Только танцуй...

Их ничего не связывает, кроме танца. Долгое время ничего, кроме… Нежно-розовые лепестки кружатся в воздухе, словно ураган. Быстрый, яркий, как первые дни осени. Как танец. Танец для Нее. Мито кружится внутри этого розового вихря, не замечая его — сияющая, стремительная, теплая. Движения отточены, струящиеся серебрянные одежды только подчёркивают плавную грацию. Взмахи рукавов — словно крылья прекрасного лебедя. Темно- красные волосы струятся, качаются вслед за то грациозными, а то и резкими движениями гибкой фигуры Мито. У неё в руке — веер, но если бы Хаширама не знал об этом, то подумал бы, что это кинжал. Королева…    Медленный ритм, который слышится откуда-то издалека — то ли хлопки ладоней, то ли стук барабанов — постепенно ускоряется. Хаширама подчиняется ему. Нельзя не подчиниться, когда эта прекрасная танцовщица ускоряет свой темп. И Сенджу уверен, что именно от этого начинает так волноваться сердце. Конечно, от этого. И вовсе не потому, что у Мито, на мгновение застывшей в танце, соскользнувший рукав открыл тонкую руку со светлой нежной кожей. И не оттого, как соблазнительно фурисоде приоткрыло шею и линию плеч…       Когда Мито Узумаки танцует, она никогда не смотрит на Хашираму. Взгляд её черных глаз следит только за веером в руке. И Хаширама, кружась рядом, знает, где взмахнет веер, где застынет, раскрывшись, когда упадёт. Он продолжает кружиться рядом, лишь бы она не останавливалась. «Только танцуй!» — молит он. И ему чудится, будто он слышит ответ, хотя Мито молчит, но легкая улыбка все равно касается ее губ.    Когда это началось? Хаширама уже забыл. Да и какая разница? Просто однажды ночью по весне, когда цвела слива и только зацветала сакура, Сенджу увидел её танец. Увидела ли красавица его тогда? Почувствовала ли? Танец не прекратился. Серебристые одежды сверкали, как бриллианты, опадающие лепестки кружились рядом. Свет полной луны придавал этой картине сказочной нереальности — то ли ветер закружил тонкие лепестки, играя и складывая в тонкую девичью фигуру, а то ли зацветающая сакура ожила и решила танцевать…       Хаширама тогда только смотрел. Просто стоял и смотрел, не отводя глаз, боясь даже дышать, дабы не нарушить эту будто бы божественную красоту. В груди разлилось что-то такое, от чего ему захотелось и взлететь, и заплакать одновременно. Он смотрел, как танцует Мито Узумаки и думал, что в Конохе, да во всем мире шиноби нет никого более прекрасней, чем это создание. Они тогда ничего друг другу не сказали. Танец закончился, и Мито развернулась к нему, гордая и спокойная, глядя Хашираме прямо в глаза. А он только и смог, поклонившись, убраться прочь, смущенный и немного напуганный. Мужчина чувствовал себя, как будто его поймали за преступлением. * * * После этого Хаширама нырнул с головой в работу Хокаге. Круглыми сутками он работал, не вылезая из кабинета. Но это помогало лишь на время. Ночью он снова видел ее танец и боролся с желанием еще раз выйти в сад. * * * В следующий раз они встретились глубокой осенью, когда все золото деревьев опустилось на землю и помертвело, а дожди уже не прохладные и они не приносят в душу приятную умиротворенность, а лишь холод и сильную печаль. Да и луна была уже не такой, как тогда. Сейчас она была далекой, неприступной, чужой. Сенджу так и не понял, что же тогда потянуло его в сад. И даже не сразу осознал, что в глубине сада кто-то есть: прохладный ветер раскачивал деревья, и они поскрипывали и стонали на сильном ветру.       Мито снова танцевала, но это был совсем другой танец. Не было в нём яркой, проснувшейся силы, не было счастья, была только грусть. Плавные грациозные движения Мито Узумаки были прекрасны, но переполнены грустью и ожиданием. Чем дольше смотрел на танец Хаширама, тем сильнее внутри кипело желание сорваться с места и очутиться рядом с ней: сжать чуть теплые пальцы в своих руках, обхватить ее плечи, согревая. Мито развернулась в танце и протянула в его сторону руки, словно призывая… Он так и не понял, как оказался рядом, нежно взяв за руки, успокаивая. И красавица впервые улыбнулась. Тихо, мягко, снова не глядя на него — как будто себе улыбнулась, но танец ожил, закружился в ритме с ветром и с Хаширамой. Так и повелось у них с тех пор: молчаливый призыв и безмолвный танец. Но ведь это же ничего не значит? Как не значат легкие, невесомые прикосновения веера; как не значит пойманный взгляд из-под опущенных ресниц, от которого сердце Сенджу замирает. Не имеет значения даже то, что на душе становится пусто и холодно, когда он не видит её. Вся радость и печаль давно поселились у Хаширамы в этом желании — слиться в совместном танце. Но и это, право, ничего не значит. Правда? Танец Мито сейчас подобен первому осеннему ливню или первой снежной буре: быстрые взмахи-всполохи, резкие поклоны и движения, замедленные подъёмы. Гибкость и грация Мито на пределе возможного — так отдаваться танцу может только она. И Хаширама отступает, воплощаясь, подчиняясь тайному желанию разглядеть каждое её движение, каждый взмах, поворот головы, изящную линию спины, гибкий стан.       А его плащ с капюшоном сейчас очень пригодился, ведь он помогает скрыть волнение, порозовевшие скулы, даже сбившееся дыхание. Ведь Сенджу отступил не потому, что боялся — слишком нестерпимо разгорелось желание обнять ее прижать к груди. Но он не может, ведь ему не хочется прерывать ее. Он хочет, чтобы она танцевала! Ведь сейчас она танцует только для него.       Мито Узумаки поворачивается, проблескивают темно-красные волосы, легко всплескивают рукава, отвлекая внимание — мгновение, — и она оказывается совсем близко. Легкая быстрая рука снимает с мужчины капюшон и нежные, теплые губы легко приникают к губам Хаширамы.     «До следующего танца», — слышит ошеломленный произошедшим Хокаге не успевший поймать исчезнувшую Мито. Пальцы хватают только воздух. Ему это не почудилось?! Отчаянно стучащее в ребра сердце утверждает: «Нет!»       — Ты только танцуй! — шепчет в пустоту сада Хаширама и, закрыв глаза, со счастливой улыбкой приваливается к стволу дерева.      «До следующего танца!»