Shut up

Юнги мутит, и в глазах мелкими точками будто мухи летают. Не пил, да и мал еще, но спал плохо. Опять проснулся щекой на помятых листках блокнота, исписанными строчками к несостоявшейся песни, несостоявшегося еще рэпера. «Поспать бы» – шепчет разум. «Проблеваться бы» – что-то подобное нашептывает желудок, скручивая Юнги в три погибели. Он доходит до туалета и единственное, чего хочется – сунуть голову в мойку, открутив кран, вдруг поможет. Но там он встречает парня с разбитым носом – высокого, шпала по его меркам и, кажется, он его где-то видел. У него залит подбородок, он дышит как рыба, разинув рот, а по рубахе уже ручьи. - Допизделся? – (вместо «привет» или «что случилось?») бросает зло Мин, его и так сейчас вывернет, а тут еще и он кровищей брызгает, раковину загадил. Короче рад ему, просто до пизды. - Пошел ты, - парень тоже не отстает, но оно и понятно. Юнги вспомнил, где рожу его видел – ржущего в коридоре. Видать, не тому пошутил. - Придурок, - Юнги вытягивает салфетки, затыкая ему нос, а так хотелось пихнуть в рот, чтоб хоть заткнулся ненадолго: ему бы на пользу пошло, однозначно. Парень на удивление затыкается и позволяет себя обтереть, запрокидывая голову. Юнги откручивает кран, набирая пригоршню с водой, заставляя снова наклониться. Ну, как заставляя – он надавливает на затылок, матерясь сквозь зубы, а потом собирает пальцами по шее всю кровищу, ведя по кадыку, который натягивает кожу, проходясь по плотно прижатой ладони, медленно сглатывает. Юнги ошпаривает, словно постоянно сломанный кран с горячей водой починили, но нет – такая же ледяная мерзкая с хлоркой, только теперь еще и красная и вся раковина в подтеках и парень, которого даже имени не знает, тоже дергается. - Ладно. Дальше сам справишься, - Мин отходит на шаг, но за язык так и тянет кто. Кто – понятно, даже воздушно-капельным путем толкает на подвиги. - Я – Юнги. - Знаю, - спокойно отвечает тот, с разбитым носом. - Вот как, - не удивляется, но ухмылку тянет. - Я – Хосок. Мин никак не отвечает, хлопая дверью, и на ходу сует мокрую, холодную ладонь в карман, которую все еще печет. +++ - Знаешь, это уже традиция – ты, я и твой гребаный разбитый нос, - Юнги шипит на Хосока, тыча ватными тампонами в обе ноздри. Они потешно раздуваются – оба ржут. Дебилы. - Ты так и ждешь, чтобы в меня что-то засунуть, - на полном выдохе, запрокинув голову, но уже от смеха, выдает Хосок, но Юнги не смеется. - Ты придурок, знаешь? - отводит от зеркала взгляд, где страшно черными зрачками на него смотрит Чон, облизывая залитые кровью губы. Мин Юнги никогда не считал себя ханжой, тем более, после старшей школы, поступив в универ, каким-то чудом, оказавшись с уже лучшим другом, Чон Хосоком, вместе и на одном отделении, он перепробовал все. Были и девочки и мальчики, и даже все вместе, и по несколько раз, чтобы закрепить знание, отточить навыки. Как там им преподы задвигают: «Закреплять пройденный материал и регулярно узнавать что-то новое, расширяя кругозор». Он и расширял, да так, что и сам не мог понять – с чего это вдруг он начал на Чона смотреть косо. Или, это еще со школы случилось, в том туалете, где ему очень похожий на Хосока сосал с разбитым еблом и волосы такие же всклокоченные зажимал пятерней. «Мин Юнги – ты больной» - пронеслось в голове и потухло перегоревшей лампочкой. Где-то что-то сильно сломалось и с треском рухнуло об бетонный пол; так и внутри Юнги – треснуло, развернулось на сто восемьдесят градусов и с размаху влепило признанием очевидного. +++ Теперь они оба хороши. У Юнги челка липнет ко лбу, у него содраны в кровь колени и джинсы висят на честном слове, болтаются на ремне. Снова делает попытку подняться – которую из – и снова падает, как подкошенный. Хосок просто лежит у стены, рядом с дырой, размером с дверь, в куче мусора и штукатурки, вздутой пузырями времени. Чон и сам не лучше стены: бледный, с закрытыми глазами, дышит сквозь целый – да, неужели – нос и только ребра бережно обнимает. Хотя, чего там обнимать – сломали, как пить дать. Боль прошивает при вдохе-выдохе и, кажется, вот-вот потеряет сознание. - Еще раз, блять, откроешь рот – зашью нахер нитками, - плюется он кровью в сторону друга Юнги, подползая к нему ближе. Все-таки встать – не получилось. Губы разбиты в хлам, челюсть стесана об чей-то кастет, а коленная чашечка, по которой влупили битой, вот-вот расколется надвое. Ощущение, будто его перемололи в мясорубке и выбросили. Чон молчит. Им было так смешно. Точнее ему было пиздец как весело. Особенно, когда на них в парке какой-то ушлепок пальцем тыкнул, мол, педики. А когда за Чон Хосоком могло заржаветь?.. - Ебал я с тобой так гулять, - прислонившись спиной, Юнги вдавливается затылком в стену, мечтая удариться об нее посильней и очнуться где-то на койке белой, отоспаться пару суток, а потом ввалить другу пизды. - Они первые начали, - как-то вот неправдоподобно тихо, почти искреннее говорит Чон, и Юнги аж подбрасывает. - Еще маме пожалуйся, - Мин облизывается, натягивая сбитыми пальцами рукав свитера до ладони, припечатывая к губе, зажимает рот, пока может. - Сильно тебя? – Хосок только сейчас смотрит на друга, на то, как по белой ткани растекается алым, как он мотает головой, а пятно все разрастается, ползет по руке. И когда на изгибе образовывается капля – она и становится последней. Чон убирает ладонь Юнги, щурится, словно ему что-то раскроили. - Шрам будет. - У меня от тебя шрам и так на всю жизнь, - зло огрызается Юнги, но когда Хосок его целует. Первым. То, что не доломалось в прошлый раз, треснуло по швам и осыпалось под ноги, как штукатурка в старом заброшенном доме – тайное место отсидки – хрустнуло, как сустав, который встал на место и больше не тянет болью, больше не хочется к нему прикасаться. Касаться хотелось его: от столько раз ломанного носа до ребер (тоже сломанные); Юнги и без осмотра знает, потому не осторожничает. «Мстит, сука», - думает Хосок и дорывает губу Мину. Двое торкнутых на всю голову нашли друг друга. Что еще нужно, если есть тот, кто всегда всунет ватный тампон и не только, а второй – бережно доломает ребро, если кто-то не заткнется вовремя.