парализованы

Иногда она мечтала знать его всегда, с самого начала, чтобы посветить ему свою жизнь полностью, без малейшего остатка. Иногда хотела никогда не встречаться взглядом с этими ледяными голубыми глазами, слышать этот голос, который проникал в грудную клетку насквозь, как его стальные стрелы. Мгновенно. Нещадно. В самую точку. Иногда она ненавидела эти стрелы. Иногда желала умереть от них, от его руки, в последний раз почувствовать вкус этих тонких, почти бескровных губ, увидеть маленькую вселенную в его глазах. И знать, что это ее вселенная. Ее сердце всегда замирало, пропуская удар, болезненно сжималось и тихо стонало, когда она видела это в его голубизне глаз. Отчаяние. Тревогу. Страх. Парадокс, который стал фундаментом их отношений. Бесстрашный Стрела, тот, кто держит в страхе полгорода из убийц и преступников, а в другую половину уже вонзил свое безжалостное лезвие правосудия, боится потерять ее. Он не страшится смерти, спасая сотни и тысячи людей уже на бессознательном уровне, просто потому что это его долг, потому что так было, так есть и так будет. Но его кровь леденеет, сосуды сжимаются, когда он подумает о том, во что превратиться его мир без нее. Он готов биться до смерти ради других людей. Он готов отдать свою жизнь ради нее. Она предвидела, у них нет будущего. Она верила, у них в запасе целая вечность. Когда он выходил на очередную охоту, она тратила все свои силы, чтобы помочь ему. Ради него она с готовность могла взломать все спутники мира, взломать Пентагон, достать ключ к ядерному оружию. Она сделала бы все, что ему потребуется, лишь бы облегчить задачу, лишь бы знать, что он в безопасности. Знать, что она еще раз сможет почувствовать тепло его огрубевшей от упорных тренировок ладони на своей щеке, прижаться к ней, зарыться носом, вдохнуть полной грудью, до щемления в сердце, его запах и легко прикоснуться губой, чувствуя каждую морщинку на его ладони. Когда он выходил на очередную охоту, она сходила с ума. Он всегда чувствовал вину перед ней, когда видел, как она упорно, без перерывов работает перед компьютером ради него. Он не мог видеть ее сгорбившийся на неудобном кресле силуэт, в кучу пристроившийся на клавиатуре в беспокойном сне. Он не осознавал, как часами наблюдал за ее работой. Как жадно ловил каждое движение ее напряженного лица, освещенного слабым светом экрана, заворожено наблюдал за тем, как она бессознательно кусает свои губы, когда задумывается или пытается взломать очередную защиту, и как ее пальцы летают по кнопкам клавиатуры, почти не касаясь их. Он не осознавал, что она спасала его каждый день, когда преданно прикрывала его спину перед экраном компьютера. Она не осознавала, что убивала его каждый день, когда он слышал ее полный иступленной тревоги и заботы голос в гарнитуре. Они знали одну вещь. И, в конечном итоге, она помогала им идти дальше, не оглядываясь, не сожалея, жить только сегодняшним днем и впитывать в себя каждую секунду, проведенную вместе. Эта вещь зовется любовью. Той любовью, которая в итоге разрушит их обоих, заставит склеивать снова и снова сердце, которое не подлежит починке. Той любовью, которая дает ему мотивацию вернуться живым. Дает ей смысл не убивать свою веру в него, хватаясь за их несуществующее будущее, как за спасательный якорь. Которая залечивает все их раны, не позволяя утонуть в крови из затянувшихся ран, по которым они собственноручно прошлись скальпелем. Они парализованы этой любовью. Извиваются. Сгорают. Умирают. Они могут дышать лишь ею. Возрождаются. Не сдаются. Верят.