***
Иногда Канада любил уходить из реального мира в мир своих мечтаний. Там все было проще, легче. Можно быть кем угодно, главное, чтобы не собой — этого и так хватает в реальности. Мэттью представлял, что было бы, будь он обычным человеком, или, например, маленькой птичкой, которая может полететь туда, куда ей вздумается, или... Вот только острая необходимость возвращаться в реальный мир разбивала маленький мирок фантазий Мэттью на тысячу острых осколков. Как сейчас, например. — ...и, если отправить ракету с кока-колой на луну, то... — под ухом бесконечно что-то трещало, а, если быть точнее, постоянно болтал брат, даже не обращая внимания на то, что его почти никто не слушает. Некоторым гораздо интереснее было наблюдать за очередной словесной перепалкой Франциска и Артура, а остальные просто громко болтали, как будто кроме них здесь никого нет, или валяли дурака. В общем, очередной цирк, и Мэттью искренне не понимает, почему он должен при этом присутствовать. Наверное, все это необходимо только для Америки и России, чтобы поддерживать свои репутации "Американский дурачок" и "Всемирное Зло". Мэттью с нескрываемой завистью смотрит на мирно спящего Феличиано. Почему-то в голову приходит мысль о том, что если он просто выпрыгнет через окно, то никто даже не заметит, но вот короткий отдых в больничной палате ему точно обеспечен, да и... — Молчать! — Канада невольно вздрагивает, все мысли сразу же покидают его. Мэттью готов поспорить, что вместе с этим криком где-то вдали послышался гром и молнии, но, по крайней мере, это успокоило остальных. Теперь в зале собраний воцарилась такая тишина, что можно было услышать медленный танец пыли перед глазами. Да, именно услышать. Мэттью знал, кто именно смог успокоить заведенных стран, ведь только одной стране под силу в таком балагане взять ситуацию в свои руки. Германия. — Хорошо. Раз все успокоились, то мы можем, наконец-то, начать наше собрание. Первый с докладом выступит... Остальная часть собрания была такой, какой она и должна быть — тихой, мерной, как неспешное течение реки и, главное, только по делу. Конечно, такие личности, как, например, Альфред, никуда не делись, но даже он стал вести себя гораздо спокойнее. "Интересно, как ему это удалось?", — думал Канада, глядя на выступление своего обычно слишком шумного брата. Почему-то именно сейчас вспомнились все те супергерои, о которых без умолку мог болтать Альфред, тыча в лицо какими-нибудь комиксами или дурацкими фильмами об этих же супергероях. "Наверное, это такая суперспособность. Может, у каждого из нас есть суперспособность, просто мы не подозреваем об этом? Тогда я — человек-невидимка, а он..." Внутренний голос, отчего-то звучавший как один наглый прусс, настойчиво подсказывал "человек-педант", но Канада лишь отмахивался от этой назойливой мысли. Но она все же против воли вызвала у Мэттью слабую улыбку. "У Германии есть привычка хмурится, как у Англии, но хмурятся они все же по-разному. Они, вообще, очень разные. Волосы, например. У него всегда уложены волосы, хотя Гилберт рассказывал, что не всегда. В детстве, например, он их наверняка не укладывал. Наверное, он был ужасно милым в детстве. Он и сейчас милый, просто... по-другому..." — Мэттью, поняв, что его мысли уходят совершенно не в ту сторону, густо покраснел и тряхнул головой, отгоняя все лишнее от себя прочь. Только сейчас, осмотрев помещение, Канада понял, что остался здесь совершенно один, кроме, разве что, Кумадзиро и продолжавшего мирно спать Северного Италии. Канада, поняв, что он пропустил все собрание, покраснел еще гуще и, схватив Кумадзиро, поспешил уйти. Разбудить Феличиано он не решился. Рок судьбы. Нет, злой рок судьбы. Мэттью бы даже сказал жестокий и кровожадный рок судьбы, ведь иначе и не назовешь то, что уже у самого выхода из здания он столкнулся с тем, мысли о ком так и не дали ему нормально сосредоточиться на собрании. Канада сам в этом виноват, как и в том, что он застыл каменной статуей перед Германией, испытывая в душе что-то схожее с приступом паники. "Он просто пришел забрать Италию, так что прекрати вести себя, как шокированный шизофреник!" — снова заговорил внутренний голос-прусс, приведя довольно странное сравнение, но он, по крайней мере, заставил Мэттью сдвинуться с места и, осторожно обойдя Людвига, помчаться прочь отсюда. — Подожди!.. — Канада отдаленно услышал обрывок какой-то фразы, брошенной ему немцем, но останавливаться не стал. "Я не шизофреник, но наверняка ненормальный... В глазах Людвига точно!" — случайная мысль больно уколола Мэттью в сердце, но он никак не показал этого, пытаясь в очередной раз объяснить Кумадзиро, что он Канада.***
Мэттью гладил белую шерстку Кумадзиро, что лежал рядом с ним на кровати, свернувшись маленьким клубочком у него под боком. Канада задумчиво водил по мягкой шерстке свободной рукой, а второй держал перед лицом книгу и пытаясь сосредоточиться на расплывающихся перед глазами строчках. "Когда влюбляешься, то на что это похоже? Главная героиня сравнивает это чувство с чем-то преувеличенно радостным: неожиданный праздник посреди серых будней, луч солнца посреди тьмы, глоток свежего воздуха, когда думаешь, что задохнешься... Но разве это хоть чем-то похоже на реальность?" — Мэттью устало вздохнул, понимая, что снова погрузился в свои мысли и не понял ничего из того, что только что прочитал. Парень отложил книгу от себя подальше и потер переносицу, прикрыв глаза. — "Думаю, влюбленность больше похожа на взрыв. Так же внезапно, разрушительно и страшно. Самое ужасное, что шанс выжить после взрыва равен нулю". Мэттью, поняв, что чтение с таким водоворотом мыслей совершенно бесполезно, решил отбросить эту затею и, прижав к себе ближе мирно спящего медвежонка, прикрыл глаза и погрузился в беспокойный сон, полный странных сновидений. Канада не знал, сколько именно он умиротворенно проспал, пока его не разбудил какой-то грохот внизу. Сглотнув, Мэттью, сонно потирая глаза, слез с кровати и тихо пошел в сторону лестницы, ведущей на нижний этаж. Кумадзиро неспешно шел сзади хозяина, неловко переминая своими маленькими лапками. Спускаясь по ступенькам, Канада прислушался, надеясь понять, что это был за грохот, но его окружала лишь тишина. Лишь только парень коснулся последней ступеньки, как между перил неожиданно возникла одна знакомая наглая прусская физиономия и закричала что-то вроде "Бу!", так, что Мэттью чуть не упал на пол под отчего-то заразительный громкий смех. Гилберт...***
Пруссия, сидя за одним столом с забравшимся к нему на колени, словно на свое законное место, Кумадзиро, накладывал себе побольше аппетитно пахнущих блинов и, обильно поливая их сладким сиропом, начал свой рассказ: — Ну, я сначала хотел пройти через дверь, но она была закрыта. Тогда я начал стучать и звать тебя, но никто не открыл. И, вот, я обнаружил оставленное открытым окно на кухне и пробрался внутрь. Что тебя еще интересует? — короткий пересказ Гилберта был окончен сразу же, как Мэттью положил в его тарелку еще несколько дымящихся блинов. Канада поспешил отвернуться от друга обратно к плите, смутившись. А что, если бы в дом пробрался не Пруссия, а кто-то с более злыми намерениями?.. Мэттью вздрогнул от одной мысли об этом, а потому поспешил отвлечься от ужасных размышлений, одновременно коря себя за рассеянность. — Зачем ты пришел, м? — спрашивать о том, почему Гилберт решил пробраться в его дом вместо того, чтобы, например, смириться с мыслью, что Мэттью, скорее всего, нет дома и спокойно уйти, Мэттью не решился. Лишняя трата времени и сил, да и к выходкам своего прусского друга Канада уже привык. Позабыв о готовке, он сел напротив Гилберта, сложив руки перед собой на столе. — Ах, да, это... Брат просил принести какие-то документы, которые ты вчера забыл в зале собраний. А я, в общем-то, был не против поработать курьером, зная, какая меня ждет за это награда, — Пруссия усмехнулся в своей манере, присвоив себе еще один бедный блин, которых уже и так съел бесчетное количество. Надо признать, что блюда у канадца всегда получались просто отменными. "Во всем виновата долгая практика", — сам себе мысленно отвечал Мэттью, когда кто-то хвалил его стряпню, вспоминая, что вот уже многие годы Альфред и Гилберт предпочитали есть у него. — Он мог бы и сам их отдать... — невнятно пробормотал Канада и уперся взглядом куда-то в свою толстовку, пряча слегка влажные глаза от Пруссии. — Я сказал ему то же самое, практически слово в слово, — Гилберт деловито кивнул собственным словам и бросил быстрый взгляд на плиту, продолжая говорить. — Но брат говорит, что ты в последнее время на него реагируешь... неадекватно. И у тебя плита горит. Мэттью понадобилось время, чтобы осознать все услышанное, но, когда загрузка была завершена, то он тут же подскочил и метнулся к плите, спасая бедный блин... Или ту черную дрянь с едким запахом, что от него осталась. Канада, опять расстроившись из-за своей рассеянности, отправил черное нечто в мусорное ведро и пошире открыл окно, пропуская в комнату свежий воздух и мысленно наставляя себя потом это окно не забыть закрыть. Развернувшись, Мэттью сел на свое место и вздохнул, думая, что сказать Гилберту насчет вчерашнего. — Неадекватно?.. — только и выдавил из себя канадец, начиная понимать, как же нелепо он наверняка сейчас выглядит со стороны. — Угу. Прямо я, конечно, не процитирую, но Людвиг сказал, что сначала ты посмотрел на него своими гигантскими глазами олененка Бэмби, в которых был то ли страх, то ли еще что, а потом аккуратно обошел его и убежал. Нет, брат, конечно, не сказал, что ты был неадекватен. Это уже мое личное заключение, — Гилберт отодвинул от себя уже пустую тарелку и стал внимательно смотреть на Мэттью, которому в этот самый момент хотелось провалиться сквозь землю. Кумадзиро, который до этого сидел на удивление тихо, опустился с колен Гилберта на пол и пополз к своему хозяину, который сразу же взял его на руки. — Что такое? Проголодался? — Канада сразу же переключился на своего белого мишку, совершенно растеряв все желание продолжать тему под названием: "Странное поведение Мэттью, которое особенно обостряется рядом с Людвигом Байльшмидтом". — Да... А ты кто? — Канада это, — ответил вместо Мэттью наблюдавший за идиллией хозяина и питомца Гилберт, усмехнувшись. Он, как и сам хозяин, уже давно привык, что Кумадзиро имел ужасную привычку забывать своего хозяина. Видимо, находил он его только по какому-то внутреннему инстинкту, не иначе. — Канада? — Кумадзиро посмотрел сначала на Мэттью с долей недоверия, а потом повернулся к Байльшмидту. — Канада тайно влюблен в Германию, но думает, что об этом никто не знает. А можно мне еще блинчиков? Мэттью замер с медведем на руках, не зная, как реагировать на внезапный донос от этого... предателя. Теперь, видимо, и под землей бедному Канаде уже не спрятаться от Пруссии, чей красноречивый взгляд и приоткрытый в удивлении рот так и говорили: "Какого черта, Мэтт?!"