Когда рыбак выходит на охоту

Доктор Квентин Шарп не был тем человеком, которого можно было обмануть умело выстроенными фасадами. Он знал, кто из академиков не был настолько успешным или культурным, насколько им нравилось выглядеть. Он знал, когда, потакая собеседнику, его смех, хотя и неискренний, должен прозвучать, и когда не должен. Он мог танцевать и петь, и писать, и сочинять, и читать наизусть самые сложные стихи. Он знал, кто не мог. Он искал неограненные алмазы в грязных людских массах, и не позволял тем запятнать их пока ещё блеклое сияние. Квентин Шарп имел дело только с достойнейшими из компаньонов. И, конечно, он не был в этом одинок. Многие интеллектуалы высшего общества были такими же. Многие из них просто молчали чуть больше Квентина. Этот день не был исключением — он провел его, окруженный друзьями и знакомыми, на званом вечере, устроенным никем иным, как великолепной светской львицей Сиенной Реймон. Тут были все самые заметные личности высшего общества, рекою текли сладкие речи и изысканные вина. Квентин никогда не чувствовал себя лучше. О чем и поспешил заявить Сиенне. Она ответила ему лукавой улыбкой. — Очень скоро эта компания лишь только станет лучше, мой дорогой. Почтенный доктор Рэдклифф обещал присоединиться к нам. Квентин ликовал. Доктор Рэдклифф был новым знакомым, но уже успел произвести впечатление величественной, впечатляющей фигуры, проходя все те тесты, которые Квентин незаметно предлагал с первой минуты их знакомства, поражая мужчину своим острым умом и не менее острым языком. — Какая чудесная новость, Сиена! — А что еще чудесней, — она игриво пихнула его локтем, — так это то, что с ним прибудет его муж. — Ох? — Квентин вопросительно приподнял брови, чувствуя очередной укол жгущего интереса. За те несколько раз за последний месяц, что Квентин встретил доктора Рэдклиффа, доктор лишь однажды упомянул, что он женат, но в то же время открыл, что насладился посвящением своего супруга в чудеса Венеции, и что каждый из них оставил там небольшой кусочек своего сердца. Квентин, конечно, не стал расспрашивать почитаемого доктора Рэдклиффа о его муже, предпочтя попытку узнать побольше о таинственном «мистере Рэдклиффе» от других. Успеха он не добился. Похоже, что пара бережно хранила свои секреты, что было достойно уважения. Квентин давно продал все свои секреты людям вроде Сенны Рэймон, но многое получил взамен. Квентин долго гадал, какой же человек мог привлечь такого величавого, всеми уважаемого мужчину вроде доктора Рэдклиффа. Доктор был определенно привлекателен внешне, с его европейскими внешностью и акцентом и, ах, он мог произнести любую фразу на одном из многочисленных языков так, как не смог бы и коренной носитель. Его декламация неделей раньше была наслаждением для ушей. Квентин с нетерпением ждал встречи с человеком, достойным доктора Рэдклиффа, а потому периферическим зрением неустанно следил за дверью, подстегиваемый желанием непременно увидеть прибытие супругов. Ему не пришлось ждать долго. Мелодичный звук дверного звонка — и Сиенна поспешила покинуть приятно обставленную гостевую комнату. Когда же она вернулась, то лицо ее уже приняло положительно возбужденный оттенок. Всего на пару шагов отставая от нее, шел доктор Рэдклифф, такой же собранный и безупречный, как и всегда, в превосходно сочетающихся темном костюме и галстуке цвета бургундского вина. Ну, а за ним ступал… Что же… — Внимание, — Сиенна с энтузиазмом обратилась ко всем в комнате. — Для тех, кому не посчастливилось встретить этих джентльменов ранее, позвольте представить доктора Дориана Рэдклиффа и его мужа, Грэма Рэдклиффа. Будучи тем, кто мог сделать молниеносный, но от того не менее верный вывод о человеке и его характере, Квентин был более чем заинтригован Грэмом Рэдклиффом. Мужчина был не совсем тем, чего Квентин ожидал, но ни в коем случае не был разочарованием. Скорее наоборот, уже с первого взгляда он казался невероятно привлекательным. Грэм Рэдклифф был ниже своего мужа всего лишь на несколько сантиметров, но что-то в его деликатной фигуре, в том, как он держал себя, заставляло его выглядеть намного меньше по сравнению с доктором. Он был немногим младше, с его по-юношески красивым лицом, подчеркнутым легкой щетиной, и непослушными темными кудрями, которые словно специально были растрепаны так, чтобы обрамлять его лицо именно в таком аккуратном беспорядке. Его костюм сочетался с костюмом мужа, но там, где на груди Дориана расползалось багровое пятно, был глубокий лесной зеленый. Доктор Рэдклифф ответил на представление Сиенны очаровательной улыбкой, а его рука на секунду задержалась на талии Грэма, притягивая его поближе, прежде чем провести дальше в зал. Естественно, Квентин был первым, кто встретил их. — Дориан, — Квентин протянул свою руку, считая себя достаточно хорошо знакомым с доктором, чтобы пропустить формальности, — как же же замечательно снова видеть вас. — Могу ответить тем же, доктор Шарп. — Квентин, — поправил он. Дориан одарил его мимолетной улыбкой, затем разворачиваясь к своему мужу, который все так же нерешительно стоял рядом — Грэм, это доктор Квентин Шарп. Квентин, мой муж Грэм. Квентин заметил, что Грэм не посмотрел кому-либо в глаза с того самого момента, как он зашел в эту комнату, но теперь, когда слова мужа не оставляли выбора, его глаза на секунду поднялись. — Рад познакомиться, сэр, — взгляд голубых глаз так же быстро устремился в пол. — Пожалуйста, Грэм, я могу звать вас по имени? Нету никакой нужды во всех этих «сэрах», — хотя Квентин и гордился титулом, он продолжил, — называйте меня Квентин. — Квентин, — Грэм снова посмотрел на него, и уголки его губ растянулись в небольшой улыбке. Было очевидно, что он застенчив и возможно самую малость неуверен в себе. В чем не было нужды потому что мужчина был бесспорно красив. И даже более привлекателен внешне, чем его муж. Но теперь, когда Грэм стоял ближе, Квентин мог разглядеть шрам, искажавший его щеку. Какая досада, такая естественная красота, и вот она бесповоротно испорчена. Квентин отметил, как Дориан смотрел на мужа, с такой любовью, какой он прежде не замечал. А он был очень наблюдательным человеком. — Грэм все еще не привык ко всей этой светской суете, — объяснил Дориан, с такой непривычной ему нежностью даже в голосе, а рука все еще занимала законное место на талии мужа. Грэм определенно выглядел так, словно он принадлежал этим грандиозным залам, с его превосходной внешностью, не испорченной даже шрамом, и его тонкой фигурой, так чудесно выглядящей в плотно сидящем костюме. Он поднял глаза на мужа, улыбаясь, и вновь перевел взгляд на Квентина, теперь уже уверенней. — С каждым разом все проще, — признал он. — Я бы и не догадался, что для вас подобные мероприятия в новизну, — тут же встрепенулся Квентин. Ответная улыбка Грэма была небольшой и довольной. Доктор Шарп был очарован. — Ну и? — чуть позже спросила его Сиенна за бокалом вина. Они стояли отдельно от остальных, начеку, оценивая окружавшую их толпу: худший наряд, скудный словарный запас, слишком много выпил. — Что ты думаешь о муже? Я не уверена насчет того, каким именно я представляла достойного Дориана Рэдклиффа мужчину, — они посмотрели в стороны стоящих на другом краю комнаты доктора и его мужа. — Сначала я решила, что он просто украшение для выхода в свет, с таким-то милым личиком. Но… — Сиена сделала многозначную паузу, — он меня не разочаровал. — Нет, — покачал головой Квентин, наблюдая за Грэмом Рэдклиффом, в то время, как его муж вел диалог с профессором Стерном и его женой. — Нет, вовсе нет.

***

Он вновь увидел Дориана и Грэма Рэдклифф некоторое время спустя на одном из благотворительных балов. И если Грэм был несколько стеснен на вечере у Сиенны, то сейчас, закружившись в танце, в нем было гораздо больше уверенности и грации. Он все еще выглядел так, словно это было для него в первый раз, но с удивительными упорством и старанием позволял себе быть ведомым идеальными шагами Дориана. Рука доктора лежала почти на пояснице мужчины, другая держала одну из ладоней Грэма, в то время, как вторая изящная кисть его мужа аккуратно придерживала Дориана за плечо. Их шаги были быстрыми и уверенными, мужчины находились в идеальной гармонии друг с другом, словно привыкли работать в команде. Зрелище было воистину захватывающим. И хотя их глаза были зафиксированы друг на друге, и их улыбки принадлежали только партнеру, в какой-то момент Грэм поймал взгляд Квентина через плечо Дориана и наградил его живой, узнающей улыбкой. Квентин не смог удержаться и не улыбнуться в ответ, что поразило его. Обыкновенно, он старался сохранять беспристрастный и равнодушный вид во время первых нескольких встреч — он поступил так даже с Дорианом. Но что-то настолько необычное, но в то же время не отталкивающее было в Грэме Рэдклиффе. Словно он искал одобрения, поддержки, что, как правило, значило для Квентина, что человек был ничем не примечателен. В случае с Грэмом, это вызывало не столько скуку, сколько животный интерес. Когда танец закончился, Грэм распрямил пиджак своего мужа и прошептал пару слов ему на ухо. Момент, и Квентина пригвождает к полу внимательный взгляд Дориана Рэдклиффа. — Какое наслаждение, снова видеть вас, — произнес Квентин, когда они подошли к нему. — И в условиях, куда лучших, чем одна из пародий Сиенны на званый вечер, — он улыбнулся. — Вы должны прийти на один из тех, что устраиваю я. Они вызывают довольно бурную зависть в высших слоях. — Не сомневаюсь, что так оно и есть, — Грэм вмешался раньше, чем его муж может молвить хоть слово, и вот уже Квентин упивается его похвалой и тем, что Грэм внезапно чувствует себя настолько комфортней, говоря с ним. — И ваше присутствие только украсит их, — недолго думая говорит он, только для того, чтобы с жадностью проследить за тем, как Грэм слегка опускает голову в очаровательном смущении.

***

Были случаи и после этого. Мероприятия, на которых Грэм прятался в тихих углах, пока его муж общался с определенной важной персоной. Наблюдения за тем, как ладонь Дориана оглаживала его плечо, когда он проходил мимо, или же успокаивающим весом опускалась туда же, когда доктору требовалось отойти для непродолжительной беседы с очередным профессором. Как он отодвигал для него стул или же держал открытой дверь. То, как Дориан и Грэм смотрели друг на друга с тем, что Квентин мог описать только как благоговение перед высшим существом. Украденный момент, когда Квентин проследовал за ними в коридор и исподтишка наблюдал, как Дориан заставлял Грэма отступить к стене, опускал свою голову для того, чтобы прижаться к его шее. Небольшие тихие стоны, что срывались тогда с губ мужчины. Было несложно признать, что Квентин быстро стал одержим парой. И поэтому, когда он совершенно случайно встретился с Грэмом холодным утром по дороге в университет, тот улыбнулся ему из-за воротника черного пальто, эфемерный и какой-то неземной в окружавшем их тумане, и сказал: — Я и мой муж хотели бы видеть вас за нашим столом, — он не стал отказываться. В конце концов, кем был Квентин для того, чтобы отказаться? Он был пойман Грэмом Рэдклиффом. На крючке, выровнял и подсек.

***

— Ты охотишься? — однажды, спросила его Эбигейл. — Я рыбачу. — Разве это не одно и то же? Одного выслеживаешь, другого заманиваешь. В тот момент он увидел ее настолько лучше. Его разум, все еще служащий тени Гаррета Джейкоба Хоббса, совсем упустил то, что он мог заглянуть не только в отца Эбигейл. — Ты охотилась или рыбачила? — Отец учил меня охоте. — Это не то, о чем я спрашиваю. Все те девушки, которых убил твой отец, охотилась ли ты на них или же ты рыбачила, Эбигейл? — Я была наживкой. Гаррет Джейкоб Хоббс охотился. Эбигейл Хоббс рыбачила. Это была, во всех смыслах, убийственная комбинация. Уилл не мог понять, как Эбигейл помогала отцу. Чем она была одержима в тот момент, когда заманивала невинных сверстниц в свои сети, упрощая отцу охоту. Все это обрело смысл сейчас, когда он наблюдал за тем, как Ганнибал со смертоносной грацией поднялся со своего места за столом для того, чтобы одним движением перерезать горло невыносимого Квентина Шарп ножом для мяса. Ганнибал Лектер охотился. Уилл Грэм рыбачил. Ганнибал Лектер выслеживал грубиянов, выясняя их грехи, их желания, их распорядки дня. Уилл Грэм, когда возникала нужда, занимался ловлей. И он становился в этом все лучше и лучше. Потерянный человек исчез в океане. Кто-то другой вышел оттуда. Рыбак постепенно находил свое место в мире охотников. Он и Ганнибал лучше всего охотились вместе. Они лучше убивали вдвоем. И он обнаружил, что является крайне успешной наживкой. Уилл вонзил свой собственный нож в одну из глазниц Квентина, чтобы он больше не мог наблюдать за ним с таким голодом. Тут право на голод принадлежало не ему.



***

Фрэнсис Долархайд был их первым убийством. Беделия стала их первой охотой. — Я ждала вас, — сказала она, в тот же момент, когда отворила им дверь. — Ганнибал Лектер и Уильям Грэм, пропавшие без вести и предположительно, погибшие, — объяснила она Уиллу, пока Ганнибал был занят на кухне приготовлением ее ноги. — Поглощенные морем, сказали все они, — она горько усмехнулась. — Люди никогда не учатся. Ничто не может поглотить Ганнибала Лектера, — она наблюдала за Уиллом все тем же внимательным, бесчувственным взглядом. — И ничто не может поглотить Уилла Грэма кроме Ганнибала Лектера. — Не в этом случае, — заспорил Уилл, — больше нет. — И почему же? Ты теперь ‘муж’, так же, как и я была ‘невестой’, — похоже, это запах готовящегося мяса придал ее коже такой болезненный оттенок. — И для него, ты самый особенный человек, Уилл Грэм. Почему бы ему не попытаться распробовать его любимый трофей? Уилл не ответил. Только улыбнулся в ответ. Со всеми этими попытками его запугать, ей не понять. Она не охотилась. Она не рыбачила. Она не видела того, что теперь мог видеть Уилл Грэм. Она не видела Ганнибала Лектера, как это делал Уилл Грэм. Она не могла прикоснуться к душе Ганнибала Лектера, как это делал Уилл Грэм. Может, Ганнибал и делил с ней постель, но он никогда не разделял с ней своего сердца. Уилл прошел через это. Она не видела той захватывающей дух, окровавленной красоты Ганнибала на обрыве, и наконец-то, наконец-то понимала. Он насладился ужином. О Беделии нельзя было сказать того же.

***

Уилл Грэм восстал из крови Дракона и морской соли. И он был прекрасен. Совершенен. Много раз за все эти года Ганнибал рисовал Уилла Грэма. И много раз он пытался поймать его сущность, но на бумаге оставалась лишь внешность, оболочка, что мешала поймать момент, осознать и вознести его силу. Много раз Ганнибал начинал рисовать Уилла Грэма в карандаше, но ловил себя на том, что тянулся к углю и кроваво-красной темпере, создавая картину того потенциала, что он видел в Уилле. Поначалу, рисунки были были просто привлекательными, но должным образом обработанные, становились чем-то редким и потрясающим умы. В ночь на обрыве с Красным Драконом, его картины ожили. Кровь была черной в лунном свете. Уилл был написан ею. Перерожден. Это было всем, что Ганнибал пытался показать ему. Это было всем, что Ганнибал желал увидеть. Уилл поднял руку, чтобы стереть кровь Квентина Шарп с его щеки, но Ганнибал перехватил ее. — И как я справился? — спросил его Уилл. Ганнибал потянул его на себя, заключая в объятья. Уилл послушно подался вперед, как он всегда и делал теперь, после их падения. — Ты был идеальным. — Идеальной наживкой? — Идеальным рыбаком. — Настоящему рыбаку нужна вода, —, но уголки его рта все-таки заметно приподнялись. — Кровь подойдёт? — спросил Ганнибал, и пальцы пробежались по щеке Уилла, аккуратно оглаживая контуры шрама и лишь больше размазывая багровые капли по мере того, как они отпускались все ниже. Уилл призадумался. — Кровь или вода, требуется все то же терпение. И рыбу ждёт все тот же конец, — он поймал один из пальцев губами и медленно провёл по нему языком, слизывая остатки крови. У него всегда получалось заставить сердце Ганнибала биться быстрее, и как же тот любил его за это. За несколько последних лет столько раз его забота о Уилле приносила лишь неприятности, но теперь это лишь делало их сильнее, и Ганнибал позволил себе с головой окунуться в это чувство, после столь долгого ожидания. — Рыбная ловля требует большого таланта, — согласился Ганнибал, его губы уже на виске. — И ты не можешь отрицать, что насладился, изводя его. — Нет, не могу, — откинул голову так, что его губы теперь едва касались губ Лектера, и приподнял бровь. — Так же, как и ты не можешь отрицать, что охотник любит играть с его добычей. Рэдклифф*, Ганнибал? Серьезно? Немного очевидно, не находишь? Да, это было смело, но Ганнибал вдоволь повеселился. — Похоже, что Квентин тоже осознал свою ошибку, но он узнал нас слишком поздно. Не настолько быстр умом, как он думал, не думаешь? — Конечно, — он глянул в сторону их гостя, который уже никогда бы не смог завести игривый, бессмысленный диалог. Кровь медленно стекала на ковёр. Наконец-то наступила блаженная тишина. И тогда Уилл снова посмотрел в глаза партнеру со слепым обожанием. — Наша охота была успешной. Ганнибалу никогда не надоедало то, как Уилл произносил «наша». И ему никогда не надоест представлять его людям и следить за тем, как одобрение и интерес вспыхивают в их глазах. Или за тем, как кто-то проявляет к нему интерес, зная, что совсем скоро Уилл снова покажет ему всю красоту своей истинной натуры. Каждый раз, когда Уилл помогал ему охотиться, рыбачить, убивать и готовить, был новым опытом, кровавым и от того не менее восхитительным. Ганнибал не мог насытиться. И он больше не был заинтересован во вскрытии бывшего профайлера, не теперь, когда он мог быть с ним, учить его и учиться от него в ответ. Это был необузданный голод, какого Ганнибал не испытывал прежде. И он принял его. В конце концов, он всегда был голоден. — В этом было меньше от нашей охоты, чем от лично твоей ловли, Уилл. Уилл что-то промурлыкал, явно довольный собой, и Ганнибал осознал, что порой он все еще не мог поверить в то, что Уилл был тут, рядом с ним. Осознание того, какую гордость он испытывал, глядя на то, чем он стал, пришло чуть раньше. — Таков мой улов, — согласился Уилл. И потом он поцеловал его, медленно и нежно, с медно-красным привкусом во рту. Его опасное, прекрасное создание. —И таков наш замысел. Ганнибал улыбнулся.