***
Петунья не могла и подумать, что в Гринготсе имеется помещение, оформленное в японском стиле. В обстановке кабинета переговоров царил сдержанный лаконизм — стены были украшены панелями из рисовой бумаги с изящным рисунком, обрамленными темными резными рамами, подчеркивающими природное благородство древесины. Деревянный пол на тон темнее был отполирован до блеска и придавал помещению респектабельный вид. В центре стоял большой квадратный стол чуть ниже европейского стандарта высоты, окруженный небольшими бежевыми квадратными же подушками, сплетенными из растительного волокна. Вдоль левой стены по росту выстроились «персонажи анекдота» — гоблин, вейла и колдунья. Петунья замерла на пороге в ожидании, когда гоблин-распорядитель пригласит ее внутрь; у двери напротив, в зеркальной позе замер его собрат, а за ним стоял высокий волшебник с длинными светлыми волосами в дорогой мантии, в котором Пет узнала Лорда Малфоя. Лицо его имело настолько идеальные пропорции, было настолько ухоженно, настолько лишено малейших недостатков, что девушка невольно загляделась, вопреки всяческим правилам приличий. И она была не одинока: холеный волшебник, еще не успев войти в кабинет, безраздельно завладел вниманием присутствовавших. «Может, слухи не лгут и в Малфоях действительно течет вейловская кровь». Наконец, гоблины-распорядители синхронно шагнули в стороны, приглашая войти участников церемонии. Гоблин Востроглаз, в качестве организатора переговоров, пригласил всех к столу: Петунья и Малфой оказались на противоположных концах стола. Волшебник легко опустился коленями на подушку, и она воспарила, чтобы оказаться на пару ладоней ниже столешницы. Под внимательными взглядами гарантов девушка повторила действие Лорда: висящая в воздухе подушка оказалась мягкой, но держала надежно, без качки. Затем свои места заняли оставшиеся трое участников. Вел переговоры Востроглаз. Он принял от Люциуса несколько свитков, внимательно осмотрел их и передал гарантам. После проверки и подтверждения подлинности, свитки передали Петунье. Затем они с Малфоем по очереди кланялись друг другу и передавали туда-обратно еще какие-то бумаги, неизвестные Петунье артефакты, потом опять документы, потом клали ладони на лист пергамента с огромным иероглифом согласия и запитывали его магией, потом зажигали ароматические свечи, от чего пергамент начал светится ровным тусклым светом, потом… Все эти сложные реверансы и формальности так перемешались, что Петунья давно перестала понимать, что именно и с какой целью она делает — покорно копировала жесты вслед за распорядителем Востроглазом то перед Малфоем, то вслед за ним. Все два с половиной часа, пока длились переговоры, они не произнесли друг другу ни слова. Пожалуй, от этого ей было только легче. Наконец настал черед заключительного аккорда: партнерам следовало обменяться символичными подарками в знак доброжелательности грядущих отношений. Лорд Малфой прямо из воздуха трансфигурировал роскошный цветок, чем-то отдаленно похожий на белую фриллитунию: на лепестках блестели капли росы, стебель был увит тонкой зеленой проволокой для прочности. Петунье даже завидно стало от созерцания такой виртуозной трансфигурации — беспалочковой, невербальной и многосоставной. «А ведь для него это в лучшем случае просто хобби». Она достала из поясной сумочки небольшую игрушку, которую придумала и создала во время недавней подготовке к свадьбе сестры, но была вынуждена запрятать в виду ее чрезмерной чудесности. С виду она была похожа на объемный шар из цветной бумаги в стиле оригами кусудама. Но при этом, в отличие от обычного украшения, шар непрестанно менялся: цветы на шаре перемещались, то пропадая внутри него, то проклевываясь уже совсем другими соцветиями, лепестки расползались по поверхности, перетекая один в другой, меняя количество, цвет и расположение цветков. Малфой аккуратно взял игрушку длинными аккуратными пальцами, вновь поразив Петунью необычайной ухоженностью рук — полным отсутствием родинок, шрамов или иных дефектов, повертел ее, внимательно разглядывая. — Я вижу, что не ошибся в своем выборе, — негромко произнес он; после долгой тишины церемонии, нарушаемой лишь шуршанием бумаг и позвякиванием артефактов, звук его голоса, несмотря на мурлыкающие интонации, казался резким и неуместным. И все четверо, как по команде, посмотрели на Петунью. Та поежилась от неловкости и вопросительно улыбнулась. — Обычно рунисты пользуются готовыми схемами: в кусудама сменяется 3-4 вида цветков, и редко когда их переход выполнен настолько плавно, — проскрипел Востроглаз. — Приятно увидеть мастера, который не ищет готовых решений, но прорубает свой путь сам. Люциус загадочно улыбнулся, продолжая ненавязчиво наблюдать за девушкой. Петунья почувствовала невольный озноб, его интерес все больше настораживал.***
За обилием мишуры в контракте скрывалось не сильно сложное задание. Вообще, у Петуньи возникло ощущение, что несмотря на взаимные магические клятвы, Малфой ей не доверяет: схрон он просил обустроить не в особняке, а в парке, окружающем его, к тому же размер хранилища должен быть совсем скромным, без всяких подпространств. А если судить по количеству оговорок, требовавших сохранить все прочие магические плетения на особняке и в его окрестностях — сиятельный Лорд больше боялся ее вмешательства, чем жаждал его. «Но зачем-то я ему понадобилась… И очень похоже, что его интересует в первую очередь протеже Дамблдора — что это за магглозверь такой, под каким соусом его подают и каким вином запивают». Обиды за подобный цинизм Петунья не держала: кто его знает, сколько бы она ждала заказа от Гильдии? А по первой работе, тем более по заказу такого важного человека, о ней надолго сложится впечатление. Даже если сам Малфой промолчит, то все вовлеченные лица невольно ей заинтересовались и не преминут посплетничать с многочисленными знакомыми. На объект она вышла вооруженная всеми инструментами руниста, правда, большую часть запрятала в карманы подпространств. У ворот поместья ее встречал сам хозяин. Несмотря на безукоризненную вежливость Люциуса, Петунью не покидало ощущение, что он сильно сомневается в ее способности выполнить заказ и с трудом терпит присутствие столь недостойной особы в непосредственной близости от дома. Пройдя несколько метров по главной аллее, они свернули вглубь парка и, следуя уединенными дорожками, вышли к неработающему фонтану, примечательному необычной центральной композицией — змееподобные демоны так плотно слились в странном подобии танца-боя-соития, что девушка не могла сказать, сколько фигур было запечатлено. Окружали фонтан тяжелые каменные скамейки и громадные декоративные мраморные вазы, на всех предметах лежала печать времени и некоторого запустения. Лорд Малфой обвел рукой фонтан со скамейками: — Здесь я планирую устроить заказанный схрон. Ваша главная задача — не повредить имеющиеся магические конструкции. В схрон планируется поместить небольшой предмет, объемом сопоставимый с этими размерами, — он показал резную деревянную шкатулку примерно полторы ладони в длину и ладонь в ширину и высоту. — Оглядитесь и укажите мне, где именно Вы планируете работать. Это тоже было своего рода испытанием. Если в обычном мире этот уголок парка и выглядел почти заброшенным, то с магической точки зрения он жил особой, тесно переплетенной и взаимопроникающей жизнью. Каждая ваза и скамейка содержала в себе по несколько ловушек, под половиной плит были запрятаны сгустки магических плетений самых разных назначений, а на фонтан Петунья вообще побаивалась поднять Высшие глаза, настолько от него искрило магией. Она побродила вокруг скамеек и, наконец, остановила свой выбор на небольшой плитке позади одной из них — ее можно было поднять, не потревожив иных связок. Девушка опустилась на колени рядом с выбранным местом и постучала по поверхности, потом подняла голову и посмотрела на стоящего рядом Малфоя: — Полагаю, здесь. Будут какие-то особые пожелания по виду и качеству схрона? Судя по реакции Лорда, первую проверку она прошла успешно: — Удивите меня! — Прошу прощения? — Вы можете поставить любой вид схрона на Ваш выбор, лишь бы он был уникален. Мне нравится коллекционировать изящные и нестандартные решения. Но подчеркну — это должен быть именно схрон, минимально заметный. В идеале, о его существовании не должен догадываться никто, кроме меня. Петунья еще раз для надежности постучала по плите. Ее посетила одна любопытная мысль.***
К немалому удивлению Петуньи, Руки — подарок Поттера — оказались воистину незаменимыми помощниками на всех стадиях работы. Вначале девушке непросто далась «настройка» на управление артефактом, и голова кружилась от осознания, что у нее теперь не две верхние конечности, а четыре, причем пара из них — дистанционна. Но буквально через несколько дней она настолько сжилась с ними, что не задумываясь и не выпуская стопки книг из своих рук, выключала свет левой Рукой, одновременно подбирая правой случайную соринку в паре метров от себя. Также Туни заметила, что долгая работа с Руками влияет на ее мироощущение. Прежде, анализируя сложные плетения, она тщательно обдумывала их или долго медитировала, а теперь они получались сами собой — словно ее разум вышел за пределы обыденного. И даже задумка двухлетней давности теперь уже не казалась слишком сложной. Восстановить многоступенчатую пентаграмму ловушки, в которую несколько лет назад попался озорной негодник Чи-лао, оказалось несложно. Пришлось, правда, провозиться какое-то время, чтобы заменить запрятанную под узами пустоты ловушку на заказанный схрон. Да и с самым верхним слоем не все было очевидно; в конце концов, Петунья остановилась на приманке для собак. Возможно, это было очень наивно и по-маггловски полагать, что тайник Малфоев будут искать авроры с собаками, да и привлекать излишнее внимание хвостатых помощников к плите было излишне самонадеянно, но интуиция подсказывала девушке именно такое решение. Тем более, что в ближайшей к запланированному схрону скамейке уже имелся некий спуд, так что связка изящно вписывалась в общую концепцию. Помимо самой рунической задумки тайника, Петунье пришлось немало времени посвятить защите своих авторских прав: ей вовсе не улыбалось отдать такую сложную разработку готовым алгоритмом за смешные тысячу галеонов. Нет уж, эти мучения по сочетанию несочетаемого должны были стать для нее хлебом насущным на долгие годы. «Были бы деньги: я без проблем придумаю, на что их потратить!» Для начала связка должна была активироваться всего один раз. На случай же, если какой-нибудь любитель готовых схем захочет скопировать результат чужих трудов, квинтэссенция тайника — ключ трехступенчатой пентаграммы — была буквально погребена под обилием вспомогательных, страховочных, отвлекающих и подобных связок. В итоге, и без того непростая конструкция обросла приличным «жирком» символов, часть из которых была вдобавок плотно увязана с основной связкой. Результат работы Петунья нанесла на громадные листы бумаги, сложенные между собой таким образом, чтобы соседствующие символы связывали разные ступени общего замысла. На линии сгиба она также нанесла символы, препятствующие воплощению пентаграммы кем-либо, кроме нее. И только внимательно обозрев результат своих трудов и перепроверив все расчеты, она осмелилась написать в Гринготтс. На дворе тем временем как-то незаметно наступил сентябрь.***
В этот раз помимо Лорда Малфоя, у фонтана ее ожидали трое гарантов. Закрепление модели схрона и ее активация производились непосредственно на месте. Работа была кропотливая: каждый символ с бумажной основы прикладывался к соответствующей точке будущего тайника, затем рунист в специальных перчатках проглаживал их в особом порядке, словно приклеивая, от чего символ перетекал с бумаги на камень стенок схрона. А с учетом того, что символов было несколько сотен… Петунья не удивилась, когда заскучавший Малфой удалился, попросив позвать по завершению. Гоблин и вейла иногда подходили поближе, заглядывали через плечо, но в основном предпочитали сидеть в сторонке и тихо шушукаться. Иным образом вела себя Пшу, мастер по Сглазам и Проклятьям. Это была худая, похожая на хищную птицу женщина с хриплым прокуренным голосом и землистого цвета кожей. Она присела на корточки рядом с поднятой плитой, склонила голову набок и, казалось, застыла, только глаза пристально следили за каждым жестом рунистки. Первое время Петунья нервничала, но работа была монотонная и неспешная, ветер вяло шелестел опавшими листьями, и вдалеке тихо шептались гоблин с вейлой. В этой идиллии девушка расслабилась и даже осмелела, чтобы спросить: — Нравится? Пшу чуть повернула голову и негромко проскрипела: — Любопытно было посмотреть на ту самую Эванс, испорчившую нашего Ра-Гхора. — Он к вам обращался? — вроде ругать ее не собирались, и Петунья решила проявить любопытство. — Он ко всем обращался, — равнодушно ответила колдунья. «Безрезультатно». — Считаете, я была неправа? — продолжая аккуратно «приклеивать» контуры пентаграммы, уточнила девушка. — Какая разница, что я считаю. Магия взвесила и решила. Ты, дитя, не понимаешь, что с тьмой играть нельзя. Пока порча висит, ее тень пьет и твою душу. А уж такая порча… — она неспешно подняла худую руку, привычным жестом начертила несколько символов и медленно затянулась; на выдохе изо рта пошел дым, а на коже лица проступили чешуйки болотного цвета. — С трудом представляю, что Хранителю надо было сделать, чтобы так разозлить… Петунья пожала плечами, давая понять, что ответа не будет. «Долгая жизнь слишком подмораживает эмоции. Не уверена, что хотела бы однажды стать этаким… крокодилом». — Полагаете, мне следует опасаться? — ровным голосом спросила гриффиндорка. — Обязательно. Больше всего — этой статуи, — ведьма небрежно махнула рукой в сторону переплетенных демонов. — Первые из Малфоев чуть не в десны с суккубами здоровались, и на память о тех временах что только не осталось… «Суккубами? А что, это многое объясняет…» — А как красиво подают — вейловская кровь. — Чем краше подашь, тем дороже продашь, — философски отозвалась Пшу. Разговор затих, и под монотонное «приклеивание» символов Петунья мысленно анализировала этот странный диалог. «Она проверяла во мне конкурентку!» — осенило вдруг ее. Она скосила глаза на колдунью: слегка прикрыв глаза, та будто дремала, чешуйки на ее лице все больше бледнели, сливаясь с человеческой кожей. «Искренне надеюсь, что не нашла: есть в ней что-то жуткое». Возможно, колдунья просто пугала девушку, но работать рунистке стало сложнее — ее не покидало ощущение, что странная скульптурная группа пристально следит за ней, а переплетенные змеиные тела демонов находятся в едва заметном медленном развратном движении.***
Несмотря на то, что гаранты не пожелали остаться на трапезу по приглашению Малфоя, Петунья не насторожилась. Она была вне себя от радости: и глаз гоблина оказался недостаточно остр, и опыт Пшу не помог, и даже чары вейлы не преодолели отвлекающую завесу из пустоты. Пока Туни сама не открыла только что созданный схрон, никто, включая хозяина поместья, не смог его обнаружить. Его сиятельство был весьма впечатлен, о чем не постеснялся высказаться в самых витиеватых выражениях, и тут же распорядился выплатить рунисту премию. Денег, правда, девушка не увидела: по распоряжению лорда Востроглаз отправился в банк переводить вознаграждение Гильдии, которая должна была произвести расчет с мастером за вычетом своего процента. Забегая вперед, следует отметить тот факт, что первый доход Петунью разочаровал: мысленно раскатавшую губу на тысячу галеонов девушку в реальности ожидала почти в три раза меньшая сумма. Нет, возможность получить половину от заявленного была, но для этого требовалось сообщить МКМ все данные о выполненной работе. Туни разумно рассудила, что секрет производства стоит дороже, и разница ушла на компенсацию Гильдии за хлопоты с организацией заказа и оплату гарантий за неизвестные решения. Возможно, имей девушка контакт не только с Дамблдором, но и с рядовыми главами МКМ, выгоды можно было получить и больше, но в текущей ситуации и этот заработок был весьма неплох. Наверное, этой радостью от зримого воплощения долгожданной самостоятельности и объяснялось то, что Петунья охотно приняла приглашение на чашку чая. Прочие гаранты без спешки отправились по своим делам, а рунистка последовала за Малфоем внутрь поместья. «В конце концов, на нем настоящий кокон из Обетов, оберегающих мою безопасность; что мне может грозить?» Обстановка внутри поместья была настолько роскошна, помпезна и разнообразна, что Петунья почти ничего по пути в столовую не запомнила. Отдельные элементы интерьера позднее ей снились, но так отрывочно, словно она не видела их воочию, а просматривала фотоальбом с интерьерами. Что ее поразило, так это безлюдность — всю работу по дому выполняли вышколенные домовые эльфы, считавшие главным достоинством свою незаметность. «Едва ли в обычном особняке такое возможно: уж как минимум, дворецкий проявил бы себя». Они расположились за столом, сервированным под традиционный файв-о-клок: на накрахмаленной белой скатерти по-центру расположилась многоярусная фруктовница с миниатюрными креманками, наполненными различными джемами, пирожными и окруженная предметами изысканного фарфорового сервиза. Дополняли композицию ваза с цветами и аккуратно сложенные салфетки. Несмотря на то, что Петунье доводилось неоднократно присутствовать на приемах и даже организовывать некоторые самостоятельно, она несколько растерялась. Но столовый этикет магов не отличался от привычного, чай был великолепен, а пирожные буквально таяли во рту. Их сиятельство оказался интересным собеседником, темы для разговора на удивление легко находились — от истории семьи Малфоев до обсуждения преподавателей в Хогвартсе. Петунья расслабилась и получала удовольствие от чаепития. Они так разговорились, что плавное перемещение из столовой в кабинет от чая к бокалу вина прошло на удивление легко и непринужденно. Оба устроились со всем удобством: Люциус развалился в кресле и, легко помахивая бокалом, начал вспоминать романтическую поэзию на примере французских баллад восемнадцатого века. Туни замерла в своем кресле напротив и как завороженная разглядывала блондина. Ее взгляд вновь и вновь соскальзывал с плавающего по воздуху бокала на косточку на запястье, прямо над белоснежной манжетой. Все разумные мысли оставили девушку. Свободной рукой Люциус слегка сдвинул манжету вниз, и, кажется, это было самым сексуальным зрелищем, которое Петунья когда-либо видела. Лорд отставил бокал на столик и слегка подался вперед, поймал взгляд девушки и нежно ей улыбнулся. В голове у Туни слегка зашумело, перед глазами все поплыло, а во рту появился неприятный привкус. Она зажмурилась и затрясла головой. Когда она подняла взгляд вновь, чарующий флер Малфоя перестал быть настолько довлеющим: мужчина разглядывал ее пренебрежительно и чуть скучающе. — Так нам будет проще разговаривать. Не льстите себе, моя дорогая, я все узнаю и без постели. «Инкуб!» — запоздало сообразила Петунья, — «но как же мои гарантии? Обеты?!» — Давайте начнем разговор с самого простого: какова ваша связь с Альбусом Дамблдором? Чем обусловлено его желание предоставить Вам протекцию в Гильдии? — А-а, так вот чем вызвано Ваше желание заказать схрон. — Только услышав эти слова, Петунья сообразила, что начала озвучивать собственные мысли. Она словно чувствовала, как невидимые пальцы щекочут ее язык, побуждая озвучивать каждую появляющуюся мысль. Мелькнули и пропали воспоминания о приемах окклюменции, которым ее учил Северус. Северус. Его имя волшебным образом очистило туман в голове, прояснило все вокруг. Привычная давящая тяжесть якоря с магом, находящимся не здесь и не сейчас, шла от сердца, дополняясь ритмичной пульсацией нитей на запястьях. Но в то же время тело оставалось вязким и непослушным. Сознание Петуньи словно раздвоилось: одна его часть находилась в плену неведомых ей чар, а другая быстро и цинично анализировала ситуацию, будто со стороны. Каким-то непостижимым образом Малфой обошел все запреты и ограничения, взятые им на себя при заказе схрона. Сейчас он одурманил ее, то ли с помощью собственных талантов, то ли используя родовые артефакты. Гаранты сделки о подобном как минимум догадывались, потому и оставили хозяина наедине с его жертвой. Воздействие, оказываемое Люциусом, Пет расценила сродни действию Веритасерума: он снижал барьер между мыслями и словами. Но отвечать на вопросы лорда было никак нельзя — слишком много секретов хранила скромная рунистка, чтобы позволять себе болтать лишнее. И все, что она может, лишь одно — перехватить инициативу в разговоре. Чем-то внезапным. Маленьким грязным секретом, который в данном времени не знал никто. Но вот парадокс — кое-кто все-таки знал. — Ваше сиятельство меня удивляет. Такой образованный, умный и талантливый маг… И столько усилий потрачено ради пары простых вопросов обычной магглорожденной… — Не скромничайте, — лениво хмыкнул Малфой, — еще не сданы ЖАБА, а вы уже Мастер рунистики. И это при демонстративном отсутствии родни в магическом мире. Петунья силилась увести разговор в сторону от Дамблдора, от Гильдии, но язык не слушался, отказывался повиноваться и врать, а словно вынуждал ее говорить строго по теме. Девушка сглотнула, но смогла-таки начать фразу: — Неужто такая нарочитость не насторожила Ваше сиятельство? — Насторожила? — кажется, она его развеселила. — В обычном мире, лорд Малфой, встречаются порой гусеницы такого яркого неестественного окраса, что их видно на любом листике, на любом кустике. Уж казалось бы, увидел и ешь: они, словно специально, мозолят глаза и привлекают к себе внимание. Но птицы, в большинстве своем, этих гусениц не трогают. Потому что знают, что такие яркие ненатуральные оттенки бывают только у ядовитых особей. И нет у пернатых желания рисковать ради сомнительной радости легкого перекуса. Их сиятельство продолжал снисходительно улыбаться, но Петунья почувствовала его колебания. И правда, уж больно все нарочито… — Вы полагаете… наличие некоторой… опасности… — Малфой словно специально оставил фразу висеть в воздухе невысказанным «для меня». Петунья демонстративно задумалась. У нее была лишь одна идея, как отвлечь «птичку», второй попытки не будет, поэтому Туни не стала выдерживать паузу: — Я полагаю задуматься… о собственном здоровье. Еще никому на пользу не шло... злоупотребление Непростительным… Люциус замер. Девушка словно услышала, как с яростным скрежетом закрутились шестеренки мыслей в его голове. «Откуда? Кто еще знает? Почему делится? Только с ней или круг осведомленных шире? Кого он включает? Дамблдор?!» Как только мысль Малфоя натолкнулась на имя директора, он утратил контроль над своим лицом, и на миг на нем проступило неприкрытое замешательство. Он быстро взял себя в руки, но Петунья поняла, что ее ход был идеальным. «Теперь главное не потерять свои». — Понимаете, Ваше сиятельство, я в большом затруднении, — демонстративно доверчиво наклонилась она к Малфою. — С одной стороны, Вы мой Заказчик, с которым меня связывают деловые отношения… — Она отвела взгляд, чувствуя, как отпускает ее сознание мерзкий дурман, задумчиво махнула рукой, заполняя паузу, — с другой… — С другой?.. — эхом отозвался Малфой, разглядывая ее уже безо всякого высокомерия. «С ним нельзя говорить откровенно: унижения мне не простят! Пусть тешится мыслью, что он хозяин положения, просто случился казус, нелепость». Очень вовремя ее взгляд упал на циферблат часов; пусть и изукрашенные небесными светилами, время они показывали вполне привычно. — Ах, Боже мой, как поздно! — лорд содрогнулся, словно само упоминание Бога доставляло ему физическое неудобство. Петунья же любезно продолжила, — Ваше Сиятельство, общение с вами доставило мне несказанное удовольствие, так что я совсем забыла о приличиях. — Под удивленным взглядом Малфоя Петунья трогательно, как она надеялась, прижала руки к груди и захлопала ресницами: — Боюсь, без провожатого я заплутаю и не найду выход. Люциус откинулся в кресле, и по его властной и уверенной позе девушка поняла, что переигрывает. Они замерли, глядя глаза в глаза: Петунья пугалась повисшей паузы все больше, а Малфой медленно, самыми кончиками губ и легким движением брови обозначил свое превосходство. Сердце Туни заполошенно билось, она с трудом заставляла себя сделать очередной вдох. И вот, когда казалось, что напряжение раздавит ее, Люциус слегка склонил голову и мягко мурлыкнул: — Разумеется. Петунья даже не сразу сообразила, что он сказал. Малфой махнул рукой, появился призрак дворецкого и почтительно склонился перед хозяином дома. — Проводи нашу гостью. Проследи, чтобы она не заплутала… и нашла выход, — обращаясь к дворецкому, лорд продолжал внимательно смотреть на девушку, от чего та пугалась еще больше. Едва контролируя себя, она попрощалась с Люциусом и последовала за призрачным провожатым. Обратную дорогу она не запомнила, хотя постоянно оглядывалась по сторонам — за каждым углом, под каждым гобеленом ей мерещилась опасность. А выйдя за ворота особняка, Петунья еще минуты две стояла снаружи не в силах поверить, что так дешево отделалась. Оказавшись дома, она сначала носилась по комнатам, тщетно пытаясь умерить тревогу, потом забилась на кровать под одеяло и долго пыталась унять нервную дрожь. Заснуть ей удалось далеко за полночь. К утру острота переживаний спала. По здравому размышлению Петунья поняла, что после ее намека ничего серьезного Малфой бы ей не сделал — во-первых, ничего с рунисткой ему было неясно, а во-вторых, в Обетах были лазейки для его демонического наследия, но обойти запреты и навредить ей лично они не позволяли даже ему. «Вновь наступаю на те же грабли: что с Цейгергоффером, который ушел в Тень от последствий нарушения Обетов, что с Маэв, которая ничего вредного напрямую мне не делала, но я лишь чудом не умерла от истощения жизни и магии, что с Малфоем, который меня приворожил до потери адекватности. Когда же стану взрослее и разумнее?» На волне самобичевания Петунья обследовала себя и все свои вещи на предмет неожиданных сюрпризов и даже не удивилась, найдя крошечное, почти неприметное проклятие. Что оно делало, понять ей не удалось: под взглядом Высших глаз мелкая черная пакость непрерывно перемещалась, пряталась, не давая себя разглядеть, словно была разумной. Как ее снять, тоже было непонятно — обычные развеивающие чары вроде Финиты порча проигнорировала. Так что, несмотря на все недовольство, пришлось оставить «сувенир» как есть. Больше всего Петунья боялась, что это был аналог маггловского «жучка», и теперь автор порчи (Малфой ли, или Пшу, которая могла действовать как по просьбе лорда, так и по собственной инициативе) будет знать доподлинно, где живут родители Туни, и соответственно — получит прекрасный повод для возможного шантажа. Но неделя шла за неделей, с порчей не происходило никаких изменений, попытки ее снятия ни к чему не привели, и Петунья махнула на нее рукой, приняв, как принимают хронические болезни.