Бинты

Семпаи как обычно остаются последними в раздевалке, чтобы закрыть за собой дверь на ключ. В опустевшей школе время словно замерло, так что двое парней даже не торопятся, совсем забыв о том, что уже достаточно поздно. Солнце медленно, но верно исчезает за горизонтом города, яркими огнями отражаясь в окнах высоких зданий. Улицы, еще недавно переполненные шумом машин, разговорами людей, затихают, оставляя после себя призрачные отголоски городской жизни. Хит выключает прохладную воду в душе и глубоко вдыхает свежий вечерний воздух, проникающий сквозь широко открытое окошко над потолком душевой кабины. Тело покрывается мурашками от приятной прохлады. Бегун обматывается большим полотенцем и стряхивает с волос воду, отчего те встают дыбом. Одним движением руки Хасекура приглаживает непослушные пряди и, мельком глянув в зеркало, выходит из душа. — Кёске, ты еще здесь? — Хит натыкается взглядом на приятеля, сидящего на диване к нему спиной. Куга кладет голову на спинку дивана так, чтобы встретиться глазами с парнем, и улыбается ему своей обычной, еле заметной улыбкой. И губы Хита сами по себе растягиваются в ответной ухмылке, прежде чем он сам успевает понять это. Но удивляться нечему, Хасекура никогда не мог сдержаться при виде улыбающегося ему Кёске. Как будто эта улыбка принадлежала именно ему в эти моменты и была особенной, лишь для Хита. В такие редкие моменты ему хотелось остановить время, чтобы всегда видеть такого родного и близкого Кугу… Если бы только так было и сейчас. — Решил подождать тебя, чтобы отвезти домой. Насколько я помню, автобусы до твоего дома уже не ходят в это время, — тихо отвечает Куга, подавляя зевок на последних словах. Конечно, он помнит все, что касается Хасекуры, до мельчайших подробностей: помнит, что Хит любит спать, подмяв под себя одеяло, любит крепкий кофе по утрам и мятные леденцы, помнит каждый шрам на теле парня и все рассветы, что они встречали на набережной после утренней пробежки. Он никогда бы не позволил себе забыть ничего, ведь это означало бы то, что он сдался. А Кёске никогда не сдается. — Не стоило. Ты хорошо поработал сегодня, тебе нужно отдохнуть, — Хит неосознанно понижает голос, как будто громко говорить нельзя. Глухая тишина приятно обволакивает собой помещение, так что не хочется ее нарушать. Хасекура снимает мокрое полотенце и одевается как-то неловко, стараясь спрятаться хоть немного за узкой дверцей шкафчика. Он не совсем понимает, чем вызвано такое сильное желание прикрыть наготу, несмотря на то, что скрывать ему нечего и не от кого. Но слишком пристальный взгляд, прожигающий его спину, который Хит случайно замечает, объясняет все стеснение, которого быть и не должно. Кёске встает с дивана, обходит его и садится на подлокотник, склоняя голову на бок. Светлые глаза неотрывно разглядывают широкую спину бегуна, словно пытаясь найти хоть один маленький дефект, но не могут. Хит слишком идеален для него. За такие мысли Кёске становится даже немного стыдно, и он радуется, что не умеет краснеть. Для него вообще не представляет трудности оставить свои эмоции при себе, скрыв их за равнодушным выражением лица. Хотя неровное дыхание всегда подводило его, сколько бы он не сдерживался. Особенно сейчас, когда Куга знает, что ему нужно сделать. Клубная комната заполняется мягким светом заката, и с каждой минутой темнота становится все гуще, поглощая тени, скрывая в себе все, что должно остаться тайным. Напряжение растет, превращаясь из маленькой искры в огромную шаровую молнию, которая только и ждет момента, чтобы взорваться. Обычный дружеский разговор сейчас был бы совсем не к месту, потому что оба парня понимают, что это не та ситуация. Что сейчас все по-другому, все слишком напоминает прошлое, которое должно было быть забыто, но осталось в памяти, надеясь на продолжение. Им не нужны слова, чтобы почувствовать это. Кёске давно уже решил все для себя, а Хасекура не сможет повлиять на его решение в независимости от того, против он или нет. Куга запомнил те слова, что сказал ему Хит после того, как они снова сошлись после сотого, наверное, расставания, причину которого никто не вспомнит: «Мне кажется, что я всегда буду возвращаться к тебе, даже если это — очередное безумие». Их воссоединение в команде неизбежно бы привело к этой ситуации. Хит, не поднимая глаз, садится на скамейку, кладет бинты рядом с собой и откручивает колпачок от тюбика с мазью. Он тысячу раз успел пожалеть о том, что Кёске видит это. Он не хотел, чтобы его друг еще раз вспоминал то, из-за чего им пришлось так несладко. Трещина в лодыжке давно зажила, но травма будет до конца жизни напоминать о себе. И Хит, и Кёске пристыженно смотрят на травмированную ногу бегуна и затем встречаются взглядами. Хасекура виновато улыбается, будто извиняясь за то, что позволил Кёске наблюдать за этим. — Все еще болит? — интересуется Кёске, подходя ближе к другу и садясь на противоположную скамейку. — Почти нет, — сконфуженно отнекивается Хасекура, вытирая остатки крема на ладонях полотенцем. — Но иногда, когда перенапрягаюсь, может немного болеть. Это нормально, вообще… Да… — Как, например, сегодня, — глаза внимательно и участливо смотрят на Хита, и он может поклясться, что видит в них даже заботу, которой ему так не хватало с тех пор, как Куга оставил его одного. — Я заметил, как ты хромал сегодня по дороге в школу. Хит, нужно быть аккуратнее. — Следить за собой слишком скучно, — хмыкает парень в ответ. Кёске, скрывая неуверенность, дотрагивается ладонью до колена Хасекуры, словно проверяя, не собирается ли тот сбежать от него. Но Хит сидит с невозмутимым выражением лица, поджав губы. Куга чувствует, как тело парня напрягается, но это его вряд ли остановит. Они уже не пятнадцатилетние подростки, чтобы быть нерешительными, как раньше, когда чужие прикосновения казались такими неправильными и притягательными, что голова шла кругом лишь от одной мысли, что они делают что-то запретное. — Да, я знаю, ты любишь, когда о тебе заботятся другие. Кёске аккуратно поднимает больную ногу Хита и ставит на скамейку между своими расставленными ногами. Хасекура сдавленно охает и жмурится не от боли, а, скорее, от неожиданности, и отворачивается от Куги. «Ну же, ты взрослый парень, а ведешь себя, как девчонка!» — единственная четкая мысль проскальзывает у Хита, тогда как все остальное в его голове — полный сумбур. Он уже и не надеялся снова почувствовать тревожное трепетание сердца в груди и жар, распространяющийся по всему телу. Кёске ухмыляется и берет в руки бинт, потрепанный временем, растянутый и пропитанный запахом мази. Тонкие, длинные, какие должны быть у пианистов, пальцы ловко перебирают эластичную ткань, перебинтовывая лодыжку, почти не касаются кожи. Хит осмеливается посмотреть на Кёске и снова встречается с ним глазами. Куга смотрит на него с робкой надеждой, которая ломает всю волю Хасекуры, оставляя его лишь с желанием сократить это короткое расстояние между ними до минимума. — Прости меня еще раз. Еще тысячу раз прости, — Кёске сползает на корточки и припадает губами к ноге чуть выше щиколотки, поднимаясь невесомыми поцелуями вверх по голени. — Я должен был тогда быть собраннее. Я обещал защищать Хонан, защищать тебя. Хит, уже не пытаясь сдержать волнение, краснеет и зажимает одной рукой рот, подавляя странные, не похожие даже на стоны огорчения или радости, звуки, рвущиеся наружу. После того, как Хасекура только повредил ногу, Кёске часто делал безумные вещи, вроде этой, просил прощения, корил себя незаслуженно и всегда повторял, что никогда не забудет то, как он подвел Хита. Куга слабо массирует место трещины, надавливает пальцами, отчего по ноге проходят приятные мурашки. Он утыкается носом в колено Хасекуры и продолжает нашептывать извинения. — Кёске, успокойся, пожалуйста, — пытаясь поднять парня с колен, тараторит Хит, — я столько раз говорил, что в этом нет твоей вины… К тому же, мы ведь больше не… — слова застревают в горле плотным комом, и Хасекура никнет. Он не в состоянии произнести то, с чем он не согласен. Черт возьми, он скучал по Кёске, он нуждался в нем! Он будет последним глупцом, если снова отпустит его. Красноватые солнечные зайчики скачут по лицу Кёске, а в комнате остается лишь один источник света — узкая полоса размером в несколько сантиметров между двумя бегунами. Но и она становится все меньше с каждой секундой, грозясь оставить их во тьме. Хасекура ловит руки Кёске в тот момент, когда те, поднимаясь все выше от колен Хита по бедрам, торсу и груди, останавливаются на шее. Чем выше — тем труднее сопротивляться. Куга приближается к парню вплотную и соприкасается своим лбом с его, оставляя небольшое расстояние между губами. Через это расстояние проходят жаркое дыхание обоих, тысячи невысказанных слов и эта тонкая полоска света, неумолимо тянущая их в темноту. Один сантиметр — один шанс начать все сначала. Один сантиметр решает все в этот момент, когда даже стрелки на часах вдруг резко замирают. Они подаются одновременно навстречу друг другу, а последний луч света исчезает между дрожащими губами и переплетающимися пальцами рук.