер Леншерр, это правда, что вы – лгун и фанатик леворадикального крыла? Мужчина выругался в адрес Эрика и ударил по окну «Рено», пять лет назад купленной им «Клио», и Эрик, прикусив язык, выехал с парковки. Ему не будет никакой пользы от обвинения в нападении на репортера Daily Mail. Или смерти в результате превышения скорости за рулем. Дороги были пустыми, погода отпугнула всех туристов и путешественников, и Эрик гневно взглянул на красный сигнал светофора, который было едва видно из-за стены дождя, которая била по лобовому стеклу. Он вернулся в свою квартиру как раз к началу часовых новостей. Он – не самый главный эпизод, но о нем упомянули спустя двадцать минут. Эрик развалился на диване, каком-то большом сером монстре из Икеа со слишком низкой спинкой, и пил прямо из бутылки водку под красной маркой «Смирнов», которую нашел в холодильнике. Кажется, эту бутылку дала ему Эмма, и тут ведущий новостей сказал: – Политический журналист и редактор Эрик Леншерр сегодня был признан виновным по нескольким пунктам в деле о клевете с отягчающими обстоятельствами против Курта Марко, исполнительного директора англо-американской фармацевтической компании LifeTech. Эрик вздохнул, когда на экране появились кадры того, как он уходил от камер, все еще мокрый от дождя, и глотнул водки. Эта ужасная жидкость жгла его горло, и из-за неё першило в носу, когда в телевизоре прозвучало: – В статье, опубликованной ранее в этом году, Леншерр утверждал, что Марко был вовлечен в распространение шприцов для героина, зараженных вирусом приобретенного иммунодефицита, широко известному под аббревиатурой ВИЧ. В статье далее утверждается, что Марко сделал это с целью как извлечь выгоду через продажи своих лекарств, которые распространяются среди тех, кто заражен этим вирусом, так и получить средства от продаж героина на улицах. Сигареты в кармане пальто Эрика были сырыми и бесполезными. Затем Марко появился на экране, какой-то бедный ублюдок держал зонт над его головой, пока тот стоял в своем сером костюме от Армани, само воплощение уверенности, с седыми волосами и белоснежными зубами, говоря: – У меня нет никаких претензий к мистеру Леншерру, – камеры освещали его лицо, вспышки оттеняли самодовольную усмешку, и он продолжил, – я не верю, что он работал со злым умыслом. Он – хороший журналист, но то, что он написал, было ошибочным и потенциально опасным для меня и репутации моей компании. Я занимаюсь этим бизнесом, чтобы помогать больным, а не причинять им вред. Леншерр, как и все мы, должен понять, что у каждого нашего действия есть определенные последствия. На экран снова вернулся репортер, сидевший за своим столом в бело-красном офисе BBC, и закончил эпизод, с ровным лицом читая бегущую строку. – Леншерр, пишущий для политического журнала «Аномия», будет обязан заплатить сто тысяч долларов в качестве возмещения ущерба и все судебные издержки, общая сумма которых может быть куда более весомой. В штаб-квартире «Аномии» на следующее утро голова Эрика раскалывалась от похмелья, а круги под его глазами были почти фиолетовыми. Сотрудники смотрели на него, когда он вошел. Все офисы были оформлены в знакомых серых и черных тонах, заполненные доверху мебелью из Икеа , а также стажерами и журналистами, смотревшими на него так, словно он был ожившим мертвецом. Они кидали на него сочувственные взгляды, которые отводили, когда он проходил мимо, и Эрик сразу же направился по лестнице к офису наверху. Какой-то парень спросил, не хочет ли он чего-нибудь, кофе, чай, сэндвич, и он покачал головой. Он даже не постучался, войдя в офис Эммы. Эмма Фрост, сотрудница и начальница Эрика, сидела в своем кресле из искусственной кожи, за купленным в Икеа столом серо-стального цвета, сложив руки на животе. Она сидела, скрестив ноги, в черных чулках, черном платье и черных туфлях, и подняла бровь, когда Эрик закрыл дверь и прислонился к ней спиной. – И где ты был? Её американский акцент не исчез за семь лет, которые она провела в Великобритании; бледная кожа и светлые волосы контрастировали с её темным образом. Эрик пожал плечами. – Я взял выходной. Хочешь – подай на меня в суд. Эмма рассмеялась, быстрыми и резкими выдохами, и сказала: – Я бы подала, если бы думала, что это стоит моего времени. Милый, все мы знаем, что у тебя не осталось лишних денег после этого разбирательства. Эрик словно обмяк, проводя по лицу рукой. Он потер глаза кончиками пальцев, и Эмма сказала: – Звонили с Channel 4. Я сказала им, что мы не дадим никаких комментариев, пока приговор не будет зачитан полностью. Несмотря на то, что её голос вернулся к профессиональному тону, её взгляд был мягче, чем обычно, когда Эрик посмотрел на неё. – Channel 4, – сказал он. Рядом стояло кресло, в которое он мог сесть, напротив Эммы и её стола, но он не собирался оставаться надолго. – Кто еще? Тут Эмма, не в силах сдержать себя, улыбнулась. – О, знаешь, много кто, – сказала она, беря листок и протягивая его ему, – я составила тебе целый список. Он поджал губы и подошел к ней, беря список в руки. Channel 4, the Mirrow, Sky News, the Guardian, ITV, New Statesman, Daily Mail, ТВОЯ МАМА, BBC, the Independent, the Times, Channel 5, the Sun, СНОВА ТВОЯ МАМА, the Telegraph, the Express. Список был длинным, и, казалось, Эрик правда был нужен всем. – Скажи честно, ты специально не отвечаешь на мобильный? Твоя мать сказала мне, что лично заберет его у тебя в следующий раз, когда ей придется оставить «одно из этих Богом забытых сообщений». Она изобразила акцент его матери, передразнивая подчеркнуто преувеличенные немецкое и еврейское произношения, пока они не смешались в невнятное бормотание, и Эрик засмеялся. Это был слабый смех, и он покачал головой, а потом ненатурально улыбнулся. – Моя мать – страшная женщина, – сказал он, кладя листок на стол Эммы. – И я вчера не был в настроении выслушивать её упреки. Но он хотя бы прослушал все сообщения на автоответчике. «Эрик, mein Junge, ты не мог бы казаться чуть милее на виду у камер? Все мои друзья смотрят эти передачи, mazik». Она поцокала языком около двенадцати раз в одном сообщении на полторы минуты, а во втором было что-то о том, что Эрик должен научиться отвечать на телефонные звонки, особенно своей матери. «Честное слово, сынок. Я знаю, что ты задумал. Даже не думай, что я не знаю. Ты ответишь на звонок своей пожилой мамы. Ты и так надерзил достаточно, предпочитая выпивку мне». Эрик вздохнул и потер переносицу. – Как, черт возьми, мы найдем целую сотню тысяч? Губы Эммы стали белее, когда она закусила их: нервная привычка, которая частенько стоила ей макияжа. Она провела по волосам ладонью с идеальным маникюром. – Мы можем просто наскрести отовсюду, – сказала она и словно уменьшилась в кресле, говоря, – но что касается судебных издержек, Эрик, я не думаю… Мы можем не выдержать это. Он никогда не должен был писать ту статью. LifeTech, одна из ведущих фармацевтических компаний в мире, и Курт Марко, одной грязной рукой буквально залезший в пакет с героином. Он знал, на что это было похоже. – Ты – не единственный, кого нужно винить за это, – сказала Эмма. Эрик усмехнулся, смотря покрасневшими от трения глазами на потолок. – Я написал это. Эмма хотела что-то сказать, возразить ему, но он сказал: – Нет, Эмма. Он провел руками по волосам и сцепил пальцы на задней стороне шеи. – Даже если бы ты не хотела опубликовать это, я бы заставил тебя изменить свое решение. Нас хорошо так поебали, – сказал он, откидываясь спиной на дверь. – И это – моя вина. Когда он покинул штаб-квартиру, его окружили репортеры, подскакивая к нему, подобно крысам, и он бы ударил кого-нибудь из них, если бы хотел получить себе еще одно судебное разбирательство. В тот день не было дождя, так что они все пришли поохотиться в солнечном свете. – Мистер Леншерр, это правда, что ваша ошибка может оставить «Аномию» банкротом? Это была какая-то женщина из Sky News, кричаще большой логотип был на микрофоне, который она совала в его лицо. – Нет, – сказал он. Это была ложь, но его не могли привлечь за клевету на самого себя. Микрофон Sky News все еще был указан на него, и он враждебно взглянул на оператора, когда репортер спросила: – Это правда, что вы сочувствуете коммунистам? Эрик повернул голову к ней и моргнул: – Нет. Они снова последовали за ним, и ему пришлось сидеть в своем «Клио» целых пятнадцать минут, прежде чем они отвязались. Когда он смог выбраться из машины, они были достаточно далеко, чтобы Эрик никому из них не начистил морду; но завтра у них все равно будет бесчисленное количество его фотографий через тонированные стекла. Он уже протянул достаточно времени, чтобы его мать пришла и предъявила ему свое неудовольствие лично, так что он позвонил ей, доставая из холодильника ледяную на ощупь банку Циндао из одной из четырех пачек. Больше в холодильнике не было ничего, кроме пива и нескольких печально выглядевших листьев салата, а так же пары серебристых подносов из-под еды на вынос. Голос его матери зазвучал по телефону, громкий и пронзительный, когда она сказала: – Эрик Леншерр. Эрик закатил глаза, уселся на диване, поставив банку с пивом на подставку на журнальном столике, и сказал: – Привет, мам. – Быть сумасшедшим больно? – спросила его мать, и он вздохнул, включая телевизор. – Нет, – ответил он. Была половина шестого, и по BBC One шла «Бессмысленность», а по ITV – «Погоня». Он остановился на ITV и сказал: – Прости. Я вчера был очень занят. Его мать издала неодобрительный звук, и он поморщился, открывая пиво. Повисло молчание, что значило, что она услышала звук открывшейся банки. – Ты снова пьешь, – сказала она низким, обвиняющим тоном. – Эрик Леншерр, тебе это нужно так же, как дыра в голове. – Я пью, потому что меня мучает жажда, – сказал Эрик. Он пробормотал что-то в ответ на вопрос, заданный по телевизору Дэвидом Финчером, и продолжил, – не говоря о том, что мне тридцать шесть лет. – Хм, – сказала его мать. – Но ты все еще недостаточно взрослый, чтобы отвечать на звонки, не так ли? Dummkopf. Она никогда не могла остановиться на одном языке. Ей всегда надо было говорить с ним на трех. Эрик потер брови, провел пальцами по морщинам на лбу, понимая, что у него определенно было слишком много стресса. – Я говорил тебе, мам. Я был занят. Она не купилась на это, и он вздохнул. – Я был расстроен, – сказал он. – Я только что проиграл серьезное дело в суде, и это… это может уничтожить меня, мама. На другом конце провода какое-то время было молчание, и Эрик почувствовал себя дураком. Он проглотил глоток Циндао, холодного, словно он только достал его из морозилки, и его мать наконец сказала: – Ох, mäuschen... Так она разговаривала с ним, когда он был юным, совсем ребенком, и он ссутулился в кресле еще сильнее, когда она сказала: – Ты справишься с этим. Мой великолепный мальчик, Эрик, ты справишься. Он хотел исчезнуть. – Ты выглядел очень красиво по телевизору, – сказала его мать. Он рассмеялся на это, ощущая влагу на глазах и ком в горле, чувствуя себя застанным врасплох. – Красивым, но очень сердитым, – сказала она. – Улыбка никогда никому не причиняла вреда, mensch. Эрик немного расслабился и сделал еще один глоток пива. – И что подумали твои друзья? – спросил он. Она начала рассказывать ему о них, её друзьях, дамах её возраста из местной синагоги, и книжного клуба неподалеку, каждая из которых хотела свести Эрика со своей дочерью, и Эрик сидел, мысленно фыркая над этим с банкой пива в руках. – Не переживай, птенчик, – сказала его мать, и он поджал губы, услышав эту фразу. – Я каждый раз говорю им, что у тебя уже есть давние романтические отношения с девочкой в Западной Германии. Она все еще называла это так. Несмотря на то, что прошло почти двадцать пять лет. – Надеюсь, ты не называешь меня птенчиком в их присутствии, – сказал Эрик. – Они знают, что это значит. Faygala. На иврите это означало гомосексуалиста. На английский это переводилось как «птенчик». На следующий день около штаб-квартиры «Аномии» не было никого, и Эрик был этому рад. – Если я увижу здесь еще одного репортера, то вылью на одного из них кофе, – сказал он, плечом открывая дверь в офис Эммы. Она улыбнулась ему слишком широко, чтобы быть искренней, и он смерил её взглядом прищуренных глаз, прежде чем поставить стакан на её стол. – Американо, – сказал он, кивая на кофе. Она поблагодарила его и сказала: – К тебе посетитель. Он поднял бровь, и Эмма кивнула: – Он ждет в твоем офисе. И постарайся быть милым. Я знаю, что у тебя с этим проблемы. Эрик вздохнул, глядя на неё. – Я только что потерял больше сотни тысяч фунтов, – сказал он. Но она просто взглянула на него. – Клянусь, Эмма, самое большее, что он получит по итогам нашего разговора, будет «отъебись». В его офисе, практически как две капли воды похожем на офис Эммы, просто на другом конце коридора, по другую сторону стола Эрика сидел какой-то мужчина. Он обернулся, когда Эрик вошел. На вид ему было двадцать с чем-то, даже ближе к тридцати, твидовый пиджак и растрепанные каштановые волосы, и Эрик остановился, придерживая дверь открытой. – Я не говорю с репортерами, – сказал он. Он не стал бы вести переговоры. И ему было плевать, работает этот парень в «Guardian» или же в «Sun». Он хотел, чтобы тот убрался. – Меня не волнует, что вы сказали, чтобы пробраться сюда, но я хочу, чтобы вы убрались. Сейчас же. Так что отъебитесь. Мужчина казался почти позабавленным, поднимаясь со стула. У него не было с собой портфеля. Ни записной книжки, ни ручки, и Эрик вздохнул. Он был невысоким, почти на полголовы ниже Эрика, и у него была легкая улыбка. – Я – не репортер, – сказал он. Акцент – классический британский, тот самый роскошный, характерный для высшего класса, который слышишь только в исторических фильмах, и Эрик уставился на него. Ногой он все еще придерживал дверь, рукой держал свой кофе, а другая рука медленно опустилась вместе с пальцем, которым он указывал в сторону выхода. Мужчина полез за чем-то в свой карман и через несколько секунд достал кошелек. Будучи сделанным из темной, искусственной кожи, тот был поношенным и стертым по краям. Открыв его, мужчина сказал: – Я – детектив-инспектор из отдела убийств полиции Лондона. Он подошел ближе, в черных ботинках и брюках, васильково-голубой рубашке под твидовым пиджаком, и встал достаточно близко, чтобы Эрик смог увидеть его значок и написанное на нем звание. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Эрик моргнул. Он перевел взгляд с кошелька на лицо мужчины, точно такое же, как на тусклой фотографии около его имени, и закусил щеку изнутри. – Круто, – сказал он. А затем закрыл дверь, и она даже не смогла как следует хлопнуть после амортизаторов, которые установили стажеры. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер ухмыльнулся ему. – Круто, – повторил Эрик. – Просто супер. Ему хотелось укокошить Эмму. Он хотел ворваться в офис со скрученной в рулон газетой и с размаху ударить по носу эту тупую идиотку. Он не без труда расслабил скрежещущие челюсти и сказал: – Прошу, – махнув рукой, он продолжил. – Присаживайтесь, детектив. Он дошел до собственного кресла и сделал глоток слишком горячего и слишком сладкого кофе, когда детектив заговорил: – Вам не обязательно обращаться ко мне так, – заметил он. – Просто зовите меня Чарльзом. Эрик поднял бровь, но все равно кивнул. – Ладно, – сказал он. Он отставил стакан с кофе в сторону и снял с шеи шарф. В его офисе было тепло, и отопление было первой вещью, которой они лишатся, когда соскребут со дна своего бюджета оставшуюся там мелочь. Он не был уверен, что сказать, поэтому несколько раз обернул свои ладони шарфом, прежде чем заговорить: – У вас есть что-то, для чего требуется моя помощь, или же… Чарльз кивнул головой и сказал: – Да, на самом деле, есть. У него были огромные голубые глаза, яркие до невозможности, когда он продолжил: – Я должен заметить, что это достаточно долгая история, если вы согласитесь с тем, что я должен вам сказать. Эрик не знал, можно ли вообще было не согласиться с тем, что детектив-инспектор должен был сказать. – Но я надеюсь, что вы потерпите меня до конца повествования. Эрик провел рукой по волосам и незаметно скинул обувь под столом. – Хорошо, – сказал он, помедлив, чтобы почесать одной ногой другую. – Я не особенно востребован в данный момент, – сказал он, съезжая ниже в своем кресле. – Что удивительно. Так что можете говорить столько, сколько потребуется. В ответ на это Чарльз издал смешок, короткий, но четкий, и сказал: – Как раз поэтому я и пришел к вам. Я увидел вас по телевизору. И я всегда был поклонником вашего журнала, – заметил он, и Эрик натянуто улыбнулся в ответ. – И вы никогда не ошибались до этого раза. Эрик уставился на свои ногти. Думать о чем-то кроме судебного штрафа не получалось. Он думал о том, что ему придется продать квартиру и снова переехать к своей матери, и задетое самолюбие было ничем по сравнению с потерей стольких тысяч фунтов. Чарльз склонил голову на бок и закончил: – И я подозреваю, что в случае Курта Марко вы тоже не были неправы. Эрик поднял голову и увидел, что мужчина напротив улыбался ему. Его улыбка была теплой, в ней не было ничего общего с улыбкой самого Эрика, и Чарльз сказал: – Но я здесь не поэтому. К сожалению, я здесь по поводу гораздо более сложного дела. Эрик свел брови. В его офисе сидел детектив-инспектор полиции, на задней стороне двери висели постеры со старыми обложками «Аномии» и старая цитата из «На игле», говорившая: «Выбери жизнь», а Эрик мучил свой мозг, вспоминая все случаи нелегальной активности в своей жизни. Большей их части, на самом деле. Наркотики исчезли из его жизни, когда ему было двадцать два, он не проворачивал никаких запутанных или сомнительных сделок и не приобретал информацию нелегальным образом, так что он был чист. Пока что. Чарльз сказал: – Вы – один из лучших, мистер Леншерр, – вокруг его глаз, как и в уголках, были морщинки. – Вы – один из лучших на настоящий момент журналистов, которые ведут независимые расследования. Эрик наблюдал за ним, подметив, как тщательно мужчина подбирает слова. Затем Чарльз остановился и взглянул на свои ноги. На ботинках были блестящие черные броуги, все исчерченные завитушками и точками, и Чарльз неожиданно сказал: – Мне нужна ваша помощь. Теперь он взглянул прямо на Эрика, и тот отхлебнул еще кофе. Чарльз скрестил, а затем поставил ноги прямо, пытаясь устроиться поудобнее, и продолжил: – Мне нужна ваша помощь в поисках серийного убийцы. Эрик уставился на него. Он ожидал нескольких вещей, таких как «в том доме, где вы живете, напали на человека», или «кто-то украл ваш мотоцикл», но это было что-то новенькое. – Э… Что? Эрик не знал никаких серийных убийц. Может быть, в счет мог пойти Курт Марко, но он не думал, что этому детективу нужен был такой ответ. Чарльз улыбнулся, и эта улыбка почти превратилась в усмешку, сильно скосившись на бок. – Вы превосходны в том, что вы делаете, – сказал он, устраиваясь в своем кресле, положив руки на подлокотники. Он показался более спокойным и уверенным в себе, продолжив: – После того, что я увидел в новостях, я понял, что я должен попросить вашей помощи. Это самое малое, что я могу сделать. Эрик едва его слышал. Его мозг безуспешно пытался догнать слух. Он смотрел на постеры, которые были видны за головой детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. Выбери жизнь. Выбери работу. Выбери карьеру. И моргнул. – Что… – начал он, и тут же остановился. После он сел ровнее, смотря на Чарльза, и попросил: – Объясните. Пожалуйста. Он почти готов был поверить, что это – шутка, что-то, что специально подготовили, чтобы отвлечь его от Курта Марко, LifeTech и сотни тысяч фунтов, но мужчина казался совершенно серьезным. Он казался похожим на того, кто испытывает зудящее нетерпение, тоску и полный комплект неврозов в придачу. Чарльз сделал глубокий вдох, вены на тыльных сторонах его ладоней стали четче выражены, когда он сцепил их слишком сильно, а потом его грудная клетка опустилась вместе с выдохом. – Это дело продолжается уже два года, – сказал он. Его пальцы нервно теребили друг друга, его ногти были короткими и ровными там, где Эрик их видел. – Недавно меня отстранили от него. Сказали, что я слишком увлекся. Эрик заметил на мгновение появившуюся на его лбу морщинку. Когда Чарльз сжал челюсти, кожа на его щеках словно натянулась. – Мне было приказано взять оплачиваемый отпуск на месяц, – сказал он. Эрик хотел бы получить оплачиваемый отпуск на месяц, на год, на всю жизнь, и кивнул, знаком предлагая Чарльзу продолжить. Он не мог не задуматься над тем, что имелось в виду под «слишком увлекся», но тут Чарльз сказал: – Я не могу просто так оставить все это. Он положил одну ногу на другую, наклонился вперед, устроив руки сверху на одном колене, и сказал: – Вы понимаете, на что это похоже, мистер Леншерр. Я… я вложился в это. Он сделал слишком глубокий вздох, и Эрик провел ногтями по рифленой бумаге под ободком своей кофейной кружки. Он знал, на что это похоже, когда вкладываешься во что-то настолько, что кажется, что кроме этого дела на свете ничего не осталось. Истории, которые стоили того, чтобы падать в кроличьи норы, стоили потери сна. И его кофе уже практически остыл. – Убито девять человек, – сказал Чарльз. Его глаза стали похожими на стеклянные, и он повторил: – Девять. И мы ничего не можем найти. Эрик поднял бровь. – И вы думаете, что я смогу? Чарльз кивнул. – Ну, – сказал он, чуть заметно отклонившись назад. – Я надеюсь, что вы сможете. Мы сможем. Эрик взглянул на него, и между ними повисла пауза. Он не был детективом. Он был журналистом. Он расследовал дела с коррумпированными политиками и тайными операциями бизнесменов. Он не ловил убийц. – Если вы согласитесь, – сказал Чарльз, снова глядя прямо на него. – То сможете получить награду в размере двухсот тысяч. Если мы найдем убийцу. Эрик моргнул. Как в одном из этих мультиков, его глаза расширились. Буквально полезли из орбит, и он смог сказать только: – Я не… где, черт возьми, полиция Лондона нашла две сотни тысяч для вознаграждения? Столичная полиция не была известна обширными доходами. Эрик знал об этом достаточно, после всей работы, что он сделал для них, мошенников, расистов и казнокрадов. Чарльз рассмеялся. Это был легкий смех. – Эти деньги идут не из полиции. Откровенно говоря, если бы они знали, что здесь происходит, они были бы менее, чем довольны. Эрик уставился на него. Он не понимал, но это было что-то новое. – Это мои деньги, – сказал Чарльз. – Из моего наследства. Это объясняло акцент. Все это – просто идеальная благая весть, и Эрик не хотел знать, сколько денег есть у этого мужчины, если он готов отдать две сотни тысяч человеку, публично заклейменному лгуном. Эрик поставил локти на стол и провел руками по лицу. Он оставил их сцепленными перед носом, зацепив большими пальцами подбородок, и взглянул на черное дерево. – Я не знаю, – сказал он. Ему нужны были деньги. Бог знал, они были нужны ему. Его руки были сложены в молитвенном жесте, и «Аномии» нужны были деньги. Марко выпил его досуха, забрал все его деньги, создал трещину в репутации, и весь журнал пойдет ко дну из-за него, если он не найдет новых средств. Он прикусил нижнюю губу изнутри. Он делал это слишком часто, и там, где кожа была тоньше, стало формироваться чувствительное место. – Я – не детектив, – сказал он. – Я знаю, – ответил Чарльз. Эрик поджал губы, все еще прикусывая внутреннюю сторону щеки. От нервных привычек было нелегко избавиться, и он взглянул на Чарльза. Он подчеркнуто не смотрел на серую столешницу своего стола и сказал: – А это вообще будет законно? – он поднял бровь, спрашивая. – Мне, помогать делу, которое все еще открыто? Расследуемому делу? Он не знал, о чем они вообще рассуждали, не говоря уже о том, что сам детектив был отстранен от дела. Чарльз пожал плечами. – Это определенно не профессиональная практика, – сказал он, и это не придало Эрику уверенности. У него едва ли хватало её, чтобы начать обдумывать предложение, и Чарльз сказал: – Но я бы предпочел нарушить несколько правил, чем найти еще несколько тел. Эрик откинул со лба несколько упавших прядей волос. Тела. Он поймал одну прядку пальцами и потянул. Ему нужно было подстричься, и он невольно задался вопросом, чем таким он заслужил судебное разбирательство и дело об убийстве практически одновременно. – Соглашайтесь, – сказал Чарльз. В его голосе была слышна умоляющая нотка, и он, наверное, отчаянно хотел покончить с этим. – Я знаю, что вам нужны деньги, – сказал он. – Я знаю, что это так. Сотни тысяч хватит для финансирования для такого журнала. Он был прав. Он знал, что он был прав. Эрик знал, что он был прав. Черт, весь мир знал, что он был прав. – Пожалуйста, – сказал Чарльз. Он наклонился в своем кресле, положив руки на ноги. – Я бы не просил, если бы это не было важным. И необходимым. Рассмотрите этот вариант. Пожалуйста. Не то чтобы у Эрика были другие варианты, кроме как поиграть в детектива. Больше нет. Его репутация журналиста была испорчена. Если ему повезло, у «Аномии» в целом еще были какие-нибудь средства для существования. Может быть. Он надеялся на это. – Я покажу вам все детали дел, когда вы дадите свое согласие, – сказал Чарльз. – Я наверное могу поделиться с вами несколькими общими вещами, если вам нужно что-то еще для того, чтобы согласиться. Эрик покачал головой. Его не нужно было убеждать. На самом деле, нет. Ему не нужны ужасные подробности описания девяти мертвых тел. Он вздохнул. – Хорошо, – сказал он. На лице Чарльза появилась улыбка. – Хорошо, – сказал Эрик. Ему нечего терять. На самом деле, нечего. – Я подумаю об этом. Улыбка на лице мужчины померкла, пусть и немного, и он кивнул, сказав: – Спасибо. Он, казалось, вздохнул с облегчением, напряжение исчезло из морщин на его лбу, и он сказал: – Спасибо, мистер Леншерр. – Эрик, – сказал тот. – Эрик, – повторил Чарльз. Повисла еще одна пауза, и мужчина теперь просто сидел, откинувшись на спинку стула, и Эрик воспользовался молчанием, чтобы отпить едва теплый кофе. Он вытер рот тыльной стороной ладони и бросил пустой стакан в мусорное ведро слева от своего стола. – Ты подумаешь над этим до завтра? – спросил Чарльз. Эрик взглянул на него. – Я могу подъехать завтра, – сказал Чарльз. – И принести с собой детали дел. Самое основное, – сказал он. Он выглядел и звучал так, словно его разум пересекал миллион миль за минуту. Походя на возбужденно-радостного ребенка, он сказал: – Просто на случай, если ты решишь отказаться. Я не могу позволить тебе ходить вокруг с деталями убийства в твоей большой и умной голове. Эрик не знал, что сказать на это, поэтому просто кивнул. – Завтра подойдет, – сказал он. В его календаре и ежедневнике было пустое место на завтра. На самом деле, в его календаре и ежедневнике теперь был пуст каждый день, кроме дней рождений и праздников. Он согласился встретиться с детективом-инспектором Чарльзом Ксавьером, но не в штаб-квартире. – Здесь вниз по улице есть кофейня, – сказал Эрик. Он нацарапал название на листке бумаги, оторвал его и передал детективу, сказав: – Я приду туда, чтобы увидеться с тобой, в половину шестого. Он ходил в это место вот уже пять лет, и на следующий день был уже на вершине лестницы, когда Эмма выглянула из-за двери своего кабинета. Сегодня она заплела косички, что выглядело очень по-европейски, и сказала: – Эрик. Он уже опаздывал. Эрик остановил руку на перилах, в другой его руке были собранные в одну папку файлы с его лучшими расследованиями, и он сказал: – Что? Она улыбнулась ему, став похожей на лису, и прислонилась к косяку. Послышался глухой звук старого принтера. – Я забыла спросить, – сказала она. – Ты повеселился со своим вчерашним гостем? Эрик одарил её мрачным взглядом, прежде чем повернуться и начать спускаться вниз. На улице был дождь, но не было никаких репортеров. Эмма крикнула ему вдогонку: – О, так ты все-таки повеселился! Ему пришлось спрятать файлы под пальто, серым френчем, который доходил ему до колен, и ветер снаружи был достаточно сильным, чтобы его волосы тут же примялись и стали липнуть к ресницам. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер сидел за столиком в глубине зала по левую руку от входа, как раз там, где Эрик обычно сидел, читая книгу за чашкой кофе. «Сияние» Стивена Кинга было последним. Старый и потрепанный экземпляр на немецком, который был у него с пятнадцати лет. Кажется, теперь его последним чтивом станет дело столичной полиции. – Прошу прощения, я опоздал, – сказал он, кладя папку на стол. Она немного потемнела из-за дождя; Эрик начал снимать пальто, когда Чарльз сказал: – Все в порядке. Теперь он был похож на детектива. Такого, каких показывают в кино. Строгий черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Он был похож на ищейку. На агента ЦРУ. На столе уже стояли две чашки, вручную расписанные маленькими кофейными зернами, и Чарльз сказал: – Я заказал тебе капучино, – он пожал плечами, проводя пальцами по ручке своего собственного напитка, и Эрик увидел, что костяшки его пальцев на правой руке были испещрены царапинами. – Надеюсь, что ты пьешь нечто подобное, – сказал он. – Я взял себе то же самое. Эрик кивнул и устроился на скрипящем кожаном сидении напротив. Его расцветка была похожа на бургундское темно-красное вино, и Эрик сказал: – Спасибо. Погоди, я верну тебе деньги. Он начал искать в кармане своих штанов, достав оттуда кучку забытой мелочи и поняв, что он не стирал их вот уже неделю, и шоколад, забытый после давнего полуночного перекуса, успел расплавиться в его левом кармане. Чарльз же покачал головой. – Не беспокойся об этом, – сказал он. Эрик взглянул на него, оторвавшись от ладони, полной двухпенсовыми монетками. Чарльз улыбнулся этому. – Кофе стоил всего лишь два десять. У Эрика было наверное только тридцать монеток по два пенса, так что ему пришлось проглотить свою гордость и сказать: – Спасибо. – Не за что, – сказал Чарльз, и его принадлежность к высшему классу мелькнула в этой фразе. Он взглянул на папку на столе и поднял бровь. – Я принес тебе краткие сводки из моих прошлых расследований, – сказал Эрик. Он сунул мелочь обратно в карман и кончиками пальцев подтолкнул папку к Чарльзу. – Чтобы ты знал, что я не просто парень, который дал по яйцам Курту Марко, а потом был в судебном порядке отшлепан за это. Чарльз рассмеялся и вытянул указательный палец, доставая что-то из-под стола. – У меня тоже есть для тебя пара документов, – сказал он. На самом деле у Чарльза оказалась толстенная папка на кольцах, которая была больше, чем его голова, и Эрик задался вопросом, на что он все-таки подписался. – В общем, – сказал Чарльз, когда они выпили по две чашки, и уровень кофеина в их крови уже был слишком велик для половины шестого вечера. – Произошло девять убийств. Мы знаем, что это один и тот же человек, потому что у него… есть, скажем так, свой почерк. Тут Эрик пожалел, что они не решили встретиться в каком-нибудь баре, где продавали бы алкоголь, и спросил: – Так какой у него почерк? Чарльз покачал головой, а потом постучал по своему носу и сказал: – Не могу сказать. Пока что нет, во всяком случае. Эрик закусил губу. Он показал Чарльзу свои статьи о Питере Шарпе, члене парламента из партии консерваторов, который оказался нечист на руку в своих расходах и интересе к юным мальчикам, и о Мелиссе Малгрю, предпринимательнице с фамильными корнями в Немецкой Национал-Социалистической Рабочей партии и британском Объединении Фашистов, которые были связаны с несколькими атаками на еврейские и исламские сообщества. Чарльз был впечатлен, если судить по выражению его лица. Но он сказал: – Знаешь, тебе не нужно было приносить все это. Я уже прочитал все, что ты когда-либо написал. Это включало в себя даже то, что Эрик написал в свои двадцать с небольшим, а в тех работах ему было нечем гордиться. Эрик закончил свою очередную чашку с кофе и собрал свои файлы вместе. Семь жертв были мужчинами, сказал ему Чарльз. И две женщины. Все они были убиты разными способами, за исключением группы из пяти мужчин, которые были убиты вместе, в одну ночь, и Чарльз не мог разглашать имена или причины смерти. – Если честно, то ты скорее всего сумеешь найти их в медиа, – сказал Чарльз, слизывая сливки со своей верхней губы. – Mirror наверное подкупили кого-нибудь из внутренних структур. Обычно они так и делают. Для детектива он хорошо выглядел, и интерес Эрика был подогрет, когда Чарльз сказал: – Все жертвы мужского пола были геями или бисексуалами. Это – единственная зацепка, которую мы смогли найти. – Так ты думаешь, что это убийства на почве нетерпимости? – спросил Эрик, отводя с лица упавшие пряди волос. Это он занимался убийствами на почве нетерпимости. Мелисса Малгрю и все остальные. Британская Национальная партия, Партия независимости Соединенного Королевства и Английская лига защиты. Этим он занимался. Он выставлял напоказ нетерпимость. Придурков. Чарльз хмыкнул. – Может быть, – сказал он. – Но тогда, каким образом к этому относятся женщины? У обеих были партнеры-мужчины. У одной был муж, а у другой – жених. И вот тут Эрик захотел узнать ответы. Он словно стал ослом, перед которым повесили морковку, он не мог ничего с этим поделать. Он хотел знать. Всегда желая знать все о чем угодно и что угодно обо всем, Эрик прервал поток речи Чарльза, который что-то быстро говорил о сексуальной ориентации и браках, сказав: – Хорошо. Чарльз взглянул на него, положив локти на стол, сгорбившись над ним, и Эрик вздохнул. – Я в деле. Я помогу, – сказал он. Мужчина, казалось, почувствовал такое облегчение, словно он сейчас улетит прочь, а потом он улыбнулся и хлопнул Эрика по спине тяжелой ладонью. Эрик взглянул на поцарапанные костяшки Чарльза и задался вопросом, кого же тот ударил. Он не был похож на того, кто размахивал кулаками направо и налево. Чарльз поймал его взгляд, брошенный в сторону своей руки. – А, это, – сказал он, проводя большим пальцем по поврежденным костяшкам, но даже не поморщился. – Решил немного подраться со стеной, – он рассмеялся над собой, сделав резкий выдох. – Стена победила. Он продолжил говорить, объяснив, что Эрику стоит переехать к нему в его летний дом в Кембриджшире. Только пока они заняты делом. Так будет проще, сказал он, когда Эрик начал хмуриться. Там была пристройка, отделенная от основного дома, в которой было все, что могло понадобиться Эрику. Кухня, ванная, спальня, гостиная. Все необходимое. Эрик почесал заднюю сторону шеи. Было уже практически восемь вечера, они просидели там два с половиной часа, и бариста начал кидать на них многозначительные взгляды. Эрик собирался спросить, что, я должен бросить все ради этого, но ему было нечего бросать. В любом случае, Кембриджшир был не так уж далеко. – Мы можем поехать туда завтра, – сказал Чарльз. Он понял взгляд, который Эрик бросил на него. – Или послезавтра, – поправился он. – Когда захочешь. Этот мужчина был наполовину детективом, наполовину ребенком, он радовался чему-то быстрее любого шестилетки, и Эрик провел ладонью по губам. – Я не… Я не знаю. Мне нужно больше времени, чтобы все обдумать. Это… немного чересчур. Потерять сотню тысяч фунтов, а потом оказаться в гуще расследования убийства. И получить просьбу переехать в Кембриджшир. Это было слишком много для нескольких дней. Чарльз кивнул. Его выражение лица стало более серьезным, понимающим. – Ты прав, – он кивнул. – Ты прав. Вот, – сказал он, беря салфетку из-под своей кружки, чтобы написать на ней номер. – Это номер моего мобильного. Позвони мне, когда решишь. Эрик осторожно взял салфетку двумя пальцами и кивнул. – Я позвоню, – сказал он. Он хотел помочь. Он хотел узнать. В следующие несколько дней, между безнадежностью «Аномии» и квартирой, пропахшей сигаретами и дешевым виски, Эрик решил. Ему правда больше нечего терять. Он может помочь найти серийного убийцу. Он сможет получить две сотни тысяч вознаграждения для «Аномии». Он сумеет исправить собственные ошибки. Он сумеет выбраться из той ямы, которую анонимный осведомитель и Курт Марко выкопали для него. Лежа на диване, смотря, как сигарета тлеет в зеленой стеклянной пепельнице, Эрик взял в руки телефон. Номер был в его телефоне последние четыре дня, последний из контактов, Чарльз Ксавьер. И он закатил глаза, набирая номер. 
Его поприветствовал тот же голос с превосходным акцентом. – Добрый вечер, Чарльз Ксавьер. – Привет, – сказал Эрик. Он закрыл лоб предплечьем. – Это Эрик. Эрик Леншерр. – Ох, – сказал Чарльз. Его голос был радостным. – Привет. Эрик помотал головой. – Я приеду, – сказал он. Пауза. – Ты приедешь? – Да, – сказал Эрик и вздохнул. – Мне нечего терять, – у него закончились сигареты. – И ты сказал, награда – две сотни тысяч? – Да… да, – сказал Чарльз. – Две сотни тысяч. Если мы найдем убийцу. Если. Эрик закрыл глаза и выдохнул. – Тогда да, – сказал он. – Я сделаю это. Я помогу. Я приеду в Кембриджшир. Он почти мог слышать улыбку на другом конце провода. – Отлично, отлично, – сказал Чарльз. – Мне подъехать к кофейне к шести? Чтобы дать тебе возможность разобраться со всеми неразъясненными вопросами. И выпить чаю, конечно. Эрик собрал свой чемодан той ночью. Также он написал заявление. Это не настоящая отставка. Не по-настоящему. Он вернется. Ему просто нужно немного времени. Чтобы найти убийцу. Он не написал об этом. Он собрал все необходимое в чемодан, одежду, туалетные принадлежности, книги, CD и DVD-диски, его компьютер оказался в сумке, висевшей на ручке его спальни. Эмма была в ярости, когда узнала. Об отставке. – Эрик. Эрик… Какого хрена все это значит? – спросила она, следуя за ним. Он положил заявление ей на стол и вышел, но стук её каблуков следовал за ним по коридору. Цок-цок-цок, стук двухдюймовых каблуков по деревянным панелям, и она сумела догнать его, бормоча ругательства себе под нос. Она схватила его за руку, заставила остановиться, и, когда он обернулся, она помахала его заявлением об уходе у него перед носом. – Объясни мне это. Сейчас же. Эрик приподнял бровь. – Я думаю, оно само себя объясняет. Она нахмурилась, глядя на него, её взгляд был полон горечи и холода, и она сказала: – Ты не можешь этого сделать. Ты не можешь просто уйти от нас. Не когда мы остались почти что без средств к существованию, последний ты мудак. Она не сказала «из-за тебя», по большей части потому, что она, наверное, считала виноватой и себя, но подтекст был очевиден. Он определено там был. Эрик вздохнул. – Слушай, – сказал он, выкручиваясь из её хватки. – Это для того, чтобы сбить Марко с нашего следа, ладно? Если он увидит, что я вышел из игры, то подумает, что он выиграл. Эмма свирепо посмотрела на него. – Так и получится – он выиграет, – сказала она. – Просто дай мне месяц или около того, – сказал Эрик. Несколько ребят из персонала смотрели на них, стажеры держали документы, а журналисты сидели за компьютерами, и Эрик сказал. – Я вернусь. Я обещаю тебе. Мне просто нужно… сначала разобраться с кое-какими личными вопросами. Вот и все. – Личными вопросами? – спросила Эмма, усмехаясь. Она подняла заявление на уровень лица Эрика и смяла его в бесформенный комок. Проигнорировав его сердитый взгляд, она бросила его себе за плечо. – Ты хоть представляешь себе, как тяжело нам будет, когда деньги закончатся? – спросила она, положив руки на бедра. Её голос был низким, близким к шипению, и Эрик провел рукой по волосам, сказав: – Мне жаль. По крайней мере, когда я уйду, тебе не придется платить мне зарплату, – сказал он. Он надеялся, что это заставит её хотя бы улыбнуться. Разрядит обстановку, может быть, но это не сработало. Она сердито смотрела на него, говоря: – Ты раскачиваешь лодку, у которой и так течь, из-за чего мы только быстрее пойдем ко дну. Он должен был засмеяться. Должен был, и его смех заставил Эмму дать ему по лицу. – Ты и понятия не имеешь, – сказала она. Она ударила его достаточно сильно, чтобы его голова дернулась в сторону; её раскрытая ладонь с отполированными ногтями, царапины от которых кололо и жгло, ударила его, и Эрик потер свою щеку. 
Это оставило жжение, которое эхом отдавалось на всей левой стороне его лица, от уха к носу. Она никогда не била его до этого. Даже в его самые плохие дни, до этого она никогда не давала волю рукам. – Ты и понятия не имеешь, как тяжело нам придется, – сказала… прошипела она. – Если ты уйдешь, мы станем посмешищем. Мы уже им стали. Когда он взглянул в сторону первого этажа, все открыто пялились на них. Как только они столкнулись с его взглядом, то тут же отвернулись. – Мне жаль, – сказал он, опуская руку с лица, и повернулся к Эмме. – Мне нужно идти. – Поверить не могу, – сказала Эмма. Теперь её руки были сложены на животе. – Один признак бури, и ты уже покидаешь корабль, – теперь выражение её лица было почти грустным. – Из всех людей, Эрик, от тебя я ожидала большего. Она пошла прочь, и он смотрел за тем, как она двигалась, пока она не захлопнула за собой дверь в свой офис. У неё не было амортизаторов. Шум снова начал нарастать, и стажер по имени Дарвин повернулся к Эрику. – Ты уходишь? Эрик взглянул на него, всего лишь ребенка, едва ли достигшего двадцати одного года, и кивнул. – Совсем ненадолго, – сказал он. – Я вернусь обратно. Он оставил на сайте «Аномии» краткую заметку. О том, что с сегодняшнего дня он больше не работает в журнале. Он отказался от работы журналиста и места второго редактора в «Аномии». У него есть личные семейные дела, которым он собирается посвятить свое время, а потом… кто знает. Когда он зашел на сайт BBC News, то увидел мини-изображение своего лица. Ему пришлось пролистать страницу ниже, чтобы найти статью, но она была там. Заголовок гласил: ДИСКРЕДИТИРОВАННЫЙ ЖУРНАЛИСТ ЭРИК ЛЕНШЕРР УВОЛИЛСЯ ИЗ СВОЕГО ЖУРНАЛА «АНОМИЯ», и в самом деле. Его не так уж дискредитировали. Он засунул лэптоп обратно в сумку, а его чемодан был около двери его офиса. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер ждал его около кофейни, где они встречались накануне, прислонившись к грани стеклянного окна, и Эрик в этот раз не опоздал. Облака сгущались, становясь серыми, а колесики чемодана Эрика стучали по мостовой. Чарльз взглянул в сторону и увидел его; в этот раз он был в парке цвета хаки, которая заставляла его выглядеть толще, чем он на самом деле был. – Ты снова был в новостях, – сказал он. Эрик фыркнул. – Я знаю. Он начал нервно теребить ремень сумки, который был перекинут через грудь, и Чарльз сказал: – Тебе не нужно было уходить, ты ведь знаешь. Ты все еще мог бы работать из моего дома. Эрик пожал плечами. – Нормально, если я положу сумки тебе в машину? Я привез свой мотоцикл. Дождь начался через десять минут. До дома Чарльза в Кембриджшире был час езды, и к тому времени, как они до него добрались, Эрик промок до нитки. Джинсы Эрика липли к его ногам, и те части рубашки, которые не были прикрыты кожаной курткой, стали влажными и прозрачными. Чарльз кинул ему ключи, когда вышел из машины, какой-то дорогой последней модели черного Альфа Ромео. Эрик неловко поймал их, держа в одной руке шлем. – Иди в дом, я принесу твои вещи, – сказал Чарльз. Эрик взглянул на него, но всем, что он получил в ответ на этот взгляд, было: – Идиот хренов, иди быстрее в чертов дом. Эрик начал думать, что ему либо понравится работать с Чарльзом Ксавьером, детективом-инспектором, либо нет, и вставил ключ в замок на двери, выкрашенной темно-синим цветом. На ключах болтались два небольших брелока, с логотипами Radiohead и the Smiths, и в доме было гораздо теплее, чем снаружи. Это было хорошее место, типичный загородный дом с белыми стенами, деревянными балками и прочими атрибутами, и где-то внутри лаяла собака. – Не обращай внимания, – сказал Чарльз. Чемодан Эрика был практически с него размером. Он встряхнул волосами, и на лицо Эрика брызнули капли воды. Он подумал, что это неважно, и просто передал ключи обратно, после того, как закрыл дверь. – Не снимай обувь, – сказал Чарльз и посмотрел вниз. – То есть, ботинки. Нам придется вернуться назад, чтобы добраться до пристройки. Он пошел по коридору, оставляя за собой дорожку воды, и сказал: – У тебя ведь нет аллергии на собак? Эрик покачал головой. Чарльз держал в руках его сумку, так что Эрик взял чемодан за ручку и потянул его за собой по деревянным панелям, держа шлем подмышкой в другой руке. – Хорошо, – сказал Чарльз. Как оказалось, лай издавала собака какой-то пастушьей породы, того песочно-бежевого цвета с темно-коричневыми мордой, ушами и ногами, и когда Чарльз толкнул дверь на то, что оказалось кухней, она вышла из-за дверей и прыгнула на Эрика. Она лаяла на него, обнажив зубы, рыча и пуская слюну, и Эрик отступил назад. Он никогда не умел обращаться с собаками… с тех самых пор, как полицейская ищейка гнала его через половину Лихтенберга, учуяв дешевый героин, от которого никто и никогда не получал пользы. – Барон, – сказал Чарльз. Его тон был резким, и пес перестал лаять, но уставился на Эрика и зарычал. Его зубы были достаточно большими, чтобы сделать дыру в его руке, и Эрик сказал: – Кажется, я не очень понравился твоему псу. Он не отводил глаз от этого создания. Он не позволил бы этому монстру откусить свой член. – Прости, – сказал Чарльз. Он подошел, схватил пса за металлический ошейник и оттянул его назад, прикрикивая на него. – Он раньше был ищейкой, – сказал Чарльз. Он вывел пса в другую комнату, голубая косточка на его именном медальоне стучала о поводок, и Чарльз закрыл дверь. – Он привыкнет к тебе, – сказал он. И тут он остановился на секунду, сведя брови. Пес продолжал скрестись в дверь и тяжело пыхтеть. Эрик покосился в ту сторону. Посмотрев на Чарльза, он вздохнул. – Что? Чарльз вернулся на кухню. Это было милое помещение… очень загородное. – Он лает на людей, если у них с собой есть наркотики. Эрик последовал за ним, чемодан стукнулся о порог между коридором и кухней, и почувствовал запах чая. Какой-то цитрусовый запах, как Эрл Грей, и Чарльз сказал: – Так что либо он просто возненавидел тебя, либо у тебя в карманах кокаин. Эрик моргнул. Он не мог видеть лицо Чарльза, чтобы понять, говорил тот в шутку или серьезно. Чарльз был детективом. И, наверное, не самым большим фанатом наркоты. – Я не… У меня ничего нет, – сказал Эрик. Столешница была из черного гранита с небольшими пятнышками искорок, и, когда Чарльз повернулся, то на губах у него была улыбка. Он дважды хлопнул Эрика по плечу и сказал: – Эрик, я просто пошутил. Он улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. – Принимай любые наркотики, какие пожелаешь. Бог знает, главные официальные лица полиции просто тонут в этом дерьме. Эрик наблюдал за ним, когда тот отошел прочь. Он подошел к высоким двустворчатым дверям на другом конце кухни; они были деревянными, выкрашенными белой краской. Через стекло были видны поля, а сами окна вели на задний двор. Эрик смотрел Чарльзу вслед: на капюшоне его парки был пушистый, искусственный мех, и он не знал, что сказать. На данный момент рядом с детективом-инспектором Чарльзом Ксавьером это случилось уже несколько раз. Он последовал за ним и нахмурился, оглянувшись через плечо, когда собака снова начала лаять. Пристройка была больше похожа на бунгало. Чарльз возился с ключами и матерился себе под нос: «блядские ключи, блядское все», но в конце концов открыл дверь. Идти до основной части дома было меньше двух минут, пристройка была такого же белого цвета, как и основной дом, но это были еще две минуты в холоде и сырости, от которых Эрик начал дрожать. Он сцепил зубы, чтобы не дать им стучать друг о друга. – Здесь обычно останавливается моя сестра, – сказал Чарльз. Эрик провел рукой по волосам и сжал пальцы вместе, отжимая из них столько воды, сколько можно было отжать. Чарльз положил сумку Эрика на диван; главная дверь вела в помещение, которое служило кухней, столовой и гостиной одновременно. – Или моя кузина, – сказал он. – Так что прими мои извинения за женский декор. И невероятное разнообразие мыльных принадлежностей в ванной. Это было мило. Эрик оставил свой чемодан около кофейного столика и попытался снять ботинки. У него не вышло. – Это мило, – сказал он. В гостиной стояли два дивана, большие и черные, и столешницы на кухне были как две капли воды похожи на те, что были в доме Чарльза. – Я оставлю тебя, чтобы ты смог разобрать вещи, – сказал Чарльз. Он натянул на голову капюшон и внезапно стал похож на десятилетнего школьника, который был готов сбежать из школы на холодную улицу. Он улыбнулся закрытой улыбкой, без зубов, но это все же было искренне, и сказал: – В холодильнике есть еда. И в шкафах. Хлеб в хлебнице, и так далее. Я дам тебе время осмотреться. Эрик поблагодарил его, и Чарльз сказал, что будет ждать его в доме, чтобы начать разбираться с деталями дела. Когда Эрик будет готов начать. В спальне была королевских размеров кровать, с постельным бельем, на котором был отпечатан цветочный узор, который Эрик уже видел в Икее, но ему было не на что жаловаться. Эрик быстро распаковал вещи: он cлишком хотел узнать детали дела. Он хотел знать все, начиная с их имен, заканчивая малейшей отметиной на их телах. Он всегда хотел знать все, начиная с делишек директора его школы, заканчивая махинациями членов парламента. Он сунул одежду в комод, встроенный под окном спальни. Туда отправились носки и нижнее белье, рубашки и футболки, джинсы и брюки, а пальто и куртки он повесил на крючки с внутренней стороны двери. Отопление не было включено, и Эрику, видимо, нужно было спросить об этом, поэтому он пока что скинул свою кожаную куртку на один из обогревателей, оставив воду по капле впитываться в ковер. Он оставил ботинки около входной двери и снял с себя мокрую одежду. Скоро он снова окажется под дождем, но мокрые джинсы натирали, а рубашка липла к телу. Он высушил волосы полотенцем как мог, после чего, переодевшись в сухие черные штаны и черную футболку с длинными рукавами, натянул на себя куртку и отправился обратно к главному строению. Легкие кеды Primark, которые он привез с собой, никак не спасали его ноги от сырости. Он остановился у двустворчатых дверей, засомневавшись, входить или нет, и тут опять появился пес. Эрик надел капюшон куртки, застегнул молнию до горла, и собака снова начала лаять, а стекло – запотевать от её дыхания. Эрик взглянул наверх, отведя взгляд от пса, и увидел, что Чарльз зашел на кухню, видимо, чтобы проверить, какого черта пес лает на этот раз. Эрик помахал ему через стекло. Собака подпрыгнула, увидев движение, передними лапами оперевшись об дверь, и Эрик сделал шаг назад. Дождь был сильным и шумом отдавался у него в ушах, но он все равно мог расслышать этот роскошный британский акцент, когда Чарльз звал пса по имени, Барон, и затем он оказался совсем рядом, держа животное за поводок и открывая Эрику дверь. – Входи, – сказал Чарльз. Под курткой у него была обычная одежда. Вытертые джинсы, которые были потрепанными на швах, и старая поношенная темно-синяя толстовка с эмблемой Оксфорда. Один из его носков был черным, а другой – красным, и он щелкнул пса по носу, когда тот снова начал рычать. Пес заскулил. Эрик настороженно уставился на него. – Он тебя не укусит, – сказал Чарльз. Он сказал псу сесть. Тот подчинился. – Он лает страшнее, чем кусает. Он просто радуется. Пес не выглядел радостным. Он казался готовым откусить яйца Эрика в любую секунду. – Просто входи, – сказал Чарльз. – Ты выпускаешь тепло. Эрик сделал так, как было велено, и оставил ботинки на коврике. Пес обнюхал их. Эрик стянул с головы капюшон и провел рукой по волосам. Пес зарычал. Чарльз снова отвесил ему щелбан. – Сидеть, – сказал он и затем взглянул на Эрика. – Ему нужно привыкнуть к тебе. Вот, – сказал он. – Погладь его. Эрик поднял бровь, расстегивая свою куртку. – Нет, спасибо, – сказал он. – Мне все еще нужны мои руки. Чарльз издал подавленный смешок. – Кроме других вещей, – Эрик вздохнул, и Чарльз продолжил, – он не укусит тебя. Протяни руку и дай ему её понюхать. Эрик помедлил. Он сделал шаг по направлению к собаке, Барону, и уши пса прижались к голове. Он протянул правую руку и собака уткнулась в неё холодным носом, вдыхая запах. – Вот так, – сказал Чарльз. Он отпустил ошейник пса и выпрямился. – Видишь, – сказал он, гладя пса по голове, и тот лизнул ладонь Эрика. – Он хороший. Эрик сдвинулся, чтобы почесать пса за ухом, и тот позволил ему. Его пасть раскрылась в чем-то похожем на улыбку, и Эрик расслабился. – Теперь, – сказал Чарльз, – когда вы двое подружились, ты готов взглянуть на дело? Он повел Эрика обратно в коридор, где все еще были лужицы воды на полу, и потом начал подниматься по лестнице на второй этаж слева. – Мне пришлось сделать из столовой кабинет, – сказал он. Это была огромная комната размером с квартиру Эрика, и бумаги и изображения занимали чуть ли не каждый квадратный сантиметр пространства. На стенах были пробковые доски, какие-то заметки вместе с грязными черными текстами, прикрепленными к листам формата A4, карты и фотографии, и Эрик осматривался, приподняв брови. – У меня закончилось место в нормальном офисе, – сказал Чарльз. Пес устроился в углу, все еще смотря на Эрика, и тот моргнул. Он никогда не видел ничего подобного. У него были свои дела, в которых ему приходилось прикреплять к стенам распечатки, но он никогда не делал ничего подобного. На обеденном столе была куча папок, и Apple MacBook, и пробковые доски, усыпанные кнопками, и разноцветными нитями, связывавшими вместе какие-то вещи. Может быть, именно это имелось в виду под «слишком увлекся». – Присядь, – сказал Чарльз. Он махнул рукой в сторону стульев у ноутбука. – Я принесу нам что-нибудь выпить. Только Бог знал, сколько алкоголя ему понадобится, чтобы справиться с этим. В своей последней работе, так же известной как Афера Курта Марко, Эрик расправлялся с двумя-шестью пачками документов за ночь, и из-за стресса у него начали трястись руки. Успокаивало только дешевое пиво. Но Чарльз имел в виду чай. Он принес две чашки, цитрусовый запах ударил в нос Эрика, и Чарльз сказал: – Мы можем перейти к более крепким напиткам позднее, – он поставил рядом с Эриком стул и сказал. – Тебе лучше быть трезвым, чтобы переварить весь этот ужас. Они начали в хронологическом порядке. Первое убийство – первым. – Джонатан Кинг, – сказал Чарльз. Царапины на его костяшках стали менее заметными за ночь, и он наклонился через стол, чтобы взять в руки дело. Он раскрыл папку, и первой вещью, которую увидел Эрик, было фото места преступления. – Мне, наверное, стоило предупредить, – сказал Чарльз, когда он оглянулся и увидел выражение лица Эрика. У того в животе поселилось нехорошее чувство. – Они все такие, – он сделал короткий выдох, прежде чем сказать. – Если ты думаешь, что это – плохо, то тебе стоило побывать на месте преступления. Эрик не мог себе представить. Он и не хотел. Джонатану Кингу был двадцать один год, он учился на втором курсе университета в Королевском колледже Лондона, и он был бисексуалом. – Другие студенты рассказали, – сказал Чарльз, – что он был широко известен в кампусе своей неразборчивостью в связях, – тут он пожал плечами. – Почему бы и нет, я полагаю. Он мог брать от университетской жизни все, что мог, пока она не закончилась. Эрик все еще смотрел на фото. Обычно, когда фото настолько наглядные и отвратительные одновременно, их пропускали через черно-белый фильтр. Это убирало некоторое количество запекшейся крови. Она становилась серой и не била так сильно по глазам. И по силе воли. Но эти фото были сделаны в полном цвете. Молодой человек лежал на широкой постели, раскинув руки подобно птице, парящей в воздухе, и все вокруг было залито кровью. Вздохнув, Эрик взял одну из фотографий. – Очевидно, это было сделано, чтобы зрелище еще больше шокировало, – сказал он. Джонатан Кинг был порезан. Очень сильно. Три пальца его левой руки были отрезаны с помощью острого лезвия и с силой засунуты в его же анус. На фото были видны только три бледных пальца и огромное количество крови. Эрик сжал зубы. Член Джонатана был отрезан, оставив неприглядно выглядевший обрубок и оба яичка, а что касалось самого члена, то его засунули ему же в рот. На животе глубокими порезами, которые казались почти черными, было вырезано слово: нечистый. На лбу – ХОХО. – Это его почерк, – сказал Чарльз. – Его визитная карточка, называй как хочешь. Это то, что оставлено, чтобы мы знали, что все это – его рук дело. Это есть у каждой жертвы… надпись ХОХО, эта штука с объятиями и поцелуями, вырезанная на каждом теле в каком-нибудь месте. Эрик отложил фото в сторону и провел рукой по лицу. – На что, черт возьми, я подписался? Чарльз похлопал его по бедру под столом. – Если захочешь сделать перерыв, то только скажи. В любое время. Эрик покачал головой. – Нет, это… Все в порядке. Я просто… Давно не видел ничего настолько ужасного, – он поставил локти на стол и провел руками по глазам. – Я справлюсь. Чарльз окинул его взглядом, но кивнул. – Все работники отеля сказали, что он приехал один. Оплатил одноместный номер на одну ночь. На всех фото было тело Кинга, только с разных углов, и Эрик отодвинул их прочь. – Когда он не сделал чек-аут на следующий день до двух дня, консьерж пошел за ним, чтобы разбудить, – он вздохнул. – И увидел гораздо больше, чем хотел бы, бедный парень. Эрик потер щеку. – Почему он был один? – А, – сказал Чарльз. – Его сосед в общежитии попросил комнату для себя и своей девушки на одну ночь. Он дал Кингу денег на отель. У Чарльза были отчеты полицейских с места преступления. Отчет о вскрытии с маленьким изображением жертвы, и ранами, нанесенными на изображенное тело карандашами разных цветов для порезов, синяков и укусов. Он не заметил следов укусов на фото с места преступления. Они были на спине Кинга, и Эрик заметил их только сейчас, на фото со вскрытия. Они шли от изгиба его левого плеча до правой ягодицы, красным и лиловым вырисовывая полный набор зубов. Какие-то из отметин были диагональными, какие-то – горизонтальными. Там, где в нижней челюсти преступника были неровные зубы. – Что за херня, – сказал Эрик. Причина смерти: кровопотеря. Чарльз хмыкнул, когда Эрик передал ему отчет о вскрытии. – Он был порезан и оставлен умирать. Истек кровью. Должно быть, это длилось часами. Эрик провел рукой по волосам, потянув за их концы. – Дальше легче не станет, – сказал Чарльз. – Просто чтобы предупредить. А вообще, все будет только хуже. Жертвой второго убийства стала первая женщина. Джессика Сомерсет. Эрик получил на руки все факты и файлы на потом, чтобы разобраться со всем в своем собственном темпе, так что они решили пробежать это быстро. По верхам. Будучи в возрасте тридцати двух лет, Джессика была матерью двоих детей. Близнецов-двойняшек. – Теперь они живут со своей тетей, – сказал Чарльз. – Её муж не смог этого выдержать. Как только мы его очистили, он покончил с собой. Выбросился с крыши дома напротив двенадцать-сорок пять по Кингстон-апон-Темс. В этот раз, открывая файл, Эрик приготовил себя к фотографиям. Он почти выругался вслух, но вместо этого только закрыл рот ладонью. – Была обнаружена в своей постели, – сказал Чарльз. – Своим мужем. Середина дня, она была одна. Муж на работе, дети в школе. – Кроме того, на её спине есть кое-что, – сказал Чарльз. – Крест. Она была словно распята: её колени были связаны, а руки расправлены в стороны перпендикулярно телу. Она лежала словно Иисус, распятый на кресте, и была порезана ото лба до начала половых губ. Глубина разреза в некоторых местах доходила до дюйма, это был один большой, ровный разрез. Её нос был практически разрезан надвое. Затем, от одного запястья до другого, по её грудной клетке, чуть ниже ключиц, над грудью, была сделана еще одна линия. Той же глубины. Крест. И все было повторено на спине. От начала шеи до самых ягодиц. – Разрез на спине был сделан первым, – сказал Чарльз. – Вот. Он передал Эрику еще одну фотографию. – Её язык был отрезан, а на его место засунули карту Таро, – сказал он. – Правосудие. Эрик вздохнул. – Почему карту Таро? – В свободное время она занималась предсказаниями, – сказал Чарльз. – Знаешь, гадала по ладони, на картах. С помощью кристального шара. Вся эта фигня. Он передал Эрику еще две фотографии. Ладони женщины. XOXO. Эрик потер лоб и схватился за свой чай. Он почти забыл о нем, и теперь, когда он сделал глоток, тот был едва теплым. Третья жертва. Вторая женщина. Рейчел Тейлор, и при виде фотографий Эрик сказал: – Мне чертовски нужно выпить. Чарльз взглянул на него, внимательно посмотрел и кивнул. Он поднялся на ноги, ножки его кресла заскрипели по полу, и он сказал: – Хочешь что-то конкретное? Или просто… алкоголь? Эрик покачал головой. – Просто алкоголь. Он привез с собой пару пачек сигарет, но они все были в пристройке. Им придется подождать. Пес встал, чтобы последовать за Чарльзом, но затем оглянулся на Эрика. – Что? – спросил Эрик, и развел руками. – Что ты хочешь от меня? Что я по-твоему собираюсь сделать, украсть пару полицейских отчетов и уехать прочь на своем мотоцикле? Оставить здесь все свои вещи? Пес моргнул, глядя на него, и Эрик застонал, а потом спрятал лицо в ладонях. Он почувствовал, как что-то скребется о его ногу, и посмотрел в пробел меж своих пальцев. Собака была там, смотря на него большими карими глазами, и он сказал: – Ох, да отъебись уже. – Эй, – сказал Чарльз. Эрик взглянул наверх. Тот нес полную бутылку жидкости медного цвета и два невысоких стакана. Эрик был готов помолиться, чтобы это был скотч. – Оставь мою собаку в покое. Он поставил на стол стаканы и бутылку после того, как Эрик освободил для них небольшое пространство, и пес остался сидеть между ними. Чарльз сел и налил выпить им обоим. Эрик выпил свою порцию моментально, почувствовав сильный мускусный привкус скотча, и Чарльз ухмыльнулся ему. – Ладно, – сказал Эрик. Большим пальцем он вытер губы. – Я готов продолжить. Рейчел Тейлор. Двадцать два года. – Только-только выпустилась из городского университета Лондона, – сказал Чарльз. – Международные отношения. У неё было большое будущее. Она была обнаружена в своей квартире после того, как не зашла за своим другом, чтобы отправиться с ним на ужин. Её рот был зашит с помощью струны B от электрогитары, а её горло было разрезано так глубоко, что голова была почти отделена от тела. Её груди были отрезаны, оставив два жутких кровоточащих разрыва на её груди, и в этот раз XOXO было оставлено на животе. Эрик схватил бутылку со скотчем и налил себе еще. – Мы даже не знаем, почему она была выбрана в жертвы, – сказал Чарльз, отпивая из своего стакана. – Но с другой стороны, зачем вообще выбирать кого-то, верно? – он потер лоб. – По крайней мере, в случае с Кингом, поводом могла стать его сексуальная ориентация. А с Сомерсет причиной могла стать её деятельность гадалки. Может быть, он думал, что Рейчел была цыганкой. Эрик вздохнул: – Ну да, потому что каждая цыганка непременно гадает по ладони. Чарльз поднял ладонь, говоря: – Я не утверждаю этого. Я говорю, что, может быть, убийца был достаточно слеп, чтобы так подумать. Эрик хмыкнул. Пес уткнулся носом в его бедро, и он медленно погладил его по голове. Четвертая жертва. Второй мужчина. Патрик Гейнс. Тридцатишестилетний отец троих детей. Ровесник Эрика. – Он развелся с матерью своих детей два года назад, – сказал Чарльз. – Он был в отношениях с другим мужчиной, когда был убит. Дети жили с матерью. Гейнс был задушен головой мягкого медведя, который принадлежал его трехлетней дочери. Фотография нового парня его бывшей жены была прикреплена к его лбу с помощью его собственной крови. – Что это значит? – спросил Эрик. Он постучал пальцем по фотографии. – Он трахался с бойфрендом своей бывшей? Чарльз покачал головой. – Нет, – сказал он и залпом закончил пить свой первый стакан. – Я не уверен. Его парень сказал, что он завидовал бойфренду своей бывшей, потому что тот присматривал за его детьми, – он пожал плечами. – Так что мы по большей части сошлись на этом. Это причинило бойфренду его бывшей кучу проблем, это могу сказать точно. Эрику удалось рассмеяться, хотя больше это было похоже на резкий выдох, а не на смех. – Вы безжалостно допрашивали его о бывшем муже-гомосексуалисте его девушки? Ухмыляясь, Чарльз снова наполнил свой стакан. Со стаканом Эрика он сделал то же самое. – Да, мы допрашивали его, – подтвердил он. – Давай ограничимся упоминанием, что пара после этого рассталась. Гейнса прикончила колотая рана в груди. Рядом с сердцем. XOXO было на внутренней стороне его правого предплечья. Затем последовали жертвы пять, шесть, семь, восемь и девять. Когда Чарльз сказал об этом, Эрик сразу спросил: – Мне понадобится еще одна бутылка виски, чтобы переварить это? Чарльз рассмеялся и сказал: – Не уверен. На этот раз все не так ужасно, просто… странно. Эрик опрокинул свой третий стакан себе в рот, и Чарльз сразу же наполнил его снова, говоря: – А остальные, по-твоему, не странные? Кресты, вырезанные на телах, и игрушечные мишки, засунутые кому-то в глотку. Чарльз хмыкнул и кивнул, привинчивая крышку к бутылке. – Ну, да, но они к тому же были пиздец какими ужасными. А этим пятерым парням не пришлось особенно мучиться. Он передал Эрику первую фотографию. Вид на все пять тел разом. Все они были обнаженными молодыми мужчинами, всем было двадцать с небольшим. – У них было нечто вроде оргии, – сказал Чарльз. – Их нашли в какой-то вшивой квартире у одного придурка из Клэпхем Тауна. Там не было кроватей, только пять матрасов на покрытом занозами полу, и на каждом матрасе было тело. – Что было причиной смерти? – спросил Эрик. На телах не было очевидных повреждений, которые могли бы указать на причину смерти любого из убитых. На фотографии в своих руках он мог разглядеть лишь синяки на шее ближайшего к камере мужчины. Он постучал по снимку, указывая на него: – Асфиксия? Чарльз кивнул. – У этой жертвы – да. Эрик вздохнул, говоря: – А что с остальными? Впятером они бы смогли справиться с одним убийцей. Кто этот парень, Халк? Чарльз беззвучно рассмеялся и вложил в руки Эрика пачку фото. – В их крови были обнаружены бензодиазепины, – увидев непонимающий взгляд Эрика, он объяснил: – Транквилизаторы. Их можно найти в таких препаратах, как Ксанакс и Валиум. Они прописываются людям, которые испытывают тревожность, но прими слишком много, и ты в отключке. Эрик кивнул. Чарльз взял фото обратно и быстро просмотрел их. – Вот, – сказал он, предлагая Эрику фотографию. Эрик взял её. Это была фотография коробки пиццы с оставшимся куском. – Бензодиазепины… темазепам, если точнее… был найден тут. Гавайская пицца. – Как эти вещества туда попали? – спросил Эрик. – Мы ищем мальчика-посыльного? «Мальчик-посыльный убивает пятерых гомосексуалистов во время оргии, накачав пиццу транквилизатором». Чарльз покачал головой и разом прикончил оставшийся виски. Утерев ладонью губы и подбородок, он сказал: – Работник доставки сообщил, что Бейл, одна из жертв, сказал ему просто оставить пиццу у двери. Они оплатили заказ картой по телефону. Эрик задался вопросом: кто платит картой за пиццу стоимостью десять фунтов? – Значит, убийца накачал её до того, как они подошли к двери, – он потер левую бровь и уронил фотографию с пиццей на пачку остальных фото. – Откуда он, блядь, знал, что они собирались заказать пиццу? Или что они попросят оставить её у двери? – Он не знал, – сказал Чарльз, пожимая плечами. – Он собирался войти и убить их всех, не имело значения, как именно. Они просто сами облегчили ему работу. На торсе каждой жертвы было вырезано по одной букве. XOXO, и потом у последнего, оставленного в конце, было оставлено сердце. Такое, какое рисовали на футболках. Я сердечко Лондон. Я сердечко One Direction. – Значит, одну из жертв задушили, – сказал Эрик. – А другие отравились этим транквилизатором… Теназипаном. – Темазепамом, – поправил его Чарльз, ухмыляясь. – Да без разницы, – сказал Эрик. В этот раз он медленнее выпил свой стакан. – Так это вещество и было тем, что их убило? Чарльз покачал головой. – Нет, – сказал он. – Он накачал каждого из них летальной дозой героина. Эрик взглянул на него. Он сделал это слишком быстро, приподняв голову, но Чарльз ничего не сказал на это. – Тот, кто умер от удушения, Бейл, он… Он очнулся до того, как убийца успел накачать его. Так что его придушили. А затем накачали. И только после этого убийца решил достать нож. Эрик зевнул, не сумев сдержать себя, и Чарльз обернулся к нему. Сам он поддерживал свою голову правой рукой, положив ладонь на щеку, а локтем оперевшись на стол. – Кажется, нам уже пора закругляться. – Я в порядке, – возразил Эрик. – Продолжай. Он быстро взглянул на свои часы и, вздохнув, понял, что они показывали уже час ночи. Чарльз покачал головой и, взяв фото, сложил их обратно в файл. – Уже поздно, – сказал он. – А мы и так уже разобрались с большей частью. Он встал, и вместе с ним поднялся пес. И начал махать хвостом. Эрик снова зевнул себе в кулак, и утер со лба упавшие пряди волос. Чарльз собрал вместе какие-то документы и сказал: – Пока я дам тебе это. Завтра принесу еще. Он протянул ему пять дел, больших и потрепанных по краям, и Эрик встал, чтобы взять их. – Спасибо, – сказал он. – И, эм, спасибо за виски. Чарльз улыбнулся. – Пожалуйста, – сказал он, вытягивая руку и таким образом давая Эрику знак следовать за собой. Эрик подчинился, и его привели обратно на кухню, к двустворчатым дверям. – Если хочешь, – сказал Чарльз. – То можешь прийти сюда в районе девяти утра. Я буду готовить завтрак примерно в это время. Или, если хочешь провести день наедине с самим собой, чтобы разобраться с деталями, то это тоже пойдет. У тебя в пристройке есть еда и все необходимое. Эрик промычал что-то в ответ. Снаружи было темно – хоть глаз выколи, но звук дождя прекратился. – Думаю, я потрачу денек, чтобы войти в курс дела, – сказал он, приподнимая папки, которые он держал подмышкой. – Может быть, не весь день, но… посмотрим. Я приду к тебе, если найду что-то, или если у меня появятся вопросы. Чарльз кивнул. Пес был у его ног. – А, да, – сказал Чарльз. – Если ты хочешь включить отопление, то в сушильном шкафу есть выключатель. Даже два. Один для центрального отопления, а второй – для горячей воды. Они отмечены. Эрик был слишком усталым, чтобы курить, когда вернулся в пристройку. Было ужасно холодно, и Эрик, включив отопление, оставил документы на кухонной стойке. Было так холодно, что он лег спать в своей куртке и штанах. Его будильник сработал в восемь тридцать, и он так испугался, что уронил телефон с прикроватной тумбочки, после чего громко выругался. Теперь стало слишком жарко, и Эрик сбросил с себя одеяло, уставившись в потолок. Он весь был мокрым от пота, штаны липли к его ногам, и он медленно стянул с себя куртку и футболку. Душ был очень даже большим, с местом, где можно было сесть, и он засунул в него свои банные принадлежности. Шампунь, кондиционер, гель для душа и мыло. Чарльз не соврал, когда упомянул об огромном количестве мыльных принадлежностей в этом доме. Баночки всех цветов радуги были выстроены в ряд на подоконнике. Тут была ванна на ножках с задергивающейся шторой, и это место было определенно лучшим, где он когда-либо останавливался. Лучше, чем Travel Lodges, Premier Inns и съемные квартиры. Он нажал на кнопку включения душа. Накануне Эрик забыл включить горячую воду, так что он стоял под холодными струями воды в течение десяти минут, пока снова не почувствовал себя чистым. Выключив отопление, он сел за стол в своем сине-зеленом халате и боксерах, смотря BBC Breakfast, который шел по телевизору с плоским экраном. Сегодня главными новостями были Ирак, Сирия, еще больше Ирака, Исламская Сирия, еще больше Сирии, все как обычно. Женщина с ребенком погибли в ДТП в Бедфордшире. Еще больше историй о жестком обращении с детьми в Ротерхэме. Материалы дел лежали перед ним на кофейном столике, а в одном из кухонных шкафов обнаружилась пачка кукурузных хлопьев. Также там оказался кофе Taylors, по-видимому богатой итальянской обжарки, и он начал с Убийства Номер Один. Снова. Наступил час дня, а ему по-прежнему нечего было показать, кроме беспорядка и мусора повсюду. Спустя какое-то время он переместился на пол. Стол был слишком маленьким. Он решил позвонить своей матери после дневных новостей, когда по телевизору ничего не шло, и она ответила после первого же гудка, сказав: – Mäuschen, как это мило с твоей стороны, – и её голос был настолько радостным, что ему пришлось улыбнуться. – Привет, мам, – сказал он, приглушая звук у телевизора. – Я не знаю, слышала ли ты, – продолжил он, прикусывая губу. – Я ушел из «Аномии». – Ох, Эрик, – сказала его мать. Он откинул голову назад, чтобы положить её на сиденье дивана. – Почему ты решил сделать такую глупость? Он не был уверен, стоило ли говорить ей об убийствах. Он не был уверен, было ли ему позволено это сделать. Наверное, лучше не надо, решил он. Он понимал, что его матери это не понравилось бы. Убийство. – Я просто решил сделать перерыв, но я вернусь, – сказал он. – Я просто… проведу какое-то время у друга в Кембриджшире. Он все еще сидел с фотографиями с мест преступлений, когда часы пробили десять вечера. Он решил закончить с этим, когда наступит полночь. Не было никаких связей между жертвами, их семьями и друзьями. Даже парни, которые устроили оргию, никогда раньше друг с другом не встречались. Ни одного убийства в одной и той же части Лондона. Все в разных. Самыми странными были отчеты криминалистов. В них не было ничего. Ни волос, ни крови, ни слюны. Ничего. Никаких отпечатков пальцев, но также никаких доказательств использования убийцей перчаток. Следы зубов. Были только они. В какой-то момент он швырнул одну из папок через всю комнату. Он был так недоволен тупиками и небрежно записанными полицейскими отчетами, что кинул её достаточно сильно, чтобы та ударилась о кухонный шкаф. Чарльз пришел к нему на следующее утро. Он был одет в черный халат, под которым была красная пижама из шотландки, и черные тапочки. Увидев Эрика, он улыбнулся. – Я просто пришел проверить, как ты. Его волосы были всклокочены, и Эрик кивнул. – Я в порядке, – сказал, он отступая от двери. – Ты… ты зайдешь? Чарльз покачал головой. – Нет, нет, ты в порядке. Просто хотел убедиться, что ты тут не умер. Эрик выдохнул. – Нет, просто раздражен. Чарльз ухмыльнулся. – Это чувство мне знакомо. Как ты справляешься? Облокотившись о стену, Эрик провел рукой по волосам. – Нормально. Просто… Очень много материала, который нужно просмотреть. Чарльз кивнул. – Я понимаю. Тебе нужно еще несколько дней, чтобы со всем разобраться? Скорее, еще несколько лет. – Да, я думаю. Я приду к тебе, когда закончу. Если что-нибудь найду. Эрик съел свою кашу и выпил чашку кофе, а потом еще одну, и еще одну, и еще одну… он заставлял себя забыть о финансовых проблемах и своей карьере, читая вместо этого большие файлы, описывающие жизни убитых жертв. Невинные люди были безо всякой причины убиты каким-то придурком-садистом с ножом и большой порцией наркотиков. Эрик провел еще два дня, просматривая материалы дел. В одном из шкафов была наполовину полная бутылка портвейна, и Эрик обычно такое не пил, считая слишком роскошным, но тут он просиживал свою задницу на ковре и то и дело отпивал прямо из горла, пока «Розыгрыш недели» повторялся на Дэйве. На следующий день пришел Чарльз. Снова постучался. Было десять часов утра, и Эрик все еще был в постели. Его будильник не сработал, и он слишком резко сел, и оттого почувствовал головокружение. – Ох, черт меня подери… Он дошел до входной двери в одних боксерах и халате, тех же, что и вчера, и, когда открыл дверь, то увидел Чарльза в черной рубашке на пуговицах и черных брюках. Эрика мучила головная боль и сухость во рту, и он поспешно запахнул халат, смущаясь и спасаясь от холода одновременно. – Эм, прости… – сказал он. – Мой… будильник не сработал. – Все в порядке, – сказал Чарльз. Он улыбнулся. У него были очень белые зубы. – Он обхватил себя руками. – Я могу войти? Это его собственность, подумал Эрик. Он может делать все, что ему, черт побери, в голову взбредет. – Конечно, – сказал он. Он отошел с пути и закрыл дверь, когда Чарльз вошел, вытерев ноги о коврик. Чарльз смотрел на бардак на полу, листы и фото, раскиданные повсюду, и Эрик потер лоб. – Прости, – сказал он. Снова. – Я лучше работаю в хаосе. Это было правдой, но ему никогда не нужно было так много хаоса. У него никогда не было столько материалов, чтобы устраивать такой хаос. Чарльз улыбнулся и устроился за кухонной стойкой, сев на один из стульев. – Я не могу осуждать, друг мой, – сказал он. – Не после того, как ты видел мой кабинет. Ну, мою столовую. Эрик улыбнулся в ответ слабо и почти натянуто, чувствуя себя идиотом из-за надетого на нем халата. Из-под которого были видны его волосатые ноги и большие ступни. Он облокотился на стойку и сказал: – Я ничего не нашел. Вчера я просто читал все подряд, – он почесал свою щетину. Еще один день не побриться, и она начнет превращаться в бороду. – Этот парень конкретно озабоченный, это все, что я пока что могу сказать. Чарльз хмыкнул. Он прикусил губу и наклонился вперед, опираясь на локти. – Это я уже понял, поверь мне, – сказал он, вздохнув. – Я пришел спросить, не нужно ли тебе что-нибудь из местного супермаркета. Или ты сам хочешь поехать? Я могу показать тебе, что есть в местном поселке, если захочешь. На самом деле, – сказал он, – указать на определенные места, пока мы будем проезжать мимо. Эрик взглянул на него. Губы Чарльза казались красными и припухшими от постоянного прикусывания. Ему хотелось увидеть поселок. Если он останется здесь на какое-то время, то ему стоило бы чем-нибудь заняться. Держать себя в деле. – Хорошо, – сказал Эрик и взглянул на себя. – Просто… дай мне десять минут. Он оделся, натянув на себя первые вещи, которые попались ему под руку. Черные джинсы и черная водолазка, и было похоже, что они с Чарльзом собрались на чьи-то похороны, так много черного было на них обоих. – Возьми пальто, – сказал Чарльз. – Там нет дождя, но весьма свежо. В лучшем случае, градусов семь. Он натянул на себя свой серый френч, надел на голову дешевую шляпу от Дока Мартина и последовал за Чарльзом через внутренний двор и дом к Альфа Ромео. До деревни было всего пятнадцать минут езды по одной главной дороге, и по пути Чарльз показывал все важные в округе вещи. Когда они въехали, то увидели большую церковь, стоявшую по левую сторону от них. На доске объявлений была надпись: ВСЕМ РАДЫ В ОБЪЯТИЯХ ГОСПОДНИХ. Поселок состоял из домов с террасами, какие-то из них были большими, какие-то поменьше, и по стенам половины из них вился плющ. Вдоль дороги со стороны Эрика тек небольшой ручей, а также там была почта и алкогольный магазин. Чарльз указал на улицу, говоря: – Там дальше есть парк. Он подойдет, если ты захочешь выйти из дома и проветриться. Но я бы не стал ходить туда после того, как занятия в школе заканчиваются, – добавил он. – Дети. Там был магазин, где продавали рыбу и картошку, и китайская лавка, где еду делали на вынос, а на другом конце поселка стоял старый деревенский паб, «Пятнистый пес». Они добрались до дома в половину одиннадцатого, и Эрик предложил Чарльзу помочь донести его продукты. – Нет-нет, я справлюсь, – сказал Чарльз. Он передал Эрику сумку с его покупками. В ней были жареные овощи и Циндао. Было два часа ночи, после возвращения из поселка на мотоцикле, прогулки в парке и похода в паб, Эрик снова сидел на полу в гостиной. Он сидел так с восьми вечера после того, как вернулся, и почти не чувствовал свою задницу, в то время как его спина разрывалась от боли. В это время по телевизору не шло ровно ничего, стоящего внимания, за исключением повтора Джереми Кайла, Местоположения, Местоположения и еще раз Местоположения, тех, в которых поющая женщина была в правом углу. Эрик сидел в тишине, смотря на документы и фотографии, выложенные на персидском ковре. Хаос. Он смотрел на отчеты о телах убитых на оргии, пятерых мальчиков, когда остановился. И вздохнул. Если идти по деталям каждого тела, то у каждой жертвы было отрезано разное количество пальцев. Отхвачено тупым лезвием. От Бэйла к Уильямсу: девять, ноль, пять, два, один. Эрик вздохнул. Никто не стал бы тратить время на то, чтобы сделать это безо всякой причины. Никто не стал бы так делать. Никто не стал бы. Эрик потер лоб. Это не просто ужасающе жестокие убийства. Если кто-то хочет кого-то убить, то он просто приставил бы дуло пистолета к его голове и размазал бы мозги своей жертвы по стене. Он не стал бы накачивать своих жертв наркотой, нарезать их и отрезать им пальцы. Он не стал бы калечить их. Он не стал бы их душить. Девять-ноль-пять-два-один. 90521. Эрик схватил фотографии, проверяя, был ли верен отчет о вскрытии, и провел рукой по лицу, остановившись на подбородке. Он все еще чувствовал тошноту, смотря на эти кадры. Зная, что люди, изображенные на них, были мертвы. Его лэптоп лежал сбоку, и он вбил номер в Гугл. Интернет-соединение было хреновым до невозможности, и он постукивал кулаком по колену в ожидании. Первым, что всплыло, были старые экзамены по физике. Он зарычал, потер лоб и снова набрал запрос: телефон 90521. Ничего. Он вбил это число в Гугл-карты, и оно привело его в Украину. Руська Мокра. Закарпатская область. Украина. 90521. Он выругался про себя; столкнул лэптоп с коленей и уложил руки на колени. – Убийцы херовы, – пробормотал он. Он вытянул руки над головой. Зевая и сгибая шею в разные стороны, Эрик уставился на потолок. На черные балки и покрытый побелкой потолок. 90521. Будучи выращенным в еврейской семье, он ясно помнил, как почти каждую неделю ему под нос совали Тору. Если предположить, что кодировка глав и стихов была в Библии точно такой же, как и в Торе… 90521. Девять. Девятая книга Библии. Было поздно, и ему, наверное, стоило оставить это до утра. На кофейном столике уже стояла одна или две пустые банки из-под Циндао. Он снова взял в руки лэптоп, набрал в поиске: девятая книга Нового Завета. Послание к Галатам Святого Апостола Павла. Он набрал в поисковой строке: послание к галатам, 0521. Ничего. Он постучал костяшками по клавиатуре. Поиск: послание к галатам 521. Ничего. Он был готов выкинуть лэптоп из окна или швырнуть его через всю комнату. Галаты 5:21. Эрик уставился на экран. «и зависть; пьянство, оргии и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют». Оргии. – Черт меня подери, – сказал он. Он снова перечитал стих. 90521. Поступающие так Царствия Божия не наследуют. Он выдохнул, проведя рукой по волосам. Затем он отчаянно рассмеялся, что прозвучало почти как икота, и сказал: – Блядь. Снаружи лил дождь, и он натянул халат поверх штанов и футболки с длинными рукавами. Он засунул лэптоп под халат и побежал через внутренний двор. Было почти два пятнадцать ночи, и Эрик заколотил в двустворчатые двери. Было жутко холодно, он был бос, камешки гравия кололи и царапали его стопы, пока он колотил кулаком по стеклу. Пес начал лаять, и Эрик крикнул: – Чарльз! – он застучал сильнее, из-за чего стекло затряслось. – Давай же. Чарльз! В коридоре вспыхнул свет, но Эрик продолжил стучать. Кухня осветилась слишком ярким светом, и Эрик моргнул от неожиданности. Чарльз был здесь, в клетчатой красной пижаме, у которой были расстегнуты три верхние пуговицы, и он хмурился. Он схватил связку ключей с кухонной стойки и подошел ближе. Открыв дверь, он сказал: – Эрик, какого черта? – он сдвинулся с порога, давая пройти. – Входи, тупой придурок. Эрик потряс головой как собака, стоило ему войти внутрь. Мокрые волосы липли к его лбу. – Что не так? – спросил Чарльз. – Ты представляешь, сколько сейчас времени? – Я кое-что нашел, – сказал Эрик. – Кое-что новое. Что-то… этого нет в полицейских отчетах. Чарльз замолк. Он закрыл дверь и повернулся к Эрику, пристально смотря на него. Эрик достал свой лэптоп, и Чарльз сказал: – Что? Что ты нашел? На его лице появилось отчаянное выражение, словно он нуждался в этом, и Эрик сглотнул внезапный ком в горле. Это значило все для детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. – Я… вот, – сказал Эрик. Он открыл крышку лэптопа и прошел внутрь, чтобы поставить его на кухонную стойку. Чарльз последовал за ним, потирая предплечья. Эрик указал на экран. Чарльз вздохнул, глядя на него. – Я не понимаю. Что это? Стих из Библии? – он взглянул на Эрика. – Откуда ты его взял? Эрик провел пальцами по щеке. – Жертвы на оргии, – Чарльз взглянул на него. – Их пальцы… У каждого из них отсутствует разное количество пальцев. Чарльз провел рукой по волосам, растрепав их, и оставил себя с еще большим шухером на голове, чем раньше. – И? Сжав губы, Эрик сказал: – У первой жертвы отсутствует девять. У следующей – ноль. Затем пять, затем два, затем один. Чарльз все еще смотрел на него. Ожидая. Надеясь. – Девять-ноль-пять-два-один, – сказал Эрик. – Это библейский код. Чарльз моргнул, и затем его глаза стали похожи на совиные. Они стали большими и синими. – Ты хочешь сказать, ты обнаружил это благодаря пальцам? Ты нашел… это... из-за пальцев? Он указал на экран, и Эрик кивнул. – Охуеть, – сказал Чарльз. Он рассмеялся, качая головой. – Боже, – сказал он. – Я знал, что ты хорош, но… какого черта… Эрик прикусил губу и слабо улыбнулся Чарльзу. – Он подходит. Стих, – сказал он и кивнул в сторону лэптопа. Чарльз взглянул на экран. Он схватил его за края, наклонил к себе и прочитал стих вслух: – «И зависть; пьянство, оргии, и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют», – он вздохнул и наморщил лоб. – Черт возьми. – Ты думаешь, мы имеем дело с каким-то нетерпимым фанатиком Библии? – пропыхтел Эрик. Чарльз потер глаза, наклоняясь над столешницей. – Я не знаю, – сказал он. – Это было бы не первым, – он застонал, сцепив руки под подбородком. – Но это… это просто охуеть. Эрик вздохнул. Чарльз свел брови, а потом сказал: – Погоди… Эрик взглянул на него. – Что? – Этот стих, – сказал он, постучав по экрану указательным пальцем. – Он начинается с «и», – он сделал паузу и закусил губу. – Поищи тот, что перед ним. Эрик начал искать, уже почти содрогаясь от холода. Чарльз взглянул на него и сказал: – Подожди здесь. Я принесу что-нибудь теплое. Эрик уже хотел сказать, что не стоит, что он в порядке, но Чарльз уже ушел в сторону коридора. Галаты 520. Галаты 5:20. «идолопоклонничество и колдовство; ненависть, раздоры, ревность, приступы ярости, эгоистические устремления, разлад, сектантство». Колдовство. Сомерсет. Гадалка по руке. Эрик потер челюсть. Стих начинался со строчных букв. Он был готов поискать галаты 5:19, когда Чарльз вернулся с большим черным свитером в руках. – Вот, – сказал он. – Снимай свой мокрый верх. Ты подхватишь пневмонию, – он беззвучно рассмеялся, по большей части самому себе, и покачал головой. – Сколько тебе лет, двенадцать? Ты должен был подумать, прежде чем выскакивать в такой холод, не одевшись как следует. – Мне тридцать шесть, – сказал Эрик, развязывая пояс своего халата. Чарльз протянул руку, ожидая того момента, когда Эрик передаст ему халат. – Ты говоришь как моя мама, – сказал Эрик. Чарльз взял в руки насквозь промокший халат и сказал: – Кажется, она весьма умная женщина. Эрик едва слышно заворчал. Чарльз не был неправ. Он почти стянул с себя футболку, но длинные рукава липли к его рукам. В итоге Чарльз схватил и стянул её с его рук. Эрик моргнул, глядя на него, и Чарльз протянул Эрику джемпер. – Спасибо, – сказал Эрик. Уже почти натягивая его, он спросил: – А он подойдет по размеру? Чарльз пожал плечами. – Лучше, чем стоять так и отмораживать себе зад. Справедливо. Эрик натянул свитер на себя. Он не был колючим, но его край едва доставал до резинки его штанов, так что в итоге он почувствовал себя идиотом, стоящим с голым животом. Рукава свитера на его руках превратились в рукава на три четверти. Чарльз ничего не сказал, только молча усмехнулся, и Эрик вздохнул. Он вернулся к своему лэптопу и указал на 5:20. – Колдовство, – сказал он. Чарльз взглянул на это и вздохнул. – Сомерсет. Эрик закончил искать галаты 5:19, и Чарльз был первым, кто сказал это вслух. – Прелюбодеяние, – сказал он и с силой ударил рукой по стойке, достаточно сильно, чтобы заработать глухую боль в руке, которая пройдет только со временем, и Эрик почти дернулся. – Нечистый. Кинг. Этот… чертов ублюдок. Он сцепил руки за головой и взглянул на потолок. Эрик наблюдал за ним. Он чувствовал слабую настороженность из-за того, насколько маниакально Чарльз относился к таким вещам. Слишком вовлечен. Эрик взглянул на стих. «Дела плоти известны. Они суть: прелюбодеяние, нечистота и распущенность». – Значит, – сказал он. – Этот парень просто следует этому? Галаты пять девятнадцать – двадцать один? Чарльз положил предплечья на стойку и оперся на неё. Он склонил голову на руки и наклонился лицом ближе к Эрику. – Я не знаю, – сказал он. – Я имею в виду, это подходит к Кингу, Сомерсет и парням с оргии, но что в отношении остальных? Тейлор и Гейнс? Эрик почесал в затылке. Его волосы все еще были влажными. Он взглянул на экран и замер. – Гейнс, – сказал он. Чарльз взглянул на него. – Тот, ко лбу которого прикрепили фотографию парня его бывшей. Чарльз хмыкнул. – Да, это он. Эрик тихо выругался. Он снова нашел галаты 5:21 и сказал: – Зависть. Чарльз выпрямился. Он буквально оттолкнул Эрика в сторону и схватил ноутбук, притягивая его к себе. – Блядь, – сказал он. Он хлопнул ладонью по мрамору снова, потом во второй раз, затем в третий. – Поверить не могу. Эрик стоял в полной растерянности. – Он завидовал парню своей жены, верно? Из-за детей. Тот был с его детьми. Чарльз закивал. Он провел рукой по лицу и прикрыл ею рот. Он казался бледным, веснушки на его носу и щеках стали ярче. Он зажал нос двумя пальцами, и выдохнул через рот. Эрик почесал свои запястья. Он ждал, чтобы Чарльз сделал что-нибудь. Сказал что-нибудь. – Хорошо, – сказал Чарльз и кивнул. Сам себе. – Хорошо, – сказал он. Он похлопал Эрика по спине, и оставил руку на его плече, слегка наклоняясь к нему. – Хорошо. Эрик взглянул на него. – Я… эм. Ты в порядке? Чарльз поднял голову вверх. – Я? Эрик вздохнул. – Да, – сказал он. – Ты. Чарльз выдохнул. Он смотрел на экран компьютера. – Что насчет Тейлор? – спросил он, перестав опираться на Эрика, и тот вздохнул. Чарльз повернул голову к Эрику, говоря: – Какие-нибудь мысли? Эрик мельком оглядел его, но затем пожал плечами. Он взглянул на лэптоп, на стих, с которого они начали, 5:21, и сказал: – С ней, я думаю, можно сразу вычеркнуть пункт об оргиях. Чарльз издал лающий смешок. – Пьянство, – сказал Эрик. Он вполне мог посочувствовать. – Она много пила? – Нет, – сказал Чарльз. Он провел обеими ладонями по своим волосам, и сцепил ладони на задней стороне шеи, расправив локти в стороны. – Она состояла в какой-то группировке… Она была… черт, как же это называется… Он закрыл глаза и свел брови. Между ними появилась маленькая морщинка, и Эрик не понимал, о чем Чарльз говорил. – Ты знаешь, – сказал Чарльз. Он вытянул руку к Эрику и щелкнул пальцами. – Я не знаю, – сказал Эрик. Он покачал головой, с трудом сдерживая смех. Он не знал, было ли это приемлемо. Чарльз застонал: – Когда они не пьют и не принимают наркотиков. И не курят. ЗОЖ. Он говорил о тех, кто следует ЗОЖ. – Да, они, – сказал Чарльз. Он ухмыльнулся, снова похлопав Эрика по руке. – Так что нет, пьянство тоже не подходит. Они прошлись по каждому из них. Прелюбодеяние, нечистота и распущенность. – Нет, – сказал Чарльз, качая головой. – У неё был один и тот же парень в течение пяти лет. Они вообще были очень ванильными. И они были обручены. Он был просто опустошен её смертью. Идолопоклонничество, колдовство, ненависть, разлад, приступы гнева, эгоистичные амбиции, ссоры, сектантство. – Я бы сказал, что приступы гнева точно лишние, – сказал Чарльз. Они все еще стояли, прислонившись к кухонной стойке. Её край впивался в бок Эрика. – Она была очень покладистой. Ну, – сказал он. – По-видимому. Все это известно со слов её семьи и друзей. – Хорошо, – сказал Эрик. – Колдовство? Чарльз прогудел что-то в ответ. Он сдвинулся, чтобы опереться на локоть. – За это уже убили Сомерсет. И Тейлор ничем подобным не занималась. Погоди, – сказал он, потирая свой подбородок. – Она была христианкой. Да. Так что нет. Казалось, Рейчел Тейлор не ненавидела никого. Даже Маргарет Тэтчер, а Тейлор открыто высказывала свои социалистские взгляды. Также она ни с кем не была в разладе. Даже с Маргарет Тэтчер. – Ссоры тоже не подходят, – сказал Чарльз. – Это все равно почти то же самое, что и разлад. Она не была эгоисткой. Она всегда стремилась протянуть другому руку помощи. Даже работала волонтером в благотворительных магазинах и приютах для бездомных, когда не была загружена университетскими заданиями. – Так что мы остались с идолопоклонничеством и сектантством, – сказал Эрик. – И завистью. Чарльз покачал головой. – Зависть, нет, – сказал он. – И раз уж она была христианкой, я бы также исключил сектанство. Он вздохнул, глядя на стойку. – У меня такое ощущение, что мы долго будем это обсуждать. Давай хотя бы сядем. Эрик практически утонул в диване, его болящая задница буквально исчезла в больших и мягких подушках, и в этот раз ему удалось сдержать зевок. – Идолопоклонничество, значит, – сказал Эрик. Он расслабился, сидя в диване, и подтянул под себя ноги, когда Чарльз сделал то же самое. – Кого она могла идолизировать? Мэрилина Мэнсона? Чарльз потянулся, чтобы хлопнуть его по руке. – Не смейся над мертвыми, – сказал он. Но на его лице была улыбка. Эрик улыбнулся в ответ, немного сонно, и Чарльз задумался. – Но нет, не Мэрилин Мэнсон. Она была большим фанатом кого-то. Какого-то музыканта. Господи, кем он, черт возьми, был? – Знаешь, – сказал Эрик, – если ты устал, то этому наверняка стоит подождать до утра. Просто… твоя память может лучше работать с утра. Чарльз одарил его сердитым взглядом. Эрик поднял руки, защищаясь. – Чтоб ты знал, я вспомнил, – сказал Чарльз. – Это был Спрингстин. Эрик рассмеялся. Он ничего не мог с собой поделать. Он устал, он был в стрессовом состоянии, и он помогал отстраненному от дела детективу искать убийцу. Он смеялся так громко, что в конце концов прикрыл рот ладонью. Чарльз шутливо ударил его снова, говоря: – Отъебись. Это был он. Эрик все еще смеялся. Он хотел уже было прекратить, но когда он посмотрел на Чарльза, тот усиленно пытался сделать улыбку, и Эрик откинул голову назад, кладя её на спинку дивана. – Брюс Спрингстин, – сказал он. Его грудная клетка сотрясалась от смеха, и он покачал головой. Затем смеяться начал Чарльз, и у него был смех, который странным образом соединял в себе детскую радость, смешанную со смешками старого человека. Эрику пришлось отвернуться, чтобы спрятать свой зевок, который прорвался через смех. – Ладно, – сказал Чарльз. – Это хорошо. Это правда… очень хорошо. Он улыбнулся Эрику своей самой широкой улыбкой, и тот смущенно потер заднюю сторону шеи. – Боже, Эрик, ты даже не представляешь себе, сколько времени я сходил с ума над этим, – сказал Чарльз. Он издал вздох, низкий и долгий, и затем он вытянулся на диване, положив стопы на бедро Эрика. – Черт, я надеялся, что ты найдешь что-нибудь. Я не… я даже не знаю, значит ли это что-нибудь, но это хоть что-то. Чарльз положил голову на подлокотник, и его шея стала казаться еще длиннее и бледнее, чем она на самом деле была. – Спасибо, – сказал он. Эрик закусил губу изнутри. С каждым днем это место становилось все более чувствительным. – Спасибо, – сказал Чарльз снова. – И я правда имею это в виду. Я бы никогда не заметил этой фигни с пальцами. И из нас двоих я работаю детективом, – он вздохнул, проведя обеими руками по лицу. Положив обе ладони под затылок, он продолжил: – По крайней мере, теперь мы знаем, что ищем какого-то религиозного фанатика, а не просто парня, который любит вид запекшейся крови и порезанных людей. – Широкий круг подозреваемых, – пробормотал Эрик. Он прикусил ноготь. – И пожалуйста, – быстро сказал он. Чарльз ухмыльнулся, глядя на него. Было уже за три часа ночи. Они поедут в Лондон, завтра, сказал ему Чарльз. Они поедут в участок, к новым детективам, которые занимаются этим делом, и они покажут им то, что нашли. Они поедут после обеда. Это даст им возможность нормально выспаться. Большую часть пути Эрик спал. Щекой он прижимался к окну рядом с пассажирским сидением. Он начал просыпаться, когда Чарльз коснулся его руки тыльной стороной своей ладони. Но проснулся не сразу, и тогда Чарльз хлопнул его по руке со словами: – Просыпайся, Спящая Красавица. Мы почти на месте. Он, вздрогнув, открыл глаза, и они уже ехали по дороге вдоль набережной Темзы. Эрик зевнул и вытянул руки вперед. Лондонский Глаз был по левую руку от него, на десять часов. Чарльз сказал: – Кажется, ты мало спал вчера ночью. Эрик вздохнул. – Нет, – сказал он. Он прочитал послание к Галатам целиком, а потом сидел, уставившись на свои пальцы и заусенцы. – Прости, – сказал он, потирая глаза. – Я не хотел засыпать на твоем плече. Чарльз пожал плечами, и справа от них появился Биг Бен. – Все в порядке, – сказал он. – Я хотел спросить. Эрик взглянул на него. – Раз уж мы тут, тебе нужно забрать что-нибудь из дома? Ему наверное стоило проведать «Аномию». Но затем он вспомнил ощущение от пощечины Эммы на своей щеке. Он покачал головой. – Нет, я в порядке. Они проехали мимо здания Парламента и Парламентской площади, и оттуда было всего две минуты езды до Нового Скотланд Ярда. Все, что обычно было видно по новостям: репортер, стоящий напротив таблички, той большой и вращающейся таблички, которая кричала: НОВЫЙ СКОТЛАНД ЯРД, и Эрик раньше никогда там не был. Это было большое высокое здание, больше в ширину, чем в высоту, и у него были зеркальные окна. Все место казалось серым из-за нависших облаков. Практически все внутри приветствовали Чарльза осторожными улыбками и рукопожатиями, но детективы, которым теперь передали дело, посмотрели на Чарльза так, словно он был грязью. Эрик зарос щетиной, так что на него они тоже смотрели не лучше. – Ксавьер, – сказал один из них. Их офис был современным, оформленным в серебристых цветах с белыми металлическими панелями на окнах и стенах. Они были закрыты, а у детектива, который сидел перед ними, была лысина и пивное пузо размером с небольшую собаку. Эрик сцепил зубы вместе, и детектив сказал: – Ты больше не занимаешься этим делом. Какого черта ты тут забыл? Он сидел за серым столом. На его галстуке был узор из диагональных полосок разных оттенков зеленого, и табличка на его столе сказала Эрику, что он был Г.Д.И. Телфордом. Второй детектив стоял слева. Он был моложе. Но не так молод, как Чарльз. – Я кое-что нашел, – сказал Чарльз. – И пришел поделиться этим с вами. Его голос был ровным. Таким же, как когда он сказал Эрику: «Я – детектив-инспектор убойного отдела столичной полиции». Молодой детектив поднял бровь. И усмехнулся краем рта. Эрик остался позади Чарльза, чуть правее. – Ох, неужели? – сказал Телфорд. Эрику не понравилось то, как он говорил. И акцент его волновал в последнюю очередь. Типичный кокни. Его внимание зацепил яд. Сарказм. Мужчина кивнул в сторону Эрика. – Я вижу, ты привел друга. – Это неважно, – сказал Чарльз и бросил записную книжку на стол Телфорда, а потом указал на неё. – А вот это – да. Другой детектив, которому было где-то около сорока, с небольшой залысиной и серой щетиной, которая могла появиться только у человека с большим количеством стрессов, сказал: – Тебя сняли с этого дела, Ксавьер. Тебе сказали оставить его. Эрик мог видеть, как напряглись челюстные мышцы Чарльза. Как они напряглись, когда его зубы сжались. – Это не имеет значения, – сказал Чарльз. Одну руку он держал в кармане штанов, а второй указал на записную книжку. – Я кое-что нашел. Прочти это. Детективы обменялись взглядами. Они издевались. Телфорд взял записную книжку. Чарльз записал в неё все перед тем, как они уехали. Он писал с наклоном и завитушками, и его было приятно видеть, и Телфорд вчитывался всего пятнадцать секунд, прежде чем поднять голову. – Пальцы, – сказал он. Правая ладонь Эрика сжалась в кулак в его же кармане. По случаю он оделся почти официально. Телфорд рассмеялся, саркастично и зло, и Эрик понял, что он никогда не любил полицейских. – Ты говоришь, что нашел что-то из-за пальцев этих педиков, – сказал Телфорд. Эрик нахмурился, но мужчина не удостоил его и взглядом. Телфорд покачал головой, говоря: – Ты, наверное, шутишь, Ксавьер. – Я не шучу, – сказал Чарльз. Его спина и плечи были неестественно ровными. Телфорд только рассмеялся. Его смех звучал так, словно он курил по пятьдесят сигарет в день. Он передал записную книжку другому детективу и сказал: – Миллс, возьми. Кстати говоря, заметь: была причина, по которой тебя сняли с этого дела, парень. Он снова смотрел на Чарльза. – Ты не помнишь? – спросил он. – Слишком вовлечен, – он покачал головой и издал смешок. Нехороший смешок. – И ты только что подтвердил это. Другой детектив-инспектор, Миллс, вздохнул, увидев записную книжку, а потом засмеялся, увидев написанное. – Пальцы, – сказал он. – Хорошая попытка. – Послушай меня, – сказал Чарльз, делая шаг вперед, и поставил одну руку на край стола Телфорда, а вторую поднял, чтобы указать пальцем на Телфорда. – Это – важная информация, и ты прочитаешь каждое слово в этой блядской книжке, ты меня понял? Это, блядь, не игра. Это – расследование убийства. Эрик не ожидал ответного удара, и, кажется, никто в этой комнате так же не думал о подобном исходе. Эрик с трудом справился с желанием усмехнуться при виде выражения лица Телфорда. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер был хорош. Рот Телфорда сложился в оскал, когда он зарычал: – Я не должен делать нихера из того, что ты скажешь, Ксавьер. У тебя больше нет здесь никаких полномочий. Чарльз выпрямился. – Мне плевать. Но мне не будет плевать, если появится еще несколько тел с крестами и кругами. И я надеюсь, что тебя это тоже волнует. – Убирайся, – сказал Телфорд. Его лоб был изборозжден глубокими морщинами, и он выхватил из рук Миллса записную книжку. Затем он бросил её Чарльзу, и та, ударив его в грудь, упала на пол. – Убирайся и забирай с собой все свои чокнутые теории. Чарльз ничего не сказал. Эрик ждал, чтобы он хоть что-то сказал. Но он промолчал, и Эрик сжал губы. Так быстро, как только мог, он наклонился и взял в руки записную книжку. Он справлялся с идиотами. Он умел справляться с придурками. А с полицией он уж как-нибудь справится. Высокомерие, невежество и наглость, вот что здесь царило, и он мог видеть, как Чарльз уставился на него. Эрик мог видеть его взгляд краем глаза, когда его рука швырнула книжку на стол Телфорда. – Вы, – сказал он, указывая на Телфорда и Миллса. – Вы. Сейчас вы послушаете меня, убогие подобия детективов. Вы прочитаете это, – он указал пальцем на записную книжку и сказал: – Вы можете дойти до неё даже в три часа ночи, если придется, но вы, блядь, прочитаете то, что там написано. В комнате повисло молчание, и все в кабинете уставились на него. Эрик зло буравил взглядом Телфорда, сжав челюсти. Лицо детектива посуровело, и Эрик наклонился, опираясь на костяшки собственных кулаков. – А ты кто, блядь, такой? – спросил Телфорд. – Он – друг, – сказал Чарльз. – Он тот самый журналист, вот он кто, – вмешался Миллс. Телфорд взглянул на него. Эрик услышал, как Чарльз тихо выругался себе под нос. – Он – тот самый блядский журналист, которого показывали по новостям, – сказал Миллс, взглянув на Эрика прищуренными глазами. – Ага, точно. Тот самый, что пытался копать под Курта Марко. Он – клеветник. Лжец. – Нет, он не такой, – сказал Чарльз. Эрик обернулся, чтобы взглянуть на него. Его лицо стало жестче и старше от злости. – Он не лжец. Просто…. просто, блядь, прочитай то, что я написал… Телфорд перебил его: – Ксавьер, заткнись нахуй. Ты здесь теперь никто. Эрик зарычал и ударил кулаком по своему столу, и Телфорд подпрыгнул в своем шатком кожаном кресле. – Не смей с ним так говорить, – сказал Эрик. – Он принес тебе важную информацию… информацию, относящуюся к серийному убийце, а ты обращаешься с ним как с каким-то ребенком. А он, впрочем, тоже детектив-инспектор! – Я – главный детектив-инспектор, – сказал Телфорд, брызжа слюной. Эрик закатил глаза, изогнув губы в ухмылке, и поднял ладони в воздух, говоря: – Что ж, хорошо для тебя. Миллс сделал шаг вперед. Эрик нахмурился, глядя на него. – Ты – клеветник, – сказал тот. – Фриц и клеветник. Никого не волнует, что ты скажешь. Эрик сделал шаг по направлению к нему, но Чарльз схватил его за рукав. – Эрик, – сказал он, потянув за куртку Эрика, и тот отступил назад. Чарльз встал между Эриком и Телфордом с Миллсом, и Эрик пробежался пальцами по своему бедру, чтобы его руки не стиснулись в кулаки. Он сходил с ума над этой херотенью с убийствами уже несколько дней. Он был в окружении отчетов о вскрытии и фотографий с места убийств, а сейчас эти ублюдки в дешевой форме даже не хотели уделить своему коллеге блядской секунды своего времени. Фриц и клеветник. – Слушай, – сказал Чарльз. – Просто прочти это. Тут всего пять страниц. Телфорд вздохнул и взял в руки записную книжку. Он начал переворачивать страницы, чтобы проверить, сказал ли Чарльз правду, а затем закрыл её. – Просто, блядь, прочитай это, – зашипел Эрик, и локоть Чарльза врезался в его живот. – Ладно, – сказал Телфорд. Плечи Чарльза расслабились. Он издал вздох, достаточно громкий, чтобы Эрик мог его услышать, и Телфорд продолжил. – Мы прочитаем это. Но клянусь, Ксавьер, – он покачал пальцем. – Еще раз придешь сюда со своими записками и блядскими теориями, и останешься с неоплачиваемым отпуском. Ты меня понял? Эрик взглянул на Чарльза. Тот сквозь стиснутые зубы ответил: – Да. Вернувшись в машину, Эрик сел на свое сиденье и уставился на лобовое стекло. – Какого хера там произошло? Он повернулся к Чарльзу, и тот ответил лишь: – Заткнись. Он включил радио и увеличил звук. Весь путь до Кембриджсшира Эрик хмурился, смотря в окно, а Чарльз так же хмуро смотрел на дорогу, и "The Bends" группы Radiohead слишком сильно играла в динамиках. К тому времени, как они добрались до внутреннего двора, CD-диск успел перемотаться на начало. Диск уже наполовину проиграл «Fake Plastic Trees», когда Чарльз потянул за ручной тормоз. Пес был на кухне, там, где он всегда оставался, когда Чарльз был не дома, и сразу же залаял и завилял хвостом, стоило им войти внутрь. Эрик уже собирался выйти через двустворчатые двери, будучи раздраженным и не в духе после того, как его назвали фрицем-клеветником, но Чарльз сказал: – Ты не должен был этого делать. Эрик обернулся. Чарльз снимал с себя пальто. Не парку. Темно-синее пальто в горошек. Эрик поднял бровь. Чарльз бросил пальто на кухонную стойку и сказал: – Ты не должен был защищать меня перед ними. Эрик вздохнул. Он скрестил руки на животе, говоря: – Кто-то должен был, – Чарльз обернулся. – Ты не собирался. Чарльз нахмурился, глядя на него. Пес лежал в своей корзине в углу. – Тебе не надо работать с ними, Эрик. Мне – да. Ты не должен был… тебе не нужно было этого делать. Эрик сжал челюсти. – Да я, блядь, и слова им сказать не успел, – сказал он. – Ты попросил меня приехать сюда и помочь тебе найти серийного убийцу. И я сказал да, – он издал смешок, качая головой. – Я сказал да. И я кое-что нашел. Чарльз сердито смотрел на него. – Я кое-что нашел, – сказал Эрик. – И этим ублюдкам нет никакого дела. Они смеялись над тобой. Они издевались над тобой, Чарльз. Детектив-инспектор. – Это не имеет значения, – зло сказал Чарльз. Он подошел ближе, направил свой палец в лицо Эрика и продолжил. – Не имеет значения, что они делали. Что они смеялись надо мной. Это нихуя не важно, – сказал он. – Ты не должен, и тебе не стоило. Ты сам мог ввязаться и меня за собой втянуть в очень большие проблемы. Что ты собирался сделать? – спросил он, приподнимая брови, и развел руки в стороны. – Дать Миллсу по лицу? Ты это собирался сделать? – Нет, – сказал Эрик. И это было ложью. – Нет, – повторил он. – Слушай, я сделал это для тебя, окей? По крайней мере, ты мог бы сказать спасибо, мелкий засранец. Было так много подавленной злости. Было слишком много Курта Марко, сотни тысяч фунтов и пары ублюдков-детективов, которые не хотели слушать, и теперь он срывался на детективе-инспекторе Чарльзе Ксавьере. Были убийца и дело об убийствах, девять мертвых тел, и теперь они срывались друг на друге. Чарльз зарычал и ударил Эрика в грудь обеими ладонями. Он сделал это снова, пока Эрик не отступил назад, и Эрик позволил ему это сделать. – Пошел нахуй, – сказал он, снова толкая Эрика, в этот раз сильнее, гораздо сильнее для кого-то пяти футов и двух дюймов ростом. – Я попросил твоей помощи, потому что ты охуенно хороший независимый журналист, и из-за твоей… того, что в твоей репутации нет никакого ебучего бреда. Я не просил твоей помощи, чтобы ты шел в блядский Скотланд Ярд и защищал мою честь. Я не… Я не какая-нибудь чертова дамочка в беде, я могу справиться с этими идиотами сам! Эрик сердито уставился на него, и его снова толкнули назад, в этот раз – на стекло двустворчатых дверей, и он выдавил: – Что ты собираешься делать? Дать мне по лицу? Он ухмыльнулся, изогнув губы в злой ухмылке, но Чарльз снова толкнул его. И сказал: – Пошел нахуй. Затем его губы накрыли губы Эрика. Его руки вцепились в рубашку Эрика, пальцы, скрючившись, впились в неё, но Эрик остался на месте. Губы Чарльза были мягкими там, где они казались потрескавшимися, и Эрик фактически зарычал в рот Чарльза, хватая его за бедра, поворачивая и двигая их обоих так, чтобы теперь Чарльз оказался пригвожденным к стеклу. – Что ты делаешь, – сказал он. Он прижал Чарльза к дверям, смотря на него, и тот нахмурил брови, прежде чем его руки оказались в волосах Эрика, притягивая его ближе, и он снова поцеловал Эрика. Это было жестко, и Чарльз стоял на носочках, кусая зубами нижнюю губу Эрика, и тому пришлось обхватить лицо Чарльза руками, прежде чем открыть рот. Чарльз целовался как безумец, его пальцы тянули волосы Эрика так сильно, что он начал чувствовать жжение в области затылка. – Пошел нахуй, – сказал Чарльз, и его губы вернулись к своему занятию раньше, чем Эрик смог ответить. Его лицо было мягким под руками Эрика, и он сдвинул одну из них на его шею, чтобы привлечь Чарльза ближе к себе. Они были нескоординированы и неаккуратны, но Чарльзу это было нужно так же сильно, как воздух. Как и Эрику. Он бы солгал, если бы сказал, что не хотел этого. Он солгал бы, если бы сказал, что его не привлекал детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Синие глаза и свободно уложенные каштановые волосы. Он отстранился назад и увидел, как с подбородка Чарльз капает слюна. Чарльз моргнул, и Эрик прижался своим лбом к его лбу. Он поставил колено меж бедер Чарльза и почувствовал, как член его партнера начинает напрягаться. – Это до ужаса непрофессионально, – сказал он. И зарычал, когда Чарльз снова дернул его за волосы. Ему точно надо подстричься. – Заткнись, – сказал Чарльз. Его руки сдвинулись, чтобы снять с Эрика пальто. Он не смог стянуть его с плеч Эрика, и после неудачных попыток зло выдохнул и снова стукнул Эрика по груди. Эрик не сдвинулся с места, и Чарльз зло взглянул на него. – Это правда хорошая идея? – спросил Эрик. Убийцы и секс. Чарльз держался за отвороты пальто Эрика, и притянул того к себе. Из-за этого Эрику пришлось наклониться вперед, и Чарльз сказал ему в губы: – Скорее всего, нет. И снова поцеловал Эрика, всего раз. Это был медленный, тягучий поцелуй, и Эрик позволил себе раствориться в нем. Когда Чарльз отстранился, Эрик попытался прильнуть к нему. Чарльз усмехался, его ногти царапнули по вороту рубашки Эрика, прямо там, где были его ключицы. Пальцы Эрика стиснули волосы Чарльза на задней стороне шеи. – Но опять же, мы с тобой не особенно известны хорошими идеями, не так ли? Эрик промычал свое согласие и двинул бедрами вперед. Чарльз застонал, и Эрик поцеловал линию его челюсти. – Кажется, нет, – сказал он на ухо Чарльзу. Он прикусил мочку его уха, потянул её зубами, и ладони Чарльза сжались в кулаки вокруг отворотов его пальто. – Мне нужно, чтобы ты меня трахнул, – сказал Чарльз. Эрик отстранился назад. Он уставился на Чарльза, смотря на его красные и припухшие губы. До этого он никогда не трахался с детективом-инспектором. Он никогда не хотел трахать детектива-инспектора, но детектив-инспектор Чарльз Ксавьер был его слабым местом. Он хотел трахнуть детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. – Эрик, – позвал Чарльз. Эрик моргнул, глядя на него. Чарльз оторвал одну ногу от пола, и потерся бедром о член Эрика. Эрик выдохнул, и, обхватывая лицо Чарльза одной рукой, снова поцеловал его. Это был открытый, неопрятный и мокрый поцелуй, но ему было плевать. Пальцы Чарльза расстегивали пуговицы его рубашки, и ему было плевать. Он не мог насытиться этим, он не касался никого неделями, и Чарльз хныкал и стонал рядом с ним, как мартовский кот, и он хотел большего. – Мне нужно, чтобы ты трахнул меня, – сказал… повторил Чарльз. – Мне нужно, чтобы ты меня трахнул. Сейчас. Получи… Возьми все разом. Выеби меня. Его шикарный акцент и эти грязные словечки. Эрик выдохнул через нос. Он провел губами ниже, к подбородку Чарльза, оставляя поцелуи и легкие укусы по линии его пульса, и ладони Чарльза легли поверх кожи Эрика, до которой они могли дотянуться под расстегнутой на три верхние пуговицы рубашкой. Его вкус был потом вперемешку с запахом мыла «Dove», и когда Эрик оставил укус на шее Чарльза, тот застонал: – Спальня. Ебучая… Эрик… Эрик остановился, и провел языком по углублениям и следам, которые он оставил. Он отстранился и взглянул на Чарльза, глаза которого были почти неестественно большими, а зрачки – расширенными. – Не здесь, – сказал Чарльз. Он взглянул поверх плеча Эрика. – Здесь блядский пес. Эрик усмехнулся и позволил своей ноге прижаться к промежности Чарльза. Чарльз ударил его по груди, говоря: – Прекрати. У меня… все необходимое в моей комнате. Его спальня была на втором этаже, и он потянул Эрика за собой, держа его за запястье. Эрик взобрался по заметному количеству ступеней, и они едва пересекли порог спальни, прежде чем Чарльз схватился за пальто Эрика, стянул его с его рук и отбросил в сторону. – Раздевайся, – сказал Чарльз. Эрик смотрел, как тот сбросил ботинки и расстегнул ширинку, и сам через голову снял с себя рубашку, благо та была наполовину расстегнута Чарльзом. Он стоял, смотря, как Чарльз отбрасывал в сторону пиджак и развязывал галстук, и Чарльз взглянул на него. Его ноги были стройными и бледными, голени и бедра выглядели так, словно он уже немало побегал за преступниками. – Чем быстрее ты разденешься, – сказал Чарльз. – Тем быстрее мы сможем трахаться. Поторопись. Чарльз ждал его на постели еще до того, как Эрик закончил. Он лежал, раскинувшись на огромной кровати на четырех столбиках, и одной рукой обхватывал свой член, пока Эрик пытался выпутаться из своих штанов и носков разом. Он не мог сконцентрироваться, не когда Чарльз лежал на матрасе, и его темные волосы контрастировали с подушкой, а бледная кожа – с простынями. Тюбик со смазкой и презерватив лежали на прикроватной тумбочке, и Чарльз перекинул их ему, когда Эрик полз вперед, устраиваясь меж его ног. Эрик оставил их лежать на простынях и наклонился вперед, чтобы поцеловать Чарльза в губы. Чарльз застонал, когда Эрик лег так, чтобы их члены соприкоснулись, долгим движением, полным жажды удовольствия, и он кусал и целовал губы Чарльза, пока руки Чарльза обвились вокруг его шеи. – Трахни меня, – сказал Чарльз. Его ногти царапали кожу Эрика, и он заставил Эрика наклониться для еще одного поцелуя, жесткого, чувственного, не оставляющего преград, и Эрик отдавал в него столько же, сколько получал. Он отстранился, сел на пятки, и увидел, как румянец, вспыхнувший на щеках Чарльза, расползается по его телу и доходит до члена. Он был прекрасен. Бледный и розовый, и у него были веснушки, которые были рассыпаны по его лицу и плечам. У него было тело бегуна, стройное и хорошо построенное, с мягким животом, который прогибался под пальцами Эрика, и у него был чертовски грязный рот. – Давай же, – сказал он. Он беспокойно ерзал, его грудная клетка тяжело вздымалась, и он раздвинул ноги, когда Эрик взял смазку. – Трахни меня, – сказал он. – Мне нужно это. Мне нужен твой член внутри себя. Эрик застонал, его член дрожал у его живота, полный нетерпения, и он шлепнул по бедру Чарльза. – Заткнись, – сказал он. Он открыл тюбик, и выдавил смазку на пальцы. Не прошло и секунды, а он уже прижимал их ко входу Чарльза. Чарльз запыхтел, пытаясь насадиться, но Эрик с помощью второй руки на его правом бедре заставил его лежать ровно. Кончиками пальцем он провел по анусу Чарльза. Он чувствовал, как мышцы двигаются и вздрагивают под его прикосновением, и Чарльз зарычал, подняв ногу, чтобы пнуть Эрика в бок: – Поторопись, или я, блядь, сам все сделаю. Тогда Эрик толкнул в него пальцы, и Чарльз застонал и откинул голову назад, упираясь затылком в подушку. На коже Чарльза не было шрамов. Эрик целовал его живот, языком ласкал пупок, пока его пальцы двигались, гладили и растягивали. У Эрика есть отметины на бедрах, девять маленьких точек. У него были шрамы, следы от инъекций по линии бедренных вен, но Чарльз ничего не сказал по их поводу. Чарльз лежал под ним, его спина изогнулась, когда пальцы Эрика коснулись его простаты, и он вскрикнул: – Эрик! Эрик ухмыльнулся и провел рукой по животу Чарльза, а потом добавил еще один палец, говоря: – Чарльз. Чарльз издал странный звук, его глаза зажмурились, когда он схватился за руку Эрика, и его член уже истекал смазкой у его живота. Он был длинным и толстым, примерно шесть с половиной дюймов необрезанного члена, и Эрику удалось только лизнуть его, прежде чем Чарльз запустил руку в его волосы и оттянул его в сторону. – Этого достаточно, – сказал он. Он тяжело дышал, и Эрик шлепнул его по внутренней стороне бедра. – Я буду делать то, что хочу, – сказал Эрик и обхватил губами член Чарльза. Это был тот резкий и соленый вкус, к которому он никогда полностью не привыкнет, но кожа Чарльза была гладкой, как шелк, и он издавал те звуки, которыми Эрик никак не мог насытиться. Он согнул пальцы внутри Чарльза, и его бедра вздрогнули, заставляя член глубже погрузиться в рот Эрика. – Эрик, – сказал он. Эрик принял его, и двинул головой вверх и вниз, пока его нос не зарылся в темные лобковые волосы Чарльза. Чарльз застонал, его рука крепко держала Эрика за волосы, и сказал: – Пожалуйста. Его рот был грязным, греховно-грязным, он был как Юнион Джек, который повесили на стенку в публичном доме, его голос ломался в стонах и мольбах: – Трахни меня уже. Ах… Эрик, Эрик, пожалуйста… Его пальцы напряглись, пока не стало похоже на то, что сейчас Чарльз вырвет волосы целыми клочьями, и Эрик отстранился. Слюна капала с его подбородка, её дорожка вела от кончика члена Чарльза к уголку рта Эрика, и он вытер рот рукой, которая не была наполовину погружена в задницу Чарльза. Чарльз взглянул на него и застонал, когда Эрик вытащил пальцы из него, но Эрик заткнул его поцелуем, медленным, глубоким и голодным, и он никогда и никого не хотел так сильно трахнуть. Он никогда и никого не хотел так, как Чарльза, когда тот хозяйничает языком в его рту, царапая его спину. – Трахни меня, – сказал Чарльз. Он укусил Эрика за подбородок и сказал: – Трахни меня жестко. Мне нужно это. Пожалуйста. Его глаза были огромными, синими, и Эрик поцеловал его еще один раз, прежде чем наклониться и взять презерватив. Он разорвал упаковку, и Чарльз сел, чтобы отобрать его у него. – Эй, – сказал Эрик. – Если ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, мне это понадобится. Чарльз сердито взглянул на него, и Эрик застонал, когда тот схватился за основание его члена. Он скользнул рукой по всей длине, и Эрик откинул голову назад и моргнул, глядя в потолок, пока Чарльз надевал на него презерватив. Пальцы Чарльза были на его бедрах, и Эрик не дал ему времени сказать или даже подумать о чем-либо. Он схватил Чарльза за ногу и отодвинул её в сторону, другой рукой держа свой член, которым он толкнулся в анус Чарльза. Чарльз застонал и потянул за задницу Эрика. – Давай же, – сказал Чарльз. Он поднял бедра, и прикусил губу. – Ты почти на месте, большой мальчик. Просто трахни меня уже. Эрик толкнулся внутрь и поставил обе руки по разные стороны головы Чарльза, и пальцы мужчины скребли по его спине, пока он стонал и морщился, привыкая. Эрик дышал сквозь стиснутые зубы, чувствуя Чарльза вокруг себя, тесного и горячего, и он снова поцеловал Чарльза еще до того, как понял, что делает. Ему пришлось отстраниться, чтобы оттрахать Чарльза как следует, двигать бедрами резко и быстро, и ногти Чарльза впивались ему в спину, пока сам он быстро и неглубоко дышал, уронив голову на подушку. Его колени обвились вокруг задней стороны бедер Эрика, и он принимал член Эрика все глубже, качая головой из стороны в сторону, уткнувшись лицом в голубую ткань. – Эрик, – сказал он. Эрик отодвинулся назад так, чтобы только головка его члена осталась в Чарльзе, и он застонал и толкнулся обратно, медленным движением, которое отозвалось в его животе. Его мошонка была вплотную к ягодицам Чарльза. – Gott… Ты так хорошо ощущаешься, – сказал Эрик. Он склонил голову, прислонившись лбом к Чарльзу, и тот обхватил рукой заднюю сторону шеи Эрика, чтобы притянуть и поцеловать его. Этот поцелуй был таким же мокрым, и Эрик застонал, когда Чарльз попытался двигать бедрами, короткими жесткими движениями наверх. Эрик продолжал толкаться медленно, выдыхая воздух около рта Чарльза, и губы Чарльза внезапно раскрылись, выдыхая тихое «о», когда он попытался зацепиться кулаками за плечи Эрика, а член Эрика в то же мгновение коснулся его простаты. Его глаза расширились, а челюсть расслабилась, и Эрик ухмыльнулся, целуя его щеку. – Это – то место? – спросил он, и Чарльз прикусил нижнюю губу Эрика, все еще держась за него. Его зубы были достаточно острыми, чтобы прокусить кожу, как раз в том месте, где нервная привычка Эрика заставляла её раздражаться, и Эрик застонал и перенес вес на свои предплечья, запустив ладони в волосы Чарльза, чтобы удержать его на месте, пока они целовались. В этом поцелуе было больше зубов, чем губ, и Эрику это нравилось. Его член едва двигался с места, выходя не больше чем на дюйм или два с каждым толчком, и когда Чарльз пробормотал ему в губы: «Сильнее», Эрик сел и обхватил руками бедра Чарльза. Чарльз смотрел на него снова со сбитым дыханием и довольной улыбкой на лице, и Эрик не стал сдерживаться. – Эрик, – сказал Чарльз. Одна его рука была изогнута, лежа на простынях, а другая касалась его члена, и Эрик не мог прекратить смотреть. Он смотрел за тем, как его член исчезает и появляется из задницы Чарльза, чувствовал, как через латекс презерватива его обхватывает тепло, и все это время он наблюдал за тем, как Чарльз дрочит себе кулаком. Он откинул голову назад и закрыл глаза, издал низкий стон на последнем издыхании, и его ногти впились в мышцы бедер Чарльза. Чарльз начал часто и неглубоко дышать, двигаясь вперед и назад на члене Эрика, и сказал: – Эрик. Блядь… боже, Эрик. Блядь, это была хорошая идея. Эрик издал смешок и открыл глаза, чтобы взглянуть на Чарльза. Тот блестел от пота. Редкие волосы на его груди и дорожка волос в паху липли к его коже, а его стоны становились все громче и выше, и его задница становилась все более тесной, пока он подходил к грани. – Эрик, – выдохнул он. Он прикусил губу, его щеки покраснели, и он, не останавливаясь, звал Эрика по имени, и Эрик толкался в него, резко, быстро и неустанно, и пальцы Эрика подогнулись. Чарльз кончил первым, почти самоуничтожившись, и сперма разлилась по его животу и груди. Эрик вздохнул, когда её капли упали на подбородок Чарльза. – Блядь, – сказал он, и наклонился вниз, чтобы прижаться губами к губам Чарльза, тут же кончая следом. Кончая, он кусал изгиб шеи Чарльза, достаточно сильно, чтобы оставить маленькие кровавые точки на отметинах его зубов, и Чарльз застонал, пальцами проведя по лопаткам Эрика. На него накатил белый шум и чувство ослепленности, и он выстонал имя Чарльза на самом пике оргазма. И упал сбоку от Чарльза, когда все прекратилось. Он с трудом дышал, и Чарльз застонал, похлопав его по руке. – Выйди из меня, чертов идиот, – и Эрик вздохнул, подчинившись. Он завязал презерватив, и комната Чарльза оказалась такой большой, что он даже не знал, где начать искать ведро для мусора. – Просто брось его на пол, – сказал Чарльз. Одна сторона его лица была прижата к подушкам, а на другой было то самое сонное посторгазменное выражение. Простыни, касавшиеся кожи Эрика, были мягкими, и его бедра начали ныть. Он не был уверен, что ему теперь нужно было сделать. Они трахались. Это было хорошо. И они вместе искали убийцу. Он лег обратно к Чарльзу и закрыл глаза. Теплое ощущение после оргазма все еще бежало по его венам, и ему удалось пролежать так примерно минуту, пока Чарльз не начал переворачиваться на спину. – Эй, – сказал Чарльз. – Даже не смей притворяться, что спишь. Сейчас только семь вечера. И ты только что меня трахнул. Он толкнул пальцами в спину Эрика, и тот закатил глаза и перевернулся, чтобы лечь к Чарльзу лицом. Чарльз улыбнулся ему. На его груди была подсохшая сперма. – Что? – спросил Чарльз. – Это было недостаточно хорошо для тебя? Эрик моргнул и провел рукой по лицу. – Это было хорошо, – признал он. Чарльз наклонился вперед и поцеловал его, медленно и целомудренно, что было мягким противопоставлением нескольким минутам назад, и когда он отстранился, Эрик сказал: – Это было очень хорошо. Чарльз ухмыльнулся. – Хорошо, – сказал он. – Мне тоже понравилось, – он обхватил ладонью заднюю сторону шеи Эрика и притянул его для поцелуя снова, сказав: – Под «понравилось» я имею в виду, что моя задница будет чувствовать последствия еще какое-то время. Эрик рассмеялся и положил руку там, где ребра Чарльза переходили в его пояс. – Я рад, – сказал он. Чарльз потянулся и, зевая, сел. – Останься. Я сделаю чай, – он опустил подбородок. – Ну, через пару минут. – Хорошо, – сказал Эрик, просовывая колено между ног Чарльза. – Значит, это хорошо. Я о нас, – сказал он. Чарльз недоуменно моргнул. – Работающих вместе. Спящих вместе. Трахающихся. Работа и секс никогда не были хорошим сочетанием. Убийцы, работа и секс – это было что-то новенькое. – Конечно, – сказал Чарльз. – Мне нравится работать с тобой. И я только что получил немало удовольствия, когда ты меня трахнул. У него была очень хитрая улыбка, как у маленького роскошного тридцатиоднолетнего лиса, и Эрик не мог не улыбнуться в ответ. – Мне тоже нравится с тобой работать, – сказал он, поглаживая кожу Чарльза под своим большим пальцем. Она была мягкой. Чарльз улыбнулся, его глаза стали яркими. – Самая интересная работа за последнее время, – сказал Эрик. Потом он прижался губами к губам Чарльза и продолжил. – И самый стоящий секс, который был у меня за последнее время. Чарльз заварил чай им обоим, когда он наконец нашел в себе силы двигаться. И пожарил курицу. Эрик спал в постели Чарльза, тот свернулся около его спины, чтобы согреться, и они провели следующие два дня, просматривая старые материалы дел. Они занимались этим в столовой Чарльза – читали транскрибированные интервью с семьями и друзьями жертв и те отчеты о вскрытии, смотрели на те проклятые снимки с мест преступлений, и Чарльз от отчаяния был готов побиться головой о столешницу обеденного стола. – Это херня какая-то, – сказал Эрик. Он провел пальцами через волосы. – Почему этот парень не оставляет отпечатков пальцев? Почему он не оставляет… ничего? Ничего. Ни отпечатков обуви, ни волос, ни слюны. Какого хера? Это тупик за тупиком. Все равно, что ловить Гудини. Ловить призрака. Недружелюбное привидение по имени Каспер. – Я не знаю, – сказал Чарльз. Он зевнул, положив голову на плечо Эрика. – Он умен. Она умна. Они умны. Боже, – сказал он, прижимая основания своих ладоней к глазам. – Я занимаюсь этим уже два года, и мы не знаем даже его пол. Мы не знаем ничего. Эрик пожал плечами, и это заставило голову Чарльза качнуться. – Мы знаем, что кто бы он ни был, он любит Библию, – сказал он. – И очень сильно. Чарльз рассмеялся. Это был смех уставшего и отчаявшегося человека, больше похожий на икоту, чем на что-то еще. – Давай, – он похлопал Эрика по животу. – Пора в кровать. Если я буду смотреть на все это еще немного, то устрою очередную драку со стеной. На следующий день Эрик получил письмо от Эммы. Оно было злым, написанным шрифтом шестого размера, и Эрик, щурясь, смотрел на экран своего телефона, чтобы прочитать его. Доброе утро, Иуда. Мы все надеемся, что ты наслаждаешься своими «личными делами». Просто подумала, что стоит тебя известить: деньги ушли вчера вечером. Сто пятьдесят тысяч фунтов. Мы останемся на плаву еще шесть месяцев. В лучшем случае. Когда приползешь обратно к нашим дверям, будь уверен, что готов поцеловать меня в задницу. Эрик поджал губы. Он сидел, опираясь спиной на изголовье кровати на четырех столбиках, и отправил в ответ два смайлика с поднятыми вверх пальцами. С того раза, как они трахнулись в первый раз, произошли изменения. Эрик спал в комнате Чарльза – в пристройку возвращался только для того, чтобы взять одежду. Трахались они каждую ночь. Они просматривали файл за файлом, файл за файлом, и потом шли заниматься сексом. Чарльз был требовательным, Чарльз был гибким, и Чарльз стонал на весь дом, когда Эрик отсасывал ему. Чарльз был совершенно бесстыдным. Эрика впервые за несколько месяцев уложили в постель, и это сделал детектив-инспектор ростом пять футов семь дюймов. И ему в лицо прилетела газета, когда Чарльз вернулся домой из магазина в поселке. – Прочти это, – сказал Чарльз Эрик нахмурился, чувствуя, как горит часть лица, и взял с колен упавшую газету. Он взглянул на Чарльза. – Это… Они это всерьез? Лицо Чарльза было суровым. Он кивнул. Он взял газету обратно и развернул её перед носом у Эрика. – Взгляни на это, – сказал он, потряхивая страницами. Эрик взглянул на него. Чарльз закричал: – Взгляни на это! Взгляни… даже…. даже в ебаном Daily Mail узнали об этой херне раньше меня! Поверить не могу. Еще двое убитых. Еще два тела. Еще два тела с X-ами и О, и их изображения были напечатаны на передовице Daily Mail. ОБНИМАЮЩИЙ И ЦЕЛУЮЩИЙ УБИЙЦА: ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО, ЭКСКЛЮЗИВ ОТ ПОЛИЦИИ. Обнимающий и целующий убийца. – Блядь, – сказал Чарльз. Его руки дрожали. – Одиннадцать человек мертвы. Сколько еще… сколько еще людей этот ублюдок собирается прикончить? Сколько еще людей должно умереть, прежде чем он в конце концов сумеет удовлетворить свою жажду крови? Эрик никогда не умел справляться с чувствами. Эмоциями. Он не умел выражать свои чувства даже когда его обнимала собственная мать. А сейчас Эрик наблюдал за тем, как дрожь рук Чарльза переходит на газетные листы. – Тебе нужно добыть информацию, – Чарльз все еще сердито смотрел на газету. – Нам нужно узнать, подходят ли эти убийства. К Галатам, – сказал Эрик. Он встал с постели, простыни запутались у него в ногах, и он сказал, – Чарльз. Чарльз взглянул на него. Его глаза были большими и яркими, и он провел рукой по волосам. – Ладно, – сказал он. – Но я не могу… Я не могу давить, – он бросил газету на кровать и сел на краешек матраса. Обхватив голову руками, он посмотрел на Эрика и сказал: – Последнее, что мне нужно, так это продление отстранения. Эрик взял свои боксеры с пола и натянул их. Он прикусил губу, смотря на газету. Там было фото Кейт Миддлтон, герцогини Кембриджской. Он задумался, на что это было похоже. Знать, что если ты вскоре не найдешь ответы, то умрет еще больше людей. Он полагал, что знает. Немного. Но, по крайней мере, это не было его работой. – Из-за чего тебя отстранили в первый раз? Чарльз нахмурился, глядя на него. Эрик поднял бровь. Чарльз вздохнул, качая головой. – Одевайся, – сказал он. – Я расскажу тебе в машине. В этот раз Эрик не спал всю дорогу до Лондона. Ему стало плохо от чтения Daily Mail в машине. – Полиция всегда дает эксклюзивную информацию этому помойному листку? Чарльз рассмеялся, поворачивая на трассу M11. – Нет, – сказал он. – Только идиоты. Также известные как Телфорд и Миллс. Эрик усмехнулся и свернул газету. – Итак, – сказал он. – Двое мертвых в Ричмонде, – Эрик уронил газету под ноги. – Они не вдаются в подробности. Мужчина и женщина, обоим примерно по сорок пять, средний класс. Обнаружены в одном доме, рядом с двумя детьми. Очень печально. Чарльз включил дворники на окнах. – Не нужно сарказма. Эрик взглянул на него. Чарльз все еще трясся. Под глазами у него были мешки, и его скулы стали четче из-за сжатых челюстей. – Прости, – сказал Эрик. Он не был уверен, имел ли он это в виду, но Чарльз все еще был безумно напряжен. – Разве ты не должен вести? – Не заставляй меня включать радио, чтобы заглушить тебя, – сказал Чарльз, и провел ладонью по рулю, выжал пятьдесят миль в час. – Я в порядке. Просто все это… лажа. Я имею в виду, я проработал в отделе убийств пять лет, – он поскреб по щеке. – И это – худшее, что я видел. А поверь мне, – сказал он. – Я видел многое. – Да? – спросил Эрик, садясь ровнее в своем кресле. Впереди них была пробка. – Например? Ему было интересно. Он всегда любил фильмы ужасов и ужастики, написанные на бумаге. Чарльз покосился на него. – К примеру, обезглавливание, – он почесал щеку, снижая скорость до тридцати миль. – К примеру, дети, обезглавленные их собственной матерью. Эрик нахмурился. – Я не знаю, – сказал он. – То, с чем мы разбираемся, достаточно плохо, но я бы сказал, что обезглавленные дети даже хуже. Чарльзу удалось издать смешок. – Нет, это определенно хуже, – сказал он. – По крайней мере, детей было только двое. И она держала части тел в холодильнике. Так что никакой крови. – Что за херня, – сказал Эрик. Чарльз ухмыльнулся ему. Он пробормотал себе под нос: – А я думал, это моя мать внушает ужас. Кстати, о его матери. Наверное, ему стоило позвонить ей. Пробка начала двигаться, и Чарльз сказал: – Знаешь, скорее всего, они снова скажут мне идти нахуй. Эрик нахмурился. – Тогда скажи им, чтобы шли нахуй в ответ. Но сначала пусть дадут тебе информацию. Чарльз покачал головой и посмотрел в зеркало заднего вида, прежде чем перестроиться в другой ряд. – Я не могу послать их нахуй, Эрик, – сказал он. – Ты знаешь, что я не могу. Будет чудом, если мне удастся что-нибудь получить от них. За исключением пустого бензобака. Эрик хотел сказать что-то, но Чарльз его прервал: – И ты тоже не станешь посылать их нахуй. Твой арест за нападение на детектива полиции никому не поможет. Эрик фыркнул и сложил руки на животе. – Это будет не первый раз. Чарльз поднял бровь, глядя на него. Посмотрев обратно на дорогу, он сказал: – Это будет не первый раз для чего? Эрик закусил губу. И сказал: – Нападение на детектива. Ну, – сказал он, пожимая плечами и глядя на свои ногти. – Не думаю, что он был детективом. Но точно был полицаем. – Полицай? – со смешком переспросил Чарльз. – Откуда ты, из Шотландии? Я думал, ты родом из Германии. – Я – немец, – сказал Эрик. Он сполз чуть ниже в своем кресле. – У меня есть друзья-шотландцы. Чарльз покачал головой. – Я полагаю, более важный вопрос – это почему ты напал на офицера полиции? Эрик хмыкнул. – Услуга за услугу, – сказал он. Взглянув на Чарльза, он постучал пальцем по рулю. – Почему тебя отстранили? Чарльз фыркнул. – Я же сказал тебе во время нашей первой встречи. – Я знаю, – сказал Эрик. – Оплачиваемый отпуск на месяц. Слишком увлекся, – он положил одну ногу поверх другой. – Я до сих пор не знаю, что это значит. Ты сказал, что скажешь мне в машине, – он взмахнул рукой. – Мы в машине. – Хм, – сказал Чарльз, снова перестраиваясь в другую полосу. – Хорошо. Я немного… переусердствовал, скажем так, когда работал с подозреваемым. – А поподробнее? Чарльз бросил на него мрачный взгляд. – Этот парень, – сказал он. – Ему был двадцать один год. Он знал Винтерса… одного из жертв оргии, – сказал он, положив два пальца на край руля, уставившись куда-то вперед. – У них была история взаимоотношений. Плохая история. Они ходили в один и тот же университет. Южный берег. Этот парень… подозреваемый, он был гомофобом. Отправлял Винтерсу угрожающие сообщения в Фейсбуке и Твиттере. Эрик нахмурился. Въехав в Чигуэлл, Чарльз сказал: – Я разозлился. Мы шли в тупик за тупиком и слишком долго топтались на одном месте. Все еще топчемся, – сказал он, проводя ладонью по рту. – Но Боже, я просто взбесился. Гребаный идиот тянул со своими показаниями часами. Ему казалось забавным, что пятеро педиков были убиты, – он усмехнулся, и Эрик свел брови. – Короче говоря, – сказал Чарльз. – Я схватил его за шиворот и отбросил его к стенке. А потом ударил его. Несколько раз. Другому детективу пришлось меня оттаскивать. Эрик не относил его к такому типу. Тех, кто бросают в дело кулаки. Скорее, тех, кто бушует молча. Но, опять же, Чарльз отбросил его к стенке пару дней назад. – Блядь, – сказал Эрик. Он поставил локоть у основания окна, наклоняясь лицом к ладони. – Ты на удивление напорист для коротышки-детектива. Это должно было заставить Чарльза рассмеяться, сделать обстановку легче, и это помогло. – Отъебись, – сказал он. Эрик ухмыльнулся, и Чарльз кивнул ему. – Твоя очередь. Рассказывай о своем бунтарском прошлом. Эрик фыркнул. – Ты и понятия не имеешь, – сказал он. Чарльз взглянул на него. – Но, – сказал Эрик. – Могу ответить на твой вопрос, почему я напал на офицера полиции, – сказал он, указывая пальцем на Чарльза. – Это было еще в Германии. Берлин. Я был там какое-то время, так что мне тогда, наверное, было двадцать. Может быть, двадцать один. Не имеет значения. В общем, – продолжил он, проводя рукой по волосам. – Тот полицейский был засранцем. Он напал на моего друга еще до того, как заковать того в наручники. Так что я напал на него до того, как он успел это сделать. – За что он хотел арестовать твоего друга? – спросил Чарльз. Эрик прикусил губу. – Как-нибудь потом, – сказал он. – Может быть. Они снова попали в пробку, оказавшись в медленном потоке машин, который направлялся в центральный Лондон, и Чарльз сказал: – Ладно, прости. Продолжай. Эрик потер бровь ладонью. – Я сбил его, он упал на мостовую, и я начал бить его по лицу. Он был под кайфом. Он был неуязвим. – Я просто бил его по лицу, – сказал он. – Я… я остановился, только когда услышал звук сирен. Он потер правую щеку. Он до сих пор не знал, что случилось с тем офицером. Какой вред он ему причинил. Был ли он в порядке. Он помнил хруст хрящей под своими костяшками. Машина сбросила скорость и остановилась, и линия продолжалась дальше, так далеко, как Эрик мог видеть. Чарльз повернулся к нему, положив руки на нижнюю часть руля. – Так вы оба удрали оттуда? Эрик кивнул. Глянув на Чарльза уголком глаза, он сказал: – Не беспокойся. Я был молодым и глупым. Поверь мне, херня, которую я тогда творил, потом мне аукнулась. Сильно. В Новом Скотланд Ярде все прошло примерно так, как Чарльз и предсказывал. Может, даже хуже. Когда они вошли в офис, Телфорд грел свой жирный зад в кресле за столом. – Ксавьер. Я думал, я сказал тебе валить нахуй, – сказал он. Чарльз остался на месте. – Мне нужна информация о последних убийствах, – сказал он. Телфорд уставился на него. Он казался бледным. Больным. – Ты знаешь, – сказал Чарльз. – Те, о которых сегодня написали в Daily Mail. Телфорд наклонил голову. Посмотрел на свой нос. – Кажется, мне нужно снова напомнить, – сказал он. – Ты больше не занимаешься этим делом. У тебя больше нет никакого права на эту информацию. Ты, блядь, везунчик, что я позволил тебе сохранить у себя все дерьмо, которое у тебя было накоплено, гребаный сумасшедший. Эрик выпрямился. Телфорд на секунду взглянул на него, но затем снова посмотрел на Чарльза. – Если мы не найдем этого убийцу, – сказал Чарльз, – погибнет еще больше людей. Вам нужна вся помощь, которую вы можете получить. – Нам не нужна твоя помощь, – сказал он. – Да, нужна, – сказал Чарльз. Он сделал шаг вперед, положив ладони на стол Телфорда. – Мне нужно знать все. Я могу помочь добраться до конца этого гребанного дела, прежде чем этот парень решит, что он сделал достаточно. Потому что знаешь, что произойдет тогда? – спросил он, разводя руки. – Потому что тогда он исчезнет с лица Земли. Он просто исчезнет, и вы останетесь с нераскрытым делом, которое будет длиться годами. Десятилетиями. Ты будешь носиться с запросами по делу до самого смертного одра, Телфорд. Эрик издал смешок. Маленький и напористый детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Телфорд встал, и его кресло задребезжало под ним. Он указал на Чарльза пальцем и произнес, брызжа слюной: – Вали нахуй, Ксавьер. Ты не нужен нам здесь. Мы покончим с этим. Без тебя. Чарльз не отстранился. Он остался стоять на месте, лицом к лицу с Телфордом. Эрик был впечатлен. Он также был готов сломать Телфорду нос, но Чарльза сказал: – Я знаю об этом деле больше, чем кто-либо еще, – его голос был низким, хриплым и угрожающим, и он сказал: – Я – лучший шанс, что есть у вас, идиотов, поймать этого убийцу. Вы рискуете людьми, гребанные фашисты! Эрик рассмеялся бы над этим, но Телфорд схватил Чарльза за плечи и закричал: – Не смей, блядь, так со мной разговаривать, ты, мелкий крысеныш! – и Эрик оказался рядом быстрее, чем Чарльз успел схватить его за рукав. Он толкнул Телфорда на оконную панель и проигнорировал Чарльза за своей спиной, который говорил ему остановиться. Он схватил Телфорда за галстук, который сегодня был синим, и уставился на него. – Если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы коснуться его снова, я изуродую твое блядское лицо вдоль и поперек. Его вывели из здания. Двое мужчин шли по бокам от него, держа его руки за спиной, и вышвырнули его из дверей на улицу. Чарльз спустился пять минут спустя. И даже не взглянул на Эрика. Он прошел мимо него и сказал: – Боже, ты сегодня точно, блядь, получишь, ублюдок хренов. Эрик оказался закованным в наручники в первый раз за пятнадцать лет, и Чарльз трахал себя его членом, пока он не начал умолять об оргазме; умолять положить руки на обнаженную задницу Чарльза. Он чувствовал себя так, словно его сжигало пламя, пока ногти Чарльза царапали его грудь, и он откинул голову назад и изогнул спину, когда Чарльз опускался и сжимался вокруг его члена. – Ты не будешь прибегать к физическому насилию, – сказал Чарльз, замерев на бедрах Эрика. – Скажи это. Эрик был готов цитировать «Ме-ме, Черная овечка», если бы это значило, что Чарльз будет продолжать двигаться, и сказал: – Я не буду прибегать к физическому насилию. Чарльз поднял бровь. – Никогда. Эрик прикусил губу, когда Чарльз впился ногтями под его пупком, и сказал: – Никогда. – Хорошо, – сказал Чарльз. Он снова начал двигаться, и Эрик стонал в голос как дешевая шлюха из порнофильмов. Он кончил, когда его член был глубоко в заднице Чарльза, прикусив губу почти до крови, и Чарльз слез с него только для того, чтобы усесться ему на лицо. Эрик тяжело дышал, его руки болели от нагрузки и наручников, и Чарльз посмотрел на него темными глазами. Эрик открыл рот, и Чарльз застонал, толкаясь членом в жар и притягивая Эрика ближе за волосы. Он стонал и вздыхал, и говорил имя Эрика, с жесткой «к» на красных губах, и Эрику пришлось поднять голову вверх, чтобы сглотнуть. Он совершенно выдохся, чувствовал себя грязным и чувствительным. Когда Чарльз расстегнул наручники и улегся рядом с ним, то сказал: – Надеюсь, ты усвоил свой урок. Его грудь тяжело вздымалась, вспотевший лоб прижимался к плечу Эрика, когда он сказал: – Если нет, то либо ты покупаешь кольцо для члена, либо будешь отправляться спать в пристройку каждую ночь. Эрик фыркнул, провел по потным волосам Чарльза и притянул его для поцелуя, усталого и влажного. Им было хорошо вместе. Работать вместе. Спать вместе. Они подходили друг другу. Это почти заставило Эрика забыть о полутора сотнях тысяч. Почти, потому что он получил от Эммы новое письмо. Придурок, Мне только что пришлось сократить двух наших лучших журналистов. Если тебе любопытно, то это были Джин и Скотт. С другой стороны, они могут порыдать друг у друга в объятиях, в очередной раз занимаясь любовью. Спасибо за все. Знаешь, за то, что ушел, и за то, что остаешься на связи. Спасибо огромное. Надеюсь, что ты не умер, или что-то в этом роде. Это было бы стыдно. Эрик вздохнул над своим телефоном. Ему нравилась Джин. Она была яростной и хорошо знала свое дело. Скотт был дерзким придурком. Он сел, оперевшись на локти, и в этот раз написал ответное сообщение. Эмма, Мне плевать на Скотта. Ты могла бы оставить Джин. Я сказал, что мне жаль. Я вернусь. Надеюсь, с деньгами, чтобы мы снова смогли быть на плаву. А до этого не убей никого из стажеров. Но, с другой стороны, можешь убить Шона. Им приходилось искать всю возможную информацию в разных газетенках и позабытых Богом медиа-сайтах, и Чарльз побился головой об обеденный стол, когда Эрик протянул ему ежедневный выпуск the Mirrow. Чарльз поднял голову примерно на дюйм, чтобы потом снова опустить её на дерево, и снова, и снова, и снова, и даже пес вскочил на ноги, чтобы посмотреть, что он делает. Эрик забеспокоился бы, если бы сам не давил в себе истерический смех. – Боже, кто, блядь, это пишет? – спросил Чарльз, пропуская пальцы через волосы. Эрик кинул газету на стол и сел рядом с Чарльзом. Пес махал хвостом, и Эрик почесал его за ухом, прежде чем пожать плечами: – Я не знаю. Идиоты и фанаты австралийских мыльных опер, наверное. Он увидел этот номер в газетном киоске, когда был в поселке. Он смотрел на него какое-то время, его корзина уже была полна алкоголем, печеньем и чайными пакетиками, и он заслужил недовольный взгляд от молодой мамаши, когда в полный голос выругался: – Это – гребаная шутка. – Еще даже нет полудня, а мне уже нужно выпить, – сказал Чарльз. – Может быть, стоит подождать до вечера? – спросил Эрик. Чарльз пробормотал что-то в ответ, и Эрик снова посмотрел на газету. На ней был напечатан ужасно огромный красный заголовок, и фото Керри Катоны, а ниже бело-черным было намалевано: «ЧТО БЫВАЕТ, КОГДА СОСЕДИ СТАНОВЯТСЯ ХОРОШИМИ ДРУЗЬЯМИ». – Значит, они были соседями, – сказал он, потирая лоб. Чарльз сидел, положив руки на стол и уткнувшись в них. – Мужчина и женщина. Соседи. Средних лет, – сказал Эрик. – Я погуглил их, пока ты был на улице. Они оба были в браке с другими людьми. Эрик поднял брови. – Они спали друг с другом за спиной у своих же супругов, – сказал Чарльз. Он выпрямился и сел ровно, похлопал пса по голове, прежде чем сказать ему идти обратно в свою кровать. Он дотронулся до своей челюсти и, подумав, продолжил. – Значит, они были изменниками. Как же это слово… прелюбодеями. Библия относится к этому прохладно, верно? Эрик выдохнул смешок, качая головой. – Да, – сказал он. – Но их супруги тоже не были от этого в восторге. Чарльз рассмеялся. И это был почти отчаянный смех. У него были влажные волосы после душа, и он сказал: – Это подходит к пяти-девятнадцати, верно? Прелюбодеяние? Нечистота? Эрик угукнул. – Да, – сказал он и сжал губы. Он никогда не читал Библию. Он никогда не хотел читать Библию, но он знал основные вещи. То, чему учат в школе. Не укради. Не убий. Не желай дома ближнего своего. Не желай жены ближнего своего. Он сидел в Гугле в час ночи, и свет лэптопа разливался по всей комнате. Чарльз застонал. Он перевернулся и пихнул Эрика на другой стороне кровати. – Выключи это и иди спать. Пожалуйста. Эрик нахмурился, глядя на него. – Я провожу исследование. – Можешь заняться этим завтра, – сказал Чарльз. – Уже поздно. У меня голова болит. Как только часы пробили пять минут первого, Чарльз уже ушел в другую комнату за ликером. Эрик искал: не должен возлечь с соседом своим. Первым, что нашлось, был стих из Левита. – Если ты сейчас пойдешь спать, то обещаю отсосать тебе утром, – сказал Чарльз. Эрик проигнорировал его и нажал на ссылку. Левит 18:20. «Не оскверняй себя совершением прелюбодеяния с женой твоего соседа». Он вздохнул. – Вот, – сказал он, подтолкнув ноутбук к Чарльзу и заметил, как тот сердито косится на него. – Прочти. Чарльз пробормотал что-то себе под нос и приподнялся на локте. Читая, он прищурил глаза, которые в темноте казались ярко-синими, и нахмурился. – Что ж… – сказал он. – Это определенно… грубо. Естественно, если ты спишь с женой своего соседа, то ты последний ублюдок и оскверняешь её, но не себя. Что тут говорится? – спросил он, его голос был хриплым и сонным. – Что жена твоего соседа нечиста? – Я никогда с ней не встречался. Чарльз ткнул его, и Эрик не смог сдержать усмешки. – Веди себя прилично, – сказал Чарльз. Он перевернулся на спину, зевая, его волосы превратились в нечто вроде гнезда из-за переворачиваний и поворотов. В тусклом свете его кожа казалась еще более бледной, и на ней выделялись веснушки там, где Чарльз не был закрыт одеялом. Чарльз вздохнул и произнес: – Значит, ты думаешь, что это не только пять-девятнадцать. Эрик прикусил губу. И покачал головой, говоря: – Нет, я… Это более специфично. Я не знаю, – он потер челюсть. – Вся проблема в том, что они были соседями. И у них была интрижка. Это как-то… обоснованней. Я не знаю. Он закусил внутреннюю сторону щеки и набрал в поисковой строке: библия не совершай прелюбодеяние с соседом убить. Левит 20:10. «Если мужчина совершит прелюбодеяние с женой своего соседа, то и мужчину и женщину, которые совершили прелюбодеяние, следует убить». Эрик уставился на экран, а Чарльз протянул руку, чтобы повернуть лэптоп к себе. – Ох, еб твою мать. Чарльз уткнулся лицом в подушку, говоря что-то, но Эрик не мог слышать его. – Отними свое лицо от чертовой подушки, – сказал он. – Нет, – сказал Чарльз. – С меня хватит. Я задушу сам себя. Так мне не придется разбираться со всем этим. Эрик закатил глаза. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер был иногда таким ребенком. Дерзким ребенком. Умный, с чувством юмора, громкий в постели… Эрик был почти рад, что на него свалилось расследование убийства. Он ткнул Чарльза в бок, прямо под ребрами, и тот издал тихий вскрик. – Хорошо, – сказал он, переворачиваясь на спину. Поднял руки, говоря: – Хорошо. Тогда я просто… Я просто повешусь завтра. На своем галстуке. – Заткнись, – сказал Эрик, поджимая губы. – Если этот парень перешел от Галатов к Левиту, то сможет найти здесь все сумасшедшее дерьмо, какое только захочет. Левит не был известен особой привлекательностью. Чарльз застонал, спрятав лицо в руках. – Я точно пожалею об этом, – сказал он, проглядывая меж своих пальцев. – Но например? Эрик забил в поиск: странный Левит. И попытался заглушить смех, когда начал вчитываться в результаты. – Если ты занимаешься сексом с животным, – сказал он, – то тебя и животное нужно предать смерти. – Если мы будем честными, то немногие люди занимаются сексом с животными, – прогудел в ответ Чарльз. – Я не думаю, что кто-то будет убит из-за этого. – Ладно, – сказал Эрик. – Ладно. А вот это… Если ты проклинаешь своего мать или отца, то тебя нужно предать смерти. Он взглянул на Чарльза. – Блядь. Ладно, - сказал Чарльз. – Это делает жертвой почти каждого на Земле. Включая меня. Эрик выдохнул смешок. – А также, если ты возлег с мужчиной как с женщиной, то ты тоже мертв. Чарльз потер глаза и покачал головой. – Я полагаю, это объясняет, почему все жертвы-мужчины были геями или бисексуалами, – сказал он. – Ну, кроме последнего. Хотя, быть может, он был би. Эрик зевнул и сказал: – Может быть, убийца придет и за нами? Геями, которые проклинают родителей. Чарльз снова стукнул его, ударив по руке тыльной стороной ладони, и сказал: – Заткнись. У меня и так уже паранойя. Эрик выключил лэптоп и положил его на прикроватную тумбочку. Он лег на спину, смотря на потолок, и спросил: – Почему у тебя паранойя? Чарльз перекинул руку через грудь Эрика. – Знаешь, сколько детективов были атакованы теми, кого они искали? Многие. Эрик хмыкнул. – Не переживай, – сказал он. – С твоими навыками по избиению подозреваемых и моим опытом драк с полицией, я уверен, мы с ним как-нибудь справимся. Чарльз рассмеялся и устроился поудобнее под боком у Эрика. Он был теплым, но его ступни были холодными при соприкосновении с ногами Эрика. Прошло уже много времени с тех пор, как Эрик так часто спал рядом с кем-то. Это было приятно. Кроме тех моментов, когда Чарльз цеплялся за него, словно репейник, когда Эрику нужно было облегчиться. Он проснулся от ощущения рта Чарльза на своем члене, и потом Чарльз позвонил детективам. Неразлучной парочке. Телфорду и Миллсу. Эрик сидел в гостиной, смотря Топ Гир, и слышал, как Чарльз матерился на кухне. Он выключил звук телевизора и услышал, как Чарльз сказал: – Эй, да пошел ты тоже нахуй. Нет, послушай… просто, блядь, послушай меня, Миллс, мне вообще похуй… А он был гораздо прочнее, чем казалось Эрику. И у него был гораздо более грязный рот, чем Эрик ожидал. Напористый. К тому же, он говорил со страстью, и Эрик смеялся в свою кружку, когда голос Чарльза, окрашенный его шикарным акцентом, эхом разносился по дому: – Если ты меня не послушаешь, я приеду к вам и засуну эту чертову Библию тебе в задницу. О, это уже угроза? Это будет не простая Библия, это будет один из тех массивных экземпляров, что они используют в церкви, да… да, Миллс, размером с пять чертовых книг о Гарри Поттере, просто… просто, блядь, послушай меня… Мать Эрика вымыла бы этот грязный рот с мылом. Эрик, с другой стороны, не мог нарадоваться на грязный рот Чарльза. Тот пришел в гостиную, на его лице было пустое выражение, и он выхватил кружку из рук Эрика. – Эй, – вздохнув, сказал Эрик, но Чарльз поставил её на кофейный столик и повернулся, чтобы усесться Эрику на колени, расставив ноги по обе стороны его бедер. – Меня отстранили еще на месяц, – сказал он, и Эрик не успел ничего ответить, потому что Чарльз уже наклонился и поцеловал его. Он был жестким и нуждающимся, и он дергал Эрика за волосы, как в их первый раз, так что Эрику пришлось откинуть голову назад, чтобы заставить его остановиться. Он положил ладони на ребра Чарльза, чувствуя хрустящую материю под своими пальцами, и, посмотрев на Чарльза, Эрик спросил: – Что? Чарльз окинул его недовольным взглядом. – Отстранили. Еще на месяц. Он наклонился для еще одного поцелуя, но Эрик повернул голову в сторону. Он зашипел, когда Чарльз потянул его за волосы и вдавил большой палец в пространство между двумя ребрами, говоря: – Остановись. Почему тебя снова отстранили? Чарльз прикусил мочку уха Эрика, зубы задели раковину его уха, и сказал: – Угрожал другому детективу. Беспокоил их по поводу дела, – он пожал плечами. – Нахуй их. Эрик застонал, когда Чарльз подался бедрами вперед и укусил его за шею. Положив голову на диван, Эрик сказал: – Мы поговорим об этом позднее. Ты не можешь… Не можешь так делать. Не можешь просто… быть отстраненным, а потом… потом входить сюда в таком состоянии и притворяться, что все хорошо. – Все в порядке, – сказал Чарльз. – Все просто отлично. Они не хотят слушать… отлично. Мы можем все сделать самостоятельно. Эрик издал вздох, сдвинув руки, чтобы обхватить Чарльза за задницу, и покачал головой. – Мы можем, – сказал Чарльз, рыча в шею Эрика, и тот закрыл глаза, прикусывая губы. – У нас есть практически все, что нужно. И когда… когда мы найдем этого ублюдка, эти идиоты будут, блядь, просто боготворить нас. Эрик шлепнул Чарльза по заднице, говоря: – Постой. Прекрати, – сказал он, чувствуя, как Чарльз посасывает его кадык. – До этого ты сказал… сказал, что последнее, чего ты хочешь: это дальнейшее отстранение. А сейчас тебе плевать. Чарльз отстранился, его глаза потемнели. Ему нравилось изливать свою агрессию через секс, и он сказал: – Я передумал. А теперь заткнись нахуй. Он прижался ртом ко рту Эрика, проводя языком по его губам, и журналист сдался и притянул его ближе, толкаясь бедрами навстречу Чарльзу. Серийный убийца с заскоком на религии мог быть, а мог и не быть одной из лучших вещей, которые случались в жизни Эрика, и они провели следующую неделю, разбираясь со всем. Со всем, что было пришпилено к стенам столовой Чарльза, и со всем, что было написано в идиотских газетенках, и этого было достаточно, чтобы свести кого-нибудь с ума. В пятницу приехала сестра Чарльза. Было шесть часов вечера, и у них был перерыв. – Мы или смотрим Симпсонов, или новости, – сказал Чарльз. – Выбирай что-то одно. Эрик фыркнул. Он бы с большим удовольствием занялся сексом, чем просмотром телевизора, но Чарльз использовал его колени как подушку и отказывался вставать. Время от времени он зевал, и Эрик сказал: – Ладно. Симпсоны. Я уже прочитал новости раньше. Смерть от передоза экстази, подъем железнодорожных тарифов, политики-педофилы. Все как обычно. Чарльз переключил канал и потерся щекой о промежность Эрика. Он притворялся, что делает это неосознанно, и Эрик оскалился. – Если ты собираешься продолжать, то, по крайней мере, будь готов принять последствия, – сказал Эрик, гладя Чарльза по волосам. Чарльз перевернулся с бока на спину и склонил голову, чтобы посмотреть на Эрика. Тот нахмурился, глядя на него. – Продолжать что? – спросил Чарльз. И сильнее надавил затылком на член Эрика. Он начал напрягаться в ответ на давление. – Я ничего не делаю, – сказал Чарльз. – Я просто смотрю телевизор. Эрик схватил Чарльза за нос большим и указательным пальцем, и Чарльз ухмыльнулся, мотая головой, чтобы избавиться от его руки. Эрик был так близок к тому, чтобы получить минет, когда в дверь позвонили. – Нет, – сказал Эрик. Чарльз взглянул на него. – Не отвечай, – сказал Эрик. Одна рука Чарльза уже приспустила штаны Эрика и обхватывала член Эрика, и тот двинул бедрами вперед, говоря, – Чарльз. Если это важно, то они вернутся. Чарльз убрал руку, и Эрик застонал. – Ой, заткнись, – сказал Чарльз, вытирая ладонь о футболку Эрика. – Я компенсирую это тебе чуть позже. Эрик нахмурился, смотря на телевизор, когда Чарльз поднялся и вышел в коридор. Он слышал, как Чарльз открыл дверь, а затем услышал женский голос и смех Чарльза. – Ладно, – сказал Эрик. – Кажется, мне придется дрочить в туалете на первом этаже. Он сказал это достаточно громко для того, чтобы Чарльз услышал, и тот позвал Эрика, когда тот вышел из гостиной. – Эрик, – сказал Чарльз. Его тон был строгим, а рядом с ним в дверном проеме стояла молодая девушка. У неё были длинные светлые волосы и круглые щеки, а надето на ней было синее платье, и под ажурным материалом был виден её округлившийся живот. – Эрик, – сказал Чарльз. – Это – моя сестра. Эрик уставился на него. Он взглянул на девушку, которой было, наверное, всего лишь двадцать с небольшим, и она с трудом скрывала улыбку. – Ох, – сказал Эрик. Он стоял посреди коридора, его член все еще был напряжен в штанах, и он выдавил: – Привет. Чарльз поднял бровь, закрывая входную дверь. – Привет, – сказала девушка. У неё был американский акцент, и она сняла зеленые рукавицы. – Я – Рейвен, – сказала она, улыбнувшись. – Чарльз мне много о тебе рассказывал. Хотя, – добавила она, – он опустил то, насколько огромный у тебя член. Эрик стоял в нерешительности, и Чарльз издал смешок. Он потянулся, чтобы помочь Рейвен снять с плеч черную спортивную куртку, и сказал: – На самом деле, нет, – он взглянул на Эрика. – Не переживай. Я сказал ей, что он большой. Рейвен хмыкнула. – Да, сказал. Он почему-то гордится этим. Эрик не знал, что сказать. Чарльз повесил куртку Рейвен на вешалку и сказал, обращаясь к ней. – Иди, присядь в гостиной. Я помою руки и приготовлю тебе чай. Включай на телевизоре все, что хочешь. Барон где-то там, он будет счастлив увидеть тебя. И Эрик, – сказал он. – Ты идешь со мной. Эрик сделал, как было велено, и на кухне Чарльз плеснул себе в лицо холодной воды. Эрик вздохнул, приводя дыхание в порядок после шока, и толкнул Чарльза в плечо. – Ты хуже собаки, – сказал Чарльз. – Как думаешь, твой член сам расслабится, или тебе нужно пойти и подрочить? Эрик вытер лицо рукавом футболки. – Он сам, – сказал он, скрестив руки на груди. – Поверить не могу, что твоя младшая сестра знает размер моего члена. Чарльз рассмеялся. Он наполнил чайник воды и сказал: – Она не знает точного размера. Я ведь не измерял тебя линейкой. Эрику следовало понимать, что все, кто был связан с Чарльзом, должны были любить все, связанное с сексом. Особенно разговаривать о нем. – О, не скромничай, – сказал Чарльз. Он щелкнул выключателем, чтобы вода начала греться. А затем сдвинулся, чтобы поцеловать Эрика, и тот ответил на поцелуй. Он схватил Чарльза за бока и толкнул его на стойку, после чего потерся членом о бедренную косточку Чарльза. Чарльз ударил его по руке. – Эрик, прекрати. Моя младшая сестра в гостиной. Эрик прикусил нижнюю губу Чарльза. Тот заслужил это. – Та самая младшая сестра, с которой ты говорил о моих гениталиях, – сказал Эрик. Чарльз попытался сдвинуться, но Эрик крепко держал его на месте и терся об него бедрами. Чарльз издал тихий стон в губы Эрика и сказал: – Просто… подожди час или около того. Мы сделаем все, что захочешь. Когда Рейвен уйдет. Эрик издал долгий и протяжный вздох. – Ладно, – сказал он. – Но сейчас мне надо подрочить. Чарльз закатил глаза и оттолкнул Эрика от себя. Он повернулся, чтобы положить чайные пакетики в три чашки, и сказал: – Иди. Но постарайся попасть в туалет или душ. Я не хочу, чтобы твоя сперма осталась на моем ковре или полотенцах. Её и так достаточно на простынях. Эрик подошел к нему сзади, и один раз медленно провел промежностью по заднице Чарльза, а затем сжал одну ягодицу рукой и ушел прочь. Чарльз вслед сообщил ему, что он ублюдок. К тому времени, как Эрик закончил, смыл все свидетельства, помыл руки и перевел дыхание, Чарльз и Рейвен уже вовсю разговаривали в гостиной, сидя перед стоящими на столике кружками с чаем. На кружке Эрика был нарисован ослик. – Вот и ты, – сказал Чарльз. Эрик, избегая зрительного контакта с Рейвен, сел рядом с Чарльзом на диван. Рейвен сидела в кресле. – Лучше? Эрик вздохнул, смотря на него. – Да, – сказал он, беря в руки чай. Рейвен была милой девушкой. Ей было двадцать четыре, она была приемной сестрой Чарльза, и у неё был диплом в области живописи. Она была обручена с каким-то парнем по имени Азазель, который был русским, ростом шесть футов четыре дюйма, и она была на шестом месяце беременности с первым ребенком. – Часть меня надеется, что это девочка, – сказала она, отпивая чай. – Просто чтобы Азазель научился заплетать косички и играть в чаепития. Она была полна энтузиазма. У неё был тот же грубоватый юмор и легкий шарм, что и у Чарльза, и черная джинсовая куртка, которая была на ней, была расшита названиями групп и феминистскими слоганами. Она обняла Эрика на прощание три часа спустя, и изгиб её живота прижался к его животу, когда она сказала: – Я знаю, Чарльз может быть слегка помешан на своей работе, но, пожалуйста, потерпи его. Он говорит только о тебе… он словно четырнадцатилетняя девчонка. Обращайся с ним хорошо, ладно? Эрик кивнул. – Да, – сказал он. – Да, я… эм, я сделаю все возможное. Рейвен ухмыльнулась и потрепала его по руке. Чарльз помог ей надеть пальто, и она сказала: – Что ж, мальчики, пока. Будьте на связи, и только безопасный секс, хорошо? Чарльз, ты не хочешь оказаться на моем месте… обрюзгшим из-за небольшого сгустка клеток в своем животе. Чарльз рассмеялся и покачал головой. – Не спугни его, – сказал он. – Я еще не сказал ему о моей матке. Эрик стоял с Чарльзом в дверях, чтобы помахать Рейвен на прощание, огни её небольшого кремового Мини Купера ярко мелькнули в глазах Чарльза, и когда она ушла, все, о чем Эрик мог думать, был Чарльз без одежды, разлегшийся на их огромной кровати. Верный своему слову, Чарльз позволил Эрику делать то, что он хотел, а Эрик хотел Чарльза на локтях и коленях. Эрик хотел видеть свои губы и язык на отверстии Чарльза, а еще он хотел, чтобы Чарльз толкался назад и насаживал себя на член Эрика, пока тот, замерев, стоял на коленях позади него. Голос Чарльза был хриплым от стонов, вскриков и мольб, когда он кончил. Эмма прислала еще одно письмо в следующий вторник. Дорогой мистер У-меня-маленький-член, Мне плевать, что тебе плевать на Скотта. И я не могла оставить Джин. Знаешь почему? Потому что у нас почти не осталось средств. Вот почему. Ты будешь рад услышать, что больше я никого не отпустила. Пока что нет. К тому же, стажеры отказываются уходить. Они работают дольше и делают в разы больше работы. Приятно знать, что хоть кого-то волнует судьба этого журнала. Мне хотелось бы знать точнее, что именно ты делаешь, чтобы покрыть наши сто пятьдесят тысяч расходов. Продаешь свое тело старым богачам? Или ты вернулся к своим грязным делишкам с наркотой? Я думаю, ты уже староват, чтобы быть проституткой. Сомневаюсь, что тебе дадут больше, чем двадцатку за минет. Не пойми меня неправильно, милый, ты все еще хорошо выглядишь, просто… возраст. Кошмар. Дай мне знать, что ты все еще жив. И не в тюрьме. И не разыскиваешься каким-нибудь международным наркобароном. А потом произошло еще одно убийство. Молодой человек был закидан камнями рядом с заброшенной церковью. Ему было девятнадцать, и его оставили умирать. XOXO было вырезано у него на руке. Его голова была разбита тем, что газеты назвали большим куском скалы. Так сильно, что можно было видеть мозг. Эрик открыл свой лэптоп и начал искать в Левите. И нашел. Левит 24:16. «И тот, кто богохульствует и поминает имя Господа всуе, должен быть обязательно умерщвлен, и вся паства должна закидать его камнями». Чарльз начал кричать, вопить и орать, и упокоился как раз ко времени, когда позвонили в дверь. Он успокоился как раз вовремя, потому что на пороге оказался сержант полиции. Это был мужчина со светлыми волосами в длинном пальто и с голубым галстуком, который последовал за Чарльзом на кухню. Эрик нахмурился. – Кто Вы, черт возьми, такой? Чарльз сердито посмотрел на него и сказал: – Сержант Льюис, прошу. Присядьте за стойку. И не обращайте на него внимания. Эрик фыркнул, почти смеясь, и поднял бровь. – Сержант Льюис, – сказал он. Чарльз нахмурился. – Что? – спросил Эрик. Он встал обратно на то место, с которого тянулся поставить стакан. – Это шутка, верно? Сержант Льюис? Светловолосый мужчина взглянул на свои руки, на одной из которых было золотое обручальное кольцо, и Чарльз сел напротив него, рядом с тем местом, где стоял Эрик. И тихо прошипел: – Заткнись нахер, пока я тебя не ударил. Эрик сложил руки на груди, поясом прислонившись к стойке. – А что? – спросил Эрик. – Ты этому веришь? Сержант Льюис? Чарльз пнул его по голени, но так и не взглянул на него. Эрик пнул его в ответ и сказал: – Сержант Льюис, – Чарльз не отреагировал. – Как? – спросил Эрик. – Ты не смотрел «Инспектора Морса»? – Нет, – сказал Чарльз. – А теперь заткнись нахер. Он повернулся к светловолосому мужчине, сержанту Льюису, и Эрик вздохнул. Детектив, который не смотрит детективные сериалы. – Простите, – сказал Чарльз. Он вернулся к профессиональному тону. Эрик наблюдал за ним сбоку. – Просто не обращайте на него внимания, – сказал он, и Эрик фыркнул. – Хотите что-нибудь выпить? Чай? Кофе? Воды? – Нет, спасибо, – сказал Льюис. – Я в полном порядке. Чарльз кивнул. Повисла пауза, и он сказал: – Не поймите меня неправильно… Я счастлив видеть Вас здесь, сержант. Я просто… Я не совсем уверен, почему Вы здесь. Эрик повернулся, чтобы увидеть реакцию Льюиса, и мужчина переплел пальцы. – Я по поводу дела серийного убийцы, – сказал он. – Дело XOXO. Когда Эрик взглянул на него, Чарльз сжимал челюсти. – Ох, – сказал Чарльз. – Тогда, я полагаю, Вы приехали, чтобы собрать все мои материалы. Которые относятся к делу. Льюис покачал головой. – Нет, нет, – сказал он. Эрик сузил глаза. – Я.. после… последнего убийства, я… – он замолк, а потом вздохнул. – Телфорд и Миллс никуда не продвигаются, – сказал он. Эрик хотел рассмеяться, но Чарльз не смотрел на него. – Слишком много людей погибло, – сказал Льюис. – Нам нужна Ваша помощь, инспектор. Неважно, что говорят Телфорд и Миллс. Чарльз провел рукой по лицу. – Я не знаю, почему Вы пришли ко мне, – сказал он. – Я отстранен от этого дела вот уже месяц. И я буду отстранен от этого дела до конца моей жизни. Льюис сказал: – Я знаю, что Вы все еще занимаетесь этим делом самостоятельно. Все мы знаем. Эрик выдохнул смешок, наполовину замаскировав его под кашель в кулак, и Чарльз снова его пнул. – Так что? – спросил Чарльз. – Они не хотят моей помощи. Я отстранен, – он пожал плечами, откидываясь на спинку сидения. Он разыгрывал равнодушие. – Я ничего не могу сделать. Эрик взглянул на Льюиса, и мужчина прикусил губу. – Я принес Вам кое-что, – сказал он. Он засунул руку под отворот своего пальто, и Эрик настороженно следил за ним. Сержант достал папку и положил её на стол. – Это фотографии, – сказал Льюис. – Я не мог… Я не мог привезти Вам подлинники документов без ведома Телфорда и Миллса. Так что я все сфотографировал. Чарльз молчал. Он, не отрываясь, смотрел на Льюиса, и Эрик так же смотрел на Чарльза. – Что?.. – спросил Чарльз. Льюис открыл папку и, взяв в руки несколько снимков, сказал. – Это все, что у нас есть на последние три убийства. Соседи и… парень, которого закидали камнями. Отчеты о вскрытии и допросы… все. Все, что у нас есть. Он протянул снимки, и Чарльз взял их. Медленно, трясущимися руками. Эрик положил руку на плечо Чарльза и, нахмурившись, взглянул на Льюиса. – Зачем вы это делаете? Это может привести к вашему увольнению. Льюис посмотрел на него. Его глаза были яркими, а ноздри раздувались, когда он сказал: – Я только что сказал об этом. Слишком много людей погибло, и полиция, мы… мы не можем добиться никаких результатов, – он поскреб свой подбородок, сказав, – нам нужен Ксавьер. Но только у меня достаточно маленькое эго, чтобы признать это. Он был примерно одинакового с Эриком возраста, плюс-минус пару лет, и это должно было быть болезненно для его самолюбия, признать, что какой-то парень на пять лет младше его был лучше в их работе. – Я не знаю, что сказать, – произнес Чарльз. Он не отрывался от фотографий, перебирая их в руках, и Эрик сказал: – Это первое. Чарльз проигнорировал его. Эрик убрал руку с его плеча и вернулся к позе со скрещенными на груди руками. – Вы ничего не должны говорить, – сказал Льюис. – Я просто надеюсь, что Вы сумеете найти этой информации лучшее применение, чем полиция. Чарльз потер лоб. – Спасибо, – сказал он. – Я надеюсь… Я надеюсь, что у Вас не возникнет из-за этого проблем. Льюис улыбнулся. Натянуто. У него был тот тип лица, по которому каждый не прочь был бы ударить. – Я буду в порядке. Если Вы никому не скажете об этом. Чарльз покачал головой. – Конечно же, я не скажу. Ни один из нас ничего не скажет. Взгляд Льюиса переметнулся на Эрика, и тот ухмыльнулся ему в ответ. Саркастично и гнусно, показывая все свои зубы. Льюис снова взглянул на Чарльза. – Спасибо, – сказал он. – Если мы найдем что-нибудь еще, – сказал он. – Я приеду сюда. И передам Вам. Чарльз выдохнул. Проведя рукой по волосам, он сказал: – Я знаю риск, который Вы на себя берете, делая это. Я буду должен Вам, Льюис. Правда. Чарльз проводил его к выходу с кучей благодарностей, рукопожатий и похлопываний по спине, и, когда он вернулся обратно на кухню, выражение его лица было ровным. Оно превратилось в улыбку, когда Эрик взглянул на него. Чарльз подошел и крепко обнял Эрика. Он застал его врасплох, но Эрик вовремя сообразил обнять его в ответ. – Боже, – сказал Чарльз. – Я, блядь, люблю сержантов полиции. Эрик рассмеялся и наклонился, чтобы поцеловать Чарльза в губы, когда тот отстранился. Он закружил их и поймал Чарльза у стойки, закрывая ему путь обеими руками, а затем наклонился, чтобы оставить засос у шеи Чарльза. – Нет, – сказал Чарльз, его ладонь легла на грудь Эрика. Тот замер и остался на месте. Чарльз ворчливо сказал: – Нам нужно разобраться с этой информацией. Сбереги свою похотливость на потом. Эрик. Эрик оставил ему еще один засос под воротничком рубашки, и они устроились за столом в столовой с наполовину полной бутылкой виски, стоящей между ними, и собакой, спящей в своей кровати. – Мне нужно было задушить себя ночью, – сказал Чарльз, раскладывая фотографии по стопкам. Он схватил бутылку виски и сделал большой глоток. – Это просто… невероятно, – сказал он, передавая Эрику бутылку. – Телфорд и Миллс… Ты только посмотри на это, – он взял фото и протянул его Эрику. – Некомпетентность просто… это какая-то гребаная шутка, вот что это такое. Это был неряшливый, написанный от руки рапорт, и он ничем не был похож на другие. Те, которые заполнял Чарльз. Там было записано только: около церкви святого Барнабаса был найден молодой совершеннолетний мужчина. Возраст жертвы: от восемнадцати до двадцати трех лет. Травма головы. Большая потеря крови. ХОХО вырезано на предплечье. Множественные ножевые ранения. В своих рапортах Чарльз исписывал страницу за страницей мелким почерком. Эрик наклонил бутылку виски и пил, пока его горло не начало жечь, и он вытер капли с подбородка. – Ладно, – сказал Чарльз. Он распределил фотографии на две стопки. Он постучал по левой, которая была ближе к Эрику. – Это – парень, – затем он постучал по правой. – Это – соседи. Ты бери мальчика, – сказал он, кивая на неё, и положил сверху блокнот и ручку. – Записывай все, что покажется важным. Все, что покажется необычным. Эрик взял ручку и бумагу. – Да, сэр, – сказал он. – Не начинай, – сказал Чарльз. – Ты и так на нетвердой почве после того, как был груб с нашим гостем. Нашим Очень Важным гостем. Эрик закатил глаза. – Ты – тот, кто не смотрел «Инспектора Морса», – сказал он. – Инспектор. – А я похож на того, кого это волнует? – спросил Чарльз. – Нет. Теперь возвращайся к работе. Эрик покачал головой и начал пролистывать фотографии. И снял колпачок с ручки с помощью зубов. Микаэль Армански. Девятнадцать лет. Швед. Учился в Лондонской школе экономики и политических наук. Первый курс. Философия, политика и экономика. Другие студенты описывали его как тихого парня. Был сам по себе. Умный парень. Круглый отличник. Когда он перевернул страницу и увидел фотографию снимка, на котором была изображена пробитая голова парня, то схватился за бутылку с виски. Он взглянул на блокнот Чарльза, глотая напиток, и тот уже успел исписать полный лист. Лицо парня было молодым, ровным, и было покрыто запекшейся кровью, вся правая сторона его черепа была раздроблена на осколки. Похожая на кратер впадина с прядями светлых волос, которые делили куски ровной кости. Эрик потер бровь. Там была бледно-розовая кожа, которая была откинута назад, словно она была ничем, и правая глазница парня была повреждена. Его глаз почти выпал, а мозг был похож на кусок пропущенного через мясорубку мяса. Газеты не стали вдаваться в подробности. В животе Эрика что-то упало. Чарльз издал странный звук спустя двадцать пять минут. Эрик повернулся к нему. – Я… Прошу прощения, я на минуту. Он вскочил со своего стула и почти упал, спеша выйти. Эрик услышал, как его вырвало в туалете на первом этаже. Пес поднял голову. Эрик потянулся за фотографией, на которую смотрел Чарльз. Он моргнул и встал, чтобы пойти проверить его. – Эй, – сказал Эрик. Он встал в дверях и сказал: – Ты в порядке? Чарльз застонал, сидя на полу возле унитаза. Положив голову на его край, он сказал: – Нет, – затем его снова вырвало, и он едва успел отвести волосы от лица. Нос Эрика уловил запах, а уши услышали звук, и он вспомнил, как его мать гладила его по спине и волосам, когда его рвало в детстве. Он вздохнул и встал на колени рядом с Чарльзом. – Все хорошо, – сказал он, положив руку на спину Чарльза. – Это, скорее всего, виски. Или курица с имбирем и свежим луком. Или и то, и то. Чарльз пробурчал что-то и сказал: – Меня не рвало от вида места преступления с тех пор, как я начал работать в полиции. Это хрень какая-то. Эрик провел пальцами по волосам Чарльза, по мягким прядям каштанового цвета, и Чарльз приник головой к руке Эрика. – Может быть, нам стоит на сегодня завершить, – сказал Эрик. Чарльз сплюнул в унитаз. Эрик пожал плечами. – Если ты почистишь зубы, то мы всегда можем заняться сексом. Чарльз фыркнул от смеха. – Ты думаешь, что сможешь отвлечь меня от работы с помощью секса? Эрик кивнул. Раньше это срабатывало. Когда он уставал от вида полицейских бумаг, отчетов и мертвых тел, он начинал целовать шею Чарльза. Трогать промежность его джинсов. Штанов. Пижамных штанов. Кусал мочку его уха, пока Чарльз не стонал и не сдавался, позволяя Эрику отсосать себе из-под обеденного стола в столовой, откинув голову на спинку деревянного стула. – Да, – сказал Эрик. – Довольно-таки. Чарльз похлопал его по ноге. – Приятно знать, что ты все еще думаешь о том, чтобы трахнуть меня, когда у меня все лицо в слюне и блевотине. Эрик провел рукой вверх и вниз по спине Чарльза, вытягивая его рубашку из штанов. – Ты мог бы быть весь в крови, и я все еще думал бы о том, чтобы трахнуть тебя. Чарльз покачал головой и ухмыльнулся, вытирая рот ладонью. – Хорошо, – сказал он. – Мы можем заняться сексом. Но завтра мы потратим весь день на разбор этих материалов. Даже если меня снова вырвет. Или тебя, – он погрозил ему пальцем. – Часть меня надеется, что тебя вырвет. Эрик кинул на него хмурый взгляд. – Я могу блевануть на тебя, если хочешь. Чарльз фыркнул. – Сделай это, и лишишься секса на неделю. В лучшем случае. Чарльз почистил зубы и прополоскал рот специальной жидкостью, после чего появился из ванной без одежды, с наполовину напряженным членом у бедра. Эрик встал с постели, чтобы двинуться ему навстречу, в футболке, боксерах и порванных теплых носках. Он толкнул Чарльза на стенку. Тот ухмыльнулся. Он был невысоким, мягким, покрытым едва заметными веснушками, с каштановыми волосами, и Эрик схватил его за задницу, чтобы притянуть их ближе друг к другу. Поцеловав уголок рта Чарльза, он помедлил, а потом спросил: – Чего вы хотите, детектив? Чарльз заворчал, потираясь членом о ногу Эрика. Он закинул руки на шею Эрика, и сказал: – Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Я думал, это и был наш план. Эрик прикусил губу Чарльза, оттягивая её зубами. Чарльз издал низкий стон из глубины горла. – Будь конкретен, – сказал Эрик Он прижался ртом к его губам, и отстранился, когда Чарльз попытался открыть их. Чарльз хмурился, сведя брови, и поскреб ногтями по задней стороне шеи Эрика. – Давай же, – сказал Эрик. Он двинул бедрами, и Чарльз закрыл глаза, хватая воздух ртом. Эрику нравилось, когда Чарльз говорил грязные словечки. Как он сказал, как всегда грубовато: – Ладно. Я хочу, чтобы ты взял мой член в рот и отсосал мне. Затем, я хочу взять в рот твой член и отсосать тебе. Я хочу, чтобы ты трахнул меня в рот, и затем я хочу, чтобы ты перегнул меня через край постели и растянул меня пальцами. Он потянул за волосы Эрика, и тот почувствовал, как напрягается его член. Чарльз сказал: – И затем, для большого финала, я хочу, чтобы ты, взял и трахнул меня. Жестко. Все еще перегибая через край постели. Эрик выдохнул в губы Чарльза. Чарльз неотрывно смотрел на него большими и темными глазами, и Эрик сглотнул, говоря: – Хорошо. Он сжал задницу Чарльза, вставая на колени, и одновременно размял мягкую плоть пальцами, и Чарльз застонал, держа Эрика за волосы. Эрик облизал нижнюю сторону члена Чарльза, тяжелого и твердого, стоящего рядом с его животом. – Боже, я рад, что попросил тебя помочь в этом деле, – сказал Чарльз. Эрик ухмыльнулся. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер был лучшей вещью, что случилась за последние пятнадцать лет жизни Эрика, и он взглянул на Чарльза из-под ресниц, облизывая два своих пальца. Он наблюдал за тем, как Чарльз откинул голову на стенку, и использовал одну руку, чтобы развести ягодицы Чарльза в стороны. Еще одним толчком он коснулся смоченными в слюне пальцами входа Чарльза и начал касаться его медленными кругами. Чарльз этого не просил, но он это получил. Эрик обхватил ртом головку члена Чарльза – прижал язык к расщелине и почувствовал соленый вкус предэякулята, и Чарльз застонал, низко и громко. – Я люблю, когда ты мне отсасываешь, – сказал Чарльз. Рукой он гладил волосы Эрика, и его бедра качнулись вперед, когда Эрик толкнул в него указательный палец. Его член скользнул по задней стороне горла Эрика, быстро и жестко, и тот почти захлебнулся, слюна потекла из уголка его губ. – Боже, прости, – сказал Чарльз. Его акцент был мягким и теплым. – Просто… предупреждай заранее, хорошо? Эрик проигнорировал его, и начал целовать член Чарльза, медленно спускаясь к его яйцам. Чарльз застонал, когда Эрик лизнул их, и сказал: – Всемирно известный журналист Эрик Леншерр сосет мой член. Эрик с трудом заставил себя не смеяться. В награду он полностью заглотил член Чарльза. Прямо до того момента, как бедренная косточка Чарльза не прижалась к его носу. Чарльз стонал, этот звук отражался от деревянных дверей шкафов, и Эрик наклонил голову. Один раз, затем дважды. Языком он продолжал обводить темные вены на нижней стороне члена, которые появлялись, когда Чарльз был возбужден, и начал двигать своими пальцами, одновременно поднимая и опуская голову. Он был не так хорош в минете, как Чарльз, у которого были красные губы и голубые глаза вместе со всем остальным, но он делал все, что мог. – Господи, Эрик, – сказал Чарльз. Его бедра едва двигались, он не мог решить, куда ему двигаться: вперед на рот Эрика, или назад, на его же пальцы. – Я не хочу кончать от этого. Эрик впился ногтями в задницу Чарльза, прямо в изгиб, где встречалось его бедро, и добавил средний палец. Чарльз задрожал. – Эрик. Он издавал влажные звуки, пока Эрик разводил пальцы и отстранился, чтобы пососать расщелину его члена, лаская маленькое отверстие языком, и потянул за волосы Эрика. – Остановись, – сказал он. Эрик не послушал. – Эрик, пожалуйста, ах! Затылок Эрика начало жечь, когда пальцы Чарльза сжались. Его глаза увлажнились, и он чувствовал, как член Чарльза упирается ему в глотку. Чарльз начал издавать шипящие звуки, тяжело дыша и сжав зубы, и его предэякулят стекал прямо по горлу Эрика. – Эрик, – сказал он. – Эрик… Я сейчас кончу, пожалуйста!.. Эрик погладил его ягодицы и обхватил их, работая пальцами вверх и вниз, и втянул в себя воздух, чтобы его щеки полностью обхватили член Чарльза по всей длине. Он никогда особенно не любил отсасывать. У него не было так много практики, как у Чарльза, но он был готов сосать член Чарльза часами, если это значило, что тот будет продолжать издавать те сдавленные вздохи и высокие, частые стоны. Чарльз застонал, когда кончил, ох-ох-ох, его бедра мелко задрожали, и Эрик закрыл глаза, сглатывая вокруг него. – О… О Боже, – сказал Чарльз. Его пальцы расслабились, и он дрожащими руками погладил Эрика по голове. Эрик держал свои пальцы там же, где они и были, погрузив их до второй фаланги пальцев, и отсасывал Чарльзу все это время, пока тот полностью не расслабился. Он наклонился и глотал все, что не просочилось и не стекло по его подбородку. Он сглотнул все, что смог, а потом отстранился и встал с хитрой улыбкой на губах. Чарльз тяжело дышал, его руки упали по обеим сторонам плеч Эрика, и его спина изогнулась рядом со стеной, его глаза были широко раскрыты. Он надул губы. Он легонько шлепнул Эрика по лицу, слишком легко, чтобы это было больно, и сказал: – Я же сказал тебе, что не хочу кончать. Эрик пожал плечами. Затем он утянул Чарльза в открытый, грязный и влажный поцелуй, и Чарльз вылизывал внутреннюю сторону его рта, сжав руки на бицепсах Эрика. Он начал тянуть за ворот футболки Эрика, поднял её до его подмышек, пока Эрик не отстранился назад, и Чарльз не смог стянуть её с него полностью. Эрик прижался лбом ко лбу Чарльза и сказал: – Не беспокойся, – он ухмыльнулся, проводя языком по нижней губе Чарльза. – Ты успеешь снова возбудиться к тому времени, когда я тебя трахну. Чарльз хмыкнул. Он коснулся Эрика через боксеры, ладонью жестко сжимая его член, и Эрик застонал. – Я добавляю еще кое-что к списку того, что я хочу, – сказал Чарльз. Его рука двинулась выше. Эрик зарычал, говоря: – Что? – После того, как я отсосу тебе, – сказал Чарльз, кусая подбородок Эрика. – Ты успокоишься, чтобы трахнуть меня, снова отсосав мне, чтобы я снова возбудился. Эрик кивнул. Он качнул бедрами рядом с рукой Чарльза, его ладони провели по бокам и пояснице Чарльза, и он сказал: – Где вы хотите меня, детектив? Чарльз обхватил член Эрика кулаком, несмотря на то, что боксеры все еще были у него на пути. Эрик прикусил губу и выдохнул через нос. – Еще раз назовешь меня детективом, и я достану наручники, – он двинул ладонью, вверх и вниз, оттягивая ткань. – Снимай трусы и носки и садись на край кровати. Эрик сделал, как было сказано. Он уже почти дрочил себе к тому времени, как Чарльз подошел и устроился меж его ног. Он скользнул ладонями по бедрам Эрика, по отметинам, оставленным шприцем, и остановился на изгибе бедер, говоря: – Итак. А теперь ты трахнешь меня в рот. Он подхватил Эрика под ноги и потянул, чтобы Эрик сел на край матраса, поставив ноги на пушистый ворс ковра. Руки Чарльза были теплыми и мягкими, а его ногти – короткими и царапающими. – И, – сказал он. – Ты остановишься перед оргазмом. Я не собираюсь ждать еще полчаса или сорок пять минут перед тем, как ты меня трахнешь. Эрик фыркнул. Он поставил руку на одеяло и провел пальцами по волосам Чарльза, склоняя его рот ниже, к своему члену. Эрик застонал и толкнулся вверх, толкая голову Чарльза как можно ниже. Он смотрел в потолок, толкаясь во влажный жар, и прикусил губу, чтобы не стонать слишком громко. Он любил рот Чарльза так же сильно, как и его задницу, его красные губы были растянуты вокруг члена Эрика, и Эрик не без труда выдохнул: – Боже… Ты зря пошел в детективы. Он застонал, издав долгий звук сквозь стиснутые зубы, и медленно, ровно качнул бедрами. – Ты должен был стать профессиональным членососом, – поддразнивая, сказал он. Чарльз шлепнул его по внутренней стороне бедра, издав резкий хлопок, и Эрик сильнее толкнулся в глубину его рта. – Тебе нужно устроиться стажером в «Аномию», – сказал он, гладя Чарльза по щеке. Он потрепал его по ней, и Чарльз открыл глаза, чтобы взглянуть на Эрика. Тот усмехнулся, приподняв правый уголок губ. – Ты мог бы сидеть под моим столом и отсасывать мне, пока я вывожу из себя всяких политиков. Чарльз с трудом сдержал смех, держа во рту член Эрика, его глаза были влажными, и Эрик оттолкнул его назад, прежде чем он почувствовал себя слишком близко к оргазму. Чарльз вытер рот о постельное белье и, вставая, сказал: – Тогда приступай к работе. Эрик выдохнул и соскользнул с кровати, снова встав на колени перед членом Чарльза. – Если ты не отстранишься, когда я скажу тебе, – сказал Чарльз. – То я дам тебе по яйцам и прикую к ошейнику собаки. Эрик отстранился, когда Чарльз сказал «хватит». Его челюсть ныла от напряжения, и член Чарльза снова стал напряженным. – Смазка в ящике, – сказал Чарльз. Он устроился на краю кровати, положив руки перед собой и устроив на них голову. – Вместе с презервативами. Эрик взглянул на него и замер, любуясь. Изгибами его спины, мышцами плеч. Сильными бедрами, бледными полукружиями ягодиц. Свет шел только от лампы на тумбочке, и Чарльз казался эфемерным и непристойным, и Эрик устроился меж его ног. Он смазал два пальца, потер их друг об друга, чтобы согреть, и толкнул их внутрь, одновременно, ведь Чарльз уже был растянутым после того, что Эрик делал пятнадцать минут назад. Чарльз часто и неглубоко дышал. Его задница приподнялась с кровати, и Эрик свободной рукой погладил его по ягодице. Он готовил Чарльза, пока тот не начал умолять, говоря: – Сейчас. Трахни меня. Сейчас же, – и Эрик не смог отказать. Он натянул презерватив, выдавил еще одну порцию смазки на собственный член и отверстие Чарльза, а потом с помощью руки направил себя внутрь, застонав и поджав пальцы. Чарльз зашипел. Лицом он вжимался в матрас, а руками цеплялся за него. Он был горячим и тесным, и Эрик полностью вошел в него, когда Чарльз сказал: – Двигайся. Его голос был приглушен темно-синим постельным бельем, и он сказал: – Ты слышал, что я сказал раньше. Сейчас возьми и трахни меня. Эрик часто думал, не был ли жесткий секс ответом Чарльза на все: раздражение, злость, скуку, печаль, счастье… Иногда Чарльз принимал таблетки. Пропранолол. Бета-адреноблокаторы. Эрику это не нравилось. Смотреть, как Чарльз глотает розовые таблетки, запивая их стаканом воды. Он провел рукой по правой лопатке Чарльза, прижимая его к матрасу, а другой рукой шлепнул Чарльза по заднице. Первый шлепок заставил Чарльза застонать, громко и внезапно, и Эрик шлепнул его снова, сильнее. Он взглянул на красный след, оставленный на ягодице Чарльза, и застонал, начиная толкаться. Он начал двигаться со скоростью, которой хотел Чарльз, резко, быстро и глубоко, его бедра работали быстрыми толчками и всякий раз, когда передняя сторона его бедер ударяла по задней стороне бедер Чарльза, раздавался шлепок. Чарльз тяжело дышал и снова и снова повторял имя Эрика. Чарльз был лучшим партнером по сексу, который когда-либо был у Эрика, и рука Эрика шлепала его так быстро, что звук вполне мог сойти за аплодисменты. И, опять-таки, Чарльз не просил об этом, но, казалось, его это не волновало. Определенно не волновало, судя по тому, как он стонал и двигал бедрами по простыням. Он раньше уже кончал только от члена Эрика. Он сможет кончить от члена Эрика снова. От него и трения египетского хлопка. – Эрик, – сказал Чарльз. И застонал, когда Эрик шлепнул его. Его плоть колыхнулась, когда рука Эрика шлепнула его, и это оказалось еще более эротичным, чем должно было быть. – Я сейчас кончу, – сказал Чарльз. Эрик видел, как он зажмурил глаза, повернув голову в бок. – Боже… блядь. Эрик двумя руками схватил Чарльза за бедра, насаживая его на свой член и сильнее прижимая к кровати, и Чарльз захныкал. Его кожа блестела и была влажной от пота, и он стиснулся вокруг члена Эрика. Эрик выдохнул, говоря: – Gott… Чарльз… Чарльз сделал это снова, говоря: – Скажи еще что-нибудь по-немецки. Ты никогда… никогда не говоришь по-немецки. Мне нравится, как ты это делаешь. Эрик фыркнул, поглаживая красную отметину на заднице Чарльза. – Ich liebe es, Dich zu ficken, – сказал он, на какое-то время снижая скорость толчков. Смотря, как Чарльз сжимает и разжимает ладони в кулаки, он продолжил: – Fühlt sich gut an. Чарльз застонал. – Скажи мне, что это значит. Эрик снова ускорился, чувствуя напряжение в паху, и сказал: – Я люблю трахаться с тобой, – он прикусил губу и откинул голову назад. Его руки снова вернулись на бедра Чарльза, и он держался так сильно, что вполне мог оставить синяки. – Хорошее ощущение, – сказал он. Эрик кончил первым, его толчки потеряли ритм, и он выдохнул имя Чарльза с примесью немецких ругательств, пальцами оставляя следы в виде полумесяцев на коже Чарльза. Он вышел из Чарльза под недовольный стон последнего, но проигнорировал это и перевернул Чарльза на спину, чтобы обхватить его член рукой. Он мог кончить и от руки Эрика. – Ох, – сказал Чарльз. Он откинул голову назад и начал толкаться в кулак Эрика. Он был прекрасен, сексуален и невероятен, и его предэякулят капал с пальцев Эрика. Он изогнулся, кончая, и снова начал быстро и неглубоко дышать, ох-ох-ох, и качнул головой из стороны в сторону, выплескиваясь себе на грудь, живот и пальцы Эрика. Эрик вылизал Чарльза до чистоты – от его сосков до ануса и чрезмерно чувствительного члена, после чего выбросил презерватив в мусорную корзину. Он не стал проверять, попал ли он в цель. Чарльз застонал, переворачиваясь на простынях. Одна его рука была на подушке, а волосы растрепались и были сбиты в области лба. – Может быть, мне стоит блевать чуть чаще, если это то, что я получаю в итоге. Эрик вздохнул, лежа рядом с ним. Он провел рукой по животу Чарльза и дотронулся до его подбородка. Повернул голову к себе. – Поверь мне, – сказал Эрик. – Если бы это дело исчезло, мы бы не вылезали из твоей постели месяцами. Чарльз улыбнулся и потерся своим носом о нос Эрика, прежде чем поцеловать его. Это был мягкий и нежный поцелуй, пока его пальцы скользили по руке Эрика, от локтя до запястья. – К сожалению, – сказал он, роняя голову на подушку. – Это дело не исчезнет. Так что тебе придется смириться со случайным сексом, – он поднял бровь, продолжая. – Случайным, но очень хорошим. Эрик усмехнулся. Он положил свое бедро меж бедер Чарльза, его губы были очень близко к лицу Чарльза. – Если, а точнее, когда ты поймаешь этого парня, я собираюсь оттрахать тебя на каждой горизонтальной поверхности в столовой, – он поцеловал Чарльза в уголок губ. – И буду смотреть, как ты будешь снимать все свои листы и документы со стен, кончая на них. Чарльз застонал и пихнул Эрика в плечо. – Не начинай, – сказал он. – Мне больше не шестнадцать. Мой член и так уже измотан после двойного оргазма. Он не выдержит, если будет слушать, как ты говоришь обо всех этих вещах прямо сейчас. Эрик рассмеялся, прижимаясь лицом к шее Чарльза. – Я отсосу тебе снова, если хочешь, – сказал он, целуя кадык Чарльза. – Я уверен, твой член будет счастлив оказаться у меня во рту. Чарльз поскреб по плечу Эрика. – Прекрати, – сказал он. – Мы можем сделать еще один заход утром, если тебе так не терпится. Что с тобой, у тебя течка или что-то в этом роде? Эрик кивнул, поднимая голову. – Что-то в этом роде. Чарльз покачал головой и подобрался ближе к Эрику, устраиваясь поудобнее. – Спи, – сказал он. – У нас завтра впереди полный день работы. Такой был уговор. Эрик закатил глаза. – Хорошо. Какое-то время они лежали молча. Лампа рядом с кроватью выключилась, и Чарльз сдвинулся, чтобы положить голову на грудь Эрика. Он все еще не спал. Они оба не спали. Эрик все еще чувствовал тепло после секса и оргазма, и простыни были прохладными рядом с его кожей, там, где Чарльз был горячим сбоку. Чарльз сказал: – Ты ведь не спишь, не так ли? – Нет, – проворчал Эрик. – Могу я спросить тебя кое о чем? Эрик помедлил, смотря в потолок. – Конечно, – сказал он. – Почему нет. – Когда мы поехали к Телфорду, во второй раз, – сказал Чарльз. – Я спросил, почему твоего друга хотел арестовать тот офицер полиции. Ты сказал, что расскажешь как-нибудь в другой раз. Эрик запнулся. Он видел, к чему все шло. – Сегодня другой день, – сказал Эрик. – И ты хочешь знать, расскажу ли я об этом. Чарльз кивнул. Его волосы щекотали грудь Эрика. Эрик вздохнул. Он не хотел рассказывать об этом. Не после хорошего дня и хорошего секса. – Ты – детектив, – сказал он. – Скажи мне, что ты думаешь. Чарльз провел пальцами по боку Эрика, тому, на котором он не лежал, и сказал. – Я не знаю. Я не хочу оскорбить тебя или сказать что-то обидное. Эрик беззвучно рассмеялся. – Да конечно, не хочешь. – Я не хочу, – сказал Чарльз. Он приподнялся на локте, стараясь не улыбаться, взглянув на Эрика. – Если бы я хотел оскорбить тебя, я бы сказал тебе, что ты чересчур самонадеян и не делаешь так, как велено, когда отсасываешь кому-то. Эрик усмехнулся, качая головой. – Ты не оскорбишь меня, – сказал он. – Говори, что думаешь. Чарльз смерил его внимательный взглядом, но потом лег назад. – Хорошо, – сказал он. – Но помни, что ты сказал. – Я помню, – сказал Эрик. – Я не ребенок. Я не стану рыдать, если ты предположишь, что я кого-то убил. Чарльз издал смешок, легкий и быстрый, и сказал: – Нет, я не думаю, что ты – убийца. Я склонен предполагать, что твои проблемы были связаны с наркотиками. Эрик поднял бровь. Он смотрел в потолок. – Я полагаю, ты говоришь так, потому что видел отметины у меня на бедрах, – сказал он. Трудно пропустить их, когда они так близко к члену, который Чарльз сосал до этого. – Да, – сказал Чарльз. Его голос звучал неуверенно. – Я прав? – Да, – сказал Эрик, приподняв уголок рта. – Хотя, также я был несколько раз арестован за нарушение общественного порядка. И один или два раза за падение, но… в тот раз это были наркотики. Чарльз провел двумя пальцами по изгибу ребер Эрика. – Когда был последний раз, когда ты… ну, сам знаешь. – Очень давно, – сказал Эрик. Он помнил, на что это было похоже. – Почти пятнадцать лет прошло. Чарльз убрал руку с груди Эрика и переложил её на его плечо, потянув на себя. Эрик понял намек и перевернулся на бок, лицом к Чарльзу. – Я правда рад, что спросил тебя, – сказал Чарльз. Его улыбка была мягкой в тусклом свете. Эрик улыбнулся в ответ. – Не просто из-за секса и… детективной работы. Ты мне нравишься. Эрик прикусил губу изнутри. Пытаясь не усмехаться, он сказал: – Детектив-инспектор, у нас с Вами важный момент? Чарльз негодующе ткнул его, но он улыбался. – Не порть его, – сказал он. – Я на самом деле что-то о тебе узнал. Кроме того факта, что у тебя явные проблемы с авторитетами. Эрик пожал плечами. – Я рос в Восточной Германии до одиннадцати лет, – сказал он. – Чего еще ты ожидал? Чарльз смотрел на него. Эрик вздохнул. – Что? – Ты интересный, – сказал Чарльз. – Расскажи мне что-нибудь еще. Мне кажется, что все, что мы делаем – это трахаемся и разбираем детали дел. Я едва тебя знаю. Эрик хмыкнул. – Как насчет прошлого раза, – сказал он. – Когда мы ехали к Телфорду. Услуга за услугу. Ты знаешь. Сначала я, потом ты. Это будет честно, если я тоже узнаю о тебе что-нибудь. Он хотел узнать о Чарльзе больше. Чарльз кивнул. – Давай будем задавать друг другу вопросы? – Хорошо, – сказал Эрик. Дыхание Чарльза пахло мятой, зубной пастой и сексом. – Я спрашиваю первым. Где ты родился? – Кесвик, – сказал Чарльз. Эрик поднял бровь. Тот не звучал как уроженец Озерного края. Чарльз ухмыльнулся. – А что насчет тебя? – Дрезден, – сказал Эрик. – Где ты вырос? Все еще ухмыляясь, Чарльз ответил: – Оксфорд. Это все объясняло. – Где еще ты жил? Эрик дотронулся до своего лба. – Берлин. Глазго, когда был в университете. Бордо. Лондон, – он усмехнулся. – Кембриджшир. Чарльз закатил глаза, но сдвинулся вперед, чтобы поцеловать Эрика. Это был целомудренный поцелуй. – Когда ты родился? – спросил Эрик. – Тысяча девятьсот восемьдесят третий, – сказал Чарльз. – Двадцать первого апреля, на случай, если ты захочешь сделать мне подарок в следующем году. – Конечно, – сказал Эрик. – Я подарю тебе шарик-кляп. Чарльз недовольно взглянул на него. – А когда родился ты? – Второго апреля тысяча девятьсот семьдесят восьмого. – Оу, – сказал Чарльз и усмехнулся. – Да ты стар. – Отъебись, – сказал Эрик. – Ты всего на пять лет младше меня. И ты тоже не весенний цыпленок. Чарльз захохотал. Качая головой, Эрик спросил: – Когда ты начал работать в полиции? – После университета, – сказал Чарльз. – Значит, когда мне было примерно двадцать три года, – он ухмыльнулся. – Когда тебя в первый раз арестовали? Эрик поджал губы. – Когда мне было шестнадцать. Что ты изучал в университете? – Биологию. Специализировался в генетике. За что тебя арестовали в первый раз? Эрик обсуждал свое криминальное прошлое с детективом-инспектором. Но ему так же было интересно, почему детектив-инспектор занимался наукой в университете. – Нарушения общественного порядка, – сказал он. – Я был на протесте. Поймал автобус до Берлина без разрешения моей матери и провел всю ночь в полицейском участке, – он хмыкнул. – Я думаю, реакция моей матери на это была хуже, чем сон на твердой плите в ту ночь. Чарльз выдохнул смешок. – Ты был настоящим мятежником, не так ли? – Угум, – сказал Эрик. – Она до сих пор использует это, чтобы шантажировать меня. Моя мать, – пояснил он. Если она чего-то хочет, то говорит: «Эрик, сделай это для меня. Если вспомнить все, через что ты заставил меня пройти, когда был подростком, то это – меньшее, что ты можешь сделать для меня». Губы Чарльза задрожали, пока он пытался не засмеяться, но он не смог сдерживаться, когда Эрик рассмеялся первым. – Ладно, – сказал Эрик. И ему точно нужно было позвонить матери. Завтра. – Почему ты изучал биологию, если собирался пойти в полицию? – Не знал, чем хотел заниматься, – сказал Чарльз и пожал плечами. – Мои родители убедили меня получить степень, так что я это сделал. Эрик нахмурился. – У тебя есть ученая степень? – Это – другой вопрос, – сказал Чарльз. Его лицо было самодовольным. Эрик нахмурился. – Что было самым худшим твоим проступком, когда ты был моложе? – Ты просто жаждешь заполучить компромат на юного меня, – сказал Эрик. Чарльз улыбнулся, сама невинность. Эрик тихо пробормотал под нос пару слов по-немецки и сказал: – Ладно. Наверное, наркотики. Марихуана была не так уж плоха, я думаю. Но героин был хуже. Но, опять же, – сказал он. – Первый раз, когда я угодил за решетку за нападение… Там тоже нечем гордиться, – он вздохнул. – Я делал мало хороших вещей в то время. Когда ты получил свою степень? Чарльз провел своей ладонью по руке Эрика. – Когда я закончил университет, – сказал он. – Значит, когда мне было двадцать три. Эрик свел брови. – Это довольно юный возраст для получения степени. Чарльз пожал плечами. – У тебя есть братья или сестры? Радуясь, что они наконец ушли от темы его криминального прошлого, Эрик покачал головой. – А у тебя? Чарльз рассмеялся. – Да, – сказал он, улыбаясь. – Сестра. Ты даже знаком с ней. Не так уж давно, впрочем. Эрик укусил Чарльза за руку, и тот зашипел и отдернул руку прочь, возмущенно глядя на него. – Я имел в виду, кроме Рейвен. – Твои проблемы, – сказал Чарльз. – А не мои. Хотя, у меня есть сводный брат. Он тот еще кретин. Почему ты переехал в Британию? Эрик положил ноги рядом с голенями Чарльза. Они были теплыми. – Начало с чистого листа, – сказал он. – Мой отец умер и оставил по завещанию достаточно денег, чтобы мы с матерью смогли перебраться сюда. И я смог пойти в университет. Моя мать сказала мне, что если я не возьмусь за ум, то она сделает мою жизнь настоящим адом. Как-то раз она сказала, что заставит меня жениться, – сказал он, вздохнув при воспоминании об этом. – Так что я не стал сомневаться в её возможностях. – Мне нравится твоя мать, – сказал Чарльз. – Ты описываешь её так, что в ней чувствуется мужество. Но, опять же, – заметил он. – Наверное, от неё ты его и унаследовал. Эрик улыбнулся. Он провел рукой через волосы Чарльза, остановив ладонь на задней стороне шеи Чарльза, и притянул его к себе, чтобы поцеловать. – Я уверен, ты бы понравился моей матери, – сказал Эрик. Затем он ущипнул Чарльза за щеку и проворковал: – Весь такой круглолицый и невинный, маленький детектив-инспектор. Чарльз шлепнул его по руке. – Отъебись, – сказал он. Эрик со смехом фыркнул. – Хорошо, – сказал Эрик. – Еще по одному вопросу каждый. Если я не посплю восемь часов до того, как ты разбудишь меня, чтобы снова смотреть на мертвые тела, то следующим мертвым телом станешь ты. Чарльз поджал губы. Он почти надулся. Мать Эрика полюбила бы детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. Даже с его грязным ртом. – Ладно, – сказал Чарльз. – Твой вопрос. Эрик подумал. – Почему ты решил присоединиться к полиции? Выражение лица Чарльза изменилось, словно потухло. Он отвел взгляд от Эрика. – Задай другой вопрос, – пробормотал он. Эрик хотел было возмутиться, но выражение лица Чарльза сказало ему, что не стоит. – История для другого дня? – спросил он. Чарльз кивнул. – Ладно, – Эрик закусил щеку. – Ладно. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер, каким был ваш самый худший проступок в детстве? Чарльз взглянул на Эрика, и его губы изогнулись в улыбке, пока он качал головой. – Мне далеко до твоего уровня, – сказал Чарльз. – Пару раз я сильно напивался, – он хмыкнул, наклонив голову. – Может быть, в счет пойдет тот раз, когда я в семнадцать лет позволил трахнуть себя тридцатилетнему, чтобы взбесить моих родителей. Эрик моргнул. Чарльз ухмыльнулся. – Это было на каникулах, мы были в южной Франции, – сказал он. – Парень был американцем, из Питтсбурга, или что-то подобное, и я привел его в дом и поцеловал на глазах у моей матери. Затем я дал им услышать, как он меня трахал. Стонал на весь дом. Эрик прыснул. Он осторожно коснулся соска Чарльза, обводя его по кругу, и Чарльз закрыл глаза и наклонил голову, устраивая её под подбородком Эрика. – Они уехали на следующий день, – говоря, он издал мягкий звук. – Мои родители. Они взяли с собой Рейвен и вернулись в Англию. Оставили меня самого по себе. Эрик вздохнул и положил руку на грудь Чарльза. – Мило с их стороны. Чарльз пожал плечами. – Это значило, что я мог провести кучу времени в большом доме во Франции. Мне было плевать. Кроме того, – сказал он. – Когда они уехали, я сумел потратить много времени на секс. Он улыбался как лисенок-шалун, которым он и был, и Эрик поцеловал его в переносицу. – Значит, ты был секс-террористом, – сказал Эрик. Чарльз поднял голову, чтобы зацепить и потянуть губу Эрика своими зубами. – М-м, – сказал Эрик, прижимаясь губами ко рту Чарльза. – Почему-то я в этом даже не сомневался. – Заткнись, – сказал Чарльз. Он еще раз коснулся губами губ Эрика и отодвинулся на дюйм или два. – Какой подросток не воспользовался бы такой возможностью? В любом случае, – сказал он. – Мой последний вопрос. Он взял его за руку, и кожа его ладоней была мягкой. Эрик взглянул на него. Лицо Чарльза стало нежнее. Он больше не ухмылялся. – Когда это закончится… – сказал он. – Или… когда ты устанешь от этого, я полагаю, ты уйдешь? Эрик уставился на него, сдвинув брови. – Ты хочешь, чтобы я ушел? Это была перемена в тоне. Перемена к серьезному разговору от подначивания и шуток, и Чарльз большим пальцем гладил костяшки Эрика. – Это другой вопрос, – сказал Чарльз. Эрик попытался не смотреть на него слишком сердито. – Ладно, – сказал Эрик. – Ты наложил вето на один вопрос. Я накладываю свое вето на этот. Чарльз отпустил руку Эрика. – Ладно, – сказал он. – Ты останешься со мной, когда это дело закончится? Эрик вздохнул. – Это тот же самый вопрос. – Нет, не тот же. – Прекрати все усложнять, – сказал Эрик. – Нет, – сказал Чарльз. – Отвечай. Эрик вздохнул. Он хотел остаться с Чарльзом, когда закончится дело. Если это дело когда-нибудь закончится, но все же, была еще «Аномия» и обещанные ему две сотни тысяч. Он закусил губу. Все это было не только из-за убийств и денег. У него раньше никогда не было кого-то вроде детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. Он ни с кем не играл в двадцать вопросов в постели. Он ни с кем не жил. Он ни с кем не смеялся. Эрик вздохнул. – Да, – сказал он. Глаза Чарльза вспыхнули светом, и Эрик натянул на них обоих одеяло. Перевернулся и лег на свою сторону. – А теперь давай спать. Чарльз согласно хмыкнул, сдвигаясь вперед, чтобы прижаться к спине Эрика. Чарльз был теплым и тяжелым рядом с телом Эрика, от плеч до голеней, и он сказал: – Ладно. Его нос коснулся шеи Эрика, там, где начинались его волосы, и сказал: – Я хочу, чтобы ты остался, между прочим, – Эрик ничего не сказал, и Чарльз продолжил. – И, знаешь, я не думаю, что ты плохой человек из-за того, что ты сделал, когда был моложе. Эрик закрыл глаза. – Я знаю, – сказал он. – Спасибо. И мне нравится то, что ты был секс-вредителем. И все еще им являешься. Ему пришлось проснуться спустя всего семь часов сна, но Чарльз позволил ему прижать себя к стенке душа. Он позволил Эрику трахнуть его и дрочить ему, пока он пытался намылить волосы, и мыло защипало глаза Эрика, когда Чарльз прижался к нему намыленным лбом. Сидя за столом в столовой, Эрик положил голову на руки и зевнул. Чарльз толкнул его в бок. – Давай, – сказал он, указывая на стопку фотографий. – Еще даже шести нет. Закончим разбираться с ними. Они сидели над этим с десяти утра. У Эрика уже было девять страниц с кучей заметок. Цитаты студентов из университета и натянутый английский опустошенных родителей, а еще Армански был гомосексуалистом. Вырос в доме евангельских христиан, но его мать и отец приняли его ориентацию с распростертыми объятиями, несмотря на любовь к членам и прочее. Армански не был религиозным человеком. Он отвернулся от церкви, когда они отвернулись от него. – У меня от этого голова болит, – сказал Эрик. Армански были нанесены удары ножом, до того, как на его голову обрушился камень – несколько раз в живот с лезвием примерно шесть дюймов, его ребра и несколько пальцев были раздроблены камнями. Чарльз фыркнул. – Да, что ж, – сказал он. – Моя задница тоже болит. У нас проблемы. Эрик закашлялся, смеясь, и потер лоб. Он отпил скотча из хрустального стакана. – По крайней мере, твоя задница болит из-за чего-то приятного, – сказал он, ставя стакан на пустой файл. – А у меня головная боль из-за серийного убийцы. Чарльз покачал головой. Он отметил что-то на своей странице, используя свою дорогую ручку с синими чернилами, и сказал: – У меня голова болела из-за этого серийного убийцы целых два года. Смирись с этим. Эрик пробурчал что-то себе под нос, вертя в руках черную шариковую ручку. Он позвонил своей матери, сказав Чарльзу, что сделает перерыв. Сидя в гостиной вместе с псом и смотря «Танцы со звездами», он склонил голову на спинку дивана и сказал: – Привет, мам. Это я. – Liebling, – сказала она. Он улыбнулся, почесывая пса под челюстью. – Ты уже давно не звонил. Все в порядке? – Да, – сказал он. – Я в порядке. Я просто звоню, чтобы проверить. И спросить, как у тебя дела. – О, не нужно обо мне беспокоиться, – сказала его мать. – Ты все еще со своим другом в Кембриджшире? Другом. – Да, – сказал Эрик. – Тебе стоит увидеть его дом, – сказал он. – В нем три ванные комнаты и почти два акра земли вокруг. Его матери всегда нравились хорошие дома. Он сделал все возможное, чтобы найти ей хорошее место в Суррее на те деньги, что у них были. Она рассмеялась на другом конце провода, её смех был легким, и она сказала: – Сынок, ты не говорил мне, что дружишь с миллионерами. Тебе стоило пригласить к нему и меня. Эрик фыркнул. Он понимал, к чему все идет. – Может, тебе правда стоит приехать сюда через какое-то время, – сказал он, зевая. – Думаю, он не будет против. Его мать хмыкнула. – Нет-нет! Я оставлю тебя и твоего друга наедине. В её голосе были знающие нотки, и Эрик вздохнул. – Мама, – предупредил он её. Она снова издала смешок, теплый и мягкий, и сказала: – Тебе уже стоит найти кого-нибудь. Ты не становишься моложе. Эрик закатил глаза. – Спасибо, – сказал он. – Но я ведь познакомлюсь с ним, не так ли? – спросила она. – С твоим другом. Тебе нужно материнское благословение. Он вытянул ноги вперед, откидываясь на спинку дивана. – Может быть, – сказал он и попытался сменить тему. – Ты смотришь танцы? Его мать издала тихий звук, нечто среднее между хмыканьем, гудением и ворчанием, и сказала: – Да, но у тебя не пройдет со мной этот фокус. Расскажи мне о своем друге. Эрик стаж переносицу, качая головой. – Его зовут Чарльз, – сказал он. – Ему тридцать один год. – Хм. Моложе. Эрик нахмурился. – Он не настолько моложе, – сказал он. – Не то чтобы я встречаюсь с двадцатиоднолеткой, ради Бога. Его мать рассмеялась. – Продолжай, – сказала она. Эрик пробурчал что-то, позволяя собаке положить голову на свое бедро. Он погладил шерсть на его загривке и сказал: – Он детектив-инспектор. У него есть ученая степень. И собака. Его мать сказала: – Полицейский? – Нет, – сказал Эрик. – Детектив-инспектор. Он знал, что она скажет. – Эрик Леншерр, маленький бунтарь всего Дрездена, встречается с полицейским? – Он не полицейский, – огрызнулся Эрик, расслабив челюсти. Его мать просто смеялась над ним. После пяти дней он начал сомневаться. После шести дней прошло уже шесть недель с начала их работы. После девяти дней он был готов просто бросить все это в огонь. Он был готов бросить все это в огонь и самому броситься туда же, если это будет значить, что ему больше никогда не придется смотреть на это гребанное дело. – Я схожу с ума, – сказал он. Он снова просмотрел заметки Чарльза по соседям. Элизабет Фриман, сорок три года, и Марк Холлис, сорок семь лет. Фриман замужем за Томасом Фриманом, сорок четыре года (допрошен: смотри страницу 8). Холлис женат на Аннабель Холлис, сорок четыре года (допрошена: смотри страницу 9). Фриман, мать одного ребенка, Ребекки, двенадцать лет (допрошена: смотри страницу 10). Холлис, отец одного ребенка, Александры, девятнадцать лет (допрошена: смотри страницу 10). Фриман, работала администратором в местной клинике. Пять лет. (работодатели/коллеги допрошены, смотри страницу 15). Холлис, менеджер продаж в местном салоне «Пежо». Семь лет (работодатели/коллеги допрошены, смотри страницу 18). И так далее. XO вырезаны на груди Фриман. Другие ХО вырезаны на груди Холлиса. Оба умерли от кровопотери и отказа работы органов после множественных ударов ножом. На ладонях Холлиса видны порезы от попыток защититься. Фриман была убита первой. После смерти Фриман была изнасилована ножом (примерный размер лезвия: шесть дюймов). У Холлиса ножом (предположительно тем же) был отсечен пенис. Смотря на фотографии, было легко понять, почему Чарльзу стало плохо. Он и раньше видел этот жуткий снимок, но теперь он прикусил язык, когда увидел его снова. Окровавленные простыни и раздвинутые ноги. Остатки женских гениталий. Окровавленные и оскверненные. Он провел рукой по волосам, отклоняя голову назад, чтобы посмотреть на потолок. – Чарльз, – позвал он. Чарльз откликнулся с кухни: – Что? Эрик встал, зашел в коридор, чтобы снять пальто с вешалки у двери. Он набросил на шею шарф Чарльза и сказал: – Я хочу пройтись по окрестностям. Хочешь, я выгуляю собаку? Чарльз стоял на пороге кухни, когда Эрик поднял голову, завязывая ботинки. На нем был фартук и старые потрепанные джинсы, порванные на коленях. – Я делаю чай, – сказал он. – Не подождешь? Эрик покачал головой. – Мне просто нужно отвлечься. Проветрить голову, – выбросить из неё разрезанные гениталии. Убийство. – Я на несколько минут, – сказал он. – Ненадолго. Когда будет готов чай? Чарльз поднял рукав черного свитера, чтобы посмотреть на часы. – Примерно к половине шестого. Было пять минут шестого. – Я уже вернусь к тому времени. Так ты хочешь, чтобы я взял собаку, или?.. – Да, – сказал Чарльз. – Можешь взять его. Он кликнул Барона и свистом подозвал его к себе. Пес появился, стуча когтями по полу, и спустился по лестнице, бренча именным медальоном. Эрик позвал его к себе и взял с полки поводок. Ему нравилось бродить по окрестностям дома Чарльза. Вокруг были только зеленые поля и обнаженные осенние деревья, и Эрик выудил из кармана телефон, щелкнул ветки. У него были сомнения. Он не видел ничего, кроме луны, звезд и того, что освещал маленький фонарь-гном, его дыхание паром вырывалось из него, уходя в холод и темноту. Прошло уже много времени с тех пор, как он переехал сюда. С тех пор, как он в первый раз приехал в летний дом Чарльза в Кембриджшире. С тех пор, как он в первый раз следовал за Альфа-Ромео Чарльза на мотоцикле в дождь. У него были сомнения. В течение месяца, шести, уже почти семи недель не было ничего, кроме отчетов в деле и распечатанных файлов, ничего больше, только это, и все же, это было несравнимо с теми двумя годами, что Чарльз провел до этого. С этим делом. С этим убийцей. Ничего. У него были сомнения. Эрик выругался про себя и потянул пса к себе, позволяя ему вырваться вперед с виляющим хвостом и нюхающим носом. Они не получают никаких результатов. Эрик знал о тысяче убийств, которые остались нераскрытыми. Об апелляциях десять лет спустя. Пятнадцать лет спустя. Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Телевизионные реконструкции. Джилл Дандо. Через пять лет Чарльза будут показывать по телевизору в новостях BBC, разговаривая с Кристи, ведущим «Криминального вестника», и будут умолять кого-нибудь откликнуться. Позвонить тем, кто ведет дело. Дать информацию. Узнать хоть что-то. Номер 0800 555 111. Убийца остановится. Ему станет скучно. И он пойдет дальше. Как Чарльз и сказал Телфорду, он исчезнет. Газеты будут писать об этом, быть может, неделю. Может быть, месяц. Затем все затихнет. Чарльз вернется к работе, и его присоединят к другому делу, и его столовая сменит свое оформление. Нераскрытое дело с двенадцатью трупами будет висеть на нем до конца жизни, и они никогда не поймают убийцу. Эрик никогда не получит двухсот тысяч фунтов вознаграждения для «Аномии» и останется безработным, живущим под крышей и на зарплату детектива-инспектора Чарльза Ксавьера, пока один из них не устанет от этого, и Эрик окажется ночующим на диване у своей матери. Эмма больше никогда не будет разговаривать с ним, может быть, пошлет ему письмо или два, называя его придурком или чертовым идиотом. И это все было виной убийцы. Это было виной Эрика. Это было виной Эрика и Курта Марко, и он почти наступил в собачье дерьмо, пока смотрел на луну. Он вернулся в дом и повесил пальто, а потом вытер ноги псу, и Барон лизнул его в лицо, пока Эрик снимал ботинки, сидя на полу. – «Барон» значит «свободный человек» на немецком, – сказал он, поглаживая пса по носу. Он вздохнул. – Это забавно, – сказал он. – Свободный человек. Свободный. Этот убийца по-настоящему свободен, не так ли? Он или она. Пес стучал хвостом по полу, и утыкался мордой в руки Эрика, а потом Чарльз крикнул в коридор: – Хватит болтать с чертовым псом, иди есть! Эрик закатил глаза и поднялся на ноги. Пес путался у него в ногах. Он подумал, что, быть может, все это стоит того. Чарльз стоит того. И время, которое он провел с ним, и то, какими друзьями они стали. – Наступил в дерьмо в этот раз? – спросил Чарльз. Он потерял свою репутацию, журнал и Эмму, но теперь у него был Чарльз. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Эрик покачал головой. – Нет. Но почти. Практически каждый раз, когда он выходил на улицу, ночью или днем, он наступал в дерьмо. Собачье, лисье, кошачье. Чарльз фыркнул от смеха и взял две тарелки со стойки. – Садись за стол, – сказал он. Эрик сел за небольшой круглый стол, подцепляя вилкой спагетти болоньезе, и Чарльз сел напротив него. Эрик чувствовал на себе его взгляд. – Ты уверен, что ни на что не наступил? – спросил Чарльз. Эрик упорно продолжал смотреть вниз. На пасту. Чарльз нахмурился. – Что с тобой? Он толкнул голень Эрика стопой. Эрик покачал головой. Ничего. – Ничего, – сказал он. – Просто… устал. Я так думаю. Он потер голень и начал есть мясные шарики в томатном соусе, поставив локоть на скатерть. После чая он снова сел за дело. Снова. И снова. Он потянулся к бутылке с виски, но Чарльз перехватил его запястье. – Не думаю, что это хорошая идея, – сказал он. Эрик нахмурился. Чарльз взял виски из его рук и отодвинул бутылку в сторону. – Ты был в плохом настроении с тех пор, как вышел на улицу, – сказал он. – Что-то случилось? С твоим журналом? Эрик взглянул на бутылку и сказал. – Нет. Я просто хочу выпить. Чарльз потряс его руку. Эрик взглянул на него. – Ты хочешь сделать перерыв? – спросил он, и Эрик засмеялся. Этот отчаянный тихий смех застрял у него в горле, и он закрыл лицо руками. Они не получали никаких результатов. Они искали и искали, трахались и трахались, и он сходил с ума. Он в жизни не поймет, как Чарльз выдерживал это целых два года. Он пытался справиться с тупиками всего неделю или чуть больше. Он был готов начать рвать на себе волосы. Все, чем они занимались, было собирание кусочков. Собирание свидетельств. Они смотрели на картинки. На интервью. Складывали все в красивые стопочки. И убирали в файлы. Смотрели в распечатанные документы с бутылкой виски в другой руке. Смотрели, в надежде на малейший шанс что-нибудь найти. Что-то, что будет важным. – Эрик, – сказал Чарльз. Его рука коснулась плеча Эрика. Эрик вздохнул, опуская руки от лица. – Что мы делаем? – спросил он. Чарльз взглянул на него большими синими глазами. – Что ты имеешь в виду? – Что мы делаем? – спросил Эрик. Он поставил локти на край стола и провел руками по волосам. Затем он сел, ровно и быстро, и оттолкнул от себя документы. – Что… – он остановился и глубоко вздохнул. – Даже со всей этой новой информацией, – сказал он, оскалив зубы. – Мы не… Мы, блядь, ничего не добиваемся, Чарльз. Они не получали никаких результатов. Единственное место, куда Эрик добрался – задница Чарльза. – Эрик, – сказал Чарльз, но тот покачал головой. – Что мы собираемся делать с тем, что у нас есть? – спросил он, указывая пальцем на фотографию снимка мертвого девятнадцатилетнего парня. – Это. Что мы с этим будем делать? Все, что мы знаем - это то, что этот ублюдок любит подписывать свои работы, словно он чертов Пикассо, Леонардо да Винчи, или еще кто-нибудь, и что ему нравится Библия. Что он, блядь, любит Библию. Что мы будем с этим делать? Чарльз сжал челюсти. – Ты хочешь бросить все, – сказал он. Эрик закрыл глаза. Он не хотел сдаваться. Он хотел, чтобы это закончилось. – Я хочу найти что-нибудь, – сказал он. – Я хочу найти этого убийцу. – Тогда, блядь, прекрати жаловаться и помоги мне… Эрик встал, откидывая стул в сторонку, и вытянул руки. Он раскрыл ладони, наклонившись, чтобы крикнуть в лицо Чарльза: – Что, блядь, ты хочешь, чтобы я сделал? Что? – он взмахнул руками. – Опросить каждого сумасшедшего в Лондоне? В стране? Отследить каждого, блядь, религиозного фанатика-христианина в мире? Это ты хочешь сделать? Спросить местного викария, не ненавидит ли он, часом, геев и грешников, и не убивает ли он их в свободное время? Взгляд Чарльза был суровым. Обиженным. Он выплюнул: – Прекрати быть настолько, блядь, негативным, и сядь уже на место. – Нет, – сказал Эрик. Он покачал головой и рассмеялся. – Нет. Ты скажи мне, какой у нас план, – он указал на стол. На файлы, фото, лэптоп и виски. – Скажи мне, куда мы, блядь, собираемся двигаться отсюда. Потому что я не знаю. Это все снова соединилось в одно. Все, что наболело. Пара дней или недель работы, которые стоили разочарования. Все это, плюс неизбежное затопление корабля «Аномии» и болезненное напоминание о ста пятидесяти тысячах фунтов звенели у него в ушах. Ему реально было хреново. Снова. Всем, что он мог этому противопоставить, был детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Иголка в стоге сена. Подарок в куче лошадиного навоза. – По крайней мере, у нас есть хоть что-то, – сказал Чарльз. Его голос стал мягче. – Что-то, – сказал Эрик. – Что ж, это круто, – сказал он, ставя руки на бедра, а потом взмахнул одной из них в воздухе. – По крайней мере, у нас есть хоть что-то. Великолепно. Прекрасная работа, детектив-инспектор. По крайней мере, у нас есть хоть что-то. – Это не моя вина, – сказал Чарльз. Крикнул. И встал, говоря: – Ты думаешь, что я не пытаюсь? Ты не думаешь, что после долгих месяцев и лет всего… этого, ты думаешь, что я не устал? Что иногда я тоже хочу все бросить? Что я не знаю, что мы никуда, блядь, не продвигаемся? Ты так думаешь? Эрик зло взглянул на него. Он зол не на Чарльза. Он зол на всех остальных. Но больше не на ком было выместить злость. – Ты – детектив, – сказал он. Он схватил в руку пачку заметок и фотографий, аккуратную работу Чарльза, сделанную его аккуратным почерком, и помахал ею перед его лицом. – Ты – детектив, и это – твоя, блядь, работа. Он двинул все это Чарльзу в грудь, и они упали на пол в кучу, прежде чем Чарльз успел подхватить хоть что-то. – Вот, – сказал Эрик. – Это твои, блядь, хлебные крошки и след, который ведет в никуда. Ты здесь детектив, а не я. Это твоя работа. Не моя. Как именно ты собираешься найти этого ублюдка? Подождешь, пока еще кто-нибудь не умрет? Пока убийца не совершит ошибку? Это твой план? Плечи Чарльза приподнялись, когда он расправил их. – Прекрати, – сказал он. Эрик фыркнул. – Прекратить что? Говорить правду? Чарльз взглянул на ковер. На бумаги. – Признай это, – сказал Эрик. Он сделал щелчок, когда Чарльз не поднял взгляда. – Никакой криминалистики. Никаких свидетелей. Абсолютно ничего, Чарльз. Он слишком, блядь, умен для тебя. Для нас. Для тех свиней, которых ты называешь коллегами. Мы, блядь, остались ни с чем, – сказал он. – Признай это. Чарльз покачал головой. Он взглянул наверх, его рот был сжат в ровную линию, и сказал: – Нет. Упрямый, как баран. Он это не оставит. Он будет при смерти, но все равно будет ловить этого убийцу. – Это разрушит тебя, – сказал Эрик. Он указал пальцем на стол, а потом на грудь Чарльзу. – Ты это понимаешь? Ты никогда не прекратишь искать его, – он уронил руку вниз и приблизился к лицу Чарльза. Уткнувшись в его лоб своим, он сказал: – Это дело разрушит тебя. Он видел это. В детективных книгах и сериалах. Видя Чарльза и его вдоль и поперек обклеенную столовую, вместе с его отчаянной одержимостью, было трудно не заметить это. Чарльз зло взглянул на него. Он стискивал зубы, и сказал, цедя слова сквозь них: – Забавно, – сказал он. – А я думал, что в песне было так: любовь разрушит нас. Эрик побледнел. Он смотрел на него, нахмурив брови, и сделал шаг назад. Он покачал головой. Нет. Это не… это не аргумент. Он оглядел комнату, увидел закрытые темно-синие шторы и стены небесно-голубого цвета. А потом в сторону двери. – Мне нужно выйти, – сказал он. Он почти сбежал к выходу, схватил свою кожаную куртку и просунул руки в рукава. Чарльз встал в коридоре. – Куда ты собираешься идти? – спросил он. Его голос эхом отразился от деревянных полов. Эрик натянул ботинки, и Чарльз сказал: – Эрик. Не смей, блядь, бросать меня со всем этим. Ты, блядь, не посмеешь. Эрик схватил ключи от мотоцикла и сжал их в кулаке. Он потянулся рукой к ручке двери, и обернулся, смотря на Чарльза. – Я бросил все ради этого, – сказал он. Руки Чарльза были в карманах его свитера, а его лицо было жестким. Его глаза были бледными. Печальными. Отчаянными. – Я бросил все ради этого. Все, что осталось от моей карьеры журналиста… журнал, который я поднимал, когда мы только начинали… Я все это бросил для того, чтобы помочь тебе гоняться за твоим собственным хвостом. Это была вина Эрика. Он знал, что это была его вина. – Я бросил все ради обещания двух сотен тысяч вознаграждения, которое я, блядь, так никогда и не увижу. Молчу о том, чтобы получить. Чарльз не заслуживал этого. Эрик взглянул на свои ботинки. – Я иду в паб. Он открыл дверь, и, прежде чем захлопнуть её, сказал: – Не жди меня. Он не мог пить. Он не мог даже напиться. Сидя в местном пабе, который был полон местных, смотрящих по телевизору матч Челси против Дерби, Эрик заказал себе колу. Он провел рукой по волосам. Он чувствовал, что его поебали. Он думал, что ему нечего терять. Но он терял все. Он не знал, как долго и тяжело это будет. Он не знал, что все затянется так надолго. Чарльз сказал, что его отстранили на месяц. Эрик предположил, что примерно столько все и займет. Месяц. Месяц, и у него в кармане будут две сотни тысяч вознаграждения. Он сможет исправить все. Все будет хорошо. Он смог бы напечатать «отъебись, Курт Марко» на первой странице своего журнала, и все было бы хорошо. Чарльз. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер. Эрик уставился на экран телевизора. Ему было плевать на футбол. Он отпил свою колу, чувствуя холодное стекло стакана, и встал, чтобы сесть на один из диванов. Он спросил мужчину, который сидел на нем с пинтой Гиннеса, можно ли сесть рядом с ним. Тот кивнул и похлопал по сиденью. – Присаживайся, – сказал он и указал на телевизор. – Болеешь за Челси, парень? У него был акцент местного, и у него была борода, которая седела по краям. Пятьдесят, пятьдесят пять, и Эрик слабо улыбнулся. – Не особенно, – сказал он. – Я просто люблю смотреть. Это была ложь. Ему было плевать, но мужчина кивнул и пригубил пинту Гиннеса. – Они справятся с этим, – сказал он. – Легко. Эрик упал на подушки дивана. Они никогда ничего не найдут. Пальцы были единственной зацепкой. Костью, брошенной им убийцей. Дразнилкой. Они ничего не значили. Они не сказали Чарльзу, кем был убийца. Все, что они ему сообщили, он мог бы узнать и сам. Убийца – не единственный человек в Лондоне, который любит Библию. Это не сужает круг подозреваемых. Ни отпечатков пальцев. Ни крови. Слюны. Ногтей. Кожных покровов. Убийца смеялся над ними. Дразнил их. Чарльзу, наверное, было непросто, когда он пытался найти на месте преступления хотя бы перхоть. Эрику захотелось снова стать тринадцатилетним. Прибегать к своей матери после школы. Возвращаться домой для горячего обеда и поцелуя в лоб. Он никогда не был создан для взрослой жизни. Подростковый возраст был предупреждением. Сигареты. Алкоголь. Связи с плохой компанией. Восемнадцать, официально взрослый, и он гулял всю ночь напролет и выпил достаточно, чтобы оказаться на больничной койке. Когда-то ребенок так навсегда им и остался. Он откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза. Паб взорвался аплодисментами, когда Челси забили. Эрик не знал, почему. Они были в милях от Челси. Они, должно быть, ненавидят Дерби. Он остался на месте, когда матч закончился. Тогда в пабе с ним осталось совсем немного людей. Двое парней играли в поло, стаканы с пивом стояли на краю стола, и двое подростков тыкали в электронный музыкальный аппарат. Эрик закончил свою колу, весь лед растаял, и уже была почти половина десятого. Он отсутствовал уже полтора часа. Хендрикс перепевал «All Along The Watсhtower» в динамиках, и Эрик дотронулся до переносицы. Ему нужно было выпить. Что угодно. Дешевое пиво. Светлое пиво. Красное вино. Но он не мог. Ему нужно было ехать обратно к Чарльзу на мотоцикле. Чарльз. Любовь разрушит и разлучит нас. Эрик застонал, поставив локти на подлокотник. Он поставил подбородок на руку, вытирая лицо другой рукой, и понял, что он все испортил. Он не должен был кричать на Чарльза. Чарльз не был виноват. А Эрик был. Диван продавился, когда кто-то сел рядом, но он даже не взглянул на него. Он смотрел на пустой стакан в деревянном раскрашенном подстаканнике, и сжал зубы. – Ты в порядке, сынок? Голос звучал с незнакомым американским акцентом, и Эрик повернул голову вбок. Мужчина хмуро смотрел на него, ему было сорок, даже ближе к пятидесяти, и у него были зачесанные назад каштановые волосы. – Да, – сказал Эрик. – Порядок, – он схватил свой стакан. – Прошу прощения. Он встал и подошел к бару, пробив себе дорогу через ноги Американца. За стойкой сидели трое, одетые в рабочие костюмы, видимо, после работы, и Эрик кивнул бармену. Он сглотнул ком в горле и сказал: – Пинту того, что вы считаете самым лучшим. Голос над его ухом сказал: – А тебе стоит пить? Это не Чарльз. Это Американец. Эрик даже не взглянул на него. Он взял пиво, передал бармену три фунта пятьдесят пенсов, которые остались у него со сдачи, и сказал: – Да. Пена была у его рта, и он сразу выпил половину пинты. Одна пинта – нормально. Он не перейдет барьер. Американец сидел сбоку. Смотрел на него. Эрик повернулся к нему. – Я могу помочь вам? Улыбка мужчины была нервирующей. Без зубов. Линии изгибались в уголках губ. – Нет, – сказал он. – Просто проверял, чтобы убедиться, что ты в порядке. Эрик вздохнул. – Я в порядке, – сказал он. – Идите к кому-нибудь другому. Я не заинтересован. Мужчина рассмеялся. И положил руку на плечо Эрика. Эрик отстранился, вставая. Он не в настроении для этого. Он хотел к Чарльзу. Он хотел пространства. Он хотел, чтобы все вернулось на круги своя. Он хотел, чтобы все вернулось к тому, каким было до Курта Марко. Но он все еще хотел Чарльза. – Нет, – сказал он, расправляя плечи. – Отъебитесь. Мужчина поднял ладони. Эрик оставил недопитую пинту и застегнул пиджак до горла. – Мы еще встретимся, – сказал Американец. Эрик не обернулся назад. Он проверил часы, было десять тридцать пять, и он оседлал свой мотоцикл. Они никуда не двигались. Эрик больше не мог притворяться. Он не мог притворяться, что все в порядке. Что он может оставаться с Чарльзом навсегда. Что за стенами побеленных стен дома в Кембриджшире больше ничего не существует. У него был счет, который нужно было оплатить. У него была квартира в Лондоне, которая ждала его возвращения. У него был журнал. У него были друзья. Семья. У него было все, что есть у любого другого взрослого. Он больше не был ребенком. Это было приятное время. Когда он приблизился к дому, огни горели по обе стороны от двери. Он прикусил губу, бросая ключи в карман. Все будет хорошо. Он извинится. Чарльз поймет. Чарльз простит его. Они займутся сексом. Они оба сумеют выложить свои эмоции в спальне, и Чарльз свернется позади него ночью, говоря ему, что все хорошо. Что все будет хорошо. Он поцелует Эрика в шею, и Эрик перевернется и поцелует его в ответ. Они снова займутся сексом, в этот раз медленно, бок о бок, и Эрик прижмет руки Чарльза к матрасу, переплетя с ним пальцы. Он открыл дверь, но всем, что он услышал, был лай Барона. Он не ожидал, что Чарльз выйдет встречать его с распростертыми объятиями. Чарльза не было в гостиной. И в столовой. И на кухне. И в туалете. Эрик нахмурился, его ботинки оставляли развозы на ковре, половиках и деревянных панелях. Он направился вверх. – Чарльз, – позвал он. Он не получил ответа. Все, что было слышно – лай Барона. Который скребся в дверь гостевой комнаты. – Чарльз, прости меня. В этот раз ему действительно жаль. Он сжал челюсти. Он выпустил Барона из комнаты, и тот бросился к нему, тявкая, тявкая и снова тявкая, царапая его джинсы. Эрик вздохнул. – Ну, хоть кто-то рад меня видеть. Он погладил Барона по голове, помог ему отцепиться, но пес прыгнул обратно, пена капала из его рта, пока он лаял. Эрик вздохнул. – Ладно тебе, – сказал он. – Может быть, Чарльз простит нас обоих. Я полагаю, ты был заперт в той комнате по какой-то причине. Чарльза не было в спальне. – Какого хера. Барон начал обнюхивать все вокруг, водя носом по полу, и Эрик прошел мимо кровати, направляясь в ванную. – Чарльз? Чарльза там не было. Альфа все еще стоял на подъездной дорожке. Он не ушел бы на прогулку, оставив дом незапертым. Теперь Эрик крикнул: – Чарльз! Он чувствовал, как сердце в груди сжимается от беспокойства. Это привычка. После жизни в дешевых квартирах в Лихтенберга. Он осмотрел каждую спальню. Каждую ванную комнату. Каждый чулан и каждый шкаф. Он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и пес последовал за ним. Он снова осмотрел все комнаты. Столовая. Гостиная. Старый офис. Туалет. Чулан. Кухня. Он открыл двустворчатые двери и подошел к пристройке. Та была закрыта. И он не знал, где лежали ключи. – Блядь, – сказал он. Он постучал в дверь, дерево дрогнуло от ударов кулака. Барон был вместе с ним, и в этот раз его хвост не вилял. Эрик крикнул имя Чарльза: – Чарльз! Пожалуйста, ответь мне! Ничего. Он не получил в ответ ничего. Он вернулся на кухню, провел руками по лицу и волосам, и зажмурил глаза. Он вернулся в спальню, чтобы проверить, не пропало ли что-нибудь. Одежда. Туалетные принадлежности. Книги. Все было на своих местах. Эрик пнул туалетный столик. И уставился на него. – Почему у тебя вообще есть туалетный столик, – слабо сказал он. Он вздохнул и потер глаза. – Ладно, – сказал он. Пес заскулил, сидя в дверях. – Он в порядке. Все в порядке. Все прекрасно. Он взглянул на потолок. Там был причудливый черный канделябр. На тумбочке у кровати Чарльз держал книги. Это все, что он там хранил. Иногда там появлялся стакан воды. Иногда – презерватив. Но большую часть времени на ней были только книги. Эрик сел на край кровати, пес положил голову ему на колено, и он взял они из них. Эта книга принадлежала ему. Его потрепанная, с загнутыми уголками страниц, копия «451 градус по Фаренгейту», и Эрик слабо улыбнулся. Он пролистал её, и к её последней странице был прикреплен стикер. Он нахмурился. Это было не его. Он открыл книгу, сгибая обложку, и двумя пальцами выудил записку. Эрик. Кто-то есть снаружи дома. Они сидят в белом грузовом фургоне. Эрик замер. Он взглянул на пса, большие карие глаза которого наблюдали за ним. Я не знаю, найдешь ли ты это. Возможно, это просто ерунда. Может быть, кто-то пытается мне что-нибудь продать. Это будет не в первый раз. Но если это что-то важное, если что-то случится, пока тебя нет – пока ты дуешься, должен заметить, чертов ты ублюдок, – есть кое-что, о чем я тебе не говорил. Но должен был. Эрик сглотнул. Его ногти впились в его бедро. Пистолет. Он лежит над кухонными шкафами, рядом с винным погребом. У меня не должно его быть. Это Браунинг L9A1. Он заряжен. Я не знаю, знаешь ли ты, как надо пользоваться пистолетом. Взвести курок назад. Нажать на спусковой крючок. Барон залаял. Эрик вздрогнул и выругался, и провел рукой по волосам, давая им упасть на его лоб. Все было хорошо. Это была просто шутка. Расплата. Чарльз прятался. Играл в прятки. Эрик перевернул записку. Я напуган. Я не должен быть. Может быть, это просто ранние коляды. В белом фургоне. До Рождества был еще целый месяц. Не используй пистолет, если не будет острой необходимости. Возможно, это просто моя паранойя. Но. На всякий случай. Лучше побеспокоиться о безопасности, чем потом жалеть. Скорее всего, все кончится тем, что я скомкаю эту записку и выкину в мусорное ведро. И буду ждать, пока ты не вернешься домой, не извинишься и не уложишь меня в постель. Эрик, прошу. Оставайся в безопасности. Чарльз К. Эрику захотелось стать больным. Он резко встал, сжав записку в руке, отчего пес подпрыгнул, и Эрик закричал, что было мочи: – Чарльз! Чарльз, пожалуйста. Выходи. Это не смешно. Это не было смешным, особенно когда они искали серийного убийцу. У меня и так уже паранойя. Почему у тебя паранойя? Знаешь, сколько детективов были атакованы теми, кого они искали? Многие. – Чарльз. Его голос надломился, и он ударил кулаком по стене. Он пытался звать Чарльза. Он должен был прижать телефон к уху. А другой рукой схватился за локоть, чтобы удержать его на месте. Пошли гудки, бип-бип, бип-бип, но не было ответа. Дальше его перекинуло на голосовую почту, и зазвучал голос Чарльза, его небольшое и милое послание: «Привет, это номер Чарльза Ксавьера. Простите, что не могу ответить на Ваш звонок, но прошу Вас, оставьте сообщение, и я перезвоню Вам, как только смогу. Спасибо большое». – Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. – Чарльз, – сказал Эрик. – Пожалуйста. Прости меня за то, что я сказал раньше. Прости меня, – сказал он. – Пожалуйста… ты – самый лучший, ты… пожалуйста. Детектив-инспектор Чарльза Ксавьер был лучшим, что случилось в жизни Эрика. Он был прекрасным, веселым, он был на вес золота. Эрику казалось, что он сейчас упадет на пол. Словно он бился через камень. Словно он уничтожал все, что было на виду. Ломал все, что было перед ним. Ему хотелось свернуться в комок и пожелать, чтобы все вернулось назад. Он хотел ущипнуть себя, чтобы наконец проснуться, но он не мог. Ему казалось. Ему казалось, что в него выстрелили. Что все линии расплывались, постепенно исчезая. Он не мог. Он ударил кулаками по стене и закричал, снова и снова стуча по ней. Снова, и снова и снова. Это заставило Барона залаять, словно он учуял кого-то у двери, и Эрик почти упал с лестницы, бегом спускаясь вниз со всех ног. Рукам он цеплялся за полированные перила. Пожалуйста, пусть это будет шуткой. Пожалуйста, пусть это окажется еще одна записка. Ха-ха, попался! Придурок. Теперь иди, найди меня и умоляй сделать мне минет. Он схватил стул и бросил его к кухонной стойке, как раз рядом с винным шкафом. После ему пришлось восстановить равновесие и удержать баланс, пока он стоял ровнее на стуле. Пистолет. Был пистолет. Оружие. Он был рядом с шоколадными батончиками. Милки Вэй. Кит-кат. Твирлс. Секретный запас Чарльза. Желудок Эрика скрутило. Пистолет был тяжелым в его руке, когда он взял его. Он был весомым. Браунинг L9A1. Он уставился на него, приблизив его к лицу, и увидел, что тот был на безопасном режиме. Когда он спустился на пол, пес наскакивал на холодильник. – Сейчас не то, блядь, время, – сказал Эрик. – Поешь свои сосиски позднее, глупый толстый пес. Он взглянул на пистолет, не будучи уверенным, что с ним делать. В Берлине один его друг как-то дал ему один. Старый Люгер. Его использовали еще во время Второй Мировой. Эрик вернул его назад. Неделю спустя его друг застрелил человека. Получил срок на двадцать пять лет. Барон залаял, рыча, и Эрик взглянул выше. Пес прыгал, пытаясь задеть дверцу холодильника, и Эрик понял, что его так интересовало. Еще одна записка. Эрик подошел ближе, засовывая пистолет в задний карман своих джинсов, и отклеил желтую записку с дверцы холодильника. ЛЕВИТ 20:13. ХОХО. Он сжал челюсти, прижав руку ко рту, чтобы остановить себя от рыданий. От всхлипываний. – Чарльз. Он достал телефон из пакета. Погуглил его, так быстро, как только мог, трясущиеся пальцы нажимали на неверные клавиши. Левит 20:13: «Если мужчина возляжет с мужчиной, как с женщиной, то они оба совершили кощунственное деяние: их обоих должно предать смерти; их кровь прольется друг на друга». Чарльз. Их обоих должно предать смерти. Почему они не забрали Эрика? Почему они не забрали его? Почему они забрали Чарльза? Чарльза Ксавьера. У Эрика мелькнула мысль засунуть пистолет себе в рот и выстрелить. Он бы сделал это. Он бы вышиб себе мозги на мраморную кухонную стойку, и пес скулил бы и толкал его, пытаясь заставить проснуться. Ему больше не придется беспокоиться. Ни о чем. Но он не мог. И он не станет. Он должен был найти Чарльза. Он должен был спасти его. Чарльз – не дама в беде. Эрик – не его рыцарь в сияющих доспехах. Эрик не должен был уходить. Слезы жгли его глаза, и он стер их основаниями ладоней. Он прижимал их к глазам, пока не начал видеть звезды. Он понятия не имел, где искать. Где начать. Он перевернул все вверх дном в столовой, раскидывая пачки документов и срывая бумаги со стен. Он искал другие стикеры. Но ничего не было. Он чувствовал комок в горле, понимая, что все это было его виной. Эрик был виноват во всем. Эрик всегда был во всем виноват. Он просто проебал все и сразу. Это было тем, что делали те, кто все проебывает. Он постарался успокоиться и выровнять дыхание, чувствуя, как Браунинг прижимается к его поясу. Его задница болела. Он усаживался на диван, когда зазвонил телефон. Он почти уронил диван на пса и свои ноги, пытаясь найти телефон. На экране высветился контакт: Чарльз Ксавьер. – Чарльз. Ответа не было. Эрик ничего не слышал. – Чарльз, – отчаянно сказал он. – Чарльз, ты меня слышишь? – О, он тебя слышит. Эрик замер. Он уставился на стену. По спине побежали мурашки. Американский акцент. Жесткий и неумолимый. Паб. Мужчина. Американец. Он чувствовал, как его сердце падает куда-то вниз. Он чувствовал, как в нем закипает ярость. Беспокойство встало у него в горле. Борясь с яростью. «Мы еще встретимся». Он встал, оперевшись на диван для поддержки. – Скажи мне, где он. Мужчина засмеялся. Тем же смехом, что и в пабе. Как он смог добраться до Чарльза быстрее Эрика? Как давно он забрал Чарльза? – Мистер Леншерр, мы ждем вас в объятиях Господних. Эрик хотел порвать ему глотку. Вырвать ему сердце. Вырвать ему глаза, выбить зубы и растоптать мозг. Он хотел, чтобы тот обратился прахом. Двенадцать мертвых тел и Чарльз. Он отметил Чарльза с самого начала. С первого убийства. С Джонатана Кинга. С тех пор, как Чарльз присоединился к делу. И лишился возможности уйти. Он отметил Чарльза. Эрик вдавил пальцы в диванные подушки, и почти заорал в трубку: – Какого хера это значит? Скажи мне, где он, или, блядь, поможешь мне, когда я буду засовывать твой блядский член в твой блядский рот. Смех. Он смеялся и проговорил: – Всем нам рады в объятиях Господних. Эрик выдохнул. Посмотрел на темный телевизор. Он знал это. Он уже слышал это раньше. Видел это раньше. Он ударился лбом, где он видел это раньше? Где? Где он видел это раньше? Всем рады в объятиях Господних. – Скажи мне, – он прижал руку к глазам, влажным и соленым, и поддержал голову рукой. – Пожалуйста. Скажи мне, где он. Где вы. Ты можешь… ты можешь забрать меня вместо него. Не причиняй ему боль. Не причиняй боли Чарльзу Ксавьеру. Никто никогда не должен был причинять боль Чарльзу Ксавьеру. Чарльз был теплым, мягким, нежным и страстным, и он жил со всем, что у него было. Эрик был резким, жестким, полным ненависти и злости. – Ты можешь взять меня. Пожалуйста. Ты можешь сделать со мной все, что угодно. Пытай меня. Сдирай с меня кожу. Жги меня. Продавай. – Всем нам рады в объятиях Господних, – сказал мужчина. Глаза Эрика заволокло красной пеленой. – Какого хера ты все время повторяешь это? – крикнул он. – Где, блядь, вы находитесь? Скажи мне. – Мы будем ждать, – сказал мужчина. – В объятиях Господа. Эрик ударил ближайшую стену кулаком. – Докажи мне, что Чарльз в порядке, – выдохнул он, закрывая глаза. Костяшки его пальцев горели. – Дай мне его услышать. Послышалось хмыканье. – Хорошо, – сказал убийца ничего не значащим тоном. Эрик прикусил губу, услышав свое имя. Голос Чарльза был срывающимся и слабым, но он сказал: – Эрик. – Чарльз, – сказал Эрик. – Ты в порядке, – нет он не был в порядке. – Я приеду и заберу тебя. Держись ради меня. Послышался звук того, как кто-то сплюнул, и Чарльз сказал: – Мы в церкви в деревне. Он говорил быстро, но Эрик резко дернулся. Церковь в поселке. ВСЕМ НАМ РАДЫ В ОБЪЯТИЯХ ГОСПОДНИХ. Послышался крик. Это был жуткий, сдавленный крик, и сердце Эрика словно одновременно оказалось у него в горле и упало вниз. Этот крик резал его, как ножом. Он чувствовал тошноту, а затем услышал чей-то низкий стон. Чарльз. Эрик тяжело дышал. Он слышал стоны. – Не смей, блядь, трогать его, – сказал Эрик. Но было слишком поздно. – Не смей, блядь, даже притрагиваться к нему своими руками. Смех. Сейчас Эрик мог бы проломить камень. – Ну и ну, – сказал голос убийцы. Пальцы Эрика сжались. Его почти тошнило. Сердце горело. Во рту была горечь. – Кажется, твоя шлюшка испортила тебе всю загадку. Это не была загадка. Чарльз не был шлюхой. – До свидания, мистер Леншерр. Я уверен, мы очень скоро увидимся. Телефонная линия оборвалась. Эрик вскрикнул. Он хотел было разбить телефон о стену, чтобы он распался на миллион маленьких кусочков, но он заставил себя крепко держать его в руках. Он изо всех сил пинал диван, крича во все горло. Пес сел и удивленно посмотрел на него. Чарльз был в менее, чем пятнадцати минутах от него. Чарльзу причиняли боль. Он набрал 999. – Экстренный вызов, какая служба вам необходима? – Полиция, – выдохнул Эрик. Женщина, все так же спокойно сказала: – Мы соединим вас с полицией. Пока мы соединяемся, пожалуйста, сообщите свои данные. Как вас зовут? – У меня нет на это времени, – сказал Эрик. – Простите, сэр, но это всего лишь процедура… – У меня нет времени, – сказал, скорее прорычал Эрик. – Моего партнера похитили. Его похитил серийный убийца. Он детектив в полиции, он… он в опасности. У меня нет на это времени. – Это – процедура, – сказала женщина. Эрик повесил трубку. Ему хотелось плакать. На его щеках были холодные дорожки слез, но он хотел всхлипнуть. Он был бесполезен. Он погуглил сайт столичной полиции, Новый Скотланд Ярд, главный детектив-инспектор Телфорд. Он нашел номер. Было поздно. Телфорд мог и не ответить, но он позвонил. Он надеялся, надеялся и еще раз надеялся, потому что сам он не мог сделать ровным счетом ничего. Телфорд взял трубку. Эрик хотел обнять его. И дать ему миллион фунтов впридачу. – Главный детектив-инспектор Телфорд. – Телфорд, – сказал он и попытался успокоиться. Это не помогло. – Телфорд, это Эрик Леншерр. Друг… Чарльза Ксавьера. Пожалуйста, пожалуйста, не вешай трубку. Голос Телфорда превратился в рык. – Какого хера тебе от меня нужно? – Чарльз, – сказал Эрик. Он сжал переносицу и сглотнул ком в горле. – Что с ним? Не трать мое гребаное время, сумасшедший. – Чарльза похитили. Пауза. Пожалуйста, поверь в это. – Что? Голос Эрика был трясущимся, жалобным, и он сказал: – Пожалуйста, вы должны помочь. Убийца забрал его. В церковь в деревне рядом с летним домом Чарльза. Ты должен… ты должен послать помощь. Пожалуйста, Телфорд. Он умолял его. И ему было плевать. Он бы встал на колени и поцеловал бы ботинки Телфорда, если бы тот попросил. – Не цепляйся мне за ноги, Леншерр. – Я не цепляюсь, – сказал Эрик. – Пожалуйста. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. – Отправь офицеров. Отправь кого угодно. Это единственная церковь в деревне. – Пожалуйста. – На окраине, снаружи там написано «Всем нам рады в объятиях Господних». Большими заглавными буквами. Пожалуйста, – сказал он. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. – Пожалуйста, поверь мне. Пожалуйста, помоги. Мне больше не к кому обратиться. Эрик хотел умереть. Он хотел переломать тому ублюдку все кости. Это все было виной Эрика. Он разозлился. Он разозлился и накричал на Чарльза, и теперь Чарльз исчез. Он оставил Чарльза одного. – Ладно, – сказал Телфорд. Он вздохнул. Он казался потрясенным. Эрик обмяк. – Ладно, чертов ты пациент психбольницы. Я сделаю, что смогу, у меня есть его адрес. Я пошлю местных в ту церковь, и они будут там так скоро, как это возможно. Не иди туда в одиночку, ты, блядь, услышал меня? – Спасибо, – сказал Эрик. – Спасибо. Вы сможете… Вы сможете схватить этого ублюдка. Вы найдете его там, – сказал он. – Спасибо. Он повесил трубку. И не послушал совета Телфорда. Он оставил Барона на кухне с кучей сосисок и сказал: – Оставайся здесь. Я вернусь. Мы вернемся. Будь хорошим псом. Пистолет вернулся в его карман, и он даже не натянул шлем. Он гнал всю дорогу до церкви. Дороги были пустыми. Он ехал на скорости почти сотня миль в час. Ветер бил его в лицо, забивался в легкие, а в его груди возникло чувство вакуума. Вокруг его сердца. Любовь разрушит нас. Любил ли он Чарльза? Любил ли он Чарльза Ксавьера? Детектива-инспектора Чарльза Ксавьера? После месяца? После всего лишь месяца? Шести недель? Семи недель? Любил ли он Чарльза Ксавьера? Его сердце говорило ему «да». Его голова говорила ему «может быть». Его голова говорила, что слишком рано. Его сердце говорило голове съебаться нахуй. Он забыл о крутом повороте на дороге и почти разбился. Почти съехал в кювет. Дорога была сырой из-за дождя и снега, и мотор ревел на все поселение, когда Эрик въехал в деревню. Церковь была слева. Всем рады в объятиях Господних. Эрик оставил свой мотоцикл на Земле. Он даже не остановился, чтобы поставить подножку, но замер, увидев фургон. Белый грузовой фургон. Он подошел к нему, чувствуя, как ноги подкашиваются, пока он шел по гравию и камням; пистолет он держал двумя руками, пальцы касались друг друга, когда он цеплялся за твердую рукоять. Фургон был пустым, темным, но темная грязь налипла на колеса и заднюю сторону двух задних дверей. Эрик потянулся за своим телефоном и включил фонарик. Он сжал зубы. Это была кровь. Ярко-красная кровь темнела на фоне толстого слоя коричневой грязи. Грязное кровавое пятно было около правой ручки, там же были отпечатки чьих-то пальцев, и Эрик крепче сжал пальцами пистолет. Он был полон беспокойства. Злости. Его вспыльчивость забурлила в кишках и легких. Чувствуя, как желчь из желудка подступает к горлу, Эрик перевел взгляд на церковь. Он подошел к ней как детектив из телевизионного сериала, бесшумно, направив пистолет в сторону, а после прислонился к большим деревянным дверям, чтобы перевести дух. Это была не игра. Это была не шутка. Это была или смерть, или жизнь. Это был Чарльз. Он позволил своей злости подталкивать себя, направлять себя, и открыл дверь плечом с мыслью сломать убийце все ребра. Думая о том, как он обнимет Чарльза руками, будет держать его, целовать, и снова и снова просить прощения, прости-прости-прости-прости. Думал о Чарльзе, теплом, улыбающемся и смотрящем повтор «Викария из Дибли» на своем большом плоском телевизоре. Он взвел курок, входя в здание, чувствуя под ботинками мягкий ковер. Играли хоралы. Гимны. Их издавали колонки, встроенные в стены. Света не было, но несколько свечей горели рядом с подоконниками и на столах, и в их свете он смог увидеть доску для заметок с объявлениями для служащих и паствы, и там же была длинная зеленая стрелка указателя. ГЛАВНЫЙ ХОЛЛ. Эрик сглотнул ком в горле. Стены были покрыты деревянными панелями, и Эрик последовал за стрелой. Он не знал, чего ожидать. Песнь ангелов-глашатаев разносилась по зданию. На двери в зал была табличка: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГРЕШНЫЕ. Эрик поднял пистолет и открыл дверь. Там были скамьи. Ряды деревянных сидений с Библией для каждой на подставках с красной обивкой. Комната была больше в длину, чем в ширину. В самом её конце, на возвышении, был алтарь. Большая белая мраморная плита. Которую пронзали кремовые и карамельно-оранжевые прожилки. Накрытая покровом по-королевски алого цвета. Рядом стояли золотистые свечи. И на нем было тело. Тело. Эрик замер на месте. Эрик застыл на пороге. Его взгляд метался от одного витражного окна к другому. Он приказал себе дышать, потому что его поймал в ловушку его собственный страх. Ненависть. Она горела в его венах, пока он шел по проходу, словно подвенечная, и проверил помещение сзади, взмахнув пистолетом в воздухе. Там никого не было. Ни на одной из скамей никого не было, и Эрик подбежал к алтарю. – Чарльз. Чарльз. Чарльз раскинулся… как птица, орел, веревки на его запястьях и коленях привязывали его к четырем золотым столбикам на всех концах алтаря. Эрик не мог оторвать взгляда. Он был раздет до боксеров, и его грудь превратилась в месиво крови и кожи. Как у другой жертвы. Как у Джессики Сомерсет, на нем был вырезан крест. На его веснушках и мягких волосах. Эрик почувствовал, как его лицо сморщивается. В груди возникло нехорошее чувство. – Чарльз, – сказал он. Он проверил, не было ли кого поблизости, и засунул пистолет за пояс своих штанов. После этого он обхватил лицо Чарльза руками, легонько хлопая его по щекам. – Чарльз, Чарльз, – позвал он. Он не получил никакой реакции. Когда он проверил пульс, то нашел его, и облегчение нахлынуло на него, словно морская волна. Порезы были глубокими и сильными, кровь собиралась в углублениях пореза и проливалась на грудь и живот Чарльза. Она была яркой на его бледной коже, вырезанной на нем, словно Чарльз был животным, предложенным на ужин блюдом, и следы от неё скользили по изгибам его плеч, пояса и бедер. Она собиралась в лужицы по бокам, сливаясь в единый красный поток, и была такой темной, что казалась почти черной. Он был окрашен кровью, словно акварельными красками, но это не было шедевром. Глаза Эрика обожгло, потому что это… Это было все равно, что брызнуть краской на полотно Моне. Порезать ножом холст Моны Лизы, это был Чарльз. Это был Чарльз Ксавьер… Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер, опущенный до окровавленного холста на церковном алтаре, и Эрик заживо сдерет с этого мужчины шкуру. Американский психопат. Телфорд сказал, что отправит полицию, но их не было видно. Ни сирен. Ни криков. Не было ничего, и Эрик паниковал, паниковал и паниковал, потому что на самом деле он не был тем отчаянным бунтарем, которым его все считали. Эрик был напуган до ужаса. Он хорошо умел скрывать это. Но не сейчас. Это было полезно для телевизора, для придуманных историй на книжной полке в магазинах и библиотеках. А теперь все его беспокойства и страх преобразовались в опасную злость, которой он не чувствовал в себе годами. Он взглянул на Чарльза и не увидел никаких других повреждений. На его бедрах были проходящие синяки со вчерашнего утра. Кожа под веревками казалась покрасневшей и ободранной, но кроме этого был только крест. Вырезанный на груди. От впадины между его ключицами до края трусов вертикальная линия уходила вглубь на пол-дюйма в худшем случае. Третья отметина была на груди, поперек, прямо над его сосками, и она была немного глубже. Дюймом ниже, и там было хуже всего, в месте, где две линии соединялись, а кожа разошлась или свернулась. Руки Эрика задрожали. Запах меди был сильным, словно пальцы после того, как ими подержали двухпенсовую монетку, и Эрик провел руками по волосам. – Мне так жаль, – сказал он. Его слова застряли в горле, и он не знал, что делать. Порезы были серьезными, но крови вокруг было недостаточно, чтобы беспокоиться о том, что Чарльз мог истечь кровью. Он сдвинулся, чтобы снять веревку с правого запястья Чарльза, которое было ближе к нему, одновременно стараясь не поцарапать его слишком сильно. Кровь снова могла начать течь. Возобновив поток, Эрик мог снова проебать все с концами. Веревка была завязана туго, и она жгла пальцы Эрика, когда он потянул слишком сильно, но он, проклиная все на свете, все же снял её с руки Чарльза. Сдвинувшись к левой руке, Эрик увидел отметину на локте Чарльза. Чуть выше локтя. Небольшой след от укола. Чарльз. Эрик сжал зубы: он убьет этого человека. Он уничтожит его с концами. Он провел пальцами по отметине, и из неё появилась капля крови. Он думал обо всех муках, которые он собирался обрушить на голову серийного убийцы, когда услышал тихий звук. – Чарльз, – сказал он, нагибаясь над алтарем и прижимая ладонь к щеке Чарльза, и глаза Чарльза открылись, одурманенные и расфокусированные. – Все хорошо, Чарльз, – сказал Эрик, прикусывая губу. Глаза Чарльза не были яркими. – Все хорошо, Чарльз, – повторил Эрик. – Все будет хорошо. Губы Чарльза разомкнулись для быстрого выдоха, его кожа была почти что серого цвета. – Эрик, – сказал он. Эрик попытался не заплакать. На его спину давил пистолет. – Все хорошо, – сказал он, проводя большим пальцем по щеке Чарльза. – Ты в порядке. Я вытащу тебя отсюда. Чарльз покачал головой. Эрик бы и не понял, что он это сделал, если бы не прижимал ладонь к лицу Чарльза. – Он все еще здесь, – сказал Чарльз голосом, который был больше похож на карканье, и злость Эрика мгновенно возникла снова. Он бы пустил пулю в мозг этого убийцы, если бы не знал, что такая смерть была для него слишком легкой. – Я доберусь до него, – сказал Эрик, гладя Чарльза по волосам, качая и убаюкивая его, как маленького ребенка. – Я доберусь до него, – сказал он, прижимаясь поцелуем ко лбу Чарльза. – Мне так жаль, – сказал он, видя, как увлажнились ресницы Чарльза. – Мне так жаль. Все это – моя вина, – повторил он. – Я доберусь до него. – Эрик, нет, – сказал Чарльз, но Эрик не мог слушать его. – Прости меня, – сказал он. Чарльз все еще был связан. – Помощь уже в пути, хорошо? Просто держись для меня. Пожалуйста. Ты справишься, хорошо? Чарльз кивнул, едва заметно двинув подбородком. Эрик поцеловал его. Легко коснулся губами губ Чарльза и сказал: – Я вернусь. Он снова покидал Чарльза. Он снова оставлял Чарльза… раненого, сломленного и привязанного веревкой к алтарю. Он оставлял Чарльза, чтобы превратить убийцу в кровавое месиво. В месиво из костей, плоти, синяков и сломанного носа. Пистолет снова оказался у него в руках. Голова Эрика кружилась от ненависти и жажды крови, и он вышел в коридор. Его сердцебиение было громким и тяжелым в его ушах, и он прошел почти четыре фута, пока его не отбросили на пол. На обратную сторону его коленей обрушилась настолько ужасная боль, что он вскрикнул, падая на бок. Ковер жестко прошелся по его ребрам. Он выдохнул, зажмуривая глаза, и в его руках больше не было пистолета. Он пошарил рукой, вытягиваясь в сторону Браунинга, но ему не удалось схватить его прежде, чем каблук ботинка обрушился на его ладонь. Большой коричневый ботинок, и Эрик ахнул и застонал, пытаясь отстраниться. Он перевернулся на бок, стиснув зубы, и взглянул наверх. Его волосы упали ему на глаза. Он был прав. Американец. Мужчина из паба. То самое крысиное лицо с морщинами по углам. Американский Психопат. Мы еще встретимся. Убийца поджал губы и покачал головой, выражая неодобрение. Его волосы были зализаны назад, его глаза были похожи на бисер ледяного голубого цвета. Он пинком отправил пистолет прочь. В одной руке он держал деревянную бейсбольную биту. На нем были черные кожаные перчатки. Эрик почувствовал, как его надежда угасает. Но злость осталась. Как и боль. – Эрик, – сказал убийца, снова качая головой. Эрик уставился на его руку, пойманный между тяжелым телом и тонким ковром. – Ты – очень глупый мальчик, Эрик Леншерр. Он поднял ногу, и Эрик быстро убрал свою руку, прижимая её к груди. Он встал на колени и зашипел сквозь зубы, проверяя пальцы. Чарльз. Заблокировать боль. Уйти от неё в другое место. Вернуться к Чарльзу. К Чарльзу в постели в ленивое утро, с его взлохмаченными волосами, которые падали на его лоб. Чарльз, слоняющийся по кухне в процессе приготовления риса и курицы «корме». Чарльз. Эрик оскалился, но ему не дали шанса встать на ноги. Кожаный туфель убийцы прижал Эрика прямо под челюстью, носок его обуви касался кадыка Эрика. Это заставило Эрика распластаться на полу, пока он ощущал волны боли, проходившие через него. Его ноги подогнулись под ним, он с трудом дышал. Он схватился за горло обеими руками и перекатился на бок и локти, тяжело кашляя через трахею. Убийца стоял над ним, ноги по обе стороны от рук Эрика, и Эрик тяжело дышал, смотря на него. Его нервы сдавали, он не дрался долгие годы и никогда до этого раза не дрался, не будучи под кайфом. Без чувства неуязвимости, несмотря на разбитые губы и сломанные скулы. Он был слабее, чем ему хотелось бы думать. Убийца махнул битой. Эрик сглотнул. Он убьет этого человека. Где была полиция? Он вырвет его сердце голыми руками и ножом для масла. Где была полиция? Он взглянул на биту. В трещины на дереве впиталась кровь. Убийца, ухмыляясь, взглянул на оружие в своих руках. Его зубы были желтыми от курения табака, а морщины в уголках глаз были глубже, чем могли бы быть. Эрик почувствовал, как его горло сжимается. Казалось, что чьи-то пальцы сжали его, стремясь задушить. Убийца ударил битой по одной из своих ладоней. Кожа его перчаток скрипнула. – Хочешь знать, где она побывала? – спросил он. Его тон был легким. Его акцент все еще казался чужеродным для ушей Эрика. Эрик вздернул подбородок. Если бы взглядом можно было убивать. Убийца качнул этой битой в воздухе, и Эрик мог бы дать ему по яйцам. Эрик мог бы опрокинуть его на пол, схватить биту и ударить его. Бить его снова, снова и снова, пока его ребра вокруг сердца не станут осколками костей, которые пронзят его внутренние органы так же легко, как если бы они были битым стеклом. Убийца фыркнул. Он перевернул биту, показывая её более тонкий конец. – Хочешь знать? – спросил он, приподнимая брови. – Хочешь услышать все о том, как я трахнул твоего драгоценного бойфренда концом этой биты? Дыхание Эрика замерло. Он подходил к крайней точке кипения. Убийца улыбнулся. – Как он кричал? Как он умолял меня остановиться? – он наклонился и с насмешкой взглянул в лицо Эрика, изгибая губы в ухмылке. – Как маленький детектив-инспектор умолял меня сохранить ему жизнь? Глаза Эрика заволокло красной пеленой. Эриком завладела ярость. Чарльз. Он схватил убийцу за ворот рубашки, и, проигнорировав боль в костяшках, пальцах и костях, с рычанием ринулся вверх. Чарльз. Он потянул убийцу вниз, одновременно поднимая плечи, и резко ударил его головой. Поцелуй в стиле Глазго прямо в нос. Чарльз. Он вцепился пальцами в черную хлопковую рубашку и перенес весь его вес на бок, прежде чем отбросить убийцу на пол, на зеленый ковер деревенской церкви. Все это заняло буквально секунду. Эрик жаждал крови. Он встал на колени, наполовину согнувшись над убийцей, который казался удивленным, но в глазах его было самодовольное выражение, и Эрик зарычал. Твердыми костяшками своих кулаков он ударил убийцу по переносице. Мужчина никуда не мог спрятаться в пространстве между ковром и кулаком Эрика. Хруст, и голова Эрика стала центром бури. Чарльз никто не трогал Чарльза этот человек прикоснулся к Чарльзу этот человек причинил Чарльзу боль этот человек изнасиловал Чарльза я придушу его своими руками этот человек узнает что такое боль из моих и только моих рук я уничтожу каждую частичку этого куска дерьма Эрик схватил биту и отбросил её в сторону. Он отбросил её дальше по коридору. Он почувствовал, как его руки стали грязными от соприкосновения с её поверхностью. В его груди кипел гнев, и из носа убийцы капала кровь. Его голова лежала на полу, и кровь собиралась над его губами, прежде чем горизонтальными струями стечь по его щекам. – Ты не должен был трогать его. Он надавил ладонью на лицо убийцы, заставляя его лечь ниже, на ковер, но руки мужчины вцепились в торс Эрика, борясь с ним. Эрик почувствовал удар в ребра. Один из них застал его врасплох, и он харкнул слюной в лицо убийцы. Он хотел бы дышать дымом. Он вдохнул и зарычал, впиваясь ногтями в лицо убийцы. – Ты, блядь, не должен был даже пальцем к нему прикасаться. Эрик убрал руку с лица мужчины, чтобы прижать локоть того к его же боку, и туго прижал их с помощью своих коленей по обе стороны от тела убийцы. Он фактически оседлал мужчину. И не дал ему шанса сказать хоть что-нибудь. Двинуться. Он не дал мужчине возможности вздохнуть, прежде чем его кулак врезался в кончик носа убийцы. Он почувствовал, как хрящ захрустел. Он почувствовал, как он сдвинулся под костями его костяшек. Удовлетворение пронзило его от этого тошнотворного звука, как и вид того, как нос убийцы скосился влево под силой удара его кулака. Убийца зашипел, пытаясь отбиться ногами. Эрик сделал это снова. И снова. И снова. Он бил кулаком по старому загорелому лицу. Снова и снова. Снова и снова. Хор детских голосов пел «Тихую ночь», пока кулаки Эрика врезались в лицо убийцы. Он тяжело и с трудом дышал, словно он был животным. Он был яростным, словно лев над гогочущей гиеной, и это было лучше, чем скорость. Лучше, чем кайф от любой иглы или гашиша. Киллер изрыгал пузыри крови – мелкие брызги оставляли точки на его коже, и костяшки Эрика стали такими влажными от крови, что они скользили и били ниже по щекам мужчины. Больше он не отбивался. В расщелинах меж его зубов была кровь. Его лицо сияло ею. Она заливала его брови и руки Эрика окрасились красным, словно на них пролилось красное вино. Эрик потряс головой. – Ты, блядь, не должен был касаться его. Он сплюнул, и плевок приземлился над верхней губой убийцы, смешиваясь с красной кровью, пока наконец не стал противного розоватого цвета. Убийца ухмылялся сквозь треснувшие губы. В груди Эрика что-то дернулось, и его кулак врезался в правый глаз его противника. Послышался звук глухого удара. Словно ударили по плоскому пластику. Словно кто-то бил по мясу, делая отбивную. Удар. Удар. Удар. Ему снова было двадцать один, но в этот раз он бил не офицера полиции. Он бил монстра. – Ты должен был держаться подальше, – сказал Эрик. Его голос был похож на тихое рычание, хриплое из-за слюны, что скопилась у него в горле. – Ты коснулся его, – сказал он. Его волосы слиплись от пота и падали ему на глаза. – Ты причинил ему боль, и ты, блядь, заплатишь за это. Костяшки Эрика ныли. Они были покрыты запекшейся кровью и еще влажной, свежей, и они отдавались глухой болью там, где зубы прорвали губы убийцы. Один из его передних зубов отсутствовал. Еще два пронзили его нижнюю губу. Это искажало его ухмылку. Это было жутко. Это было отвратительно. Это было шедеврально. Эрик оскалил зубы, он был хищником. Он лишился контроля. Чарльз. Это за Чарльза. За Чарльза, который был ранен на алтаре. Кулак Эрика ударил по левому глазу убийцы. Он почти сразу заплыл. Заплыл разбухшим лиловым пузырем, наполненным кровью, которая пробилась к поверхности. Баклажановый оттенок охватывал все больше места. Вены бежали через этот поток как ветви дерева. Он был похож на боксера, получившего удар во время битвы. И он все еще казался самодовольным. Как будто знал что-то такое, чего не знал Эрик. Его волосы были словно облеплены медью, и кровь застывала кровяными корочками на морщинах его лица. Его правый глаз был ярким. Голубым, как чистый лед. Он дышал короткими вздохами – ему пришлось сплюнуть кровь краем рта. Красно-белая пена капала вниз на его волосы и заливала уши, и руки Эрика горели от напряжения. Боль в его левой руке была фоновым шумом. Низким гулом в причудливой симфонии крови и ударов, и того, как человек превращался в животное. Он заблокировал его, думая о Чарльзе. Этот человек был болезнью. Этот человек был чумой. Этот человек был раком во плоти, который нужно было изгнать. Демоном, которого требовалось изгнать. Этот человек привязал детектива-инспектора Чарльза Ксавьера к алтарю к деревенской церкви Кембриджшира. Этот человек использовал нож, чтобы вырезать на торсе Чарльза религиозный символ. Эрик поднялся с рыком, скрытым за плотно сжатыми зубами, и тут его слух уловил звук сирен. Он дернул головой в направлении тех сирен. Звука хлопнувших дверей. Полиция. Помощь была в пути. Помощь была в пути. Убийца изрыгнул сгусток темной черной крови, и она потекла по его лицу. Эрик наблюдал за тем, как она текла вниз. За оставляемым ею следом. Человек мог проглотить примерно пинту крови, прежде чем его начнет рвать. – Кажется, твои свиньи прибыли, – сказал убийца. Его голос был хриплым. Хрипением. Кулаки Эрика все еще были сжаты. По его лицу заходили желваки. Он хотел убить этого человека. Бог видел, он хотел его уничтожить. Он хотел переломать тому все кости и насладиться его криками. Но он знал. Он знал, что не может. – Не смог даже схватить меня самостоятельно, – сказал убийца. – Старого человека. Тебе пришлось позвать копов. Ты просто ублюдок-содомит, – выплюнул он. – Всегда слишком слаб. Эрик почувствовал, как его пальцы треснули, когда он схватил убийцу за волосы. Он схватил его правой рукой, а потом обеими, и поднял голову убийцы с пустым выражением лица, прежде чем обрушить её обратно на пол. На зеленый ковер. Один удар. Эрик уставился на то, что он сделал. На то, что он натворил. – Ты не должен… – прошипел он. – Ты не должен был касаться его. Он выдохнул, его грудь тяжело вздымалась, и он отполз от тела убийцы. Мужчина все еще дышал. Эрик отполз назад, поставив ладони и стопы на ковер, и потом прислонился к деревянной панели на стене. Он закрыл глаза и откинул голову назад. Его рассудок помутился. Он с трудом переводил дыхание. Его руки дрожали. Они были испачканы кровью. Грязные пятна ярко-бордового и отблески ржавчины. Он услышал звук тяжелых шагов и крики голосов. Он крикнул, прося о помощи. Он никогда раньше не просил о помощи, но сейчас он кричал, моля о ней. – Помогите, – сказал он. Его голос сломался на полуслове, и вооруженные офицеры полиции понеслись по коридору. Их было четверо, и на каждом из них был шлем и громоздкий кевларовый жилет, а в руках они держали тяжелое черное оружие. Пистолеты и штурмовые винтовки. Они окружили убийцу. Осветили его точечным светом фонариков на ружьях. Невооруженный офицер полиции в форме подбежала к Эрику. Это была молодая женщина с золотисто-каштановыми волосами с милым лицом. Она наклонилась к нему. – Вы меня слышите? – спросила она. Эрик кивнул головой. Чарльз. – Вы ранены? Эрик покачал головой. – Нет, – сказал он. Он попытался встать, но споткнулся. Офицер полиции положила руку ему на плечо. – Я думаю, вам лучше сидеть, – сказала она. Она говорила негромко. Может быть, чтобы не спугнуть его. Будто он был животным. Он взглянул на офицеров и убийцу. Они сковали его безвольные запястья наручниками. Эрик сказал: – Нет. Он встал, используя стену для поддержки, и поморщился от боли, когда она пронзила его руки. Его костяшки будут фиолетово-лиловыми на завтрашнее утро. – Сэр, – сказала офицер полиции. – У вас может быть шок. – Она, расширив глаза, смотрела на его руки. – Пожалуйста, оставайтесь на месте, пока не приедет скорая. Скорая. Чарльз. – Чарльз, – сказал он. Офицер наклонила голову, стоя перед ним. Она была молода. Ей было около двадцати пяти. Это был, наверное, самый захватывающий случай, который она видела как одетый в форму офицер полиции Кембриджшира. – В главном холле, – сказал Эрик. Он зажмурил глаза. – Мой партнер. Чарльз. Он… Ему причинили боль. Пожалуйста. Помогите ему. Помогите ему, потому что я не могу. – Хорошо, – сказала офицер и сжала его плечо. – Я возьму с собой еще одного офицера. А вы сидите на месте и не двигайтесь. Она ушла, и Эрик заплакал. Его руки горели. Врачи со скорой приехали, одетые в типичную зеленую униформу, и убийцу унесли на носилках. В окружении полицейских и оружия. Эрик притянул колени к груди и положил на них голову. Он хотел проспать следующие десять лет своей жизни. Фельдшер постучал его по руке, сказав: – Сэр? Эрик не был «сэром». Он потребовал поехать в той же машине, что и Чарльз. Ему было плевать на свой мотоцикл. Он оставит его тут. Он кричал, вопил и размахивал повсюду окровавленными руками. Они говорили ему успокоиться, упорно называли его «сэр», и фельдшер со светлыми волосами, закатив глаза, разрешила ему забраться внутрь при условии, что он будет держать рот закрытым. Он забрался в машину скорой через задние двери и встал на колени около Чарльза. – Чарльз, – сказал он, не смотря на порезы. Они были здесь, на периферии его зрения, но он смотрел исключительно на лицо Чарльза. Фельдшер сказала: – Пожалуйста, сядьте на сидение. Эрик остался на месте. Глаза Чарльза были закрыты. Эрик уронил голову на простыни каталки. Чарльз. Эрик сделал это. – Чем раньше Вы сядете на сидение, тем раньше мы сможем доставить вашего партнера в больницу. Эрик сделал, как было велено. Его ноги дрожали, и он смотрел на холодный металл на боковой стенке машины. Фельдшер сказала: – У Вас шок. И Ваши руки не в порядке, – Эрик не взглянул на неё. – Вас нужно будет осмотреть, когда мы прибудем в больницу. – Я его не оставлю, – сказал Эрик. Пальцами правой руки он сжимал простыню у волос Чарльза. – Вам придется, – сказала фельдшер. Эрик не повернул голову, но косо посмотрел на неё. – Вам не разрешат пройти в реанимационное отделение вместе с ним. Сцепив зубы, Эрик процедил: – Это моя вина. Я его не оставлю. – Он потерял много крови, – сказала фельдшер. – И в его организме почти летальная доза героина. Эрик взглянул на пол. Его кожа казалась невероятно жесткой. Он потер свой указательный палец о большой, и кровь начала сочиться с него на бледно-голубые простыни. – Он будет в порядке, – сказал Эрик. – Скажите мне, что он будет в порядке. – Серьезной опасности его жизни нет, – сказала фельдшер. – Его нужно будет зашить, и ему придется побыть под наблюдением для проверки его реакции на наркотик и детоксикации, а также нужно будет последить за его душевным состоянием. Разные люди по-разному реагируют на травмирующий опыт. В больнице врачи пригрозили вызвать охрану, если он продолжит врываться в отделение реанимации. В ней было всего два пациента, Чарльз и какой-то парень, который попал в ДТП, и глава клиники в пурпурной юбке-карандаш почти криком приказала ему уйти оттуда нахер, пока он не связали его и не накачали большой дозой кетамина для успокоения. В итоге он оказался в палате, испепеляющим взором смотря на медсестру, которая очищала его руки. Её волосы были темно-рыжими, как у Эрика, когда он был мальчиком, и на её переносице были рассыпаны веснушки. – Когда я смогу увидеть его? – спросил Эрик. Медсестра взглянула на него, прекратив вытирать кровь мокрой тряпкой, и сказала: – Я не знаю. Вам нужны какие-нибудь обезболивающие? Он пытался не дергаться, когда ткань касалась его костяшек, стертых, потрескавшихся и начинающих болеть, и сказал: – Нет. Эта херня была ничем по сравнению с тем, через что пришлось пройти Чарльзу. Его правую руку обмотали марлей и сделали мягкую перевязь, после чего медсестра сказала: – Мне нужно отойти, чтобы проверить, когда мы сможем отправить Вас на рентген для другой руки. Вы хотите чего-нибудь, пока будете ждать? Чай? Кофе? Воды? Эрик покачал головой. Медсестра направилась к выходу, и Эрик спросил: – Я могу использовать свой телефон здесь? – Не в палате, – сказала она. Затем она прикусила губу, держа папки на изгибе руки. – Вы можете позвонить из комнаты ожидания. Но только быстро. И больше никуда не уходите. Эрик вздохнул. – Спасибо, – сказал он. Он позвонил Эмме. Ему пришлось зажать телефон между ухом и плечом. – Привет, последняя задница, – сказала Эмма. Её тон был резким. – Я бы сказала, что рада слышать твой голос после такого долгого времени, но, откровенно говоря, это было бы ложью. Эрик проигнорировал её. – У меня есть хорошие и плохие новости, – сказал он. Рядом с ним был маленький мальчик с игрушечным солдатиком, который был засунут в его нос. – Плохая новость, – сказал Эрик. – Я в больнице. – Что? Эрик передернул плечом. – Хорошая новость в том, что я, кажется, только что добыл нам две сотни тысяч. Последовала долгая пауза. На секунду Эрик даже подумал, что их разъединили. – Пожалуйста, скажи мне, что ты никого не убил. Эрик мог рассмеяться. – Нет, – сказал он. Но он не сказал ей, что на самом деле почти что сделал это. Она хмыкнула. – Я думаю, для начала я должна спросить, почему ты в больнице. Ты умираешь? Эрик фыркнул. – Нет, – сказал он. – Я в порядке. Только… немного потрепался, – он прищурился. – Я здесь для кое-кого другого. – Кое-кого другого, – сказала Эмма. – Это означает либо твою мать, либо ты с кем-то спишь. Что ты сделал, откусил его член во время минета? Эрик нахмурился. Мальчик напротив бормотал что-то о своем солдатике. Его мать говорила ему, что ни один солдат никогда не должен отправляться на миссию в его нос. – Нет, – сказал Эрик. – Он… Его голос ослаб. Он не мог сидеть ровно. Он наклонился и использовал свою перевязанную руку, чтобы держать телефон. – Эмма, у меня творится полный пиздец. Эрик сходил на рентген, у него были сломаны две пястные и вывихнуты три фаланги. Он был забинтован и почти разбит на части, когда кто-то нашел его и сказал, что скоро он сможет увидеть Чарльза. Что они связались с родителями и двоюродной сестрой Чарльза. Что они не смогли дозвониться до его сестры. Что Чарльз еще не очнулся, но он был стабилен. Он сидел у его постели, когда в палату вбежала кузина Чарльза. Эрик положил голову на ровный матрас, вдыхая носом запах больничного моющего средства, и он был близок к тому, чтобы уснуть. Часы на стене показывали половину третьего ночи. Грудь Чарльза зашили почти двумя сотнями стежков, он был прикрыт медицинской рубашкой и легким, как перышко, одеялом. Правую ладонь Эрик положил на ладонь Чарльза. Примерно каждые десять минут или около того он вставал и целовал Чарльза в лоб, говоря ему, что ему жаль. Он был так виноват. Кузина Чарльза ворвалась в двери палаты, из-за чего покачнулись жалюзи, и у неё были большие глаза и пальто цвета зеленых листьев. Эрик вздрогнул, садясь ровно, и девушка уставилась на него. Она подошла к Чарльзу с другой стороны кровати, и они смотрели друг на друга через бессознательного Чарльза. – Он в порядке? – спросила девушка. У неё был американский акцент. Её глаза были влажными, она была мало похожа на Чарльза, но все равно была красивой. У неё было нежное лицо, и волосы такого же каштанового цвета, как у Чарльза, и, говоря со скоростью миля в минуту, она сказала: – Мне сказали, что он будет в порядке. Они сказали тебе это? Они сказали тебе, что с ним все будет хорошо? Эрик взглянул на неё и кивнул. Это движение отдалось в его груди, словно кто-то потянул за его сердечные жилы. – Он… Ему через многое пришлось пройти, – сказал Эрик. – Но… он будет в порядке. Он будет носить шрамы до конца своей жизни, и все потому, что Эрик накричал на него и оставил его в одиночестве. Кузина Чарльза вытерла слезы. Она провела рукой по волосам Чарльза, отводя пряди с его лба, но они все равно вернулись на место. – Ты, должно быть, Эрик, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Я – Мойра. Он мне много о тебе рассказывал. Эрик упал в кресло. Он взглянул на свои руки, белые перевязи, и у него не было возможности ответить перед тем, как его снова затошнило… и вырвало, и в этот раз он чудом не попал на свои джинсы и ботинки. Его горло горело, а ужасный запах заставил поморщиться. – О, Господи, – сказала Мойра. Эрик тяжело дышал, с его подбородка капала рвота и слюна. Все остальное оказалось на синем ламинате. Он закашлялся, видя перед собой целую лужу рвоты бледного полупрозрачного цвета, и сказал: – Простите. Прости, я… – Все нормально, – сказала Мойра. – Я пойду… Приведу медсестру или кого-нибудь еще. Ты сам в порядке? Эрик кивнул. Господи. Его нагнала волна сухой рвоты, и его измученное горло, казалось, превратилось в наждачную бумагу. Он подумал об ощущении мнущейся плоти под своим кулаком… он подумал о сминающемся мясе, и его снова стошнило, как раз в тот момент, как медбрат в светло-зеленой форме вбежал в палату. Медбрат… какой-то парень с волосатыми руками и запястьями, на которых выступали вены, поднял его, держа за плечо, и подставил под его подбородок картонный пакет. – Все хорошо, парень, – сказал медбрат. Бейдж на его рубашке сообщал, что его звали Бенджамин. Еще одна медсестра вошла в палату, и Мойра вернулась к Чарльзу, смотря на Эрика обеспокоенным взглядом. – Зои, позови кого-нибудь, чтобы убрали здесь, – сказал Бенджамин-медбрат. Он похлопал Эрика по спине, и Эрик пожаловался бы, будь у него на это силы. Его спросили, в порядке ли он, и перед его глазами помутилось. По крайней мере, в этот раз его стошнило в подставленный пакет. Они сказали, что ему нужно было пройти обследование на МРТ, просто на всякий случай, и Эрик ощетинился от одной мысли снова оставить Чарльза одного. – Он будет в порядке, – сказала Мойра. Она печально изогнула губы, не встречаясь с Эриком взглядом. – Просто… просто иди и проверься, чтобы все было в порядке с тобой. Я побуду с ним. Он не останется в одиночестве. Эрик встал и посмотрел на неё долгим взглядом. Она теребила свои пальцы, сидя на пластиковом стуле, и Эрик вздохнул. Она все равно была для Чарльза лучшей компанией, чем он. – Хорошо, мистер Леншерр, – сказал Бенджамин-медбрат. В его руках был медицинский халат, и Эрик уставился на него. Медбрат улыбнулся. – Вам придется надеть это для сканирования и снять с себя все украшения. Был слишком ранний час для всего этого. Эрик был усталым и измученным, и, наверное, его эмоциональное состояние не отличалось стабильностью, но он кивнул и взял халат. Бенджамин оставил его в палате, чтобы он смог переодеться, и его руки и пальцы с трудом подчинялись ему, когда он развязывал шнурки ботинок и расстегивал джинсы. Медбрат сказал, что они присмотрят за его вещами, пока он проходит процедуру. Подойдя к сканеру, медбрат спросил его: – Вы ударились головой во время, эм… Противостояния? Эрик издал слабый смешок. Противостояние. – Я не знаю, – сказал он. Ударился ли он? Он сжал зубы и попытался вспомнить все детали, все пинки, бейсбольную биту и кровь, и замер. А потом его вырвало. – Ох, ну-ну, – сказал Бенджамин-медбрат. Он положил руку на плечо Эрика и сказал: – Вам еще нужен пакет? Эрик сглотнул, покачал головой. В его рту был отвратительный вкус. Когда он вернулся в палату, обратно к Чарльзу, то нес с собой прозрачный пакет со своей одеждой, кошельком и мобильным телефоном. Чарльз уже очнулся. Эрик застыл в дверях, открыв их плечом. Чарльз очнулся. Эрик замер. Его халат был таким же, как у Чарльза, и Чарльз поднял голову, чтобы взглянуть на него. Он улыбнулся. – Чарльз, – сказал Эрик. Пол был чистым, и Эрик бросил пакет на него. Мойра была по правую руку от Чарльза, по её щекам катились слезы, и Эрик бросился к левой стороне постели. Чарльз улыбался ему, его губы казались темно-красными на фоне почти что белоснежной кожи, и он протянул к нему руку. Эрик взял его за руку своей правой рукой – перевязанной, но не поврежденной. Его сердце, казалось, билось чаще, чем миллион раз в минуту. Он встал на колени у постели Чарльза, прижимаясь лбом к матрасу. Он словно молился. – Эрик, – сказал Чарльз. – Эрик, встань и посмотри на меня. Пожалуйста. Я хочу увидеть тебя. Эрик выдохнул. Он встал, и Чарльз протянул ему другую руку. Эрик взглянул на Мойру, которая сидела, уткнувшись взглядом в свои колени. – Вот так, – сказал Чарльз. Взгляд Эрика почти прожигал насквозь. – Иди ко мне. Сейчас же. – Я не хочу причинить тебе боль, – сказал Эрик. Губы Чарльза изогнулись в хитрой ухмылке. – Мои губы в порядке, – сказал Чарльз. Мойра откашлялась. – Я пойду возьму где-нибудь кофе, – сказала она. Она вышла, и Эрик склонился над Чарльзом, чтобы поцеловать его. – Прости меня, – сказал Эрик. Руки Чарльза обхватывали его лицо, и он наклонился ближе для еще одного поцелуя. – Мне так жаль, Чарльз. – Заткнись, – сказал Чарльз, гладя Эрика по волосам. – Заткнись. Я в порядке. Я в порядке, чертов ты идиот. Эрик не отходил от постели Чарльза три дня. Он выдержал допрос полиции. Он выдержал то, как Эмма кричала на него через динамики телефона. Он выдержал смущающие вопросы Мойры о его отношениях с Чарльзом, и он выдержал недовольные взгляды врачей каждый раз, когда они заходили в палату Чарльза. Когда у окон палаты появился детектив Миллс, его седеющая борода была видна за жалюзи, Эрик встал на ноги. Чарльз спал, уснул после своего ужина, и Эрик бросил на него последний взгляд, перед тем как выйти к Миллсу. Он тихо закрыл дверь и повернулся к Миллсу, чтобы спросить, брызжа слюной: – Какого хера тебе здесь надо? Миллс опустил взгляд в пол. Эрик зарычал, говоря: – Что ты здесь делаешь? У тебя нет никакого права тут находиться, – он не мог сжать кулаки. – Скажи мне, что тебе нужно, или съебывайся отсюда. Миллс шаркнул ногой и сказал. – Он… – он замолчал и провел рукой по волосам. Эрик прислонился к стене. – Он в порядке? – спросил Миллс, кивая в сторону палаты Чарльза, и Эрик зло выдохнул. – Он жив, – сказал он. – Если бы вы позволили ему вернуться к делу, то он бы здесь не оказался. Это нечестно, но он все равно сказал это. На самом деле, все произошедшее – его вина, но он все равно сказал это. Эрик встал прямо и указал своим перевязанным пальцем в лицо Миллса. – Может быть, если бы ты и твои друзья-свиньи послушали бы его, пока у вас была возможность, сейчас у него на груди не был бы вырезан блядский крест. А теперь, – сказал он, сердито смотря на детектива. – Говори мне, за каким хером ты сюда явился, или можешь съебаться отсюда нахуй, но когда придешь в следующий раз, то принесешь с собой хотя бы цветы. Миллс казался взволнованным, и проходившая по коридору медсестра бросила на них удивленный взгляд. – Я пришел проверить, все ли в порядке с Ксавьером, – сказал Миллс. – И сказать вам двоим, что… что мы обвинили подозреваемого, этого американского чувака по имени Себастьян Шоу в двенадцати убийствах. Но он говорит, что есть еще два… Еще два тела. Эрик сглотнул. Миллс откашлялся. – Ты, эм, ты сотворил с его лицом полный пиздец, все достаточно плохо. Он все еще под наблюдением медиков… Но он говорит… Что будет разговаривать только с тобой и Ксавьером. Что только тебе и Ксавьеру он скажет, где находятся эти два тела. Эрик нахмурился. – Почему? Что он хочет… Что ему, блядь, нужно от меня и Чарльза? Нет, – он покачал головой. – Нет. Нет, вы совсем охренели. Этот человек больше никогда не приблизится к Чарльзу Ксавьеру. – Я понимаю, Леншерр, – сказал Миллс. Эрик зарычал, подходя к Миллсу так близко, что носки их ботинок соприкоснулись. – Нет, ты не понимаешь, – он не видел. Он не видел привязанного к алтарю Чарльза. – Ты не понимаешь. И, блядь, никогда не сумеешь понять. Миллс поднял челюсть, оставаясь на месте, но его взгляд выдавал его неуверенность. – Еще двое людей мертвы, – сказал он. Его глаза были темно-карими. – Нам нужно найти их тела и наконец похоронить их с миром. Эрик хмыкнул. – Или, – сказал он. – Вам нужно найти их до того, как все это дойдет до газет. Он знал, как это работало. – Если пресса обнаружит, что есть еще два тела, которых вы пока не нашли, вы с вашими повизгивающими офицерами станете еще большим посмешищем, чем сейчас. Это трудно, я знаю… Миллс толкнул его к стене, прижав предплечье к его шее, и зарычал, говоря: – Заткни свою пасть. Это имеет большее значение, чем ты, Леншерр, – говорил он, плюясь. – Это важнее, чем Ксавьер. Это, блядь, самый продуктивный серийный убийца за последние пятнадцать лет. И знаешь, что? – сказал он, приподнимая брови. – Если вы с Ксавьером не поговорите с этим блядским психом, ваши руки тоже будут в крови тех двух невинных людей. Ты правда этого хочешь? Эрик оттолкнул его, заставив Миллса споткнуться о ламинат, и Эрик зашипел, боль пронзила его все еще чувствительные руки. Он взглянул наверх и сказал: – Отъебись. Иди… Пошел ты нахуй, Миллс. Он хотел больше никогда этим не заниматься. Он хотел, чтобы это дело исчезло из его жизни. Все было кончено. – Я вернусь, – сказал Миллс. – Я вернусь, чтобы поговорить с Ксавьером. Не с тобой. Ты просто дерьмовый журналист, и никто больше. – Ты имеешь в виду под этим фрица-клеветника? – спросил Эрик. Он улыбался ему, вкрадчиво, показывая все зубы, и Миллс резко улыбнулся в ответ. – Я вернусь, чтобы поговорить с Ксавьером. Передавай ему мои наилучшие пожелания. Он ушел, и Эрик громко выдохнул, приваливаясь к стене. Когда он вернулся, Чарльз уже проснулся. При виде Эрика он приподнял бровь. Эрик улыбнулся ему. Мило улыбнулся. Он уселся сбоку от Чарльза, и тот спросил: – И где ты сейчас был? Принимал душ, я надеюсь? Эрик рассмеялся, качая головой, и расслабился. – Нет, – сказал он. – Я просто… отходил до туалета, – Чарльз хмыкнул. Эрик забеспокоился: – Ты в порядке? – Я нормально, – сказал Чарльз. – Как и в последний раз, когда ты спросил меня об этом, примерно час назад. И за час до этого. И за час до этого. И за… – Ладно, я понял, – сказал Эрик. Он провел рукой по плечу Чарльза, осторожно, чувствуя мягкий хлопок под своей рукой, и остановился там, где над локтем Чарльза был небольшой кусок пластыря. Он погладил по нему большим пальцем. Он знал, что это не было виной Миллса. Он мог винить Миллса и всю остальную полицию, если бы хотел, но он знал, что виноват был только он один. – Знаешь, – сказал Чарльз, – оказывается, героин не ощущается так хорошо, как я себе представлял. Эрик издал смешок, сдавленный, влажный и застревающий в горле, и это быстро превратилось во всхлип. Он был раздавлен. Просто уничтожен. – Эй, – сказал Чарльз. Он взял Эрика за руку, отводя её от его лица. Эрик взглянул на больничные простыни. Он всхлипнул, чувствуя, как жидкость из носа стекала по его губам. – Эрик, я не… Эрик, все хорошо. Пожалуйста, не плачь. Я ведь сказал, я в порядке. Все хорошо. Эрик сел. Чарльз держал его за запястье. – Прости меня, – сказал Эрик. Он посмотрел на свои ботинки, грязь все еще осталась на его подошвах. – Прости, что накричал на тебя. Прости, что я ушел. Прости меня… Чарльз потряс его. – Заткнись, – сказал он. – Я правда имею это в виду, – сказал он. Эрик взглянул на него. На его яркие глаза, на его веснушки, красные губы и нос с горбинкой. Его лицо было серьезным. – Даже не вздумай винить себя. Ты меня услышал? Я уж точно тебя не виню. Эрик не заслуживал Чарльза. Эрик сглотнул и вытер нос своими повязками. – Иди сюда, – сказал Чарльз. Он приподнялся на постели, слегка сморщив лицо. И похлопал по простыням. Эрик взглянул на него. – Давай, – сказал Чарльз. – Забирайся. Эрик вздохнул. – Но… тут мало места. – Хватит, если ты готов к тому, чтобы лечь поближе. И лично я готов принести такую жертву. Чарльз ухмылялся, и Эрик не смог отказать ему. – Хорошо, – сказал он. – Дай мне минутку, чтобы снять обувь. – И куртку, – сказал Чарльз. Эрик издал влажный смешок. Простыни были спущены до пояса Чарльза, и Эрик поднял их, забираясь на кровать. Её металлический каркас скрипнул. Он замер. – Она сможет выдержать вес двоих? – спросил он. Чарльз пожал плечами. – Я думаю, мы увидим. Он наклонился вперед, чтобы Эрик смог устроиться под ним, обхватив его рукой за плечо, и положил голову рядом с головой Эрика. – Вот так, – сказал он. И улыбнулся, поворачивая голову на бок. – Отлично. Эрик поцеловал Чарльза в лоб и закрыл глаза, оставаясь на месте. Миллс снова пришел на следующий день. Снова. Когда Чарльз не спал. Чарльз не спал, и Миллс снова пришел. С цветами. Эрик сел на кровати, нахмурившись, когда он увидел мужчину через жалюзи, и сказал: – Да он, блядь, просто издевается. Чарльз взглянул на него. – Что? – Ничего, – сказал Эрик. Он слез с кровати, говоря: – Я всего на минутку. Чарльз потянулся и схватил его за руку. – Куда ты идешь? Он хмурился, и Эрик помедлил. Затем он тяжело опустил плечи. – Миллс снаружи, – сказал он. Чарльз поднял бровь. – Миллс? Зачем? – Если бы я, блядь, знал, – сказал Эрик. – Ты даешь мне разрешение пойти сказать ему съебаться отсюда? Чарльз поджал губы. – Нет, – сказал он. – Ему, очевидно, что-то нужно. И если это касается дела, то я хочу знать. Эрик вздохнул. – Он приходил вчера, – признался он. Чарльз нахмурил брови. – Что? Почему ты не сказал мне? Эрик закусил губу. Он не мог лгать. – Из-за того, что это дело сделало с тобой, – сказал он. Медсестра пришла и сняла с его руки повязки еще раньше, так что теперь он мог провести рукой по волосам. Его ладонь вся была в лиловых пятнах, и Чарльз ожидающе смотрел на него. – Я не… Я думаю, я не хочу больше вообще вспоминать об этом деле, – сказал он. – Ты… Я думаю, что ты снова ввяжешься в него, если услышишь то, что хочет сказать Миллс. Чарльз вздохнул. Его пальцы теребили каркас кровати. Врачи сказали, что сегодня его уже могли выписать. Мойра присматривала за домом и собакой, когда не была занята работой. Эрик мысленно задавался вопросом, где же были родители Чарльза. – Впусти его, – сказал Чарльз. – И без грубости. К сожалению, у меня с собой нет наручников, так что если ты будешь вести себя неподобающе, мне придется найти другой способ наказать тебя. Миллс рассказал Чарльзу все. Эрик сидел на пластиковом стуле, мрачно уставившись в пол. Он знал, что Чарльз захочет сделать. Поговорить с убийцей. – Мы уже обвинили его в двенадцати убийствах, – сказал Миллс. – Врачи говорят, что он все еще не сможет выдержать суд, они сейчас работают над тем, чтобы подготовить его к пластической хирургии, чтобы он хотя бы мог дышать через нос, или что-то в этом роде. Но и так суд над ним не начнется еще месяц или около того. Адвокатам нужно время, чтобы поработать надо всем этим дерьмом. Чарльз сказал: – Погоди… что? Почему он не может дышать через нос? Миллс взглянул на Эрика. Эрик не сказал Чарльзу. Когда Чарльз спросил о его руках, он сказал, что это не имеет значения. Эрик взглянул на Миллса расширенными глазами, качая головой, и Чарльз приподнялся, чтобы взглянуть на него. – Серьезно? – спросил он. Эрик слабо улыбнулся. Чарльз раздраженно вздохнул. – Поверить не могу. Хотя, на самом деле, очень даже могу. И что именно ты с ним сделал? Эрик сглотнул ком в горле. – Я его ударил. – Ты его ударил, – сказал Чарльз. – Великолепно. С тобой мы поговорим позже, – сказал он. Эрик уставился на пол, и Чарльз взглянул на Миллса. – Прости, Миллс. Продолжай. Миллс откашлялся. Эрику хотелось ударить его оранжевыми хризантемами из магазина внизу, которые он принес с собой. – Ну, я хотел сказать, что у нас еще есть достаточно времени, чтобы сделать это, – сказал он. – Так что, эм, мы можем подождать, пока ты не поправишься. Он никуда не денется. – Что ж, – сказал Чарльз. – К счастью для нас, меня уже сегодня могут выписать. Так что нам не придется ждать слишком долго. Эрик нахмурился. – Что, ты готов отправиться в камеру к этому помешанному психопату прямо с больничной койки? Чарльз проигнорировал его. – Я, наверное, возьму себе несколько дней на то, чтобы вернуться к обычной жизни вне постели, но не больше трех. Вот поэтому Эрик не сказал Чарльзу, что Миллс приходил накануне. Эрик не хотел, чтобы Чарльз был около убийцы. Даже случайно оказался близко к Себастьяну Шоу. Чарльза выписали в шесть часов и три минуты вечера. Эрик помогал ему одеться и почувствовал напряжение в животе, когда затягивал рубашку Чарльза. Мойра забрала их у выхода из больницы, в модном деловом костюме, очках и на Альфа Ромео Чарльза. Сам Чарльз опирался на Эрика для поддержки. Эрик забрался на заднее сидение, где пес отчаянно стучал хвостом по кожаному сидению. При виде его пес бросился лизать ему лицо, и Эрик закрыл глаза и прислушался к тому, как Чарльз и Мойра говорили обо всем на свете и ни о чем конкретно. Это было мило. – Поверить не могу, что ты согласился на это, – сказал Эрик. Они вернулись в дом Чарльза и, сидя на диване, смотрели «Бессмысленность» на следующий день. Чарльз сказал: – Я ни на что не соглашался. Некоторые стежки на его груди начали исчезать. Когда Эрик называл их стежками, Чарльз говорил ему, что это швы. Эрик положил руку себе на грудь. Его пальцам и пястным костям понадобится время, чтобы полностью восстановиться. – Да, согласился, – сказал Эрик. – Ты сказал Миллсу, что приедешь в участок… – Именно, – сказал Чарльз. – Я сказал Миллсу, что приеду в участок. А не что я буду разговаривать с убийцей, – он вздохнул, выключил у телевизора звук и повернулся к Эрику. – Ты правда думаешь, что я так сильно жажду увидеть этого человека снова? После всего, что он сделал? Эрик взглянул на него. – Я просто… Я думал, ты захочешь прекратить все это. Закончить. Чарльз обхватил лицо Эрика своими ладонями. – Я хочу, – сказал он. – Эрик, огромная часть меня хочет прийти туда и заставить этого человека рассказать мне все. Что заставило его сделать все это. Я хочу прийти туда и увидеть, как это человек распадается на куски, умоляя о смерти, но этого не случится. Этого никогда не случится. Эрик отклонился назад и прикусил губу Чарльза, неуверенный, что еще сделать. Чарльз улыбнулся. – Какая-то часть меня боится, – сказал он. – Это… это блядь, просто ужасает, – он выдохнул. – Я… когда я открыл дверь, и он набросился на меня, Эрик, я… я с трудом мог дышать, так я был испуган. Эрик не хотел думать об этом. О том, как этот человек напал на Чарльза. О том, как этот человек делал с Чарльзом ужасные вещи. Он обнял Чарльза руками и держал его, зарывшись лицом в его волосы. Они до этого приняли душ, раньше, и волосы Чарльза были мягкими, сияющими, и пахли фруктами. – Не надо, – сказал Эрик. – Не думай об этом. Он ушел. Они взяли его. Этой ночью, когда Чарльз попросил Эрика трахнуть его, Эрик помедлил. Они просто возились постели Чарльза, обмениваясь влажными поцелуями с открытыми губами, и Чарльз потянул за кофту пижамы Эрика – мешковатую черную футболку с дырами на швах, и Чарльз схватился за неё, говоря: – Сними. Сними уже её наконец и трахни меня. Эрик не знал, как сказать «нет», так что снова занялся ртом Чарльза. – Эрик, – сказал Чарльз. Его пальцы делали дыру в футболке Эрика только больше, его голос звучал глухо около губ Эрика: – Хватит целовать и трахни меня уже. Я не мог даже дрочить в той больничной кровати. Эрик проигнорировал его и снова поцеловал его губы, но Чарльз толкнул его в грудь. И сердито посмотрел на него. Они оба тяжело дышали, лежа бок о бок, и Чарльз сказал: – Я не сломаюсь. Пожалуйста. Мне нужно это. Эрик моргнул. На Чарльзе были его клетчатые пижамные штаны, и его член прижимался к бедру Эрика. – Нет, – сказал Эрик. Чарльз нахмурился. Эрик скинул здоровую руку, чтобы прижать её к члену Чарльза, и тот застонал. – Пока что нет. Не сегодня. Его рука пробралась в штаны Чарльза, и он провел рукой и пальцами по кончику члена Чарльза, покрытого предэякулятом, прежде чем обхватить его всей ладонью, заставляя Чарльза застонать ему в рот. Его лоб был прижат к переносице Эрика. – Почему нет? – спросил Чарльз, цепляясь руками за хлопок футболки Эрика. – Пожалуйста. Большой палец Эрика поиграл с его крайней плотью, прежде чем приласкать расщелину на члене, и Чарльз дернул бедрами вперед. – Твои порезы не зажили, – сказал Эрик. Он закрыл глаза. Нет. Не думай о произошедшем. – Я не буду рисковать тем, что твои швы могут разойтись только потому, что ты хочешь хорошего траха. Чарльз прикусил верхнюю губу Эрика. В отместку Эрик разжал кулак. Он начал едва заметными легкими прикосновениями гладить нижнюю сторону члена Чарльза, и круговыми движениями обводил самый кончик его члена. Предэякулят был темным и влажным на коже Эрика, и Чарльз отпустил губу Эрика, чтобы начать стонать и умолять. – Ладно, – сказал Чарльз. – Просто… просто сделай что-нибудь. Хватит дразнить. Эрик промычал что-то в ответ, целуя щеку Чарльза, и обхватил член Чарльза кулаком. Его хватка была сильной, а дыхание Чарльза жарко согревало лицо Эрика. Чарльз кончил на руку Эрика, извиваясь, двигая бедрами вперед и назад, и застонал в губы Эрика, говоря: – Эрик. Эрик, я… Я сейчас кончу. Эрик. Я почти кончил. Ах. Ах, Эрик… Я кончаю. Я кончаю, я кончаю, я кончаю… Эрик постарался поймать ладонью всю его сперму, но она все равно пролилась на ткань пижамных штанов Чарльза и впиталась в них. – Боже, – сказал Чарльз. Он тяжело дышал, с трудом переводя дыхание, и Эрик достал руку, чтобы облизать её. Чарльз уставился на него. Эрик не отводил от него взгляда, делая это. – Хорошо, – сказал Чарльз. – А теперь дай мне подобраться к твоему члену. Он убедил Эрика позволить сделать ему минет, хотя, откровенно говоря, Эрика не особо нужно было убеждать. Два дня спустя они были в полицейском участке в центре Лондона. Эрик нервничал, дергая коленом, и Чарльз положил на него руку. Эрик взглянул на него. – Успокойся, – сказал Чарльз. – Ничего пока не случилось. Эрик хмыкнул. – Пока что. Они сидели в какой-то приятной комнате, офисе местного капитана, и ожидали прибытия адвоката Шоу. Они были там вместе с Телфордом и Миллсом, которые стояли у стола и книжной полки, и Эрик хотел оказаться где угодно, но не там. – Я хочу уйти, – сказал Эрик. – Так иди, – пожал плечами Чарльз. Эрик нахмурился. – Я имел в виду, с тобой. Чарльз хмыкнул. На нем был костюм. На них обоих. – Тогда, боюсь, тебе придется подождать, – сказал он. Эрик был готов ответить что-нибудь, но тут дверь открылась. Все они повернулись, чтобы увидеть, как внутрь вошел скользкого вида человек в костюме-тройке. Он был низеньким, с редеющими волосами и льстивым выражением лица. Эрик вздрогнул, когда он заговорил: – Как все вы знаете, я здесь, чтобы представлять мистера Себастьяна Шоу. Я полагаю, все мы понимаем серьезность рассматриваемого дела. Чарльз впился ногтями в ногу Эрика, и тот обмяк, сидя на диване. У мужчины был северный акцент, смягченный годами жизни в Лондоне, и он сказал: – Я полагаю, все мы на одной и той же странице? Телфорд был тем, кто заговорил первым, как главный детектив-инспектор с пивным пузом. – Да. Насколько мы понимаем, есть еще два тела, принадлежащих жертвам его убийств, – он подчеркнуто профессионально продолжил: – И что Ваш клиент, Шоу, будет разговаривать только с Ксавьером и Леншерром о жертвах вышеупомянутых убийств. Верно? Напряжение в комнате можно было резать ножом, и Чарльз прижался к Эрику, сидя на краю своего сидения. Скользкий адвокат сказал: – Верно, более-менее, – он сел в свое кресло, закинув ногу на ногу, и его брюки при этом задрались, отчего стали видны его черно-серые носки. При этом он взглянул на Эрика и Чарльза. – Если пересказать, то мой клиент утверждает, что есть еще два тела…. еще две спрятанные жертвы. Он доставит детектива-инспектора Чарльза Ксавьера и мистера Леншерра к этим телам, но их и только их. – Погодите, – сказал Телфорд, подняв руку и покачав головой. – Он доставит Ксавьера и Леншерра? Когда это стало частью сделки? Эрик взглянул на Чарльза, который посмотрел на него. Эрик проартикулировал: – Нет. – Заткнись нахрен, – так же беззвучно ответил Чарльз, и Эрик нахмурился. Адвокат ответил: – Мой клиент утверждает, что местоположение оставшихся двух тел очень трудно указать. Это не будет возможным без его присутствия. Он говорит, что доставит детектива-инспектора Чарльза Ксавьера и мистера Леншерра к ним. И никого больше. Эрик уже собрался спросить, какого черта этому психопату нужно от них двоих, но прикусил язык. – Я не понимаю, – сказал Чарльз. Эрик взглянул на него. – Я имею в виду… почему нас? Почему не Телфорда и Миллса? Почему не кого-то другого? – спросил он. – Почему нас? Адвокат хмыкнул. Его нос сверкал от жира и был почти весь покрыт черными точками. – Он говорит, что восхищается Вами, Ксавьер, – сказал он. – Он говорит, что восхищается Вашей страстью. Вашим упорством в расследовании этого дела, даже когда Ваше начальство выкинуло вас прочь. А что касается Леншерра, – сказал он, и его верхняя губа едва заметно изогнулась, но Эрик заметил это. – Он сказал, что восхищается Вашими… звериными наклонностями. Эрик нахмурился. – И какого хера это значит? Чарльз толкнул его локтем, достаточно незаметно, чтобы никто не увидел, и Эрик толкнул его в ответ. Адвокат пожал плечами. – Я полагаю, он имеет в виду вашу способность не задумываясь дать человеку по лицу. Эрик встал, готовый проорать ответ в лицо этого мелкого проныры, но Чарльз снова усадил его на место. Телфорд и Миллс настороженно наблюдали за ним. Эрик оскалил зубы. Адвокат, не моргнув и глазом, продолжил: – Мой клиент утверждает, что если детектив-инспектор Чарльз Ксавьер и мистер Леншерр не примут его предложение, эти два тела никогда не будут найдены. Эрик попытался подумать, что ему плевать, но не смог. – У нас уже есть на него двенадцать убийств, – сказал Телфорд. – Почему я должен рисковать двумя людьми ради этого? Чарльз положил руку на плечо Эрика и сжал его. Эрик почти почувствовал себя плохо за тот раз, когда он подошел так близко к тому, чтобы побить главного детектива-инспектора Телфорда. Почти. Адвокат сказал: – Мой клиент также заявил, что если вы не примете это предложение, он будет настаивать на своей невменяемости в суде. Он имеет в виду, что если его удастся признать виновным, он сумеет уйти с меньшим сроком по итогу. Чарльз сел. – Нет, – сказал он. – Вы не можете этого сделать, – он взглянул на Телфорда и Миллса. – Он не может… Он не может так сделать. – Прошу вас, – сказал адвокат. – Мы все знаем, что при экстремальном характере преступлений я могу задействовать этот аргумент. Чарльз указал на него пальцем. – Нет, – сказал он, а потом покачал головой. – Нет, Вы можете… Можете идти нахуй. Телфорд предупреждающе взглянул на него, и Эрик положил одну руку на плечо Чарльза, а другую – на его бедро, и слегка потряс его. – Не надо, – прошептал он на ухо Чарльзу. Адвокату было плевать. Его лицо было совершенно бесстрастным, и он сказал: – О, и еще одно. Если вы двое не согласитесь на его условия, он не будет признаваться в остальных двенадцати преступлениях. Вам придется полагаться на улики и другие свидетельства, которых, как мы все знаем, у вас недостает. Никаких улик не было, потому что Себастьян Шоу срезал свои отпечатки пальцев с помощью бритвенного лезвия. Чарльз хотел что-то сказать, но Эрик перебил его. И он сделал это для него. – Как Вы можете сидеть здесь и говорить всю эту чушь? – сказал он. Он встал, прошел по скрипучему ламинату, и он указал пальцем на адвоката. – Как Вы можете сидеть здесь в своем маскарадном, блядь, костюме, и защищать это кусок дерьма? Вы знаете, что натворил этот человек? – Следи за языком, Леншерр, – сказал Телфорд, но Эрик не слушал. Он больше не хотел никак касаться этого дела, и он не хотел, чтобы Чарльз еще раз оказался поблизости от мистера Себастьяна Шоу. Адвокату было плевать. Он даже не взглянул на него. – Нет, – сказал Эрик. – Пошло все нахуй. Нахуй вас всех, – он поднял руки вверх, подаваясь назад. – Я не буду вести переговоры с серийным убийцей и его жадным адвокатом-подхалимом. Пошли вы нахуй. Чарльз потянулся за ним, говоря: – Эрик, – но тот все равно вышел. Он не мог этого сделать. Он не мог сидеть там, слушая, что говорил этот апатичный лгун и безразличный кусок человеческого дерьма. Несколько дней назад Эрик нашел Чарльза, истекающего кровью на алтаре. А теперь его просили быть в одном помещении с человеком, который сделал это. В одном автомобиле. Он издал тяжелый вздох и запустил пальцы в волосы, сползая по стене. Все было кончено. Они поймали убийцу. Эрик больше не должен был разбираться с этим. Чарльз больше не обязан был разбираться с этим. Чарльз должен был быть дома. Выздоравливать. Эрик слышал, о чем они говорили. Он слышал, как Чарльз сказал: – Прошу прощения. Вы не можете винить его, у нас было… нелегкое время, ладно? Дайте ему минуту. – Иди к нему, – сказал Телфорд. Он не казался счастливым. Эрик вытянул перед собой ноги, смотря на швы на брюках от костюма и сидящие ботинки. – Нам нужно разобраться со всем этим. Чарльз вышел и сел рядом с Эриком. – Мы не будем этого делать. Чарльз вздохнул, и Эрик заметил, как он поморщился, садясь на пол. – Я не думаю, что у нас есть выбор, – сказал Чарльз. – У нас он есть, – отрезал Эрик. – И мы не будем этого делать. – Я думаю, ты забываешь, что у меня тоже есть мнение. Эрик повернулся к нему. – Ты ведь не собираешься всерьез это делать, – сказал он. Чарльз приподнял бровь. – Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься всерьез это делать. Чарльз закатил глаза. – Я не дам ему ускользнуть, – сказал он. – Я не… Я не дам этому ублюдку уйти безнаказанным. Не после того, что он сделал. Не после того, как я столько времени убил, пытаясь поймать его. Эрик откинул голову назад, касаясь стены. – Он мог убить тебя, – сказал он. – Я знаю, – сказал Чарльз. – И не убил. Эрик закрыл глаза. – Эрик, – сказал Чарльз. – Эрик, если мы не сделаем этого, он, скорее всего, уйдет безнаказанным. Ты это понимаешь? Эрик покачал головой. – Они не могут этого сделать. Они сделают что-нибудь, – он взглянул на Чарльза, говоря: – То, что они делают… это шантаж. Он – убийца, он… он не сможет уйти так просто. Они должны что-нибудь сделать. Чарльз посмотрел на него в ответ своими большими печальными глазами. – Они не могут. Единственное, за что они могут его привлечь, это… нападение на меня и нанесение тяжкого вреда здоровью. Он получит несколько лет, может быть, и выйдет на свободу. Тебе вообще повезло, что тебя не привлекли за нападение на него и причинение ему тяжелых увечий. Это была шутка. Все это дело было чертовой шуткой с самого его начала. – Просто вернись туда со мной, – сказал Чарльз. – Послушай, какой у них есть план для всего этого. Я не знаю. Просто… пожалуйста, – сказал он. – Нам обоим это нужно. Мы сумеем закончить это. Окончательно. Затем мы можем… Я не знаю, ты можешь трахнуть меня на обеденном столе в столовой. Как ты хотел. Эрик рассмеялся. Это был отчаянный смех, переходящий в истерический, и он сказал: – Я, блядь, ненавижу полицию. Вернувшись в комнату, Эрик зло взглянул на адвоката и сел рядом с Чарльзом. Звериные наклонности. Он был бы рад порвать на части самодовольное лицо этого мелкого адвокатишки. Телфорд сказал: – Последний отчет от лечащего врача Себастьяна Шоу сообщает, что он будет выписан на следующей неделе. Они ждут результатов сканирования, что-то связанное с кровоизлиянием в мозг. Чарльз взглянул на Эрика. Звериные наклонности. – Это значит, что у нас есть неделя, чтобы все устроить, – сказал Телфорд. – И неделя на то, чтобы мистер Леншерр дал свое согласие. Все в комнате взглянули на Эрика. Чарльз – расширенными глазами, Телфорд и Миллс ровно, а мерзкий адвокатишка с выражением отвращения на лице. Словно Эрик был грязью под его ботинками. Недостатком в плане. Изъяном мира. – Дайте мне пистолет и оставьте наедине с этим человеком. А то он просто напрашивается на неприятности, – сказал Эрик. Чарльз закашлялся, толкая Эрика локтем, сильнее, чем в прошлый раз, и Эрик, поморщившись, сердито взглянул на него. – Он шутит, – сказал Чарльз. Телфорд и Миллс казались настороженными, и Чарльз повторил: – Он шутит. Телфорд приподнял бровь, сложив руки поверх своего пивного пуза, но все-таки опустил это. – В неприметной полицейской машине без обозначений будете вы двое и Шоу. Один из вас будет вести. Шоу скажет вам, где именно найти эти два тела. Лежа в постели, Эрик сказал: – Я не хочу это делать. В участке Телфорд пытался все представить в наилучшем свете. Эрик сидел там, сжав челюсти, и Телфорд говорил, что Шоу будет не вооружен. Что Чарльз и Эрик будут подключены к связи. У Чарльза с собой будет пистолет. У Эрика – нет. Что у них будут наушники, чтобы связываться с полицией, и машину будет преследовать полицейский вертолет. Это будет безопасно. Это будет просто, и это поможет упечь мистера Себастьяна Шоу за решетку до конца его жизни. – Я знаю, что не хочешь, – сказал Чарльз. Теперь он всегда надевал пижаму в постель. Он говорил, что не стыдится шрамов. Он сказал, что просто знает, что их вид причинит Эрику боль. Он целовал Эрика там, где встречались его ключицы, и впадинку между ними, и его язык был безумно теплым при прикосновении. Эрик уронил руки по бокам. – Что если случится что-то плохое? – спросил он. Чарльз гладил кожу Эрика, медленно и осторожно, и остановился, чтобы сказать: – Не случится. Они… они со всем разберутся. Ничего плохого не случится. Эрику пришлось игнорировать вес тела Чарльза на своем. Теплое ощущение и зудящие прикосновения прикрытого пижамой паха, касающегося обнаженного члена Эрика. Эрик спросил: – Ты в порядке? Чарльз прекратил лизать и приподнялся выше, поставив руки по обе стороны от головы Эрика. – Что? Эрик сглотнул. Он помнил, что сказала фельдшер. Разные люди по-разному реагируют на травмирующий опыт. Чарльз не стыдился своей сексуальности. Секс был его естественной реакцией на все, начиная со злости и стресса, заканчивая счастьем и радостью, и, как предполагал Эрик, на физическую и психологическую травму. – Ты в порядке? – спросил он. Чарльз приподнял бровь. Он двинул бедрами, касаясь Эрика, словно чтобы сделать намек. Эрик подавил свой стон и сказал: – Ты… прекрати это, – он тяжело дышал, Чарльз сидел прямо на его промежности. Его член был прижат к изгибу задницы Чарльза, и материал штанов Чарльза жестко касался его кожи. – Чарльз. – Поверить не могу, что ты пытаешься начать серьезный разговор сейчас, – сказал Чарльз. Эрик нахмурился. – Тебе действительно так трудно просто лечь на спину и позволить мне воспользоваться твоим членом по его прямому назначению? Я имею в виду, он достаточно большой и напряженный, и я хочу, чтобы он оказался в моей заднице. Эрик сердито взглянул на него. Это было неправильное время. – Ты был в больнице несколько дней назад, – сказал он. – Ты был накачан наркотиком и порезан, расправлен на чертовом алтаре, всего несколько дней назад… – Заткнись, – сказал Чарльз. Он обхватил лицо Эрика руками, сжимая его в ладонях. Эрику удалось нахмуриться. – Заткнись, Эрик. Я в порядке. Я… Мне никогда не было так хорошо. Мы так близки к концу этого чертового дела, что я уже почти могу почувствовать это, так что просто заткнись нахуй и дай мне объездить твой член. Эрик прикусил губу и отпустил лицо Чарльза. Тот поднялся с груди Эрика, слез с кровати, чтобы снять свои пижамные штаны и расстегнуть пижамную рубашку, после чего Эрик утонул в матрасе. Они трахались, как безумные. Трахались как настоящие безумцы, и Эмма на следующий день прислала ему электронное сообщение. Дорогой мистер Может-быть-не-так-уж-плох-но-все-еще-придурок, Угадай, что пришло на наш банковский счет сегодня утром? Двести тысяч фунтов стерлингов. От Чарльза Фрэнсиса Ксавьера. Передай своему бойфренду, что мы будем рады видеть его в любое время, если он решит зайти на чашку кофе. Также женись на нем как можно быстрее. Заведи с ним детей, переезжай в его квартиру, делай ему минет, и так далее. Опустись на одно колено. На оба колена. Кольцо ему на палец, кольцо на его член… что угодно. Я думаю, я скоро тебя увижу. Снова на работе. Это прекрасно. И, может быть, в этот раз Курта Марко стоит оставить в покое? Чарльз готовил на кухне ланч, когда Эрик появился за его спиной… а потом его руки обвили пояс Чарльза чтобы поднять и закружить его над полом. Чарльз издал тихий звук, почти вскрикнув, и пнул Эрика ногой, хватаясь за его предплечья. – Отпусти меня, – сказал он, смеясь. Эрик отпустил его, чтобы перевернуть его и снова подхватить, в этот раз усаживая его на гранитную столешницу. Эрик положил руки на бедра Чарльза и, целуя его в губы, сказал: – Спасибо. Спасибо, – и начал целовать его шею. Чарльз фыркнул, мягко потянув за челюсть Эрика, чтобы заставить его взглянуть на себя. – За что? – спросил он, пропуская всю длину волос Эрика через пальцы, ероша их, и хмыкнул. – Ты все время говоришь, что тебе надо подстричься, но мне и так нравится. Эрик закатил глаза. – Спасибо, – сказал он. – Мне написала Эмма. Сказала, что две сотни тысяч вознаграждения этим утром пришли на банковский счет «Аномии». Чарльз нахмурился. – Я ничего не делал, – но смешинки в его глазах выдали его с головой. – Заткнись, – сказал Эрик, становясь на носочки, чтобы поцеловать его еще раз. Его губы были мягкими и теплыми, и они оба улыбались в поцелуй. Неделю спустя, в четверг, Эрик стоял в раздевалке полицейского участка, сбривая с груди волосы. В тот же четверг, неделю спустя, на Эрика наклеили прослушку, и он бросал на Чарльза умоляющие взгляды, когда их обоих одевали в бронежилеты просто на всякий случай. Нервы его подводили. Волосы на его руках стояли дыбом под его рубашкой и курткой, и он дрожал, но не от практически по-зимнему холодного ветра. – Мы закончим это, – сказал Чарльз. – Ничего не случится. Все почти закончилось. Эрик кивнул. Он не был уверен, что верит в это, но кивнул. Телфорд встретил их у здания. Миллс стоял позади него, и он сказал: – У нас есть несколько офицеров в штатском в обычных машинах, которые будут следовать за вами. Наши уши и глаза будут с вами все время. Чарльз держал Эрика за руку. Это было бы мило, если бы кости Эрика все еще не заживали. – Как только вы окажетесь на дороге, – сказал Телфорд, – за вами будет следовать вертолет. Вооруженный отряд все время будет наготове, – сказал он. – Ничто не пойдет не так. Шоу разоружен, и его только-только должны выпустить из больницы. Тот факт, что в эмоциях Эрика при этих словах появилась гордость, должно было говорить о нем что-то важное. Убийца заслуживал гораздо худшего. Мистер Себастьян Шоу заслужил Ад, если он вообще существовал. – Ксавьер, тебе дали Браунинг? – спросил Миллс. Чарльз кивнул. – В кобуре у меня на плече, – сказал он. Ветер трепал его волосы, на его щеках появилась рыжеватая щетина. Если бы он побрился этим утром, то смог бы сойти за пятнадцатилетнего. – Хорошо, – сказал Телфорд, кивая. – Хорошо. Вы оба готовы к этому? Леншерр? Эрик бросил на него ровный взгляд, приподняв брови. – Пошел нахуй, – сказал он. Телфорд рассмеялся, а Чарльз сжал руку Эрика. Они говорили об этом прошлой ночью. Чарльз сказал, что они поедут в отпуск после этого. Расслабятся. Будут трахаться. Выпьют целую бочку алкоголя. Все по полной программе. – Я поведу, – сказал Чарльз. – Руки Эрика все еще заживают. Они забрались в машину, заднее сидение которой было отделено от передних металлической решетчатой сеткой, и у Эрика в животе что-то шевельнулось. Чарльз наклонился к нему через коробку передач для поцелуя, одной рукой обхватывая лицо Эрика, а второй опираясь на его бедро. – Почти закончили, – сказал он. Эрик слабо улыбнулся ему. – Мы сделаем это. Просто… еще два тела. А затем останемся только мы, постель и большая упаковка презервативов и смазки. Эрик выдавил из себя смешок. Когда Себастьян Шоу был усажен на заднее сиденье с наручниками, которые звенели, касаясь друг друга, и серым костюмом, который смазывал контур его тела, Эрик держал голову ровно. Он очень крепко стиснул челюсти. Они сказали ему оставаться безэмоциональным. Холодным, как лед. Никаких звериных наклонностей. Даже не смотреть на этого человека. В своем ухе Эрик мог слышать, как переговаривались другие офицеры полиции. Он мог слышать Телфорда. – Шоу в автомобиле. Как только Ксавьер отъедет, офицер в Фиате 500 выезжает со своей парковки, чтобы последовать за ними. Эрик мог видеть Фиат со своего места. Новую фисташково-зеленую летнюю модель. Он тяжело вздохнул через нос и закрыл глаза, когда Чарльз потянул за рычаг управления. Правая ладонь Эрика стиснулась в кулак, когда Шоу сказал: – Нужно ехать из Лондона по той дороге, что ведет в сторону Оксфорда. Звук его голоса почти подвел Эрика к грани. Он стал более гнусавым, чем он помнил. Пластическая хирургия на нос. Часы на приборной панели автомобиля показывали час тридцать. Эрик надеялся, что они доберутся на место, куда бы они, блядь, ни ехали, до наступления темноты. В зеркале он поймал вид Фиата. Офицер в штатском была блондинкой примерно одинакового с Эриком возраста. Она выглядела как любая нормальная женщина в обычной машине, ехавшая за своими детьми в их школу. Он поверить не мог, что они это делали. Ему было интересно, распространенная ли это практика для столичной полиции. Чарльз побарабанил пальцами по рулю и откашлялся. – Итак, – сказал он. – Куда именно мы направляемся? Эрик взглянул на него. Всем, что сказал Шоу, было: – Увидите. Эрик увидел, как руки Чарльза схватили и сжали руль. Эрик отчаянно пожелал, чтобы кто-нибудь на большой скорости врезался в машину сзади. И убил бы ублюдка. Оставил его и Чарльза в порядке, но убил бы Себастьяна Шоу. Сквозь стиснутые зубы Эрик ответил: – Или ты мог бы просто сказать нам. С заднего сидения послышалось хмыканье. Эрик напрягся и расправил плечи, слегка нагнув шею. Он сможет расслабиться, когда все закончится. – Эрик Леншерр, – сказал Шоу. – Не хочешь взглянуть на меня? Полюбоваться своей работой? Эрик впился в бедро ногтями. Они ехали через Шеперд-Буш, и Фиат все еще ехал за ними. – Что заставило тебя подумать, что я захочу смотреть на твое мерзкое лицо? Безэмоциональный. Холодный, как лед. Верно. Чарльз взглянул на него. Послышался смех. Эрик мысленно взмолился, чтобы это было короткое путешествие. – Я вижу, что твоя рука все еще перевязана, – сказал Шоу. Эрик опустил руку ниже. В голосе Шоу послышалось ухмылка, когда он сказал: – По крайней мере, это не правая рука. Я бы не хотел лишать тебя возможности согрешить, мастурбируя. Эрик нахмурился. Он захотел обернуться и плюнуть в лицо этого ублюдка. Но он не стал. Он остался сидеть, глядя на дорогу, и капот красного Форд Фокус перед ними. – Во-первых, – сказал он. – Мне не нужно мастурбировать, когда у меня есть Чарльз, чтобы утолить мое желание. А во-вторых, – сказал он, – для тебя все является чертовым грехом? Чарльз открыл рот, сведя брови, и Телфорд заговорил в его ухе: – Аккуратнее. Голос Шоу больше не был елейным: вместо этого он сочился отвращением, когда сказал: – Гомосексуализм – определенно. Эрику не нужно было поворачиваться к нему, чтобы увидеть, что тот глубоко оскорблен. Он мог слышать это. И он наслаждался этим. Он приподнял уголок губ в усмешке. – Почему? Он воспользуется любой возможностью достать этого ублюдка. Они ехали на скорости сорок миль в час, и Шоу начал декларировать: – Если мужчина возляжет с мужчиной, как с женщиной… – Да, да, я в курсе, – сказал Эрик. Чарльз переключился на вторую передачу, и Эрик продолжил: – Но, технически, мужчина в любом случае не может возлечь с другим мужчиной так же, как он мог бы сделать это с женщиной, – он всегда об этом думал. – Потому что мужчина занимается сексом с женщиной, вставляя свой член в её вагину. С мужчиной же он занимается сексом, вставляя член в его анус. Или наоборот, принимая член другого мужчины в свою задницу. Так что это, на самом деле, это спорный аргумент. Голос Телфорда заскрипел в наушнике Эрика: – Леншерр, в этом, блядь, нет необходимости. Костяшки Чарльза были белыми от того, как сильно он цеплялся за руль автомобиля. Эрик почувствовал, что за эту выходку его потом точно накажут. – Ты больной, – сказал Шоу. Эрик фыркнул. – Нет, – сказал он. – Я люблю члены. Ты любишь убивать людей. Я уверен, что большая часть людей согласится, что больной здесь ты. – Вы оба больны и заслуживаете геены огненной, – сказал Шоу. Эрик сложил руки на животе. – Скажи это своему Богу, – сказал он. – Бог знает о твоих грехах, – сказал Шоу. – Он накажет тебя лучше, чем я. И тут заговорил Чарльз. – Я абсолютно уверен, что Господу плевать на то, люблю я принимать член в задницу, или нет, – сказал он. Эрик, улыбаясь, посмотрел в окно. – Но в то же самое время уверен, что Он будет весьма обеспокоен тем, что ты убивал людей в честь Его имени. Наручники загремели о соединяющие их цепи, когда Шоу рванулся вперед, и когда Эрик обернулся, он действовал на чистом инстинкте. Звериные наклонности. – Сядь, блядь, назад, – сказал он, зарычав. Он видел лиловые и желтые синяки на сморщенной смуглой коже, и повысил голос, чтобы прокричать: – Сядь на место. Блядь… Садись, блядь, на место. Не заставляй меня бить по твоей голове так, чтобы она прошла сквозь плечи и вышла через твою чертову задницу. Телфорд заорал: – Леншерр! Держи свой блядский рот закрытым, если всем, что ты собираешься делать, это выводить из себя этого гребанного сукина сына! Эрик оскалился. Шоу выплюнул: – Невинных людей. Эрик взглянул на него. У убийцы было два фингала под глазами, словно он был гигантской пандой, и у него отсутствовал зуб. На его губах начинались шрамы. Его нос был слегка направлен в сторону. Все его лицо было искаженным и побитым. Похожим на старый кожаный диван, который прижигали сигаретами и вспарывали гвоздями. – Они не были невинными людьми, – сказал убийца. – То были павшие мужчины и женщины. Чарльз провел рукой по рулю и взглянул в зеркало заднего вида. – Значит, – сказал он. – Сосать член – это для тебя грех, но убийство – нет? Шоу откинулся в своем кресле, и Эрик сделал то же самое. Он не хотел больше видеть это лицо. Искаженное и сломленное. Извращенное и уродливое. Эрик водил кулаком вверх и вниз по своему бедру, смотря в окно. – Убийство грешников – не грех, – сказал Шоу. – Это дело Бога. Дело Бога. Эрик целенаправленно смотрел вперед, сказав: – Ты на самом деле в это веришь? – Да, – сказал Шоу. – Нужно перестроиться в левую полосу. На развязке впереди выбирай третью дорогу. Чарльз перестроился на внешнюю полосу, и Эрик не мог дождаться, когда это все уже закончится. Когда завершится эта глава. Чарльз сказал: – Кто решил, что ты должен выполнять дело Бога, как ты его называешь? – Бог выбрал меня, – сказал Шоу, и Эрик уставился на потолок машины, качая головой. Он тяжело дышал через нос и, обращаясь к Чарльзу, сказал: – Ты тоже думаешь, что его в детстве полапал священник? Но ответил ему Телфорд. – Да еб твою мать. Голос Шоу стал низким рыком, когда он сказал: – Каждое убийство приводило меня ближе. Эрик фыркнул. – Ближе к чему? К тюрьме? – К Богу, – сказал Шоу. Он словно лаял и шипел одновременно, когда продолжил: – Каждый мертвый грешник приводил меня ближе к Богу. Связь между нами росла с каждым новым грязным телом, попавшим в Ад. Эрик бросил на Чарльза короткий взгляд. Ему понадобится целая бутылка виски, чтобы переварить это. Целых две бутылки. – Ты просто ебаный сумасшедший, – сказал он. Он с нетерпением ждал возвращения в дом Чарльза и в кровать Чарльза, потому что сегодня утром Чарльз пообещал ему целую ночь секса в каждой комнате, включая те, что были в пристройке. Включая гараж и пустые стойла в саду. – Нет, – сказал Шоу. – Я не сумасшедший. Однако, я думаю, вам проще обозначить меня как душевнобольного, раз уж вы слишком глупы и невежественны, чтобы понять, что происходит. Эрик нахмурился. – Пошел нахуй,– сказал он. – Я прекрасно понимаю, что происходит. Ты просто ебаный больной на голову, который охотится за призраком в облаках, и думает, что убийство простительно, если он скажет другим, что Бог заставил его совершить его. – Бог не заставлял меня делать это, – сказал Шоу. – Я все делал сам. Я делал это для Него. Я знаю, что Он будет рад, когда на Его Земле, Его творении, будет меньше грешников. Эрик уткнулся лбом в окно. Он не хотел больше разговаривать с этим больным ублюдком. Хватит с него игр. Если бы Эрик правда хотел, то он бы потянулся к кобуре Чарльза, направил бы пистолет между двумя металлическими прутьями и выстрелил бы Себастьяну Шоу прямо в лицо. Но он не хотел этого делать. Он хотел, чтобы Себастьян Шоу гнил в тюрьме до конца своей жизни, без помощи своего Бога. Он хотел, чтобы Себастьян Шоу страдал. – Шоу все время смотрит на машину рядом. На следующей развилке офицер в Фиате свернет, чтобы не вызывать подозрений. Вместо неё за Ксавьером и Леншерром будет следовать одетый в штатское офицер на серебристом Мерседесе класса «А». Чарльз побарабанил пальцами по рулю. На среднем пальце его правой руки было кольцо, которое было незнакомо Эрику, и он подметил его, когда свет солнца упал на его серебристый ободок. Эрик похлопал по ноге Чарльза. Тот быстро взглянул на него, прежде чем снова посмотреть на дорогу. Пробка заставила их снизить скорость до двадцатки, и Эрик проартикулировал: – Новое кольцо? Чарльз нахмурил брови и так же проартикулировал обратно: – Сейчас не время. Эрик взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что Шоу вздернул подбородок вверх и закрыл глаза, словно он медитировал. По крайней мере, он не говорил. – Он не смотрит, – беззвучно ответил Эрик. Чарльз закатил глаза. У него были мешки под ними, и он постучал кольцом по рулю, беззвучно говоря: – Это моего отца. На удачу. Эрик потянулся, чтобы взять Чарльза за руку, которая лежала на нижней стороне руля. Это заставило Чарльза рулить одной рукой, но они в любом случае ехали медленно. Эрик провел рукой по костяшкам Чарльза, гладя гладкий металл там, где кольцо было холодным, контрастирующим с теплой кожей Чарльза, и это успокаивало, играть с ладонью Чарльза. Эрик вздохнул, закрыл глаза и попытался забыть о том, что на заднем сидении сидел серийный убийца. Ему не удалось, потому что Шоу заговорил: – Вы не сможете держаться за руки в Аду. Эрик резко открыл глаза и повернулся назад, рыча. Он просунул палец через грани решетки и сказал: – Ты, блядь, смотри на нас. Мы будем держаться за руки с самим Сатаной, пока Бог будет наказывать тебя за то, что ты был таким тупым куском говна. – Мы можем арестовать Леншерра за что-нибудь? – пробормотал в наушнике Телфорд. – За то, что чешет языком, выполняя серьезное полицейское задание? Или то, что он, блядь, хренов идиот – уже достаточная причина? На это Чарльз со смехом фыркнул, и Эрик кинул на него сердитый взгляд, прежде чем снова повернуться к Шоу. – Держи свой рот закрытым, – сказал Эрик. – Все, что должно быть слышно из твоего лижущего задницу Иисуса рта – это указания. Он обернулся назад и сложил руки на груди. Все почти закончилось. Все почти завершилось. Они все еще ехали по трассе А40, проезжая Уэмбли, и Эрик выдохнул через нос, резко оседая на своем сидении. Чтобы добраться до нужного Шоу места, потребовалось почти девяносто минут. Они больше не разговаривали, были слышны только указания и редкие оскорбления в ответ. Чарльз сказал Эрику заткнуться, и тут Шоу сказал: – Мы почти на месте. Чарльз неуверенно взглянул на Эрика, и тот улыбнулся ему, несмотря на то, что в его груди поднималась злость. Чарльз, следуя указаниям, увез их прочь от города и пригородов, в деревенскую местность. Там были поля, и снова поля, холмы, коровы и овцы, и Эрик чувствовал себя все более дерганым с каждой следующей милей. – Здесь, – сказал Шоу. Звук его голоса был неприятен для слуха Эрика. Он подводил его к грани. – Здесь должно быть поле для воздушных турбин, которое обозначено табличкой. Вы должны следовать знакам. Мы направляемся именно туда. – Понял, – сказал Телфорд. – Вашингтон, подводи вертушку к воздушным турбинам. И оставайся на высоте. Чарльз повернул на дорогу, которая вела к металлическим ветряным мельницам, и Эрик качал коленом, беспокоясь и нервничая, почти готовясь выпрыгнуть из движущегося автомобиля. Асфальт превратился в гравий, а небо стало светло-серым. Там было примерно пятнадцать турбин, ни одна из них не работала. С дороги открывался вид на долину с зеленой травой и голыми деревьями. Это было прекрасно и одновременно жутко, и земля была схвачена белым инеем. Шоу сказал Чарльзу, что он может припарковаться около второй турбины, к которой они уже подъезжали. Чарльз замер, затем потянул за рычаг, и тихо выдохнул. Эрик хотел сжать его руку или колено, поцеловать его лоб или волосы, но он не хотел этого делать, пока Шоу смотрел на них. – Отсюда можно пешком, – сказал Шоу. – Ладно, – сказал Чарльз, отстегивая свой ремень безопасности. Он кивнул Эрику. – Выходим. – Вашингтон, остаешься в стороне, если я тебя не позову, – сказал Телфорд. Вашингтон был офицером со штурмовой винтовкой высокой мощности на вертолете. – Машины могут доехать до них за пять минут, если что-то пойдет не по плану. Эрик задумался о том, каким был план. Он был чертовски уверен, что ему никто и ничего не говорил ни о каком плане. Чарльз вышел из машины, и Эрик последовал за ним. Открыв заднюю дверь, Чарльз достал из кобуры Браунинг. Он выглядел странно, держа пистолет. Неправильно. Чарльз был маленьким и милым, с его красными губами и розовыми щеками, и он указал пистолет на Шоу, говоря: – Выйди из машины. Медленно. Медленно. Шоу выбрался из машины, и тут стало видно, что его колени тоже скованы цепями. Эрик встал бок о бок с Чарльзом, наблюдая за Шоу с равнодушным выражением лица, пока цепи и наручники покачивались в воздухе. Ветер встрепал волосы Эрика, и он повернулся, смотря на открывшийся вид и спрашивая: – Куда мы идем? Шоу поднял скованные руки и указал на остальные турбины. Они были бледно-серого цвета, тянулись к небесам по всей поверхности холма, оставив меж собой долгие пробелы. Чарльз положил руку на плечо Шоу и подтолкнул его вперед. Эрик почувствовал себя неуютно из-за их контакта, но Чарльз ткнул дулом пистолета в спину Шоу и заставил его идти вперед. – Веди нас, – сказал Чарльз. Его голос был жестким и непоколебимым, и когда Шоу не смотрел, Эрик стиснул бицепс Чарльза, всего раз, через ткань куртки и рубашки. Чарльз слегка повернул голову, чтобы слабо улыбнуться ему. – Ладно, – сказал Шоу и начал медленно идти по серому гравию. Сзади было видно, что в его волосах теперь были короткие пряди, а на его затылке и черепе были швы. На его руках выступили мурашки от холода. Эрик продолжал смотреть по сторонам, пока они шли, будучи на повышенной боеготовности. Звериные наклонности проявлялись вставшими дыбом на затылке волосами и ушами, которые улавливали каждый звук. Шоу остановился, когда они были между пятой и шестой турбиной. Маленькая электрическая будка была слева от них. – Почему мы остановились? – спросил Чарльз. Его пальцы сжались вокруг рукоятки оружия. Его ногти были обкусаны, а серебряное кольцо ярко сверкало на фоне черного пистолета и бледной кожи. Эрик встал слегка вперед него, сделав шаг влево с пути Чарльза, но все еще оставаясь между Чарльзом и Шоу. – Леншерр, – сказал Шоу. Эрик мрачно взглянул на него. Шоу кивнул куда-то позади себя. – Я уверен, ты найдешь то, что вы ищете за турбиной, которая находится за следующей. Никто туда не заходит. Эрик взглянул на Чарльза, который кусал губу. – Почему Эрик? – Ну, потому что тебе нужно будет держать меня на прицеле, разумеется. – Просто сделай это, Леншерр, – сказал Телфорд. – Все время говори нам, что ты делаешь и что ты видишь. – Хорошо, – сказал Чарльз. Он кивнул Эрику, махнув пистолетом в сторону турбин. – Иди и посмотри. Будь осторожен, – сказал он, направив дуло на Шоу. – Ты. На колени. Руки подними и заведи за голову. Эрик оглянулся на турбины. Он хотел поцеловать Чарльза, прежде чем уйти. И сделал это. Губы Чарльза раскрылись навстречу ему, и Эрик отстранился назад со словами: – Я буду осторожен, если ты будешь осторожен. Хорошо? – Хорошо, – сказал Чарльз. Он толкнул руку Эрика. – Иди. Шоу злобно смотрел на них, его взгляд был полон отвращения и омерзения, и Эрик усмехнулся. – Ревнуем? Шоу плюнул, и его слюна испачкала джинсы Эрика и тыльную сторону его ладони. Эрик зарычал, обнажив зубы, и сделал шаг вперед, чтобы схватить Шоу за волосы, оттягивая его голову назад. Его грудь тяжело вздымалась. Он был рад, что Телфорд мог следить за ними только с вертолета. – Эрик, не надо, – сказал Чарльз. Эрик уставился на лицо Шоу, избитое и покореженное, и Чарльз сказал: – Я справлюсь. Он того не стоит, просто отпусти его, Эрик. Эрик фыркнул, отпуская голову Шоу и выпуская его волосы. Шоу ухмыльнулся. Эрик ткнул в него пальцем. – Только попробуй что-нибудь выкинуть, и ты мертв. Ты умрешь даже быстрее, чем начнешь думать о своем Боге. Понял? Шоу перевел взгляд на пистолет Чарльза, дуло которого смотрело ему в лицо. Эрик окинул Чарльза последним взглядом, прежде чем начал идти к турбинам, его руки дрожали от нервов. – Ладно, – сказал он Телфорду. – Турбина, к которой я направляюсь, вторая отсюда. Расстояние между белыми механизмами равнялось примерно пятидесяти ярдам, сорока метрам, и Эрик миновал первую. – Здесь ничего, – сказал он. Металл сиял от мороза, и Эрик спросил: – Мне стоит ожидать худшего? Он не был уверен, что хочет быть тем, кто найдет два мертвых тела. Он не был уверен, что ему хватит выдержки на это. – Возможно, это будет лучше всего, – сказал Телфорд. – Не беспокойся, если тебя стошнит. Никто из нас не будет тебя осуждать. Случалось с лучшими из нас. Эрик вздохнул. Он засунул руки в карманы куртки, спасаясь от холода. – Спасибо. Когда он был примерно в десяти метрах от второй турбины, то остановился. – Я вижу что-то на противоположной стороне, – сказал он. Он прищурился и увидел, что из-за турбины торчал горизонтальный кусок дерева – совсем небольшой его кусок. Его живот снова начало крутить. – Это древесина, – сказал он, оборачиваясь, и увидел, что Чарльз оглядывается на него. – Просто сходи и посмотри, Леншерр, – сказал Телфорд. – До того, как стемнеет. Эрик повернулся обратно и выдохнул. Чем раньше он это сделает, тем быстрее о сможет вернуться к Чарльзу, в его дом и постель. – Ладно, я иду, – сказал он. Он подошел ближе и сморщился, когда его нос уловил ужасный запах. Он закашлялся, прижимая пальцы к носу, чтобы закрыть ноздри. – Здесь, блядь, просто отвратительно пахнет, – сказал он. Его глаза заслезились, и Телфорд сказал: – Да. Это, скорее всего, разлагающиеся человеческие останки и испражнения. Эрик сморщился. – Круто. Просто чудесно. Он стал идти медленнее, подходя ближе. – И почему никто другой не мог этого сделать, – сказал он по большей части себе. – Заканчивай с этим, – сказал Телфорд. – И поторопись. – Отъебись, – сказал Эрик. – Ты можешь сам сюда спуститься и найти два мертвых тела, если тебе так не терпится. Послышался смех. – Сделай это, и когда в следующий раз твой болтливый журналистский рот доставит тебе очередные неприятности, я прослежу, чтобы с тобой хорошо обращались в тюрьме. – Спасибо. Он обошел турбину справа, белая стена возносилась с четырехфутового блока цемента, и его глаза расширились. – О Господи… Verdammte Hölle... Scheiße... Его вырвало, и Телфорд заорал «что, что, что, что там, блядь, такое», снова и снова в ушах Эрика, и ему пришлось отвести руку в сторону. Его рвало на землю и свои ботинки. теплая рвота капала с его подбородка. Запах накатил на него во второй раз, и он почувствовал ужасное ощущение того, как его горло судорожно сжималось и дергалось. Ошметки вчерашнего ужина остались на земле. Его спина согнулась, и он взглянул вперед сквозь ресницы. Он тяжело дышал, желчь горела в его рту, и он уставился вперед. К турбине было привязано самодельное распятие. К распятию было прибито тело молодой женщины. Он сказал Телфорду все, что мог, через глоток с крепким вкусом рвоты, но он говорил по-немецки. – Леншерр, еб твою мать, – сказал Телфорд. – Английский. Говори, блядь, по-английски. Холодные слезы лились по его щекам, его нос хлюпал, и он сказал: – Боже… это… тут только одно тело. Он… он распял какую-то девушку. Её живот разрезан, и… нет… нет, блядь, nein… Его снова вырвало. Это было неправильно. Это было неправильно. Этого не происходило. Это было ужасно. Это не могло быть правдой. У подножия деревянного креста было маленькое крошечное тело, лиловое, зеленое, разлагающееся. Малыш, вырезанный из чрева девушки. Зародыш. Его безжизненные конечности повисли, как куклы. Тела. – Леншерр. – Он вырезал из неё ребенка. – Ох, черт возьми… Блядь… Гребанный Господь… Эрик вытер рот рукавом, натянутым на его кулак. Его вырвало. Малыш… зародыш… Был тоненьким, его кожа была синей. Он был слегка отодвинут от распятия, оставленный для всех ветров. Эрик закрыл глаза. Он отвернулся, чтобы вздохнуть, взглянуть на поля и холмы, и затем он снова повернулся к распятию. Тело девушки обмякло. То, что осталось от её живота, разбухло. Её шея и лицо были испещрены лиловыми отметинами, словно мрамор. Она словно надулась воздухом и раздулась во все стороны, её язык был высунут меж её губ. Эрик не хотел верить своим глазам. Он словно смотрел какой-то ужастик. Зомби. Это было похоже на сцену из «Рассвета мертвецов», и Эрик сгибался в три погибели, и его рвало, снова и снова… кислота из желудка уже начала разъедать трахею. Чарльз кричал имя Эрика, оставаясь на месте с Шоу. Эрик взглянул на то, что осталось от лица девушки, голова которой была откинута назад, но разложение добралось до её черт. Её глазницы стали черными провалами. Насекомые въелись в её щеки, а мухи облепили оба тела. Это заставляло кожу Эрика съеживаться, и он прижал чистый рукав к своему носу. Золотистые волосы девушки стали выпадать, а цвет их стал превращаться в ржавый. Ветер колебал их, и они слегка приподнимались от его дуновений. Эрика все еще тошнило, но он заставлял себя проглатывать это. – Gott… Они здесь уже какое-то время, – сказал он. Шоу был взят под заключение две недели назад. – Господи, Телфорд. Verdammt noch mal! Личинки собирались вокруг зародыша. Вены бежали под его кожей, словно черви. Рвота булькнула во рту Эрика, пачкая его рукав, и он сплюнул ее на землю. Он мог слышать смех Шоу. Девушка была раздета донага, за исключением джинсовой куртки на её плечах и ботинок на её ногах… ногти на которых пронзили их кожу. Эрик уставился на это. В его рту пересохло. Джинсовая куртка была насквозь испачкана грязью и кровью, но Эрик все еще мог видеть надписи, вышитые на её рукавах. – Телфорд, – сказал он. Господи. Господи. Чарльз. – Леншерр, – сказал Телфорд. – Скажи мне, что еще ты видишь. Эрик проглотил застарелый вкус рвоты. И он, и Чарльз могли слышать Телфорда, но не друг друга. – Это его сестра. Он встал на четвереньки, его голова кружилась слишком сильно, чтобы стоять, и он взглянул на землю. Его левая рука схватилась за его же волосы, и он чувствовал, как трещат кости. – Телфорд, – сказал он. Его голос был хрипом. Он замотал головой. – Телфорд, ты ничего не можешь сказать. Ты не можешь… Телфорд, ты не можешь. Телфорд только звал его по имени. Его голос был пронизан беспокойством. – Это сестра Чарльза, Телфорд. Это младшая беременная сестра Чарльза. Чарльз. Этот ублюдок ломал и разрывал Чарльза на части с самого начала. До самого конца. Телфорд молчал. Он с трудом выдохнул, проговорив: – Господи. Эрику казалось, что он сейчас потеряет сознание от гипервентиляции легких. От запаха разложения, земли, личинок и мух, его живот крутило и выворачивало, и лужа рвоты перед ним привлекла жужжащих и ползающих тварей. – Возвращайся к ним. Иди обратно к Ксавьеру, – сказал Телфорд. Чарльз. Эрик сплюнул. Он наклонил голову между коленей. Он не хотел стоять. Он закрыл глаза, но когда он открыл их, все было тем же самым. Его руки дрожали, и он прижал запястье ко лбу. Он попытался выкинуть из головы все. Девушку, прибитую гвоздями к старому и потрескавшемуся дереву. Оставленный на бетоне зародыш. Это не помогло. Это заставило его думать о Себастьяне Шоу, который вонзил в живот Рейвен свой нож, и он закричал, ему снова было плохо. Край его ладони вонзался в мелкие камешки на земле, которые охлаждали рвоту и полупереваренные остатки еды, которые липли к его коже. – Леншерр, – сказал Телфорд. Он рявкнул команду, говоря: – Выбирайся оттуда. Тебе не нужно оставаться там дольше необходимого, ради Бога. Возвращайся к Ксавьеру. Эрик кивнул головой в пустоту. Вернуться обратно к Ксавьеру. Вернуться обратно к Чарльзу. Он с трудом поднялся на ноги, отталкиваясь от бедер ладонями для поддержки, и, пятясь, отошел назад, все еще смотря на то, что было перед ним. Воздушные турбины тянулись ввысь, будучи почти одинакового с небом и облаками цвета, и за ними были зеленые и коричневые поля и деревья, которые составляли пейзаж за ними. Песочный цвет распятия. Трупно-серый цвет кожи Рейвен. Зародыш, выкинутый на темно-серый бетон как мусор. Коричневый цвет старой крови. Личинки. Мухи. Черви. Уничтожение одного человека. Эрик повернулся и побежал, но бежать ему было недолго. Его легкие горели, и он бросился к Чарльзу со всех ног. Шоу смеялся. Чарльз орал на него, говоря ему заткнуться нахер. Чарльз взглянул на Эрика. Уставился. Рвота разлилась по передней части рубашки Эрика, там, где была расстегнута его куртка. – Что там было? Эрик покачал головой. Чарльз нахмурился. Эрик взглянул на Шоу, который ухмылялся. Ярость кипятком обожгла Эрика. – Эрик, – сказал Чарльз. Он опустил Браунинг вниз. – Что там было? – Тела, – сказал Эрик. Его все еще трясло. Ему нужно было убраться отсюда. – Ксавьер, Леншерр, – сказал Телфорд. – Сажайте Шоу обратно в машину и уезжайте. Теперь мы знаем, где находятся тела. Другие офицеры и команда криминалистов позаботится о них. – Нет, – сказал Чарльз. – Я не уйду, пока не узнаю. Скажи мне, что там. Из-за чего тебе стало плохо? Эрик взглянул на него, расширив глаза. Он не мог. Чарльз все равно узнает. Эрик не хотел быть тем, кто скажет ему об этом. – Ты не хочешь знать, – сказал он. Чарльз уже прошел через ад. Чарльза довели до бессонных ночей и навязчивого поведения. Чарльза похитили, накачали наркотиками, ранили и изнасиловали. Чарльз Ксавьер не был хрупким. Но даже у самых твердых алмазов был предел прочности. Чарльз сжал челюсти. Его пальцы обхватили пистолет. – Не надо, Эрик, – сказал он. – Ты знаешь, что я хочу знать. Ты знаешь, что мне нужно знать. Эрик покачал головой. – Ладно, – сказал Чарльз. Он подошел к Эрику, оставив Шоу без внимания, и протянул Эрику пистолет. – Возьми это. Возьми и последи за ним, а я схожу посмотреть сам. Эрик запаниковал. – Нет, – сказал он. Он положил руку на плечо Чарльза, встал перед ним, блокируя путь. – Послушай меня, Чарльз… Ты не… Ты не хочешь видеть это. Рвота впитывалась в пальто Чарльза. Чарльз взглянул на Эрика твердым и сердитым взглядом. Эрик взглянул в ответ. Нарушил молчание и их молчаливый поединок Шоу. – Знаешь, Ксавьер, – сказал он. По коже Эрика пробежал холодок. – Ты ни капли не похож на свою сестру. Глаза Эрика расширились. Он прошел мимо Чарльза и указал на Шоу. – Заткнись нахуй, – сказал он. Он прорычал это, слюна брызгала из-за его зубов, и он закончил: – Заткнись нахуй, серьезно. Чарльз застыл на месте. – Что? – Не обращай на него внимания, – сказал Эрик. Он отошел к Чарльзу, положив руку на его плечо. – Он говорит полную хрень, Чарльз. – Уходите оттуда, – сказал Телфорд. – Давай сделаем то, что говорит Телфорд, – сказал Эрик. – Давай просто… просто уйдем. Давай вернемся домой. Обратно к тебе домой. Все кончено. – Хотя, – сказал Шоу. – У вас обоих очень громкие рты. Вы оба кричите и умоляете сохранить вам жизнь, когда я достаю из своего кармана окровавленный нож. Эрик двинулся и обхватил руками шею Шоу. Его пальцы стиснули горло Шоу… тот закашлялся, и Эрик потряс его. Он контролировал его. – Я сказал: заткнись нахуй, – сказал он и снова крикнул: – Я сказал – заткнись нахуй! Телфорд заорал. Наушник разрывался от громкости. – Леншерр, мы, блядь, видим, что ты делаешь. Убери свои руки от гребанного подозреваемого. Убери, блядь, руки от гребаного подозреваемого, Леншерр! Эрик отпустил. Чарльз стоял на месте. В ступоре. Шоу ухмылялся. Эрик тяжело дышал. Нога Эрика отстранилась назад, и он резко махнул ей… конец его ботинка пришелся по ягодицам Шоу. Сильно. Шоу застонал и завалился вперед. Руками он не мог защитить свое лицо во время падения. Его подбородок ударился о землю. Камни оставили ему небольшие царапины. Эрик выдохнул. Он плюнул тем, что осталось в его рту на затылок Шоу. И взглянул на Чарльза. – Чарльз, – сказал Эрик. Шоу поднимался обратно на колени. Чарльз не двигался. – Чарльз, – сказал Эрик. – Чарльз, посмотри на меня. – Господи Боже, – сказал Телфорд. – Мы отправляем машины. По крайней мере, три офицера будут на месте примерно через пять минут. Следим и держим ухо востро, дамы и господа. – Я не понимаю, – сказал Чарльз. Он смотрел на Эрика. Его брови нахмурились. – Почему он это говорит? Он знал. Живот Эрика закрутило. Чарльз не хотел знать. – Чарльз. – Нет, – сказал Чарльз. Он покачал головой, и пистолет задрожал в его руке. – Нет, – сказал он. – Нет. Эрик подошел к нему. Он потянулся к Чарльзу, но тот сделал шаг назад. – Нет, – сказал Чарльз. – Скажи мне, что он лжет. Скажи мне, что он это придумал. Скажи мне. Скажи мне, Эрик. Он умолял. Он был в отчаянии. Он плакал. Он был сломлен. Все, что Эрик мог сделать, это сказать: – Чарльз. Чарльз продолжал качать головой. – Нет, – сказал он. – Эрик, пожалуйста. Пожалуйста, скажи мне, что это неправда. Пожалуйста. Эрик. Эрик помнил, как Чарльз пришел к нему в твидовом пиджаке. Как он сидел в офисе «Аномии». Эрик помнил, как Чарльз был зол и толкнул его на двустворчатые двери. И поцеловал его. Шоу начал смеяться, громким гоготом, и Эрик сорвался. Он рванул к Шоу, бегом преодолев несколько футов до того места, где тот стоял на коленях, теперь уже вытянув руки перед собой, и Эрик с размаху ударил его ногой в грудь. Это заставило того покачнуться и упасть на землю. Он все еще смеялся. Лежа на земле, с трудом вдыхая воздух, он все еще смеялся. – Пошел нахуй, – сказал Эрик. – Пошел нахуй. Ты это сделал. Он перевернул Шоу на спину, и снова словно оказался в коридоре церкви. – Леншерр, не смей, блядь, этого делать! Это было предупреждение. Эрик проигнорировал его. Он схватил Шоу за морду, вжимая кончики пальцев в его покореженную кожу, нависая над мужчиной. Заставляя Шоу взглянуть на себя, рыча: – Ты сделал это с ним. Ты причинил ему боль в последний раз! Эрик ударил его еще раз, прежде чем Телфорд заорал: – Леншерр! Я тебя арестую. – Эрик, – сказал Чарльз. – Отпусти его. Эрик развернулся к Чарльзу. Тот целился пистолетом в его направлении. Эрик уставился на него. – Чарльз, – сказал он. – Чарльз, не надо. Чарльз обхватил рукоять Браунинга второй рукой. Эрик сделал шаг по направлению к нему. Он хотел, чтобы Шоу был мертв, но он не хотел, чтобы это сделал Чарльз. Он хотел, чтобы Шоу умер, но он хотел, чтобы тот умер медленно. В одиночестве. В тюрьме. Сгнил там заживо. – Чарльз, отдай мне пистолет. Чарльз покачал головой. Эрик почувствовал свое бессилие. – Господи Боже мой, что у вас там, блядь, происходит? – заорал Телфорд. – Чарльз, пожалуйста, – сказал Эрик, вытягивая руки перед собой. Его глаза были круглыми, брови нахмуренными, и ветер был холодом по его щекам и подбородку, на которых были дорожки от слез. – Я знаю, что ты хочешь это сделать, Чарльз, но ты не можешь. Все было почти кончено. Если Чарльз выстрелит и убьет Себастьяна Шоу, то, скорее всего, сам попадет в тюрьму вместо него. – Пожалуйста, – сказал Эрик. Глаза Чарльза сияли от слез, которые стояли в них, и он сделал шаг к Эрику. Эрик выдохнул. Чарльз шел к нему, уронив вниз руку, в которой все еще был зажат пистолет. Эрик развел руки. Он хотел обнять Чарльза, держать его и целовать его, но когда Чарльз дошел до него, то оттолкнул Эрика в сторону. Эрик вскрикнул. Удар был достаточно сильным, чтобы он упал на землю, и он приподнялся на ладони. Гравий впивался в кожу. Чарльз направил пистолет. Вены на задней стороне его ладоней резко выделились на коже. – Нет, – сказал Эрик. Выстрел прозвучал как хлопок и взрыв, и был таким громким, что в ушах у Эрика зазвенело, а все его тело сжалось. – О Боже…О, блядь, ебаный ад! – орал Телфорд. – Он его застрелил! Он, блядь, выстрелил в него. Боже… где машины? Где, блядь, машины?! Шоу кричал. Шоу был жив. Грудь Чарльза тяжело вздымалась. Шоу выл и катался по земле, кровь, которая сочилась через его костюм, была почти черной. Рука. Чарльз выстрелил ему в руку. – Чарльз, – сказал Эрик. Он вскочил на ноги. Ботинки скользили на нетвердой земле, и он протянул руку к Чарльзу. – Чарльз, – сказал он. Тот стоял на месте, как вкопанный. Послышался звук мотора машины, громкий в тишине, которая последовала после выстрела, и Эрик сказал: – Чарльз, брось пистолет. Пожалуйста. Чарльз. Взгляни на меня. Голова Чарльза поднялась вверх. Его глаза были большими. Ему было больно. Он не понимал, что происходит. Он взглянул на Браунинг в своей руке, а потом взглянул на Шоу. Эрик сказал: – Чарльз, – потому что не знал, что еще он мог сказать. К ним подъехал серебристый Форд Мондео, и три офицера в форме вышли из него, держа в руках оружие. Один из них, мужчина с седой щетиной и тонкими губами сказал: – Ксавьер. Брось оружие. Эрик зарычал. – Не надо, – сказал он и повернулся, махнув рукой на офицеров, и сказал: – Оставьте его, – он указал на стонущего Шоу, рукав которого был залит кровью. – Уберите этого гребанного пиздюка отсюда. Офицеры переглянулись. По связи Телфорд сказал: – Да черт возьми. Двое из вас, берите Шоу и в машину его. Доставить в больницу. А еще один останется, чтобы отвезти Леншерра с Ксавьером в город. Шоу завыл, когда ему помогли подняться на ноги, и Чарльз стоял на месте, смотря за этим. Эрик сделал к нему шаг. – Чарльз, иди сюда, – сказал он. – Иди сюда. Теперь мы можем отправиться домой. Чарльз обмяк и упал на колени. Пистолет выпал из его руки, и Эрик пнул его прочь, подбегая к Чарльзу и падая на колени рядом с ним, после чего привлек его к себе. Чарльз был безвольным, его лицо приникло к плечу Эрика. Эрик чувствовал, как у него разбивается сердце. Он не говорил Чарльзу, что все было в порядке. Это было ложью. Он гладил Чарльза по голове, круговыми движениями поглаживал по спине, и то, как Чарльз плакал, уткнувшись в куртку Эрика, заставляло его цепляться за Чарльза изо всех сил. Офицер полиции, в этот раз женщина, сказала: – Нам нужно увести вас двоих отсюда. Эрик почти зарычал в ответ. Он прижался щекой к голове Чарльза, взглянул на офицера и сказал: – Дайте нам, блядь, одну минуту. Чарльз цеплялся руками за рубашку Эрика. Она была запачкана рвотой, но Чарльз, кажется, не думал об этом. – Мне жаль, – сказал Эрик. Солнце начало заходить, и он целовал волосы Чарльза, говоря: – Мне так жаль. Ты не заслужил ничего из этого. Рейвен не… она не заслужила ничего подобного. Чарльз оставлял холодный влажный след из слюны и слез на груди Эрика. Эрик почти онемел от эмоций. Все навалилось слишком быстро. Он помог Чарльзу встать на ноги и взглянул на офицера полиции, которая держала для них открытой дверь подъехавшего Мондео. Чарльз продолжил прижиматься лицом к плечу Эрика. На заднем сидении машины Эрик усадил Чарльза рядом с собой, и смотрел за тем, как за окном сменяется пейзаж, пока Чарльз вздрагивал рядом с ним. Пока Чарльз плакал, плакал и плакал. Пальцы Эрика начали болеть из-за того, как сильно он цеплялся за него. Он закрыл глаза, и Чарльз сказал: – Я люблю тебя. Это было лишь бормотание, приглушенное тканью и кожей, и его голос был сиплым и хриплым, но он потерся лбом о грудь Эрика и сказал: – Я люблю тебя, Эрик. Я люблю тебя. Тут плакать начал Эрик. Все закружил вихрь, и он с трудом проглотил свой громкий всхлип, который грозил прорваться наружу. – Я тоже люблю тебя, – сказал он. Он подавленно икнул. – Я люблю тебя. Он любил Чарльза. Он любил детектива-инспектора Чарльза Ксавьера. Спустя всего почти два месяца, он любил Чарльза. А Чарльз любил его. Чарльз любил его, Эрика Леншерра, клевещущего журналиста и малолетнего нарушителя закона и подростка-анархиста в прошлом. Все, чего хотел Чарльз – это оставаться в кровати. Он не покидал своей спальни. У него были кошмары. Он отказывался отвечать на телефонные звонки. Он едва говорил. Когда Эрик пытался подняться по утрам, Чарльз вцеплялся в него. Он не отпускал его, и Эрик никогда не смог бы покинуть его. Эрик убедил его принять ванную, долгую горячую ванную с пеной, чтобы расслабить его мышцы, но Чарльз утянул Эрика в ванну за собой. Он не хотел оставаться один. Его спина прижималась к груди Эрика, и они вдвоем лежали в большой ванне с ножками в виде львиных лап. – Я думал о том, чтобы убить себя, – сказал Чарльз. Эрик прекратил втирать мыло в плечи Чарльза. – Когда я выстрелил в Шоу, – сказал Чарльз. – Я подумал… Я думал о том, чтобы застрелиться. Его пальцы перебирали друг друга в воде, а Эрик понял, что затаил дыхание. Теперь все было кончено, но все еще осталось здесь. Все было кончено, но на самом деле нет. Ничего еще не кончилось. Как-то ночью, практически в два часа, Чарльз сел в постели. Он коснулся плеча Эрика и сказал: – Я хочу сжечь все. Все, что есть в столовой. Я хочу сжечь это. Сейчас. Он поднялся с постели и вышел из комнаты, прежде чем сонный Эрик успел что-то сказать. Эрик уставился на пустое место рядом с собой. Они не говорили о Рейвен. Эрик хотел. Какая-то часть его души хотела. Он не хотел, чтобы Чарльз все держал в себе, потому что это никогда и ни для кого ничем хорошим не заканчивалось. Они не праздновали Рождество. Это был просто еще один день. Эрик позвонил матери, потому что она все равно любила Рождество, даже будучи еврейкой, и она, ворча, попросила его привезти к ней Чарльза, чтобы познакомиться с ним. В ночь Нового года, за пятнадцать минут до полуночи Чарльз потянул Эрика по ступеням. – Давай займемся любовью, – сказал он, ведя Эрика в спальню. – Давай… давай начнем новый год с хорошей ноты. В день двойных похорон Чарльз стоял напротив зеркала в спальне, борясь с наполовину Виндзорским узлом своего галстука, и Эрик в итоге отстранил его руки и завязал галстук за него. Чарльз смотрел на него большими синими глазами, его волосы были зачесаны назад, и Эрик поправил галстук у него на шее. – Вот так, – сказал он. Он слабо улыбнулся Чарльзу, оба они были одеты в черные костюмы, и Чарльз потянулся вперед, чтобы поцеловать его. Он обхватил лицо Эрика двумя руками, и это было мило и грустно, отчего Эрик неосознанно сжал в кулаках ткань пиджака Чарльза. Поминальная служба прошла тихо и традиционно, семья и друзья собрались в небольшой церкви около фамильного дома в Оксфордшире, и там была мать Чарльза. Она была крашеной блондинкой, которая постепенно седела, её губная помада была чересчур яркой для похорон, и когда она подошла к Чарльзу, то, не отрываясь, смотрела на Эрика. – Чарльз, – сказала она. Её акцент был словно из сериала «Аббатство Даунтон». Она была маленькой, ниже Чарльза, и её черное платье складками спускалось к её коленям. Ожерелье на её шее сверкало серебром и бриллиантами, и она протянула руку Чарльзу, прежде чем помедлить. Затем она уронила её. – Матушка, – сказал Чарльз. Эрик держал его за руку. – Как мило с твоей стороны прийти сюда. Выражение её лица дрогнуло, но печальная маска вернулась на лицо раньше, чем кто-нибудь успел заметить. – Я вижу, твой муж так и не пришел, – сказал Чарльз. Его голос был полон яда, и Эрик настороженно взглянул на него. – Как и твой любимый приемный сын. Слишком много дел с ведением бизнеса, я полагаю. – Да, – сказала она. – Именно так, – она кивнула на Эрика. Хватка Чарльза на руке Эрика стала сильнее. – А кто это, Чарльз? Ты не рассказывал мне о своем новом молодом человеке. Эрик попытался улыбнуться ей, правда, но то, что получилось в итоге, было сухим изгибом губ. – Это Эрик, – сказал Чарльз. – Я не говорил тебе, потому что тебя это никогда не заботило. По той же причине ты ни разу не навестила меня в больнице, когда меня почти убили примерно месяц назад. Эрику захотелось уйти. Мать Чарльза поджала губы. – Спасибо за то, что появилась здесь, – сказал Чарльз. – Я уверен, она была бы рада этому, – он потянул Эрика за руку. – Идем, – сказал он. – Я хочу поговорить с Азазелем. Они оставили мать Чарльза стоять на месте, наедине с её украшениями, и Чарльз издал долгий выдох. Эрик выразил Азазелю свои соболезнования, но почувствовал себя жалко, говоря горюющему двадцатишестилетному мужчине, что он сожалеет о его потере. Его потерях. Он представить себе не мог, что чувствовал Азазель. Он не хотел себе этого представлять. Когда Чарльз бросил на гроб розу, то он все еще держал Эрика за руку. – Ты должен вернуться на работу, – сказал Чарльз. Они были в постели, Эрик свернулся, обнимая Чарльза со спины, опираясь на ладонь и смотря на профиль Чарльза. Прошла середина января. – Мы должны вернуться в Лондон, – сказал Чарльз. – Ты должен переехать ко мне. В мою квартиру. В Лондоне. Он перекатился на спину и закусил губу. На нем не было пижамной рубашки, и свет освещал полупрозрачную розовую кожу от шрама. Эрик выдохнул. – Хорошо, – сказал он. Чарльз улыбнулся. Они прошли через многое. Они не могли разделиться сейчас: – Хорошо. Он наклонился, чтобы поцеловать своего партнера в губы, и руки Чарльза обняли его за плечи. Квартира Чарльза была в Челси и оказалась огромным пентхаусом с такими видами, которые Эрик никак не мог прекратить рассматривать. С лица Чарльза не сходила улыбка, когда Эрик обходил квартиру по кругу. Это было невероятно. – Поверить не могу, что ты здесь живешь, – сказал он. Остановившись у закрытых дверей на балкон, он выглянул наружу и увидел внизу Темзу. Чарльз подошел к нему сзади и обнял его за пояс. – Мы здесь живем, – сказал он. Когти Барона цокали по деревянным панелям пола где-то в глубине квартиры, и Чарльз прижался лицом к пространству меж лопаток Эрика. Эрик хмыкнул. Ему всегда было непросто говорить это, и он не каждому мог такое сказать, но Чарльз слышал эти слова постоянно. – Я люблю тебя, – сказал он. Он говорил это Чарльзу постоянно, несмотря на чувство, которое возникало у него в груди. Чарльз приподнялся на носочках, чтобы поцеловать заднюю сторону шеи Эрика. – Я тоже люблю тебя. Очень сильно. Это дело начали называть делом столетия. Обнимающий и Целующий убийца. Судебное разбирательство над Себастьяном Шоу. Это было во всех новостях. Во всех газетах, когда бы Эрик ни вышел в магазин. Смазанный снимок Шоу. Его признание вины. Ни одна газета не упомянула имени Эрика. Скотланд Ярд об этом позаботился. Многие из них упоминали имя Чарльза. Детектив-инспектор Чарльз Ксавьер, храбрый герой и сотрудник полиции, который шел по следу Шоу годами. Сестра и нерожденный племянник которого стали жертвами невероятно жестокого преступления Шоу. Его посадили на всю жизнь. Без возможности обжалования. Он умрет в тюрьме, так сказал судья. В местном магазине, стоя в руках с корзиной, в которой было две бутылки вина, хлеб, молоко и упаковка презервативов, Эрик смотрел на газетный киоск. ОБНИМАЮЩИЙ И ЦЕЛУЮЩИЙ УБИЙЦА: ОН УМРЕТ ЗА РЕШЕТКОЙ. ШОУ: «Я ДЕЛАЛ ЭТО ДЛЯ ГОСПОДА». СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА И РЕЛИГИОЗНЫЙ ФАНАТИК ПОЛУЧАЕТ ЖИЗНЬ. СЕБАСТЬЯН ШОУ, САМЫЙ ПРОДУКТИВНЫЙ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА, ОСУЖДЕН ДО КОНЦА ЖИЗНИ. «ЭТО ПРИВОДИЛО МЕНЯ БЛИЖЕ К БОГУ», ЗАЯВИЛ ШОУ. Эрик вздохнул и взял для Чарльза экземпляр New Musial Express. В его первый день на работе Чарльз поцеловал его на прощание, а Эмма в офисе перекинула ему папку. Она ударила его прямо в грудь и упала на его стол. Сверху на ней было написано: КУРТ МАРКО. Эрик спросил: – Это что, шутка? Эмма стояла перед ним, уперев руки в бедра. – Я думаю, тебе нужно перемолвиться словечком со своим бойфрендом, – сказала она. Эрик нахмурился. – Потому что электронное письмо, в котором была эта информация, пришло к нам с того же компьютера, что перевел нам две сотни тысяч. Я заставила Шона проверить. Чарльз Фрэнсис Ксавьер. Эрик моргнул и открыл папку. В ней были фото электронных писем, которые писали друг другу Курт Марко и те, кого Эрик узнал как наркобаронов. Там были детали деятельности на частном счете Курта Марко. Там были имена работников LifeTech, которых использовали для распространения наркотиков и других деталей. Эрик уставился на все это: в его руках было несколько листов. – Чарльз отправил это тебе? Эмма кивнула. – Это пришло вместе с анонимным письмом. Вот, – сказала она. Постучав по своему iPhone, она протянула его Эрику. Мисс Фрост и мистер Леншерр. Вы привлекли мое внимание после вашей недавней атаки на бизнесмена Курта Марко. Однако, ваша атака закончилась для вас не слишком удачно. Мои соболезнования. Это письмо и все приложения к нему закодированы. Я надеюсь, что в этот раз вы сможете воздать ему по заслугам. X. Эрик уставился на экран. – Я не понимаю, – сказал он, смотря на Эмму и передавая ей телефон. – Шон уверен, что это был тот же самый компьютер? – Ага, – сказала Эмма. – Шон знает, что делает. С того раза, как последнее анонимное сообщение причинило нам столько проблем, мы подумали, что хорошо будет проверять, откуда приходит информация, – она надула губы. – Так ты правда не знал, что у твоего бойфренда был компромат на Марко? Эрик покачал головой. Он понятия не имел, откуда у Чарльза были эти сведения о Марко. – Вау, – сказала Эмма. – Ну, я надеюсь, что этот разговор пройдет хорошо для вас двоих. В квартире Эрик положил на кофейный столик папку с документами. Чарльз свернулся на диване, была половина восьмого вечера, и он смотрел «Новые трюки». Он взглянул на папку. Эрик наблюдал за его реакцией. Чарльз взглянул на него. – А это хорошая идея – снова работать против Курта Марко? Эрик сложил руки на груди. – Я не знаю, – сказал он. – Ты мне скажи. Чарльз вздохнул. Он сдвинулся, чтобы сесть ровно и сказал: – Что ты имеешь в виду? Он приглушил телевизор, и Эрик выдохнул смешок. – Откуда ты знаешь Курта Марко? – спросил он. – И откуда у тебя весь этот компромат на него? Чарльз побледнел. – Я не… Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Чарльз, – сказал Эрик. – Мы отследили письмо до твоего компьютера. Я знаю, что это ты отправил нам всю эту информацию. Чарльз сглотнул. Он вздохнул. – Ладно, – сказал он, падая на диванные подушки. Эрик сел рядом с ним. – Просто… не злись. – Почему я должен злиться? – спросил Эрик. – Ты практически принес нам Марко на блюдечке с голубой каемочкой. Губы Чарльза печально изогнулись. Он взглянул на свои руки. На секунду Эрик забеспокоился. – Он – мой отчим, – сказал Чарльз. Глаза Эрика округлились. Он уставился на профиль Чарльза и сказал: – Подожди… что? – Я должен был тебе сказать, – сказал Чарльз. – Я знаю, что должен был. Я должен был сказать в тот же день, когда мы встретились, но тогда ты мне понравился, и мы переспали, и потом все пошло к черту, и я не хотел ничего портить, и… Он начал тараторить, и Эрик положил руку на его плечо. – Эй. Чарльз остановился. Он повернул голову и взглянул на Эрика. – Прости, – сказал он. – Я просто… Я хотел помочь. После всего, что ты сделал для меня, я просто… – он выдохнул. – Я тоже хотел помочь тебе. Эрик мягко рассмеялся. Он никогда не был по-настоящему нежным, не на самом деле, и, может быть, он был немного расстроен, что Чарльз не говорил ему, но он потянулся, чтобы обхватить лицо Чарльза руками и поцеловать его. Касаясь губ Чарльза, он сказал: – Ты помог мне, – он пробежался пальцами по волосам Чарльза. – Это был, блядь, хреновый год, – сказал он. – Но я рад, что ты попросил меня помочь. – Так и было. Он сглотнул свою гордость и неспособность выражать эмоции. – Я рад, что ты есть у меня. Ты стоишь всего этого. Чарльз улыбнулся. В следующем месяце лицо Курта Марко было напечатано на обложке нового номера «Аномии». ФЕВРАЛЬ 2015: КУРТ МАРКО: ГЕРОИН И ВИЧ, статья Эрика Леншерра. Марко сказал, что снова подаст в суд. Он сказал, что Эрику нужно было учиться на своих ошибках и держать свой рот закрытым. Он бежал из страны, когда полиция пришла за ним. Он умер, убил себя выстрелом в голову, когда за ним пришли наркобароны. Эмма сказала: – Я знаю, что обычно мы не размещаем рекламу, но в этом номере есть особое объявление, – Эрик нахмурился, глядя на неё. Она сказала: – Полная страница A4. Посмотри на третьей странице. И не переживай, – сказала она, – никаких девушек топлесс. Я знаю, что они пугают твой гомосексуальный рассудок. АВГУСТ 2015: НОВЫЕ ОБЕЩАНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА НЕ ПРОДЕРЖАЛИСЬ И ТРЕХ МЕСЯЦЕВ, статья Ороро Монро. Эрик перелистнул на третью страницу. ЭРИК ЛЕНШЕРР, СОРЕДАКТОР И ЖУРНАЛИСТ ЖУРНАЛА «АНОМИЯ», Я, ЧАРЛЬЗ КСАВЬЕР, ДЕТЕКТИВ-ИНСПЕКТОР СТОЛИЧНОЙ ПОЛИЦИИ ПРОШУ ТЕБЯ ВЫЙТИ ЗА МЕНЯ В СМУЩАЮЩЕ-ПУБЛИЧНОЙ ФОРМЕ. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, Чарльз К. Эрик сказал «да». Он гнал домой на полной скорости и продолжал твердить «да» между поцелуями, пришпилив Чарльза к спинке дивана. – Ты – идиот, – сказал он. Чарльз улыбнулся, и Эрик рассмеялся. – В штаб-квартире журнала надо мной будут хихикать еще целый год. Ты – большой и глупый идиот. Они поехали в Париж, потому что, по словам Чарльза, именно туда люди ездят, когда они помолвлены и влюблены, и там все время шел дождь. Чарльз твердо решил показать Эрику все виды, все музеи и все большие зеленые парки, и он ни слова не знал по-французски, но он включил свой лучший акцент, когда спросил у киоска на английском, как им добраться до отеля? Они потерялись. Эрик почти бегло говорил по-французски, и когда он впервые заговорил на нем, Чарльз не отрываясь, смотрел на него. – Когда мы вернемся обратно в отель, – сказал Чарльз. – Ты меня трахнешь. Говоря всякие пошлости на французском. Mon amour. Так как Эрик был в отпуске на медовый месяц, в октябре Эмма самостоятельно следила за выпуском «Аномии». Они были в доме в Южной Франции, где Чарльз трахался с тридцатилетним парнем в семнадцать лет. Это был прекрасный старинный фермерский дом, в десяти минутах от укромного пляжа. Когда Эрик получил журнал на почте, он поклялся вернуться и дать им Эмме по лицу. Они были политическим журналом, а не какой-то газетенкой за пятьдесят пенсов, которая описывала события на реалити шоу, но Чарльз без конца смеялся и улыбался, глядя на неё. – Это мило, – сказал он, беря журнал из рук Эрика. – Будет, что показать внукам. На обложке были они, вдвоем. В день их свадьбы. Они оба улыбались, и Эрик смотрел на Чарльза как беспомощный ягненок. АНОМИЯ. ОКТЯБРЬ 2015: КУРТ МАРКО, ГЕЙ–СВАДЬБА И УБИЙСТВО: ИЛИ, КАК НАШ СОРЕДАКТОР И ДРУГ ЭРИК ЛЕНШЕРР НАШЕЛ ЛЮБОВЬ СВОЕЙ ЖИЗНИ, ОТВАЖНОГО ДЕТЕКТИВА–ИНСПЕКТОРА ЧАРЛЬЗА КСАВЬЕРА. КОНЕЦ.