Весна

Сначала пропали перчатки. Нет, не так. Сначала были тюльпаны. Они появились еще 24 февраля у метро, как ехидный намек мужчинам. Мол, 23 февраля отгремело, готовьтесь к 8 марта. Они стояли небольшими букетами в обрезанной до половины пластиковой пятилитровой канистре. На фоне серой городской зимы желтые и красные ароматные цветы казались чудом. Продавала их толстая женщина в платке, куртке и юбке а-ля «Икона стиля Черкизовского рынка». Вместе с женщиной на лавочке сидела девочка лет пяти в яркой курточке, лыжных штанишках, сапожках и шапочке. Купить цветы не удалось, но они надолго отпечатались в памяти как первый признак весны. А потом пропали перчатки. Бордовые такие, удобные, под цвет длинной куртки. Просто однажды вместо кармана остались на тумбочке и больше не возвращались. А затем в тумбочку спрятались теплый вязаный шарф и смешная рогатая шапка. На смену им пришел цветастый берет, поверх которого так удобно носить наушники, и фиолетовый шарфик. А после перчаток аж на две недели пришла скотина-депрессия. Вместе с ней пришла слякоть, авитаминоз, выражение лица «Отпугни дементора», бессонница по ночам и сонливость днями. И они. Начавшие еще в конце февраля и не закончившие по сей день. Орущие мартовские коты. Эти пушистые сволочи выводили ночами свои серенады невзирая ни на что. Но самое ужасное, что впервые за пять лет их решил поддержать собственный кот, и он тоже орал по ночам. Мартовское настроение было отвратительнейшим и месяц прошел в ненависти ко всему сущему. От радостных школьников до ночных кошек. Мартовскую депрессию смели первые воробьи, которые будто по расписанию появились на улице первого апреля. Воробьи оказались крупными, шумными и уставшими. Достаточно мощной комплекции девушка с растрепавшимся хвостом роскошных каштановых полос с цветными прядками и рюкзаком, не менее встрепанная невысокая и весьма костлявая рыжая коротко стриженая то ли девушка, то ли девочка-подросток, то ли вообще женщина, еще более тощий, чем рыженькая парень, волосы которого стояли чуть ли не ирокезом и ещё одна русая девушка, которая на фоне друзей выглядела достаточно прилично, при условии, что вы не будете смотреть на лазурные драные джинсы, ярко-красную куртку, фиолетовые «конверсы» и сумку сшитую из разнообразных лоскутков. Ребята шумно болтали, их речь искрила никому не понятными, кроме них самих, словами, датами и шутками. Кое-что даже оказалось записанным в блокнот. Фразы вызывали вопросы без ответов «Граф Раймонд опять в будучи в депрессии заклемал пятерых вистанеков.» «Восьмого числа рексонта будет новая битва.» «Анистара притащила таких очаровательных мистираукков.» Ребята скрылись в одном из проулочков, ведущих во дворы, но депрессию просто снесло этим ураганом цветов, разговоров, эмоций. Придя домой, уставилась в зеркало. Ну, и что оттуда смотрит? Нечто скучное, невзрачное и совершенно не притягивающее взгляд. И смотрит оно аж с конца ноября. Проблема разрешилась просто и за выходные. В понедельник кто-то из коллег тяжело вздыхал и крутил пальцем у виска, кто-то жизнерадостно улыбался и говорил, что короткие зеленые волосы мне идут куда больше, нежели длинные светло-русые и теперь видно, что глаза у меня каре-зелёные. Я лишь пожимала плечами и про себя широченно улыбалась. Первое апреля было встречено как и положено. Ну, и стоило добавить про приклеенную к полу фальшивую пятитысячную купюру, коробку без дна на шкафу, всяческую безобидную мелочёвку, типа игрушечных насекомых, подкинутую коллегам, прозрачную трёхлитровую банку с большим лизуном на окне, подписанную как «Космическая слизь Вася», на которую заказчики реагировали совершено по разному, но всегда интересно и святой школьный прикол — карбид в унитазе, перед уходом из офиса. Карбида было совсем мало, сколько уж дал брат-химик, но на немного дыма и вонь этого хватило. Отражение хихикало и ухмылялось совершенно как подросток. На следующий день уже порядком надоевшие тёмно-синие зимние сапоги отправились в шкаф, а на смену им пришли осенне-весенние замшевые сапожки на каучуковой подошве с каблучком и декоративной шнуровкой. Шнурки были явно слишком длинными и их концы были завязаны в узелки и бантики сантиметров на пять и эти конструкции при ходьбе качались сродни маятникам. Бордовая куртка ушла вслед за сапогами, а из кладовки вылез чуть коротковатый, но за года три так и не выцветший, яркий плащ, жёлтый цвет которого напоминал смешавшиеся свет солнца в конце сентября и лепестки подсолнухов. Застёгивался этот шедевр буквально говорящий всем «Вот как надо смешивать элегантность и яркость» на чёрные пуговицы. Так же был ремень из такой же ткани с чёрной пряжкой и его мини-копии на запястьях. В сочетании с черными наушниками «Сони» с тёмно-бирюзовым шнуром и отделкой того же цвета, разноцветной роскошной объёмной сумкой, одной из немногих брендовых вещей в гардеробе и сочетающейся со всем, и зелёными волосами этот костюм создавал воистину фантастическое впечатление. А в середине апреля жалкие, но отчаянно цепляющиеся остатки снега решили стаять до конца. Все ненужные распечатки, планы очередных помещений и прочая офисная макулатура становилась корабликами и все дружно в обеденный перерыв ходили на улицу пускать по ручьям корабли, пока вода не высохла. Моря и океаны исчезли через неделю, а бумаг скопившихся за зиму все равно было завались, ибо сдать все в переработку их гринписовец местного назначения и начальница по совместительству Рената Григорьевна, просившая ее называть просто Рена, банально не успевала, так что в скором времени весенне-голубое небо было разрезанно там и тут пролетающими самолетиками разнообразных конструкций, голубками и прочими оригами, которые были способны продержаться в воздухе хоть полминуты. Даже устраивали соревнования чей самолетик продержится в воздухе дольше. Абсолютный рекорд три минуты сорок шесть секунд установил архитектор Макс, который оказывается в детстве хотел быть авиаконструктором, но не подружился с физикой от слова совсем. Впрочем, как считаю я сама, вид лохматого архитектора в джинсах и с карандашом за ухом ему идет куда больше. Как представлю его в официальном костюме, да еще и серьезного, так тошно становится. Тем более, у меня рыжий авиаконструктор вызовет когнитивный диссонанс. С детства уверенна, что авиаконструктора рыжими не бывают никогда. А после соревнований по самолетикам температура прыгнула до плюс шестнадцати. Грех было не выйти на улицу не в плаще и джинсах, а в платье, кедах и рюкзаком за спиной. Платье было белым с широкими поперечными тёмно-розовыми полосками и волнистой юбкой в стиле 60-х годов. Длинна чуть выше колена позволяла носить его с высокими "конверсами" мятного цвета, а в нежно-нежно розовом, почти белом рюкзаке с принтом а-ля "Лондон" было очень удобно таскать вещи и чертежи. Правда, температура потом шустро вернулась к привычным плюс семь-плюс десять и пришлось вернуться к джинсам, но плащ уже можно было сменить на ветровку, да и температура неспеша поползла вверх. За чертежами, расчетами и прочей архитектор свой работой незаметно подкрался май с праздниками, которые друзья уговорили провести в Питере. Уговаривали долго и крепость сдалась, пускай и с боем. В Питере на майские я в последний раз была лет в шесть или семь и это был первый раз, когда я попала в Северную столицу. В памяти отпечатались лишь удивительная хорошая для города дождей погода, океанариум, квартира, которую мы снимали, пара ресторанчиков и парад, на который мы случайно наткнулись. Открытые машины, в которых везли ветеранов, марширующие солдаты и барабанщицы. Они запомнились больше всех, в голубых юбках и пилотках и белых перчатках с барабанными палочками, красивые, идущие в ногу и потом, когда парад прошел показалась догоняющаяя их барабанщица, стучащая каблучками по асфальту и сжимающая в руке кленовые палочки. Почему кленовые? В те года я наслушавшись песни про веселого барабанщика я была четко уверенна, что палочки кленовые и никакие другие. С тех пор я где только не бывала на майские, от родного города и дачи до Тбилиси и Нью-Йорка, но в Питер так почему-то и не ездила. Сборы были недолгими. Вещи в небольшой красный в черный горох чемоданчик, на который я недавно наклеила стикер с Ледибаг и Котом Нуаром, насмотревшись мультика, кота маме, геккона сестре, на голову шляпу, на тело морское платье с юбкой в моряцкую полосочку, на ноги босоножки, на запястье и в уши красивый и легкий комплект из бирюзы, за спину рюкзак, билет в зубы и на вокзал. К счастью мы решили не жмотиться и поехать на Сапсане, а не ночь в обычном поезде. Приехав, мы закинули чемоданы в отель и бросились гулять, попутно предаваясь любимому развлечению, рассказывая друг другу, что думает та или иная вещь. Вышло, что атланты хоть и немного устали, но ночами их порой подменяют призраки, а они могут отдохнуть. Катер очень хочет, что бы на нём катались почаще, потому что иначе капитан грустит, а когда он грустит, он поёт грустные песни, а катер любит весёлые.Решили не расстраивать катер и прокатились. Выяснилось, что капитан знает много хороших песен и отлично поёт. Нева очень рада, что лед наконец сошел целиком и она может покрасоваться перед петербуржцами и приезжими, а канал Грибоедова крайне счастлив от того, что в него уронили книгу Терри Пратчета и он может её почитать. Грифоны ждут, когда на улицах станет как можно меньше народа и они смогут полетать. Мосты чуть ли не дрожат в ожидании белых ночей, так как очень любят романтику и очень рады, когда на них ждут любимых девушек, думают о любви и читают романтику, а ещё в тайне немного, совсем чуть-чуть, белой завистью, завидуют Поцелуеву мосту. В виду этого ночью разбились по парам, взяли плеера, телефоны, гитары и голоса и пошли танцевать на мосты, до тех пор, пока их не развели. Кажется, мосты катострофически обрадовались. Ещё два дня мы убили на Эрмитаж. Все, кто в нём проживают, оказались крайне интересными личностями,впрочем, другого мы и не ожидали. Ещё день на кунсткамеру, с пролетанием зала с заспиртованными экспонатами, ибо они почему-то не думали и нам от этого было страшно, и книжный магазин в здании Зингера. Ушли нагруженные до предела книгами, открытками и прочим и тут же засели в ближайшем Старбаксе разгребать всё. Следующий день мы посвятили открытиям. Книжный магазин "Все свободны", магазин "Касл Рок" с офигенным двором с гарафиити и маленькая кофейня с сумасшедше вкусным кофе, печеньем и еловым джемом. Потом Петергоф, девятое мая с парадами, день посвящённый всему, что нам кажется интересным и майские неожиданно закончились и настала пора возвращаться домой в Москву. Клятвенно пообещав Питеру вернуться, мы со спокойным сердцем уехали домой. Питер помнит, что мы исполняем свои обещания. Целая спокойная неделя в Москве и я рванула на барахолку. На следующий вечер мы всем офисом за чаем с еловым джемом из той кофейни поздним вечером у меня дома разгребали всё, о чём только можно было мечтать. Книги, календарики, игрушки, пуговицы, нитки, перья, бусины, украшения, записные книжки, значки, шкатулочки... В ту ночь все расходились с неприлично довольным видом, впихнув мне чуть ли не двойную сумму за всё, что нагребли, не слушая слов про то что это подарки. Лишь заявили "Тогда это наши подарки" и ушли. А потом мы так же дружно ухнули в работу. Какие-то добрые гении заказали нам целый комплекс домов на деревьях, заявив, что если уж и обращаться в контору, то только с названием "Демиурги", В общем, пахали мы две недели не покладая рук и фантазии. И лишь выйдя в легком платье в малиновую полоску, босоножках, с сумкой, на которой держались за руку лапки Минни и Микки Маусов и с самокатом, собираясь нести готовый проект заказчикам, я обнаружила, что настала пора сказать одну фразу. Здравствуй, лето!