Небеса за спиной

– Убей! – Наоми повторяет, как заведённая. – Убей! Сейчас! Нет, не выходит, не слушается. Ошибка! Какая ужасная ошибка! Наоми гневно щурится и сжимает кулаки. Как она могла так просчитаться и не принять в расчёт Дина? Столько сил на то, чтобы заставить Кастиэля убивать Винчестера без раздумий, столько времени на то, чтобы снова научить его послушному исполнению приказов, без обсуждений, без сомнений, без жалости! И всё это пошло прахом из-за одного только взгляда Дина Винчестера, из-за пары его фраз «Ты нужен нам. Ты нужен мне, Кас». Кастиэль замирает и всматривается в его разбитое лицо. Он явно видит там что-то особенное, чего никогда не видел никто другой. Провал! В самый ответственный момент – провал! Наоми в ярости кричит. – Убей немедленно! И знает, что зря, что не получится уже надавить, убедить, заставить. Если бы Наоми могла, то выдавила бы наглые человеческие глаза, с такой надеждой вглядывающиеся в глаза ангела, и сминающие, отменяющие все установки, возводимые Наоми в памяти Кастиэля. А Кастиэль уже плавится от этой волны любви и доверия, уже опустил клинок и не держит израненного человека, а поддерживает его, не давая упасть. «Ты наша семья, Кас». Наоми истерично всхлипывает, боясь, что засмеётся и не сможет остановиться. Семья! Что он знает о семье! Наоми всю свою бесконечную жизнь положила на то, чтобы защитить свою семью от Люцифера, от его последователей, от тех, кто хотел разрушить творение Отца! Наоми сама резала свою семью на куски, чтобы оставшиеся лоскутки бережно сшить серебром клинков и заново начать жизнь в Раю. В чёртовом Раю, который давно уже был похож на Ад! Кастиэль медлит, его память оживает и он уже готов убрать клинок. – Убей! – кричит Наоми, ударяя кулаками о стол. – Убей! – Разве это необходимо? – Кастиэль смотрит на неё и в его глазах самый страшный враг веры – сомнение. Наоми холодеет. – Это необходимо, – подтверждает она почти спокойным голосом и нервно поправляет прядку, выбившуюся из идеальной причёски. – Мы с тобой столько раз обсуждали это. – Я не понимаю, – Кастиэль отворачивается, задумчиво глядя в белое пространство. – Дин Винчестер – препятствие между тобой и твоей семьёй, – пытается достучаться Наоми. – Твоей настоящей семьёй, Кастиэль. Если ангельская скрижаль попадёт не в те руки, то Небеса падут! Ты должен! Наоми разговаривает с пустотой. Кастиэль внизу, но сделает ли он то, что нужно? Как заставить его слушаться? Как заставить Винчестера не смотреть на Кастиэля с такой любовью? – Убей. Убей. Убей, – шепчет Наоми, не зная, что ещё предпринять. Она теряет одного из лучших ангелов. Из-за мерзкой голой обезьяны! Нет! Только не так! Только не ему! Наоми решительно выпрямляется. Она не проиграет жалкому человеку! Только не теперь, когда от её действий зависит судьба Небес! Это её дом и она будет сражаться до последнего, даже если надо будет пасть ниже кого бы то ни было! Наоми сосредотачивается и теперь видит всё глазами сосуда Кастиэля. Она сжимается от ужаса, когда осознаёт увиденное. Как она могла быть такой слепой? Ей хочется выть от безысходности, в которую её загоняют эти двое. Зелёные глаза, как фонари, что приманивают мотыльков в сумраке. Затуманенное противоречиями сознание Кастиэля стремится к ним, он видит в них надежду и надеется сам. На что? На ответные чувства? На то, что эти глаза не врут? На то, что у них есть будущее? Зависть накрывает Наоми чернотой. Эти двое нашли друг друга, они действительно могли бы быть вместе, если бы… Если бы не встали на её пути. Наоми усилием воли давит в груди рвущееся истерикой отчаянье, не время. Потом она будет глотать слёзы, потом займётся самобичеванием, а сейчас надо спасти мир. Её мир. И теперь она знает, как это сделать. Если Кастиэля из глубин беспамятства вытягивает надежда, то надо вырвать её из его сердца. Если надеждой делится Дин, надо убить надежду в самом Дине. Наоми подчиняет сосуд Кастиэля, но не отстраняет его от происходящего. Пусть смотрит, пусть думает, что это делает он сам. Потом Наоми подчистит его память и он окончательно забудет Дина. Наоми умеет быть милосердной. Но сейчас он должен полностью осознавать, на что иногда приходится идти ради семьи. Вывернутые запястья, сломанные рёбра, сотрясение – просто побои. Дин Винчестер за свою короткую жизнь был бит не раз, это не поможет. Нужно что-то, что заставит его отшатнуться от ангела, что заставит его перестать доверять ему. Наоми рвёт на нём одежду. Двумя короткими ударами укладывает искалеченного человека на пол и клинком пригвождает его сведённые вместе руки. Как когда-то Иисуса. Наоми почти ласково смотрит на него. «Дин, станешь ли ты новым Спасителем? – хочется спросить ей. – Станешь ли ты благодарить Отца и верить до конца? Готов ли ты спасти всех ценой своей жизни и своего позора?» Всё ещё не до конца соображающий, что с ним собираются сделать, человек отпинывается, но Наоми решает эту проблему ещё двумя ударами и двумя сломанными костями. «Спасителю тоже ломали ноги, помнишь?» Наоми чувствует Кастиэля рядом. Он смотрит, не может не смотреть. Его сознание замутнено, но Наоми ощущает нарастающий в нём протест. Она торопится и не церемонится с телами, ни с тем, изломанным, ни с этим, сопротивляющимся. – Кастиэль! Отчаянье в голосе Дина только подстёгивает её. – Не надо! Остановись, Кас! Наоми рвёт одежду на сосуде тоже. Возбуждение – примитивная реакция. Всё гениально просто, спасибо Отцу. Сосуд ощутимо содрогается и Наоми не сразу понимает, что это от того, что Кастиэль плачет. Из его глаз текут слёзы, но контроль сохранён, и Наоми опускается на тело Дина. Ему больно. Так больно, что он кричит. Наоми на секунду представляет их со стороны: безжалостное насилие; грязь и кровь; плачущие человек и ангел. Если бы она могла отвлечься, то расхохоталась бы в голос от такой нелепости. Кто сказал, что у ангелов нет чувства юмора? Оно досталось им по наследству от Отца. Он как-то шутки ради предложил одному человеку убить сына. А потом убил своего, это было так забавно, что Небеса плакали от смеха. Наоми двигается, преодолевая сопротивление тела Дина, преодолевая сопротивление тела Кастиэля, преодолевая свой рвущийся наружу смех, преодолевая свои слёзы, преодолевая… Ладони Дина режутся о клинок сильнее с каждым толчком. Мука в его глазах затмевает разум. Он больше не зовёт Кастиэля, не просит его одуматься, только стонет, закусив губу до крови, будто её и так мало пролито в этом проклятом месте. Наоми двигается быстрее и сильнее, ей тоже хочется, чтобы это всё поскорее кончилось, ей дико от того, как хорошо становится в сосуде. Её пугает волна удовольствия, прокатывающаяся от поясницы к затылку. Она впервые замечает, какой Дин красивый. Даже сейчас, измазанный в крови, с опухшим от ударов лицом, с синяками по всему телу, с торчащими наружу обломками костей. Сейчас для Наоми он прекраснее всех на свете. Сейчас она видит его душу и не может напиться её чистотой. Чтобы она не сделала с ним, Дин остаётся всё тем же праведником, избранным, чтобы выполнить высшую волю. Ни мелкие грехи, ни первая печать, ни годы пыток в Аду – ничто не сломало его. А Наоми ломает. С каждым движением проникая всё глубже в его тело, разрывая, сминая его, Наоми упивается своей силой и властью. Руки Кастиэля стискивают бока Дина, губы Кастиэля улыбаются при виде мучений Дина, член Кастиэля входит в тело Дина. Наоми блаженствует от бескрайнего разочарования в глазах Дина. Она купается в его страхе. Она счастлива от его стонов и всхлипов. И она испытывает настоящий оргазм, когда тело Кастиэля кончает, пачкая спермой бёдра Дина и пол под ним. Наоми приходит в себя. Она снова в белом кабинете, но больше у неё нет сил. Она сделала всё, что могла. Теперь остаётся только наблюдать и молиться. Кастиэль на коленях отползает от Дина. Целое мгновение смотрит на себя и пытается осознать, что он только что сделал. Кастиэль чувствует себя опустошённым. Будто это его, а не Дина, выпотрошили и бросили бесформенной кучей умирать на грязном полу. Но как только в голове вспыхивает знакомое имя, Кастиэль собирается. Он приводит себя в порядок, дотягивается и выдёргивает клинок из безжизненных рук, не глядя на распластанное тело. Ему страшно смотреть туда. Страшно от того, что он может сделать, если посмотрит туда. Кастиэль подбирает скрижаль. Вот и всё, задание выполнено. Он поворачивается спиной к тому, что осталось от Дина. Осталось самая малость – доставить скрижаль Наоми. И потом заставить себя жить дальше. Кастиэль чувствует, что сможет это сделать. Он знает, что может. Только эта уверенность даёт ему сейчас силы двигаться. Она словно надёжной стеной окружает его сознание, закрывая, защищая от всего на свете. Стон за спиной разбивает эту стену, как стекло. Кастиэль замирает. Он боится оглядываться. Он знает, что каждое движение назад – неправильно. Каждое – осколком вопьётся в мозг, навсегда запечатлевая ужасную картину. Назад нельзя. Только вперёд, на Небеса. Наоми сидит за столом, сложив руки в молитвенном жесте и опираясь на них лбом. Но на молитву у неё нет сил, она просто сидит и ждёт. – Ты… думаешь… что сделал… что-то… – срывающийся голос заходится в кашле, но упрямо продолжает: – Я был в Аду… Кас… Не удивил… Кастиэль не замечает, что рука сжимает скрижаль до белизны на костяшках. Вот-вот человеческие пальцы хрустнут под давлением ангельской силы. – Не уходи, – просит голос. – Кас… Кастиэль хочет сдвинуться с места, но не может. Цель внезапно перестала быть важной. Голос за спиной занял всё пространство вокруг, не отпуская и не давая уйти просто так. – Кас… Я прощаю тебя… Кастиэль пошатывается, будто от удара. «Грех» – это слово клеймом горело у него в сердце. И всего три слова стёрли его без следа. Осознаёт ли хоть один человек, как важно прощение? Кастиэль с уверенностью может сказать, что да, как минимум один осознаёт. И он дарит прощение так легко, словно гору с плеч стряхивает: «Смотри, Кас, это всего лишь пыль». Кастиэль поворачивается и идёт вперёд, к тому, кого предал и кого любил как только возможно любить человека. Он не может с такой же лёгкостью стереть произошедшее из их памяти, но он сделает всё, чтобы заслужить у Дина прощение. Может быть тогда Кастиэль сможет простить себя сам. Он опускается на колени перед Дином, залечивает его раны и возвращает одежду целой и не тронутой. И совсем не ожидает, что, поднявшись, Дин обнимет его так же крепко, как обнимал только брата. В пустом белом кабинете горько рыдает Наоми.