Ведьма-сквиб

Предупреждение: В этой главе Петунья будет ругаться. Мысленно. Но нецензурно. Больше такого не ожидается. Хогсмид пользовался большой популярностью у студентов — развлечений в закрытом интернате было немного, так что даже поход в небольшую деревеньку становился событием. Однако уже к концу третьего курса, на котором впервые отпускали из школы, все школьники осознавали ограниченность местных развлечений и продолжали посещать Хогсмид по привычке и от безнадежности. И даже считалось необходимым для прохождения определенного теста на «взрослость» ввернуть так небрежно «Опять этот Хогсмид! Да что я там не видел? Скукота». Петунья уже давно вышла из возраста, когда бахвалятся знакомством с местными достопримечательностями. Ее интерес в посещении деревеньки лежал совсем в другой плоскости. По правде сказать, найти информацию о рыжем брате директора оказалось непросто: последний старательно скрывал свое родство с трактирщиком сомнительного заведения. И, глядя на обшарпанное и грязное здание, Петунья понимала почему. К кабаку «Кабанья голова» девушка подошла рано утром, надеясь застать Аберфорта в свободное от работы время: постучала в дверь, заглянула в грязные окна и даже немного покричала. Наконец, послышались медленные тяжелые шаги, дверь отворилась, и на пороге появился дед с длинной окладистой бородой и недовольным выражением упрямого лица. - Чего тебе, мелкая? – прогудел он мрачно. - Здравствуйте, мистер Дамблдор. Меня зовут Лили Эванс. Я бы хотела поговорить с Вами наедине, - решительно произнесла Петунья. - А я не хочу, - хмыкнул трактирщик. - Кыш отсель! - Ваш дорогой брат позволяет себе странные подозрения в мой адрес, предполагая наше с Вами родство. Мне бы хотелось прояснить этот момент раз и навсегда. Немного Вашего времени и честности, и более я Вас не побеспокою, - Петунья проявляла настойчивость, внутри закипая от злости. «Никакого желания нет отираться по сомнительным заведениям. И родственников таких нам не надо». - Вот прям так — честности? – развеселился неизвестно чему Аберфорт. - С гарантиями, - мрачно процедила девушка. «Какие все меркантильные, не напасешься». Трактирщик смерил ее задумчивым взглядом и отступил, пропуская внутрь. Обстановка там была под стать внешнему виду здания: старенько и грязненько. Стулья и лавки из грубо обработанного дерева, столы лоснились от жира, стены у печи были сильно подкопчены. Особый колорит заведению придавала лохматая коза, меланхолично жевавшая зелень из кадки на полу. - А где кабан? – пошутила Петунья. - Меланья за него, - хмыкнул трактирщик, махнув рукой в сторону козы. - Она вообще обладает многогранными талантами. «Спасибо, меня уже просветили». Коза, не переставая жевать, повернула голову, смерила гостью взглядом и вновь повернулась к трапезе. Аберфорт повел девушку в небольшую комнатенку, все небогатое убранство которой состояло из небольшого стола и двух стульев. - Переговорная, - торжественно представил помещение трактирщик. - Что там с гарантиями? Петунья вытащила из сумочки небольшой свиток, запечатанный воском и печатью. Развернутый лист бумаги сам собой прилип к столу, а потом впитался в него, оставив на деревянной поверхности небольшую пентаграмму с множеством символов. - Назовите дату Вашего рождения, пожалуйста, - произнесла Петунья, доставая из поясного кармашка небольшой мелок. - Свеча дипломата? - Аберфорт крутил в руках заляпанную воском печать. - Кто чертил основу? - Я, сэр. И сейчас сделаю индивидуальную настройку. Нужно вписать дату Вашего рождения. - 7 Ноября 1884, - пожал плечами трактирщик. Когда Петунья впервые познакомилась с требованиями Свечи дипломата, она столкнулась с серьезной проблемой: какую дату рождения указывать для себя. Сначала она попыталась решить этот вопрос практически: попробовала обе даты, но связка все равно не работала. Тогда пришлось серьезно погрузиться в теорию. Проблема была не нова, поскольку иногда рунисты помогали переносить душу из одного тела в другое, а иногда содействовали одержимым. Имелось вполне изящное решение: свечу дополняли усложненными элементами, которые расписывали отдельно даты рождения тела и души. Когда все записи были внесены, Петунья капнула в центр немного крови из пальца, от чего из рисунка вверх взвились ярко-красные светлячки. Она рукой помешала светлячков, от чего те весело закружились, и сияющий красным столб света отбросил блики на сидящих за столом магов. - Работает, - констатировала гриффиндорка. – Мистер Аберфорт Дамблдор, прошу Вас, ответьте честно, имеют ли подозрения Вашего брата какую-либо почву под собой? Трактирщик скрестил руки на груди: - Вы просто спрашиваете, мисс Эванс, без принуждения и Веритасерума. Я ценю это. Но не настолько, чтобы вот так сразу начать исповедоваться. В чем Ваш интерес? «Ожидаемо. Это мне нужно развеять свои сомнения, хотя я и без них его отцом в жизни не назову». - Ваши признания не изменят моего отношения к отцу: он меня воспитал, ему и мое уважение до конца моих дней. Они мне нужны для покоя в семье, слишком тяжело жить с такими подозрениями. Я забочусь о маме, к счастью, наше с ней родство сомнений не вызывает, - Петунья иронично улыбнулась. – А еще Ваши слова немного прояснят отношение к Вам: Ваш брат принимает участие в моей судьбе, а о Вас я только слышала. Даже найти Вас вот так просто не получалось. - Про отца это правильно, это я уважаю, - Аберфорт покивал головой медленно и внушительно, в сильном контрасте с жестами и мимикой директора Хогвартса. - И только поэтому и только под Свечу отвечу. Мой ответ таков: нет. И все, кто подозревает обратное, весьма льстят моим возможностям. Петунья почувствовала, как буквально сдувается, как исчезает ее заведомая агрессия к старику напротив. Тем не менее, некоторое недоверие сохранялось: - Но почему директор был так уверен? - М-м, - Аберфорт неожиданно грустно улыбнулся. - Так в двух словах и не опишешь. Есть такое маггловское выражение «Время разбрасывать камни и время их собирать». В молодости нам казалось, что впереди вся жизнь, что мы еще все успеем сделать. Альбус занимался науками, потом политикой. А я очень рано получил свободу от семейных обязательств и ушел в разнос. Лет тридцать не было ни одного военного конфликта без моего участия. При этом я гулял, так что стены дрожали, да еще и играл сутками. Я бывал то нищим, то богачом по несколько раз за неделю. А потом вдруг очнулся, посмотрел по сторонам и понял, что устал. На руках у меня были выигранные документы на эту таверну, в ней я и осел. Через несколько месяцев пришел Альбус: профессор, мировое светило, победитель Гриндевальда. И, несмотря на все эти заслуги, такой же старый никому не нужный пердун. Петунья закашлялась. - Ты хотела честно, - пожал плечами Аберфорт. - Когда он прибежал с трясущимися руками и воплями про маленькую рыжую гриффиндорку с родной нам силой, я только похмыкал на эти подозрения и послал его. А Альбус так хотел верить, что мы больше не одни… Даже смешно, как он носится с магглорожденной девчонкой просто за мысль, что это моя кровь! Я лично такого отношения никогда не удостаивался. - Но ведь это неправда, - покачала головой Петунья. - Что бы там между нами ни было, он все равно мой брат. И я рад видеть его таким воодушевленным, впервые за долгие годы. На фоне прочих, с кем он якшался – ты еще не худший вариант, - трактирщик заговорщески хмыкнул. «Спасибо на добром слове». - Интересно, как с этим сочетается вовлечение меня в магический контракт с Хогвартсом? – скептически потянула гриффиндорка. - В этом весь Альбус! - развеселился ее собеседник. - Каждый должен приносить пользу. А братишка тихохонько примажется, чтобы и себя при этом не обделить. Настороженность во взглядах двух заговорщиков исчезла, уступив место обычной доброжелательности между знакомыми. Они помолчали какое-то время, заворожено глядя на носящихся по кругу светлячков. «По здравом размышлении получается, что мне также не выгодно раскрывать директору глаза. Самое главное я знала и так, теперь у меня в этом есть уверенность. Что изменил наш разговор? Только мое отношение к Аберфорту. Не получается ли, что я использую Альбуса Дамблдора? Нет, если он так хочет обманываться на мой счет, я просто не буду его разубеждать. Остается одна маленькая неясность…» - Тогда я не понимаю одного: почему я единственная рыжая в семье? - О-о, это, знаешь ли, говорит знающим людям о многом, - промолчав, ответил Аберфорт. - Но я едва ли могу рассказать об этом хорошо. Мне известно лишь, что когда кельтов сильно притесняли, их магия была скрыта, а выжившие смешались с простецами. Иногда у таких магглов, потомков древних родов, рождаются уникальные дети, словно поцелованные самой Магией. Считается, что они настолько одарены в магии жизни, что способны победить саму смерть. Один мой друг как раз и был примером такого проявившегося многие века спустя дара. Он осел в Норвегии, там друиды в чести. «Победить саму смерть? Лили?!» Петунья сама не ожидала, сколько радости в ее душе пробудит это простое предположение. Она редко задумывалась о судьбе сестры, погруженная в свои проблемы, но теплого отношения к ней не утратила. Возможно, столкнись она с живой Лили, с ее нетерпимостью, безапелляционностью резких суждений и высокомерием волшебницы первого поколения, Петунья бы растеряла этот флёр ностальгии. Но столько лет разлуки спустя вспоминалось только самое светлое, все лучшее, что было в родной мелкой сестренке. - Мистер Дамблдор… - Аберфорт, - перебил ее широким взмахом руки трактирщик. - Аберфорт, - послушно поправилась Петунья. - Подскажите, а Вы не могли бы порекомендовать меня своему другу? Я надеюсь в грядущем году отправиться в Хардангер и, возможно, смогу нанести ему визит. Пожилой волшебник медленно и торжественно кивнул в знак согласия. И снова, оказавшись в пределах Хогвартса, Петунья осознала, насколько тяжелая, выматывающая, безэмоциональная жизнь была у нее в Брно: казалось, даже воздух в Чехии давил. Там, за пределами родной страны, она чувствовала себя серым бесполым существом, делающим нужную, но от этого не менее нудную работу. Здесь ей были рады. На третьем курсе девочки поголовно записались на курс Прорицаний. Вела его высокая строгая кенийка: по крайней мере носила она традиционные одеяния именно этой страны, правда, дополняла их шкурами зебр, жирафов или леопардов, так как в одних бусах и тряпочках было слишком холодно. Класс прорицаний был специально переделан для придания большего колорита предмету: помещение было круглым, вплотную к стенам стояли невысокие лавочки, покрытые разноцветными коврами и множеством маленьких подушек, а в центре располагалось «лежбище» профессора и стояли курильницы, в которых постоянно воскуривали разные благовония. Соседки Петуньи были в диком восторге от предмета, преподавателя и восточного колорита, разбавленного африканскими мотивами. Общая характеристика прорицаний в их исполнении укладывалась в два слова: «Вау» и «Ах!» (непременно с придыханием и закатыванием глаз). Эта восторженность предполагала только один вариант интерьера. Возросшие таланты в трансфигурации позволили девушкам разгуляться: они изменили формы окон, вместо прозрачных стекол вставили яркие витражи, на полу постелили теплый ковер с мелким узором, комнату разделили декоративными стенками из резного дерева, спальные кровати сделали совсем приземистыми, покрыли их узорчатыми покрывалами и множеством мелких цветных подушек. Цветовую гамму они сохранили в красных тонах. Дополнил картину роскошный столик, на котором Петунья мстительно расположила изящный кальян и небольшую синюю гусеницу. Туни ожидала, что Алиса обрадуется такому дополнению, но та, что удивительно, отреагировала довольно вяло. Она ходила погруженная в свои мысли, держа их в себе, так что даже ее соседки не знали, что с ней. Иногда она поглядывала на Петунью странным взглядом, но пришлось ждать целую неделю прежде, чем она решилась поговорить. Встреча произошла сразу после уроков в небольшом закутке у башни Гриффиндора, Петунья даже не успела занести школьную сумку. Алиса выглядела непривычно лохматой от того, что постоянно поправляла прическу руками. Наконец, она решилась: - Лили, ты такой здравый человек. Вдобавок… ну… я просто хотела попросить твоего совета. Петунья ободряюще кивнула. - Понимаешь, я узнала кое-что на Рождественских каникулах, - Алиса выдохнула. - Короче, мои родители потомственные мастера дуэлей. В прежние времена это было очень престижно, сейчас их значение ушло в прошлое и они больше тренеры, - она вновь взлохматила волосы. Несколько раз вздохнула, набираясь решимости. - Мама… ну, ты поняла, она попала под проклятие и не могла иметь детей. А им с папой обязательно надо передать Наследие. И вот родители случайно узнали обо мне и увидели мой дар… Увидели во мне большой талант. И тогда… они забрали меня себе и стерли память моим родителям-магглам, чтобы те вообще не помнили о моем существовании. Петунья в шоке уставилась на Алису. У нее просто в голове не помещалось, КАК можно такое сделать. Какой бездушной сволочью надо быть, чтобы вырвать ребенка из лона семьи. - Они вроде нормальные, ты не думай. Не пьяницы какие, - торопливо заявила Алиса, - Не то, что там гены плохие. Просто я очень подходила для продолжения родовых навыков. «Ох…ть!» - И я вот узнала. И я… я не знаю, как мне поступить. То есть, ну магглы же не виноваты… Но они ничего не помнят. Совсем. Или вообще. Короче, я для них абсолютно чужой человек. А с другой стороны… - наконец красноречие окончательно и бесповоротно оставило Алису, и она взглядом доверчивой коровы уставилась на Петунью. - Как бы ты поступила? Та попыталась взять себя в руки. «Успокойся! Дыши! Ну же! Ровно. Дыши, Петунья! Вот так. Да, для магов мы типа скота. Или чернозадых макак из Африки. С нами можно делать, что угодно. Все, что позволяют магические силы. Стоит спасибо сказать, что не надругались и не убили напоследок. Твою ж…» - Я бы, - Петунья сглотнула мерзкую горечь и, наконец, смогла сказать спокойно, - я бы пошла к своим маггловским родителям и все им рассказала. - А смысл? – жалобно спросила Алиса. - Я же говорю, они ничего не помнят. - И про это тоже бы рассказала, - Петунья проявила настойчивость. - Они тебя рожали, и их вины в этой ситуации нет. Они имеют право знать. А потом у них будет выбор. Это твой долг предоставить им его. Алиса посмотрела задумчиво в стену, потом перевела взгляд на Петунью: -Думаешь? Та уверенно кивнула. «Разговор, конечно, будет непростым. Но это будет правильно. Честно и правильно». - Я просто не думаю. Ну, в конце концов, они же просто магглы… «Что?» Алиса посмотрела Петунье прямо в глаза. И та вдруг остро поняла, что сейчас она видит самое страшное, самое мерзкое зрелище в своей жизни: наивный детский взгляд голубых глаз, за фасадом которых скрывается жуткий монстр, особенно отвратительный своей милой оболочкой. И еще Петунья поняла, что ее буквально разрывают две противоположные эмоции: ударить со всей силы это наивное детское лицо, чтобы хоть так вбить в Алису немного разумения, и расплакаться от безнадежности донести до юных волшебников простые мирские ценности. Именно таким взглядом иногда на нее смотрел Гарри — мальчик, который не видел ничего страшного в поросячьем хвосте и длинном языке у своего кузена, в раздутой до состояния воздушного шара тетке и еще в массе всяких «детских розыгрышей». Только сейчас перед ней стоял не племянник — мелкий паренек, которого можно запереть и лишить ужина в надежде, что это пробудит хоть какую-то умственную деятельность. Нет, это была Алиса. По-гриффиндорски безалаберная, но чистая и открытая. Понимая, что если останется здесь еще хоть на минуту, точно сорвется, Петунья резко развернулась и бросилась прочь, почти не глядя под ноги. Она бежала, неслась, летела, не видя под собой дороги. В голове было пусто и гулко, а в легких не хватало воздуха. Она остановилась в туалете с ревущим привидением, ворвалась в кабинку, захлопнула дверь и отпустила себя. Петунья потеряла счет времени: явно, что ревела не меньше часа. Когда она немного пришла в себя, уже начало темнеть, ноги и руки затекли, а в глаза словно песка насыпали. Она вышла к раковинам, кое-как умылась, выпила несколько горстей ледяной воды. Хотелось есть и лежать, но мысль о совместном ужине или отдыхе отозвалась рвотным позывом. Она мрачно созерцала отражение Лили в зеркале, пытаясь придумать, где бы переночевать, когда по спине пробежали знакомые мурашки. По счастью, тетрадь была с собой. С.: Вырвался. К ночи буду в Хогвартсе. Петунья перечитала надпись несколько раз, прежде чем до нее дошел ее смысл. Она посмотрела на часы: времени до прибытия поезда оставалось впритык. Она судорожно облила лицо водой, достала из пространственного кармана сумки теплый свитер — все-таки майские вечера еще слишком холодные, и выбежала из туалета. «И как, интересно знать, я выйду за пределы школы? И вообще, Петунья, этот сорванец плохо на тебя влияет. Ну, встретил он тебя на платформе пару раз, но это же не означает, что ты на ночь глядя попрешься в такую даль...» И с этими мыслями она побежала вниз по лестнице к главному входу.