Фотосессия

      — Опять пришли фотографировать, — еле слышно проворчал Рихард, когда несколько человек с камерами наперевес втиснулись в закрывающиеся двери лифта.       Тилль молча ждет, пока журналистам надоест снимать их в расхристанном послеконцертном виде. В камеры он старается не смотреть, раздражённо отворачивается от ярких вспышек и напрягается всякий раз, когда кто-то произносит его имя, — не в пример раскованному, пусть и уставшему Круспе.       — Шолле, чем меньше ты будешь позировать, тем быстрее они уйдут, — почти беззвучно прошептал Линдеманн, мысленно кляня себя за то, что не успел нажать кнопку закрытия дверей секундой раньше. Теперь отстанут от них еще не скоро, а он так хотел приобнять, наконец, Рихарда. Тот посмотрел с пониманием и едва уловимой развратной искоркой, а затем подмигнул: что-нибудь обязательно придумает.       В результате пришлось соврать, что раньше всех у них уходит Шнайдер, и буквально выскочить из лифта в безлюдный коридор на пару этажей ниже гримерки, пока фотокорреспонденты переваривали информацию и прикидывали, успеют ли запечатлеть барабанщика.       — Ну и чего ты так смущаешься перед камерой? — Рихард обошел вокруг Тилля, погладил его, пока никто не видит. — Не первый раз уже.       — Просто, — нервно пожал плечами тот. — Не люблю. Когда мою рожу мерзкую фотографируют.       Перед тем, как ответить, Круспе на всякий случай огляделся: не появится ли снова репортер или местный сотрудник, позабывший здесь что-нибудь. Но казалось, коридор вымер, оставив после себя только тихое гудение ламп дневного света.       — Хорош стесняться, — оценивающий взгляд, несильный шлепок и осторожные поглаживания. — Паранджу на день рождения еще попроси, Линдеманн, — Рихарду в голову пришла мысль, что было бы неплохо куда-нибудь спрятаться для продолжения — в конце концов, журналисты нагло нарушили их планы в лифте, но не отказываться же от ласк весь вечер.       Тилль развернулся к нему всем мощным телом и шумно вздохнул:       — Не дерзи, Белка! — И поцеловал — сильно и быстро.       Невдалеке что-то громыхнуло.       — Пойдем, — вздрогнул и отошел на полшага от любовника Тилль. Дополнительного внимания ему не хотелось совершенно. — Тут где-то лестница должна быть. Возвращаться надо, и так задержались.       Рихард разочарованно вздохнул, но спорить не стал, решив потратить время на продолжение разговора.       ***       До лестницы мужчины так и не дошли — зарулили в туалет под нескончаемую песню Рихарда о том, какой замечательный в их группе вокалист — что на слух, что на вид.       — И всё-таки надо бороться с этими твоими комплексами. Без фотографирования никуда — это теперь работа твоя, пора привыкнуть, — продолжал увещевать Шолле, вытирая руки бумажным полотенцем.       — Знаю, — отозвался Линдеманн. — Но всё равно не нравится мне это дело. Стоять, непонятно кому позировать… Ну что тут снимать? Нечего. Гадость одна… — он чуть нахмурился и собрался уже было двинуться к выходу, но Рихард его остановил.       — И не думай даже оскорблять мой выбор, — убедительно кивнул Круспе, придержав Тилля за запястье перед зеркалом и прижимаясь. — Тебе стесняться точно не надо.       Тилль пробурчал, что не нанимался в фотомодели — пусть лучше слушают, а не суют всякие там камеры в морду, но Круспе приложил палец к его губам:       — Я же попросил.       Тилль улыбнулся и шутливо попытался укусить Шолле, но тот увернулся и, поблескивая влажными от возбуждения — или от хитрости? — глазами, потянул вокалиста в инвалидную кабинку. Там лишняя пара ног точно не вызвала бы подозрений, случись кому заглянуть в уборную: мало ли, вдруг человек нуждается в подобной помощи? Тилль сам проверил надёжность задвижки.       — У меня тут мысль одна появилась… — издалека начал Круспе и, дождавшись вопросительного взгляда, приблизился к Тиллю почти вплотную. Тому оставалось только терпеливо ждать, но прямого ответа с разъяснением, что же такого пришло в голову гитариста, не последовало.       Рихард по-лисьи лукаво прищурился, склонил голову набок и потянул собачку на молнии вниз.       — Значит, никому позировать не хочешь… А может, мне попозируешь? — вкрадчиво спросил он, заканчивая возиться с пряжкой ремня. — А со мной? — продолжил Круспе, когда та поддалась. Потянул штаны Линдеманна вниз, опустился следом.       Рихард смотрел на любовника снизу вверх и плавно водил ладонями по его бедрам. Неужели Тилль не согласится? Прижался щекой к жестким волосам, вдохнул запах — пряный, неприятный, родной.       — Не знаю, — признался Тилль. Не хотелось — особенно сейчас — отказывать в такой мелочи, однако он справедливо полагал, что Шолле начал это отнюдь не просто так. — Правда, не знаю.       Рихард перешел к более действенному, на его взгляд, убеждению:       — Думай, — протянул он и начал поглаживать мужчину. Дразнил, не давая отстраниться или, наоборот, ускорить события.       — Так что… что за мысль? — последняя слабая попытка понять, что творится в голове любовника, перед прыжком в омут.       — Узнаешь.       То и дело они пересекались взглядами. Обычно Тиллю это нравилось, как нравилось вообще любоваться Рихардом, но теперь Лис смотрел как-то по-другому. Будто оценивал, прикидывал. Вспомнить слова Белки… Позировать? Перед ним?       — Ракурс подбираешь, что ли? Ой!       Легкий толчок, и Тилль откинулся на стену. Шолле все сам сделает, главное не мешать. Чмоканье, проворный язык, тепло, проникающее, кажется, к каждой клеточке, и влажный взгляд снизу, полный желания, успокаивают мятущуюся душу Тилля в любой ситуации. В дополнение — пальцы снаружи, нализанный палец внутри. Рихард знает, как сделать приятно. Если бы к этому еще не прилагались странные, кажущиеся зачастую диковатыми для Тилля идеи, на которые Белка его в буквальном смысле соблазнял.       Две руки — одна скользит по грифу гитары, крепко зажимает струны в нужных местах для чистого звука, другая ловко и ритмично перебирает их, заставляя музыку литься… Теперь Тилль сам как инструмент. Рихард крепко держит и скользит одной рукой, а палец другой мерно касается чувствительной точки, будто перебирает, наращивая темп вслед за учащающимся дыханием. Звук не заставляет себя ждать — первый тяжелый полустон-полувыдох в болезненно звенящей тишине.       — Так вот: я знаю, как устроить тебе фотосессию, чтобы ты перестал стесняться, — Круспе решил, что настало идеальное время для уточняющего вопроса:       — Когда у тебя найдется время? — он почувствовал, что Тилль дошел до нужной степени сговорчивости. — Какой будет фотосессия, решать тебе. Хоть на голове там ходить будем оба. Обещаю.       Последний аргумент обошелся без слов. Рихард умеет удовлетворить противоречивые желания Тилля: его желание подчиняться и его желание быть главным. Палец внутри — забирает свободу. Губы на члене — ее дарят.       Напряженный сильный вдох сквозь зубы.       Линдеманн в очередной раз согласился на авантюру. И в очередной раз пожалел, чуть отойдя от эйфории, дав себе время понять, на что успел подписаться.       ***       — Давайте хоть с вас начнем, — предложил, вернее, почти попросил фотограф, когда Рихард после очередного звонка Тиллю сказал, что начало фотосессии придется отложить еще на двадцать минут. — Все равно надо несколько фотографий каждого по отдельности.       Рихард понимающе кивнул, чем несказанно обрадовал одуревшего от бездействия фотохудожника:       — Тогда за шторой приводите себя в порядок и подходите, — фотограф буквально побежал проверять освещение, предвкушая отличный фотосет — за те деньги, которые ему заплатили, он просто не мог себе позволить работать вполсилы.       Круспе посмотрелся в ростовое зеркало и отрешенно поправил дорогой костюм, пригладил волосы… Без Тилля это было ни к чему. Рихард вздохнул: уговорить Тилля на фотосессию оказалось едва ли таким же сложным, как притащить его в студию. Линдеманн клятвенно обещал быть, но опаздывал уже почти на час, даже не удосужившись выйти из дома из-за каких-то неотложных дел, — неужели решил «прогулять»? Предполагать это не хотелось: Рихард так тщательно все спланировал, так долго искал фотографа, что теперь вот так запросто отменить съемки из-за непришедшего вокалиста казалось чем-то непростительным.       Несколько пилотных фотографий были сделаны быстро. За каких-то несколько минут Круспе успели сфотографировать со всех сторон, отдавая четкие приказы: встать туда, голову вот так, шею не прятать. Рихард удовлетворенно отметил профессионализм фотографа — не прогадал с выбором.       Не хватало только виновника съемок — Тилль ввалился как ни в чем не бывало, когда Шолле уже собирался в очередной раз доплачивать фотографу за простой, и вид его совершенно не наводил на мысль о художественной фотосессии.       Фотограф посмотрел было косо на опоздавшего, но вовремя благоразумно решил, что это не в его интересах, и предпочел в который раз за сегодня заняться светом. Пока служитель искусства возился среди проводов и штативов, Рихард вовсю отчитывал Тилля за задержку и ненадлежащий, по мнению Круспе, образ: — Ну как так можно? Я думал, ты хоть немного представительно оденешься, я же не на пиво тебя позвал… Тилль еле слышно пробормотал из-за шторы что-то про строгую училку, двоечника без формы и сменную обувь, но на Рихарда это не подействовало. Тогда Тилль не выдержал: — Не нравится так — могу совсем раздеться! — Он стянул через спину свитер. Стащил с себя майку. — Что тебе там еще не нравилось? Штаны? Сейчас не будет. — Те отправились на табурет. — Что еще?       — Ты чего? — упавшим голосом спросил Рихард, когда Тилль вышел практически в чем мать родила. — Мы ведь договаривались — помнишь?       Даже выпутывая ноги из трусов, Тилль остался непреклонен:       — Конечно, помню. Тогда еще говорилось, что за организацию отвечаешь ты, а за остальные правила — я.       Тут Шолле был бессилен — обещание есть обещание. Покачав головой, Круспе оставил вокалиста и вернулся к месту съемки. Ответил на недоуменный взгляд фотографа в сторону раздевающегося Тилля, махнув рукой:       — Пусть поступает как хочет, — кому как не Рихарду знать, что с упрямым Линдеманном спорить бесполезно.       Фотохудожник только растерянно кивнул.       После быстрого представления фотографу Тилль был отдан под прицел камеры, и Рихард со спокойной душой закурил — настала очередь вокалиста отдуваться за двоих. Наблюдать за фотосъемками, не участвуя в них, поначалу казалось интересным: Круспе как загипнотизированный смотрел на подчеркнутые умело выставленным светом мускулы, широкую спину, темную поросль волос на животе… Только одно после нескольких минут сессии невольно бросилось в глаза: как бы ни ставили Линдеманна, тот упорно не желал смотреть в камеру, чем уже на четвертом кадре вызвал плохо скрываемое недовольство фотографа. Рихард нахмурился. Что Тилль к фотосессии отнесся без энтузиазма — почти не беда, но ведь Шолле это затеял не для того, чтобы любовник еще больше зажался. Гитарист потушил сигарету и решительно направился к сидящему, по прихоти фотографа, вполоборота к камере Линдеманну. Надо было успокоить, поддержать.       Дотронулся до плеча:       — Я здесь.       От неожиданного прикосновения Тилль чуть дернулся и посмотрел как-то недоверчиво — откуда теперь ждать подвоха? Рихард присел рядом, отмечая, что в студии холодный пол, и удивившись про себя, как Тилль еще мурашками не покрылся.       — Успокойся, все хорошо. Ты хорошо выглядишь, перестань прятаться.       — Стоп! — громкий приказ фотографа заставил вздрогнуть и повернуться к камере даже Тилля. — Без моего разрешения не двигайтесь! Рихард, правую руку чуть выше, смотрите Тиллю на волосы. Тилль, поверните голову, как было. Еще, еще чуть-чуть. Вот так. И расслабленнее, — закончив сыпать распоряжениями, он, наконец, нажал заветную кнопку фотоаппарата. Вспышка, еще одна. — Ну какой кадр получился… — азартно прищелкнул языком фотохудожник.       Какое-то время в студии были слышны только щелчки и громкий голос фотографа. Профессионал не переставал руководить музыкантами — говорил, как встать, как дотронуться друг до друга, просил повернуться, устраняя одному ему видимые недочеты композиции… Тилль совсем свыкся с необходимостью стоять под камерой и с Рихардом чувствовал себя гораздо свободнее. Только изредка, украдкой от фотографа, норовил прижаться сильнее, чем нужно — своеобразная попытка показать благодарность и хоть чуть-чуть согреться.       Фотограф быстро понял, что со жмущимися друг к другу мужчинами едва ли надо работать как с простыми друзьями, а обещанная за съемки сумма слишком большая, чтобы капризничать и изображать поборника морали, поэтому за все время съемок Рихард вдоволь налюбовался телом Линдеманна. Нагота Тилля определенно придавала съемке эротическую окраску, то, о чем Шолле, когда затевал всю авантюру, мог только мечтать.       — Еще два-три кадра и закончим, — взглянул на часы фотограф и вздохнул: работать с парой ему понравилось, но время нешуточно поджимало.       Стоило камере щелкнуть в последний раз, Тилль чуть ли не бегом понесся одеваться, а Рихард, выждав с минуту, отправился расплачиваться с фотографом и расспрашивать о сроках готовности снимков. Тому оставалось разводить руками и убеждать сыплющего извинениями вперемешку с благодарностями мужчину, что раньше ничего готово не будет и что клиенты могут не волноваться о сохранности отснятого материала и авторских правах на снимки.       Фотохудожник вздохнул с облегчением, когда проблемный клиент, в очередной раз благодарно пожав ему руку и оставив на всякий случай щедрые чаевые, отвлекся на своего спутника.       Тилль сосредоточенно дошнуровывал ботинок и не сразу заметил, как Круспе, зашуршав убираемым в пакет пиджаком, устроился рядом.       — Не сильно замерз? — заботливо поправил на нем свитер Рихард. Результатом сегодняшней фотосессии он гордился так, словно сам держал камеру, однако переживаний за Тилля это не отменяло.       — Пустяки, — отмахнулся Линдеманн. И поспешил добавить:       — Но ты мне все равно должен.       Рихард вопросительно хмыкнул, но промолчал, ожидая продолжения фразы.       — Фотосессию. Только теперь ты мне позируешь.       — Дома? — уточнил Круспе, чем заслужил одобрительный кивок любовника:       — Дома. И правила все еще мои…