Экспрессия

Мы видим мир в образах. Один и тот же вечер может показаться двум людям совершенным разным, потому что никакие глаза, никакие линзы фотоаппаратов не могут передать то, что видит человеческая душа. Стекающие с чужого тела капли пота, грязная пыльная форма, солнце, бьющее прямо в глаза у одного человека вызовут только раздражение и отвращение. Другого же эта картина заставит застыть от восторга и осознать, что именно в этом случайно пойманном моменте и скрывается понятие «жизнь». Мы видим мир в образах, и гениальны те люди, которые могут эти образы передать другим, показать их такими, какими видят их сами. У Ре-сана пока это получалось плохо. Из рук вон плохо, можно даже сказать отвратительно. Не то чтобы он совсем не умел рисовать, просто руки росли не из того места. «Совершенно не то», — думал он, в очередной раз вырывая страницу из блокнота для скетчей. Чем больше людей видело его рисунки, тем меньше о них хотелось рассказывать. Они хвалили его, удивлялись, даже восторгались, но это только больше раздражало. В этих творениях не было ничего. Их даже нельзя было назвать творениями, так, кусок испорченной бумаги. В конце концов Реске начал искать место, где никто его «талантом» не интересуется. С некоторых пор он частенько рисовал Курамочи. Курамочи играет (повседневно), Курамочи читает мангу (время от времени), Курамочи учится (редкие кадры), Курамочи дрыхнет, чуть ли не сваливаясь со второй полки (один единственный, но бесценный). Иногда он заглядывал в альбом Ре-сана и жаловался, что у него не такие уж короткие брови и длинные ноги. «И вообще, когда ты успел нарисовать меня спящим?!» В такие моменты Ре-сан чувствовал необычайное спокойствие. Никто не давил на него жалостью, критика была куда приятнее, чем похвала. — Только художник может сказать передал ли он образ, который хотел, или нет. Я в этом уверен, так что брови у тебя действительно короткие, а ноги — длинные, и точка. — Так тебе никогда не стать лучше, — отвечал, ухмыляясь, шорт-стоп. Курамочи тоже любил рисование. Наверное, поэтому с ним было проще. Но в отличие от Реске он рисовал только в манга-стиле и делал это крайне редко, только когда у него действительно появлялась потребность передать нечто очень важное, что хранить в себе больше нельзя. Его работы действительно впечатляли, и Ре-сан мог лишь мечтать, что когда-нибудь добьется такого же уровня. Они бы были еще лучше, рисуй Йоичи более реалистично, но тот попросту не хотел. Реализм его не интересовал — он видел мир в других красках и формах, и с какой-то стороны это действительно было удивительно. Тем не менее, Реске никогда не говорил этого вслух, потому что знал, что Курамочи это точно так же не нравится, как и ему. Однажды, когда все дела были сделаны, а заниматься больше было нечем, шорт-стоп присел на пол рядом с рисующим Ре-саном, какое-то время молча разглядывал, что его руки сотворили в этот раз, а потом выхватил у семпая карандаш и альбом и принялся оставлять в нем свои следы. — И по-твоему, я так выгляжу? — поинтересовался Коминато, указав на только что сделанный рисунок. Йоичи кивнул. — Что, серьезно? — Ре-сан рассмеялся. — Ты меня идеализируешь! И почему у меня такие большие глаза? Да и улыбка… неужели она и в жизни такая коварная? — Точно так! — ответил шорт-стоп, рассмеявшись. — В этом и суть манга-стиля, идеализировать, хотя… лично я вижу тебя именно таким, — он приблизился к семпаю, и в его глазах проскользнула едва заметная искорка. — Видение художника, да? Еще секунда, и зеленая макушка закрыла свет, исходящий от лампочки. В этот момент их губы соприкоснулись. Не то чтобы это удивило Ре-сана, чувства Курамочи были слишком очевидны, но он все-таки не ожидал, что это произойдет именно сейчас. — Йоичи, ты меня отвлекаешь, — сказал Реске, когда кохай наконец отстранился от него, — я сегодня планировал еще как минимум три наброска сделать. В вступительных на архитектора нужно сдать творческую работу, а с такими навыками меня никуда не возьмут. — Мм, чем бы мне заняться? — пробормотал Курамочи, вставая и, кажется, совсем не вслушиваясь в его слова. Все, что он хотел, он и так уже выяснил, оставалось только найти минутку, когда Ре-сан будет свободен. К сожалению, нетерпеливость — обязательная черта характера шорт-стопов. Это Ре-сан понял давно, но не думал, что все настолько плохо. Именно к такому выводу он пришел, когда Курамочи оставил пятый за вечер засос на его шее. Еще и под свитер успел залезть, пока он раздумывал, с какой стороны падает свет. — Прекращай, мне надо сосредоточиться, — попробовал отмахнуться от него Реске. — Отвлекаю? — поинтересовался Йоичи. — Да, — раздраженно процедил Ре. — Сильно? — хриплым шепотом уточнил он и ухмыльнулся, довольный тем, что в ответ не услышал ничего, кроме молчания. Нетерпеливость не значит необдуманность. Курамочи как раз-таки очень серьезно и подробно планировал каждый свой шаг. Если собираешься чего-то добиться, должен быть во всеоружии. В первую очередь выяснить всю информацию о враге, узнать его слабости, приготовить все необходимые для достижения цели инструменты и изучить место действия. Теорию Курамочи усвоил, смазку и презервативы приготовил и то, что Реске заметно расслабляется, когда Йоичи прикасается к его пояснице и плечам, он тоже усвоил. Коминато аппетитно лежал в закрытой комнате, куда в ближайшее время никто не собирался возвращаться, а значит оставалось только не получить по роже за наглость. В этот день Ре-сан был очень нервным. Конечно, когда сильные пальцы шорт-стопа массировали его спину, это было приятно. Но в то же время раздражало. Как минимум, Реске предчувствовал, что Курамочи делает это не просто так. Когда он ощутил в районе поясницы горячие влажные губы, предчувствие только усилилось. Йоичи незаметно прокрался ближе, легонько укусил его за ухо и с усмешкой проговорил: — Ре-сан, хочешь научу тебя сосредотачиваться? — А не наоборот? — прошипел Реске. — Наверняка после этого ничто на свете не сможет тебя отвлечь, — ответил шорт-стоп, всем телом прижимая его к полу. — Просто не обращай на меня внимания. Он поцеловал его в шею, потом спустился ниже, начав расстегивать рубашку семпая, а Ре-сан с раздражением подумал, что не может не обращать внимания на это. Потом вспомнил, что перед ним набросок, который он хотел закончить сегодня, и решил, что от таких действий шорт-стопа все-таки можно абстрагироваться. А когда нельзя будет, он обязательно его остановит. Но чем больше проходило времени, тем сильнее Ре-сан сомневался в своей способности прекратить это. От бегающих по телу рук и губ Йоичи еще можно было отвлечься идеями о наилучшем ракурсе, но только если это касалось верхней части тела. Когда Курамочи легко и беззаботно поставил его на коленки, Реске почти не обратил на это внимания, а вот руку на своем члене не заметить было сложно. С теми же сильными, чувственными пальцами, которые Ре-сан так старательно выводил на белой бумаге. — Йоичи, подожди… — Не отвлекайся, ты же там рисуешь, — промурчал шорт-стоп, старательно продолжая его отвлекать. Коминато только выругался, крепче сжав в руке карандаш. С одной стороны, его раздражала эта самоуверенность в голосе кохая, будто он изначально утверждал, что Реске все равно в конце концов потеряет самообладание и забудет о том, чем занимается. С другой стороны, эта ситуация возбуждала Ре-сана. От того, что Курамочи упрашивал его не отвлекаться, напряжение между ними только увеличивалось, обещая такую же незабываемую разрядку. Пока Ре-сан вспоминал, что он там рисует, он пообещал себе, что Йоичи никогда не узнает, как ему это нравится. А Йоичи и не нужно было подтверждение, он все видел своими глазами. Достаточно было того, как Реске еле заметно дрожит и тяжело дышит, но решающим и самым приятным явилось то, что за последние пять минут он так и не провел ни одной линии, хотя крепко держал в руке карандаш все это время. Еще более сексуальным оказывается тот момент, когда Коминато находит в себе силы продолжать и по-настоящему старается отвлечься от того, что с ним делает шорт-стоп. Когда видишь его старания, становится еще приятнее делать их бесполезными. Курамочи целует его в плечо, потом кусает, одновременно проведя рукой по спине вниз, особенно кстати вспоминает о смазке и лишь чуть хмурится, недовольный тем, что ему придется сделать еще одну задержку. Одновременно с этим следит за реакцией Ре-сана, который то ли совсем расслабился, то ли реально сосредоточился на рисовании, то ли готов в любой момент избить шорт-стопа до смерти, чтобы тот не смел с ним больше таких вещей делать. Теперь, когда Йоичи тоже не на шутку возбудился, способность анализировать медленно сходит на нет, и понять, действительно ли Реске точно так же завелся, или Курамочи только хочется, чтобы так было, невозможно. — Убью, — процеживает сквозь зубы Ре-сан, когда шорт-стоп непринужденно засовывает ему в анус палец. Курамочи начинает сомневаться, но на протяжении минуты его семпай ничего не делает, действительно продолжая работу над наброском. В этот момент Йоичи искренне признает в Ре-сане демона, потому что еле сдерживается от искушения. Хочется сказать ему что-нибудь смущающее, заставить его разозлиться, соблазнить еще больше, но на слова не хватает воздуха, и Курамочи кусает его в шею, облизывает, кусает, целует ухо, тяжело и прерывисто дыша, и молится, чтобы выдержать пытку, которую сам же себе и организовал. Не сейчас. Чуть позже. Еще немного. Он продолжает ласкать Реске, со злорадством желая ему точно такого же нетерпения, которое испытывает сам. «Интересно, я смогу заставить его просить продолжения?» Ре-сан почти сосредоточен. От пальцев в своей заднице еще можно абстрагироваться. Это странное ощущение, но отвлечься от него не так сложно. А вот от других частей тела шорт-стопа, так настойчиво и искусно прижимающихся к его собственному телу, Реске не мог отвлечься. Вторая рука, медленно скользящая от лопаток вниз и обратно, просто сводила с ума. К этому еще прибавлялись жадные укусы и засосы по всей поверхности спины от плеч до копчика, которые не просто смущали, а наводили на мысли о том, чем еще можно занять рот шорт-стопа в свободное время, вплоть до совсем пошлых, потому что ноющая от возбуждения плоть просила хоть какого-нибудь прикосновения. В редкие секунды, когда Курамочи чуть ослабевает накал, чтобы самому перевести дух, Ре-сан видит перед собой альбомный лист и пытается вспомнить, на чем остановился. Но как только он вспоминает, Йоичи нападает снова, беспощадно уничтожая все мало-мальски разумные мысли. Остается только мутное желание молить его стать еще настойчивее, граничащее с требованием остановиться немедленно. Когда Курамочи снимает с него штаны и раздвигает ноги так, как ему больше нравится, Реске даже не замечает. Лишь после того, как шорт-стоп медленно входит в него, тяжелым горячим телом нависая сверху, Ре-сан про себя замечает, что эта поза — не самая удобная для рисования. Но все мысли улетучиваются из головы, когда Йоичи, едва касаясь, проводит по внутренней части бедра и начинает снова ласкать член своего возлюбленного. — Надеюсь, не отвлекаю? — хрипит Курамочи ему в ухо, и Ре-сан готов стонать от одного этого голоса. Ему требуется время, чтобы дрожащим голосом выдавить: — Почти нет… Не сдержавшись, шорт-стоп делает рывок вперед и так останавливается, прилагая для этого всю силу воли, которой обладает; продолжает: — Тогда посмотрим, сколько ты еще выдержишь. Ре-сан бы и рад ответить: «Я не выдержу, остановись», но в то же время все его тело говорит: «Не останавливайся, иначе я этого не выдержу». Плечи Йоичи, прикасающиеся к его плечам, дыхание прямо над ухом и едва касающиеся мочки мокрые губы, твердые горячие бедра, и когда он успел снять с себя одежду?! «И когда он успел снять всю одежду с меня? — лихорадочно думает Реске, с удовольствием выгибаясь в спине и поддаваясь ритмичным движениям шорт-стопа, чувствуя, как болят колени от жесткого ворса ковра. — Но черт возьми, сделай мне еще больнее». Курамочи понимает его без слов и начинает двигаться еще быстрее, проводит по его лбу рукой, ухватывая за челку, и тянет на себя, слыша долгожданный стон. Потом еще, и еще, и еще, и от этого совсем темнит в глазах, и Йоичи забывается, но когда еще более несдержанный стон врезается уши, когда Ре-сан ломает карандаш, который до этого так старательно пытался не выпустить из рук, Курамочи находит в себе силы стать еще активнее, еще безумнее и страстнее. — Йоичи… — шепчет Реске, слыша над ухом почти звериный рык, и сам кончает, резко обессиленно опускаясь на пол. Курамочи слезает с него, и еще долгое время они молчат, пытаясь отдышаться. Потом шорт-стоп берет альбом, задумчиво рассматривая получившуюся работу. — Даже и не скажешь, что нарисовано обычным карандашом, — выдает он. — Такое ощущение, что она цветная… Не думал, что тебе так понравилось, — добавляет Йоичи, бросая на семпая взгляд, значение которого несложно понять. Ре-сан переворачивается на спину, молча и спокойно принимая этот вызов: «Да, понравилось». — Но ее нужно дорисовать. — Не думаю, что смогу это сделать сейчас, — отвечает Реске, усмехаясь. — М? Помочь тебе? — предлагает шорт-стоп, снова нависая над семпаем. — Я не это имел в виду, идиот, — отвечает Коминато, не сдерживая смеха. * Люди видят мир в образах, и последнюю свою картину Ре-сан назвал «Курамочи Йоичи». Несмотря на то, что он рисовал его много раз, эта работа оказалась самой удачной, хотя она вовсе не была реалистичной. Скорее, напоминала что-то из экспрессионизма. Собственно, она была тем, к чему Ре-сан всегда стремился. Тем не менее, он надеялся, что не всегда будет добиваться результатов таким способом. Все-таки этот метод был слишком ресурсозатратным, высасывая из художника все силы. — В общем, если смотреть на учителей и содержание самих уроков, то мой любимый предмет история, — закончил Каваками. — Ну, а у тебя? — Маэзоно перевел на Курамочи вопросительный взгляд. Сегодня они задержались после обеда в столовой, обсуждая именно эту тему. — Мой любимый предмет… — шорт-стоп посмотрел на сидящего напротив Ре-сана и улыбнулся так, что Реске понял — эта улыбка предназначается только ему. — Мой любимый предмет — рисование.