Ревность

Финнеган пропустил тот момент, когда в отношении Виктора к нему что-то изменялось. Ослабло, можно сказать. Он уже не с таким подобострастием внимал к его словам, не так бурно реагировал на им отпускаемые шпильки, не так часто перебивал его своими возражениями и не так безудержно стремился высказывать свои мысли. Виктор стал спокойнее. Он по-прежнему, как говорится , глядел на него снизу вверх, но уже не так очевидно, как раньше. Причину таких изменений в поведении Финнеган узнал раньше, чем их заметил – Виктор рассказал ему (надо заметить, без какого либо проявления интереса со стороны Финнегана), о том, что нашел в цирке невероятно талантливого хирурга – именно такого, какого давно искал, и что этот юноша согласился принять участие в его работе (здесь Виктор рассказал, то и дело перебивая сам себя, о своей работе – весьма пространно и сбивчиво (да - и непонятно), и что этот гений сумел найти ошибку в расположении двигательных нервов, которую Виктор не замечал… Потом Франкенштейн шепотом поинтересовался, помнит ли Финнеган Штраусмана (да, он помнил), и поведал, что теперь, в целях конспирации, юношу зовут именно так - Игорь Штраусман. «Конспирация в целях чего?» - думает Финнеган, оценивающе глядя на Виктора - у того блестят глаза, когда он говорит о своем… приобретении. «Он симпатичный? Новый Штраусман» - лениво спрашивает Финнеган, и Виктор заметно тушуется. «Ты не слышал, что я говорил? Он – гениален, в этом его достоинство» - говорит он, но глаза не спокойны - бегают. «Симпатичный» - констатирует Финнеган и с удовлетворением замечает, как смущается Виктор. С удовлетворением, но не с удовольствием. Когда Финнеган впервые видит Игоря, он не проявляет к нему интереса. Он смотрит на Виктора, следит за его поведением. Виктор очень обходителен, и то и дело оборачивается к Штраусману, ловит его взгляд, даже ободряюще улыбается ему. Финнеган чувствует себя лишним, хотя такого быть не может. Штраусман, как Виктор сам обмолвился, только слуга – хоть он и чествует его как гения в хирургии. - Займите свое место, Штраусман, - говорит Финнеган Игорю, который уж слишком много времени проводит возле стола, отвлекая Франкенштейна от работы. - Простите, сэр, я сейчас, я иду, я просто… - словно опомнившись, частит новый Штраусман и бросает на него взгляд, в котором легко читается смятение его мыслей. Он не договаривает – спешит занять свое место возле рубильника. Финнеган провожает его ничего не выражающим взглядом, одергивает перчатки и подходит к столу, на котором распростерто тело только почившего младенца. - Начинаем? – спрашивает он Виктора, чей взгляд прикован к телу перед ним - Да, начинаем. – Отзывается Франкенштейн, и поднимает глаза, но взгляд его не пересекается с ожидающими глазами Финнегана – он устремлен в спину отошедшего к рубильнику Штраусмана. Тот оборачивается. - Игорь, включай, - говорит Виктор, глядя ему в глаза. Их зрительный контакт длится чуть больше положенного, но для Финнегана это мгновение длится гораздо дольше. Он демонстративно закатывает глаза и воздевает руки к потолку. - Игорь не станет препятствовать, мы с ним все обсудили и он согласился… - Мне все равно, - перебивает Франкенштейна Финнеган. Ему не хочется слушать о Штраусмане. - Я только хочу сказать, что он по-прежнему в деле. «В деле» – как глупо звучит» - думает Финнеган и приторно улыбается. Он никогда не пытается выдать эту улыбку за настоящую, она выражает только то, что выражает – презрение к чувствам говорящего. - Я не отказываюсь от своих слов, и буду спонсировать твой эксперимент, но, пожалуйста, избавь меня от своих бесконечных разговоров о Штраусмане. Виктор не так часто говорит об Игоре, чтобы его одергивать, но Финнегану кажется иначе. Может, потому что он слишком заостряет внимание на его имени, когда Виктор рассказывает о своих экспериментах и упоминание Штраусмана оказывается неизбежным. Финнеган, наконец, признает, что Игорь вызывает в нем неприязнь, но отдает себе отчет, что к самому названному Штраусману претензий у него нет, все дело в Викторе. Если бы не Виктор, его бы мало заботило это ничтожество с поэтически печальными синими глазами. Когда в его доме объявляются Виктор с Штраусманом, и оба – в крайне возбужденном состоянии, Финнеган решает не вмешиваться. Он задает несколько кратких вопросов о дальнейших мероприятиях. Франкенштейн не в духе, и Финнеган исчезает, чтобы дать возможность тому выплеснуть все свое раздражение на Игоря. Когда действительно все происходит так, как Финнеган ожидает, он внутренне ликует. Но когда, направляясь к входной двери, Виктор проходит мимо него, он замечает его слезы, и это сводит на нет весь его триумф. Что толку если Виктор станет чахнуть и тосковать по своему возлюбленному «Игорю» - что толку? Все одно - потянутся разговоры о том, как несправедлив был к нему Штраусман, как он предал его доверие, как он отвернулся от него, а потом Франкенштейн выпьет лишнего и станет рассказывать, как он скучает по этому недоразумению… Он подходит со спины к стоящему возле окна Штраусману и нагибается прямо над его ухом. - Вашего благодетеля теперь нет, – проникновенно произносит он, - Кто будет вас искать? Вы никому неизвестны, и ваше имя вам не принадлежит. Игорь оборачивается, поднимая на него глаза, и Финнеган видит слезы. Они раздражают его, тем более, что он знает их причину, и их причина – не он. Финнеган успевает поймать Игоря за запястье, прежде чем тот успеет уйти. - Виктору ты больше не нужен, ему нужны мои деньги, мои люди, словом – я. Он говорит и вглядывается в его лицо, надеясь увидеть, что его слова попадают точно в цель. К печали теперь примешивается досада и, может даже, злоба, и это забавно наблюдать. Брови сведены на переносице, на лице отчаянье, в глазах – враждебность. - Я понял, - отвечает Игорь. Он делает одну единственную попытку высвободить запястье, но терпит неудачу – у Финнегана сильный захват. Эта, столь слабая, попытка вызывает улыбку на его лице. Игорь безнадежен, прирожденная жертва. Больше никто. Он нагибается ниже, удерживая его за запястье, вытягивая его руку, и, словно издеваясь, нежно касается губами его шеи. Намечает дорожку легкими поцелуями и поднимает голову, чтобы видеть реакцию. Усмешка в уголках его губ пропадает, когда он видит, что Игорь отстраненно смотрит перед собой. - Игорь, вы отвлеклись. - Что? – отзывается Игорь и растерянно хлопает глазами. На лице Финнегана застывает презрительное выражение. Глаза его пытаются пригвоздить Игоря к месту. - Сказать по правде, я удивлен, что вы умудряетесь игнорировать меня, даже находясь в подобном положении. От злости он сильно сжимает его запястье и в ответ слышит стон. Неотрывно он смотрит на это сведенное страданием лицо, и что-то жестокое внутри него шевелится в предвкушении. Снова надменная усмешка на губах и холодный блеск глаз. Его рука берет Штраусмана за талию и разворачивает к себе. Теперь они лицом к лицу, и Финнеган держит его за подбородок, всматриваясь в эти черты. Да, он был прав с самого начала. Наверняка, способности к хирургии не были единственным, что пленяли Виктора в этом забитом существе. Кожа у него на удивление гладкая, и нездоровая бледность выгодно оттеняет синеву глаз. Огромные и выразительные, они с ужасом взирают на Финнегана, а губы приоткрываются, силясь что-то сказать, но дрожат и снова соединяются. Ненормально красные губы. Он подается вперед и слышит, как Игорь делает испуганный вдох, и как его зубы клацают друг об друга, когда он их смыкает. Но это не смущает Финнегана - удерживая за подбородок, он надавливает на его щеки пальцами той же руки, и чувствует, как легко Игорь поддается его воле и разжимает челюсти. Финнеган целует его глубоко и не церемонясь, исследует его рот, теснее вжимаясь в его лицо, азартно поддевает язык, дразнит, но - не получает никакой реакции. - Это даже неинтересно, ты такой безответный. Хотя, может, именно это Виктору в тебе и нравилось. Да, пожалуй, так оно и есть. Тот, кто будет слушать. Тот, кому не наплевать. Тот, кто будет поступать так, как он хочет. Плюс – еще эти глаза. И эта одуряющая покорность. Он сам на нее поддается. Хватит прелюдий, к чему они, если Штраусман все равно окажется в Темзе? Он начинает расстегивать его пуговицы, все внимание уделяя этому процессу – аккуратист по воспитанию, он не может преодолеть в себе смехотворной сейчас приверженности к порядку. Финнеган не замечает этого, пока не чувствует на себе глаза Игоря. Он видит бескрайнюю синюю бурю и ужас, управляющий ею. - Зачем ты это делаешь? Его красные губы дрожат и на бледном лице это особенно заметно. Он закусывает губу, но это очевидно не помогает. - Потому что я могу, а Виктор нет. Злое начало внутри него рычит и одергивает его руки от пуговиц, и когда Игорь говорит изменившимся тоном «Виктор никогда бы…», оно поглощает его рассудок и рвет рубашку на груди Штраусмана. Финнеган слышит, как оно отзывается громким «Да, уже никогда» и смеется диким смехом. Оно требует от него немедленных действий, и Финнеган резко валится на Штраусмана, подминает под себя, раздвигает руками его колени и набрасывается на свою жертву. Не разбирая своих действий, он вгрызается в его тело поцелуями, оставляет влажные следы на местах укусов, и чувствует радость от каждого содрогания Штраусмана под ним. Его яростные руки срывают пуговицу с брюк Игоря, и он чувствует, как низ живота судорожно поджимается, как та же судорога сгибает Игоря, выталкивая вперед, заставляя встретиться с Финнеганом лицом к лицу. В его глазах нет искры - синяя буря утихла и растворилась в стеклянном блеске, и это на секунду выбивает Финнегана из колеи – Штраусман снова игнорирует его, не имея на это никакого права. Но злое начало заволакивает его разум злобой. Он заставит его реагировать. Он сдирает с него брюки, и обнаруживает, что Игорь возбужден, он ухмыляется, но Штраусман по-прежнему не смотрит на него. Финнегана уже раздражает эта увлеченность танатозом - при очевидной реакции. Он грубо стискивает его член, вырывая гортанный стон изо рта Игоря, мнет его и одновременно устраивается между его коленей. Ему ненужно доставлять удовольствия Штраусману, ему достаточно всего лишь ослабить мышцу под себя. Сразу двумя пальцами, никаких церемоний. Игорь громко стонет, но Финнеган решает игнорировать его мольбу – он ждет слов, но слов не слышит, и тогда наскоро подготавливает его, и входит, преодолевая сопротивление, толчками. Подушки стоп стараются найти опору и снова проскальзывают по полу, и Финнеган чувствует, как дрожит это маленькое тело под его весом. Он склоняется над Штраусманом, подхватывая его под бедра, входя в него глубже. Он пытается поймать его взгляд, хочет видеть унижение в его глазах, но видит в них только слезы. Беззащитная покорность этого существа еще больше раздражает его, она разит мечом его злое начало, и оно дрожит от стыда и раскаянья, и оттого Финнеган еще яростней входит в него. Игорь невозможно прогибается в спине, и кричит, кричит, кричит… Когда Финнеган пребывает в загородный дом, он бледен. Он выходит из кареты и молча входит в дом. Виктора он избегает весь день.