Неожиданное открытие

— Нет, я не пойду на это говно!!! Протестующие крики Джудала были слышны на весь дом семейства Рен (между прочим, немаленький), устроенные потому, что последние всем составом решили сходить на балет, а отказы отдельных капризных личностей не принимали. Это-то Джудала и взбесило, ведь он ненавидел подобного рода мероприятия, где приходилось сидеть тихо, не вертясь, более получаса. Пытки хуже для его, как выражался Коэн, гиперактивной задницы, попросту не существовало. И теперь ему предстояло страдать в течение целых двух часов в огромном зале, переполненном чопорными людьми. Некоторые из них обмахивались своими программками так, будто каждый был китайской императрицей, не меньше. Повсюду возвышались резные колонны, повторяющие эпоху древней Греции, и слышались приглушённые звуки музыкальных инструментов из оркестровой ямы. Джудал с завистью покосился на отдельную ложу, где расположились его братья и сёстры. Самого его в наказание за недавнее скверное поведение отправили на первый ряд — просвещаться высоким искусством в непосредственной близи от оного. Порой Коэн слишком далеко заходил в своих попытках перевоспитать его любой ценой. «Я ему что, дитё малое?!» — в очередной раз разозлился Джудал. Когьёку, в свою очередь, просилась к нему на первый ряд, обусловив это желание фразой: «Хочу поближе взглянуть на того гениального парня, которому всего семнадцать, а он уже исполняет главную роль! Поразительно, Джудал, правда?» Вот только Джудалу было глубоко плевать на это. Он хотел домой, а не лицезреть, как какой-то сверстник будет скакать перед ним в обтягивающем трико. Вот радость-то! Прозвенел третий звонок, оповещающий о начале спектакля, и в зале резко потемнело. Все затихли, на сцене медленно поднялся занавес, и заиграла вступительная музыка в восточном стиле. Джудал скучающе прикрыл глаза, но тут же подобрался: прожекторный луч света выхватил в самом центре сцены изящную фигуру светловолосого парня в не столь уж обтягивающих белых штанах. Что-то неуловимо знакомое было в нём, хотя Джудал точно знал, что с балерунами не водился. У него были совершенно другие вкусы, куда больше он любил рок, чарующие звуки своей обожаемой бас-гитары и дикий ор в микрофон. Вполне естественно, что все его друзья были точно такими же. Парень на сцене, доселе замерев в позе нераскрывшегося цветка, медленно разогнулся и начал танцевать под неторопливую мелодию флейты. И вот тут-то Джудал уже не мог его не признать. Вырвав из рук сидящей рядом дамочки программку, быстро нашёл список действующих лиц, где в самом верху прочёл: «Бальбаддский принц (исполнитель: Али-Баба Салуджа)». Это имя… — Да ладно! — вырвалось у него практически на весь зал. Сидящие рядом зрители зашикали, а кружащийся в танце парень на миг встретился с его обалделым взглядом своим — крайне сосредоточенным, — и этого вполне хватило, чтобы он тоже узнал Джудала. В конце концов, оба учились в одном университете, виделись каждый день и… ненавидели друг друга так сильно, что едва не устраивали драки на пустом месте. Меньше всего Джудал ожидал увидеть этого парня, на вид совершенно обычного, в таком занимательном амплуа. Впрочем, сейчас его никак нельзя было назвать посредственностью. Али-Баба словно сроднился с той музыкой, что вовлекала его в танец, вынуждая плавно изгибаться и буквально взлетать под чужие восхищённые взгляды. Как он мог так потрясающе владеть своим телом? Джудал одновременно поражался и… завидовал. Многое между ними сразу прояснилось. Например, почему во время их неизбежных стычек Али-Баба предпочитал больше уворачиваться, а не блокировать удары, и редко бил в ответ. С таким-то родом деятельности получать любые, даже самые мелкие травмы, рискованно. У Джудала перехватило дыхание от очередного танцевального па Салуджи, когда он оказался у самого края сцены. Так близко… Их отделяли лишь жалкие пару метров и оркестровая яма. «Посмотри на меня», — мысленно гипнотизировал его Джудал, сам не ведая зачем. Но блондинистая зараза будто нарочно уставилась в дощатое покрытие под ногами, так ни разу и не подняв глаза. Постановка продолжалась, выступали уже другие лица, но Джудал не следил за сюжетом, а, точно одержимый, ждал исключительно появления главного героя. Время для него застывало, когда Али-Баба выходил на сцену с нехарактерным ему бесстрастным выражением лица и завладевал вниманием зала. «Разве он всегда был таким?..» Джудал не заметил, как всё закончилось, люди повставали со своих мест и яростно зааплодировали артистам. Кто-то что-то кричал… И тогда Али-Баба наконец взглянул на него, растерянного и неспособного даже подняться. Радостная улыбка на его губах в один момент сменилась усмешкой превосходства — ненадолго, но вполне достаточно, чтобы её увидел Джудал. И осознал всё своё бессилие, помноженное на многочисленную толпу, рукоплещущую его… Сопернику? О да! Он либо переплюнет его в будущем, либо удавится шнуром от собственной же гитары. А больше никак.

***

— Ну, Джудал, тебе понравилось? — Хакуэй источала саму доброжелательность. Когьёку пищала от восторга, прижимая к груди программку, Хакурю искал что-то в своём телефоне, Коха довольно потягивался, а Комей с Коэном деловито обсуждали найденную ими в сюжете историческую нестыковку. Джудал с мрачной миной шмыгнул носом и утёр его кулаком. Почему только у него здесь плохое настроение? Несправедливо. — Я уже говорил, что обо всём этом думаю. Балет — говно, Али-Баба — говно, и вы все тут — тоже говно. Неудивительно, что домой ему пришлось идти пешком, с расплывающимся под глазом фингалом (в лучших традициях Коэна). Но даже это было лучше, чем те несколько секунд в театре, когда они с Али-Бабой смотрели друг на друга, и всё было ясно без слов. «Попрыгун херов! Попляшешь ты ещё у меня».