Отражение

      - Саня, постой! – где-то вдалеке (на самом деле в паре шагов, на крыше здания) кричит Корнил.       - Да, Саняэпоталамус! Остановись, как просит мамочка Шео! – где-то издевательски близко (всего-то на пару широких суранских проемов ниже и еще плюс на полдюжины метров дальше) изгаляется питомец серокожей даэдрической не очень хорошей леди с поганым чувством юмора.       Что ему делать: послушаться зова рассудка (исходящего на этот раз от Безумца) или сломя голову кинуться в очередную подстроенную сумасшедшим «героем» «веселуху»?..       - Повтори еще раз, как ты меня назвал, неадекват данмерский?!       Нэрил, смеясь, повторяет всё до последнего слова – и вопроса, следовать ему пути разума или велению сердца, уже не стоит. Сангвин одним слитным движением перемахивает через первый из пролетов – и слышит сверху глухое позвякивание-постукивание безумных доспехов.       - Саня, он тебя провоцирует, а ты и рад повестись!       «Конечно рад», – думает Сангвин, перемахивая и через второй отделяющий его от Избранника Азуры, Шулера и Просто Стихийного Бедствия пролет. А еще думает, как сладко будет поднять эту маленькую пакость за грудки и заставить ответить за всё, что им пришлось пережить в этом скамповом филиале Очагов на Вварденфелле.       - Саня, ну серьезно, у тебя даже рога выросли!..       Это резонно, это правильно, это хорошо – так он сможет нагляднее показать нахалу собственную мощь, продемонстрировать превосходство, вселить ужас…       Так ему легко удается не вписаться рогами в то, что заменяет в Суране дверные косяки.       Сангвин встает на ноги, потирая ушибленную голову и свои прекрасные бедные рожки и скромно надеясь, что трещин на них из-за легендарного м… чудака не образовалось. Затем отряхивается от мерзкого вулканического песка, поправляет манжеты, поднимает голову, собираясь идти…       И застывает как вкопанный.       Поднимает плечи. Медленно поводит ими.       Наклоняет голову вперед. Потом – к левому плечу.       Выставляет перед собой правую руку и медленно-медленно машет ею из стороны в сторону.       Фигура, стоящая перед ним, делает все в точности так же.       - Дай-ка угадаю, безумец непредсказуемый: спрыгнуть с высоты, а потом поставить у входа зеркало изначально было твоим планом. Но должен тебя расстроить – зеркало оказалось кри… кхх…       Продолжить обличающую ненормального бывшего героя фразу не позволяет та самая фигура, которая заставила его проводить все эти идиотские манипуляции – его собственная фигура. Его кривое отражение.       Кривизна которого, кажется, стремится к бесконечности.       Потому что, право слово, какие нормальные отражения вместо того, чтобы улыбнуться в ответ, стремительно хватают свои оригиналы за горло?       Хотя Сангвин думает не совсем об этом. Он думает о том, что даэдрические пальцы, сжимающие горло, жесткие, как эбонит, что оскал лица напротив – своего лица напротив – полон жажды крови и ненависти, что когти…       «Когти», – вдруг проносится в разуме даэдрота, и он вонзает собственные так глубоко в калечащие горло руки, как только может.       Отражение отступает с коротким рыком, и Сангвин позволяет себе его осмотреть.       Благородная пепельная кожа, прекрасный даэдрик брони, изящные пальцы, четыре рога – все на той стороне арочного проема до боли напоминает Сангвину его самого.       Отражение приподнимает свои – его – изящные губы в как будто бы зверином оскале и начинает слизывать с раненых чужими когтями пальцев капельки крови. Даэдрической, густой, темно-багровой, горько-железной на вкус…       Сангвина передергивает.       А Отражение заканчивает свое нехитрое дело и вновь поднимает голову, щурится на него, но уже без открытого желания напасть – скорее, с любопытством. И Сангвин чувствует, как по его спине ползут мурашки. Стаями. Ордами. Даэдрические.       Гетерохромные глаза Отражения – не отраженные, как это бывает в нормальных зеркалах. Зеленый напротив голубого, голубой напротив зеленого, и это означает только одно: что бы перед ним ни стояло, оно либо отменно притворяется, либо Сангвин.       Тоже Сангвин.       - Шео, мудила, ты что, опять пытаешься отравить меня фэллдью?       Сангвин не сразу понимает, почему он говорит, хотя он не говорил. Ведь чуть заметная хрипотца, чуть растянутые в раздражении гласные и небрежная пренебрежительная даже «ф» - все его, сангвиново, до последнего звука!..       Потом до него доходит – это все-таки Отражение. Оно выглядит, как он, говорит, как он… Что еще оно может также?       Многое, наверное – но в главном только что прокололось.       - Я же не пьянею.       Отражение секунду смотрит ему в глаза – цепко, резко, пробирая до костей – а потом вдруг улыбается, и Сангвин изумлен этой переменой. Улыбка получается вежливой, даже дружелюбной, располагающей настолько, что хочется, не думая, улыбнуться в ответ…       Да только в глубине глаз, которые смертные считают зеркалами душ, у него таится звериная ненависть, а отпечатки чужих пальцев не скоро сойдут с шеи.       Сангвин улыбается в ответ – но ровно настолько, чтобы убрать из мыслей панику, оставив обычную настороженность.       - Видимо, этот обессмертившийся поганец еще не кормил тебя своей любимой бодягой, – наконец замечает Отражение, когда они оба более или менее определяются с тем, как себя вести. – Советую и не советую одновременно. Хотя… нет, пожалуй, не так, – снова тянет Сангвин напротив, щуря голубой глаз. – Советую, если Шео в настроении или тебе хочется поскорее покончить с существованием, в том числе обливионским.       Сангвин лишь недоверчиво хмыкает. Штук, способных навредить ему настолько – кроме, пожалуй, малакатова «Бича» – он не знает.       - …что, Шео до сих пор не пытался тебя убить, недоразумение? – Отражение ухмыляется и приподнимает бровь, но теперь уже в каком-то снисходительно-жалеющем жесте. – Ну ничего, бедный мальчик, встреча с этим исчадием Нирна и Обливиона у тебя еще впереди.       Сангвин не любит множество вещей на свете, чересчур милых или, напротив, антиэстетичных – но иногда может с ними примириться. А вот с менторским тоном и особами, которые себе подобное в его сторону позволяют, будь они смертными или Принцами, у него разговор недолгий.       - Слушай, ты, извини, не знаю, что ты там. С Корнилом я знаком, и… мхр…       Отражение опять ведет себя невежливо, да и вообще неадекватно – набрасывается на Сангвина со сдержанным рыком, но на этот раз не принимается душить, а затыкает рот кулаком, как кляпом, будто пытаясь вывихнуть челюсть, коснуться фалангами нёба…       Именно к этому Сангвин не готов. Но на то, что Отражение напротив непредсказуемо и опасно, себя уже настроил, и потому освобождается – вывернув до боли другую руку твари и сжимая со всей силой челюсти – в рекордно короткие сроки.       Отражение снова отходит от него зализывать раны на пальцах. На этот раз – и от когтей, и от зубов.       - Ты что, больной? – ошарашенно задается вопросом немного выпавший из реальности от скорости случившегося Сангвин.       - Ты что, ублюдок, больной? – вторит ему Отражение. – Хочешь, чтобы Шео наши кишки по люстрам Нью-Шеота развесил, а потом лазал по ним, как босмер по лианам?       - Почему? – спокойно осведомляется Сангвин.       Отражение смотрит на него, как на полного идиота.       - Ты глухой, тупой или два по цене одного? Я же сказал – по лианам. Ну, знаешь, такие длинные упругие штуки, по которым лазают босмеры…       - Нет-нет-нет, замолчи пожалуйста, ты не понял вопроса, – вежливо «самдуракает» Сангвин. – С какого бы рожна Шео впадать в боевое безумие из-за такой мелочи?       Отражение вылупляется на него очень неэтично.       - Ну, например, потому, что называть его так имеет право только его Обливионом траханная женушка?       Теперь уже Сангвин изумленно смотрит на Отражение.       - Но он же говорил, что разошелся со своей женщиной не меньше десятилетия назад?..       - Ага, как же, - позволяет оно себе смешок с отчетливой ноткой превосходства. – Его женщина настолько порвала с ним, что стала герцогиней Деменции.       - Невероятно… - качает головой Сангвин. – А мне-то он говорил, что их ничего, кроме дочери, и не связывало…       - Какой дочери?! – теперь уже в голос хохочет Отражение. – Сын у них, сын! Маленький поганец с непойми чьею кровью, текущей в жилах, которого мы сейчас и пытаемся поймать!       Дальше мысли Сангвина текут хаотично и быстро. Сейчас они охотятся за Нереварином. Корнил гораздо, гораздо старше того, на сколько он выглядит, из-за смешанной крови. Но смешанной с кем? Очевидно, с эльфами. Может, даже с данмерами – благодаря нирнской генетике о том, кто был отцом, понять зачастую достаточно трудно. А Нэрил – Нэрил как будто бы обижен на них, играется, как кошка с мышами, к чему-то подводит…       - Его сын – Нереварин?!       Отражение опять смотрит на него, и на этот раз окончательный диагноз «Убогий» читается так явно, что Сангвин поневоле покрывается пятнами.       - О нет. Мы гонимся за Эгрейном, ушлепком мелким. А Нереварина, кажется, Шео уже сожрал. Или мы оба, точно не помню.       На секунду – всего лишь на секунду – такой план действий начинает нравиться Сангвину.       Потом его все равно ощутимо передергивает.       - А знаешь, я тут подумал… - вкрадчиво улыбаясь, начинает Отражение, чем заставляет Сангвина напрячься только сильнее. – Мне кажется, здесь очень спокойно, а вы двое, ты и, как я понял, здешний Шео – дол… очень милые ребята. Так что можно пока с вами немного потусить?       Сангвин абсолютно точно готов послать его в пешее эротическое – но Отражение поспешно добавляет:       - Клянусь своим Планом, что буду вести себя, ну, в меру прилично для этой реальности!.. Правда, скампы Шео раздери, надо отдохнуть.       - Ага, конечно, – покладисто ершится Сангвин. – Только, дай-ка угадаю, клясться тебе нечем, ведь Джиггалаг давно уже разгрохал твои Очаги.       Отражение смотрит на него с такой непередаваемой гаммой чувств во взгляде, что сразу становится понятно: нет, не разгрохал. Потом машет рукой:       - Да как хочешь. Розой своей клянусь и всеми душами, только прошу: дай мне хоть вечерок выпить спокойно!..       Сангвин сомневается в своем решении, но все-таки кивает.       - …а все-таки, дебиленок, ничего ты не понимаешь в эстетике, – в который раз вливая в себя кружку крепчайшего сангвинова пойла с парой щепоток этой странной зеленой пыльцы, замечает Отражение.       Сангвин едва концентрирует на нем взгляд, потому что он, даэдррический легион, оказывается прав: фэллдью – и правда в хламину убойная штука, даже когда ты вроде бы и не должен пьянеть. Потому что Сангвин пытается сфокусировать взгляд на фигуре напротив, тоже, само собой, принявшей вид Сэма Гевена – и не может этого сделать. Лишь понимает краем сознания, что, несмотря на все сходства, одет он хотя бы не в робу скайримского образца.       - А?..       - Я говорю, что ты глупый и скучный, – ухмыляется Отражение, и его ухмылка расплывается, тает в воздухе, словно данмерские духи предков. – Удовольствие ради удовольствия, так? Это… скучно. Это банально. Это, в конце концов, может предложить любая Дибелла – так почему, сука, ты такой мягкотелый, чтобы принимать, как данность, именно этот стиль?       Сангвин пожимает плечами. Его, вообще-то, все более или менее устраивает.       - Ты просто не умеешь в настоящую красоту! – в голос смеется Отражение, вливая в себя еще одну кружку с неповторимым зеленым налетом наверху. – Или забыл. Забыл, как стонут отдающие душу смертные, когда ты рядом, когда ты чередуешь сладость и боль. Когда ты вырисовываешь на коже кровавые узоры, обрываешь ошметки кожи, ошметки тканей – а тело под тобой дрожит от экстаза, умоляет о большем…       Сангвин кривится так, будто чувствует всё творящееся в рассказах Отражения на собственной шкуре.       - Это все эстетика Молага и Намиры. Может быть, Боэтии или Мефалы. Не моя.       - Ты вообще думаешь, что говоришь?! – Отражение злится так сильно и осязаемо, что даже с размаху грохает кружкой о стол Дома Наслаждений. И Сангвину честно интересно, из чего сделана эта кружка, если способна выдержать такой удар. – Да Боэтия, Мефала – оба… обе.. обои?.. в общем – они те еще дилетанты в этом плане. Первому важно максимум количество участников, второй – процентное соотношение глупеньких безобидных фетишей. В общем, так плохо, что лучше бы и вовсе не совались. Вот Молаг… - хмыкает Отражение, – Молаг, очевидно, был бы способен на что-то действительно интересное, если бы понимал, где грань…       - Грань? – переспрашивает, икая, Сангвин.       - Да, грань, – мурлыча, отвечает Отражение, попутно закидывая ноги на стол. – Видишь ли, в пытках на грани удовольствия, как и в любом другом деле, сочетающем не сочетающиеся обычно для смертных понятия, нужно знать меру. Когда раскаленное железо нужно заменять холодными руками, когда в холод сильнее скайримских морозов нужно вплести нотку горячих губ, когда нужно перестать пронизывать содрогающееся каждым нервом тело чистой энергией и нанизать его на твердую плоть…       Отражение распинается еще долго – очень долго – но свой вывод Сангвин уже сделал:       - Говори, что хочешь, но на Бенедикте или Ашаад я тебе пробовать такое бы не дал.       - А что насчет… тебя? – вдруг спрашивают, загораясь, его глаза напротив.       Сангвин настолько не понимает, где он, что он и о чем идет разговор, что переспрашивает лишь, тыкнув в себя пальцем.       - Да-да, тебя, дорогуша, – бархатно смеется Отражение, и на губах его расцветает манящая улыбка. – Ты настолько невероятно милый, что я готов сделать это с тобой даже без оплаты в виде твоей души… Да и любой другой. Просто так.       - Прости, увечья не интересуют.       Сангвин пытается сказать это как можно жестче, но, наверное, фэллдью усугубляет его мировосприятие – и он тоже, моргая, видит в этой перспективе эстетику, эротизм…       - Ты не пожалеешь, – соблазняет улыбка напротив. – Я даже готов поступиться абсолютно всеми своими принципами и дать тебе самую большую из возможных свобод – свободу прекратить все единственным нет даже во время нашей близости, даже в момент когда я буду хотеть, изнывать… А потом – сказать мне, что было не так. И, может быть, даже исправить ошибку…       Перспектива прекрасна беспредельно и даже еще немножечко больше, и Сангвин бы согласился, если бы напротив был Боэтия, Хермеус, Хирсин…       Да даже если бы напротив, щурясь, сидел Молаг или Мерунес, он бы, скрепя сердце, мог бы поверить в их честность!       Но глаза Отражения всё так же сочатся хорошо скрываемой ненавистью – один ядовито-зеленый, другой голубой, как этериевая молния. Им Сангвин доверится только через собственный труп.       Поэтому отчаянно ищет пути отступления – или, на крайний случай, отмазки. И находит, в таком состоянии, всего одну:       - Извини, друг, но сейчас моя Роза цветет исключительно для того, чтобы трахнуть Шео.       Сангвин ждет любой реакции. Неверия, подколов, уговоров, насмешек – в общем, всех своих излюбленных средств при работе с неподатливыми любовниками. И потому готовит тезисы, аргументы, прикидывает контраргументы оппонента, думает, как их перекрыть.       - …что с тобой не так? – спрашивает он у отражения через долгие несколько минут, которые оно смеется и, кажется, не желает даже попробовать прекратить смех.       - Извини, мелочь, – наконец кое-как берет себя в руки Сангвин напротив, – но с тобой-то что не так? Трахнуть Шео…       После этой фразы следует еще один приступ безудержного веселья.       - Правда. Прости, Санька, – и это обращение из его уст сейчас даже не режет уши, – просто я представил это, и… в общем, если твой Шео хотя бы немного похож на моего – я искренне сомневаюсь, что у тебя получится сверху.       - А вот и посмотрим! – наконец-то понимая, что к чему, обижается Сангвин.       - Конечно посмотрим, – прячет усмешку Отражение. – Только для начала – выпьем.       И они пьют еще очень долго, но Сангвин не помнит об этой попойке абсолютно ничего.       - Саня, Саня, ты живой! – где-то над самым ухом слышит радостный вскрик Сангвин первым делом, когда открывает глаза.       Вслед за этим в его голову врывается что-то неожиданное – боль, путающая мысли, слепящая глаза и треплющая нервы. Головная боль.       Сангвин улыбается: неплохо вчера посидели.       - Саня, ты слышишь меня?! – причитает знакомый голос под ухом, как будто нудящий комар, и Сангвин припечатывает:       - Просто заткнись, Шео, и дай мне чего-нибудь для опохмела.       Сначала имперец замолкает. Потом выдает поистине гениальный вопрос:       - Зачем тебе опохмел?       Сангвин вздыхает.       - Да, да, парень, помню: я раньше говорил, что этот ваш алкоголь на меня не действует. Это, конечно, правда, но на каждое правило находится свое исключение. Так вот: найди мне, пожалуйста, быстрее чего-нибудь холодненького и внутрь, и тогда я тебя, может быть, поцелую. Или не поцелую – как захочешь.       Корнил, вопреки чаяниям Сангвина, даже не обижается на предложенный поцелуй. Вместо этого аккуратно спрашивает:       - Тебе принести опохмел после того, как ты со всей дури встретился башкой с суранской стеной?       Несмотря на всю головную боль, Сангвин открывает глаза и вылупляется на Шео. Но ведь столкновение с Отражением, пьянка, предложение…       - Все это время ты, практически бездыханный, лежал здесь. – Шеогорат как будто слышит его мысли и мастерски обрывает их. – Ты даже превратился обратно в бретонца, а я даже не знал, как на это реагировать, Девять, Сань, я так волновался!..       Первый в истории Обливиона даэдрический Лорд, верующий в аэдра, чуть ли не с плачем виснет на его шее – а Сангвин понимает, что все это, к счастью ли, к сожалению ли, было одной лишь игрой воображения претерпевающего стресс организма. А виноват во всем этом…       - Хватит распускать нюни, Шео, – мгновенно подавляет злостью недомогание, как могут это только даэдроты, Сангвин, одним движением вставая с кровати. – Всю эту несуразность мне устроил Нереварин – так что вперед, за ним. Очень уж хочется дать неувязку леща.       Корнил предусмотрительно помалкивает о том, кто тут неувязок, и просто следует за старшим товарищем.       …порядком побледневшие следы пальцев на горле Сангвина они оба заметят гораздо позднее и объяснить уже не смогут.