***
По сравнению с молниеносными событиями минувшего часа — уж точно. Дым щиплет глаза и заставляет щуриться. Мокрая рубашка липнет к телу душной, холодной тряпкой. В потерю верится с трудом. Нет, даже совсем не верится. Только что Макгроу спорил с ним об очередном деле, такой знакомый и надежный, а теперь он лежит там, рядом с полыхающим зданием, в луже собственной крови. От души вдруг будто откололось что-то, и на месте недостающей детали разверзлась зияющая пропасть злобы. Теперь Фредди готов разорвать любого, кто встанет у него на пути. Так раненая собака бросается на тянущуюся к ней руку или палку, чтобы хотя бы неимоверным усилием мышц, клыками, сжимаемыми до хруста, заглушить боль. — Техасский рейнджер! Подвинься! — Гонсалес бесцеремонно вытесняет водителя остановленного автомобиля на пассажирское кресло. — Ты, что, сдурел?! — Двинься! Плевать на правила, на вежливость. Собака? Да, теперь его действительно можно было назвать так. Адская гончая, которая никогда не сойдет со следа, пока жертва не будет настигнута и стерта с лица земли. Эрл посоветовал бы дождаться подкрепления, остыть, но он уже больше ничего не скажет и не придет. Охота началась. Из-под колес вырываются клубы серого песка и гальки. За окном безжизненно плывет бесконечная рыжая равнина.***
Больше всего прерия походила сейчас на высохший и раздавленный труп крысы — такая же распятая и выжженная беспощадными лучами. Один за другим вставали на пути причудливые кактусы и черные кресты бесплодных деревьев с застывшими на них стервятниками. Давно привыкшие к шуму машин, птицы сидели неподвижно и лишь изредка поворачивали на звук страшные, на нелепо-тонких шеях, головы. То, что маршрут лежит не домой стало ясно практически сразу. Миновав знакомый перекресток, машина устремилась куда-то на север, где уже темнели пронзительно-синие крылья птицы-ночи. — Ты сердишься? — Нет. Фредерико сжался на заднем сидении, стараясь слиться с жидкой тенью сумерек. Сам себе он представлялся сейчас беспомощной живой крупицей в бесконечном движении мира. Всепоглощающее одиночество и безличие неясной до конца вины, которая чем дальше, тем больше походила на пытку.***
Мексиканская пустыня тянется до самого горизонта. Жар дрожащего воздуха выжигает все — мысли и чувства, оставляя звучать лишь зов в голове. Вперед. Не останавливаться, не поворачивать назад. Да и было бы куда возвращаться. Зайдя так далеко пытаться свернуть — это уже преступление, худшее, чем побег от полицейских, чем незаконное проникновение в страну. Кровососущие твари — те, которых он теперь видел собственными глазами, должны заплатить. За трупы по обе стороны границы, за то, что теперь он действительно остался один, лицом к лицу с безысходностью и недремлющим врагом. Никто не поверит, не прикроет со спины. Более того, кажется, Гонсалес узнал слишком много и это знание теперь не отпустит его никогда, даже в родном Техасе. Сначала у него забрали наставника и отца, а теперь и весь привычный мир, обтесав, сделав из рейнджера ринчи, единственная цель которого — найти и уничтожить. Как из-под земли на дороге вырастает частокол древесных копий, покрытых запекшейся кровью. — Ты заблудился?***
— Что? — Мне показалось, что ты потерялся в своих мыслях и совсем не слышишь, что я тебе говорю. — Немного, — Фредди неловко поежился, устраиваясь на бревне поудобнее. — Хорошо, давай начнем сначала. Как думаешь, зачем мы здесь? Непоседливые языки костра плясали в ночи, отражаясь в поднятых на полы шляпы очках Макгроу и делая его лицо каким-то красновато-бронзовым. Где-то в каньоне подал голос койот и, спустя мгновение, его клич подхватил другой. Взошел рогатый месяц — выполз из-за облаков и рассыпал по небу сверкающий жемчуг звезд. — Чтобы я понял, почему не прав? — Нет, чтобы не жалел о том, что сделал и запомнил то, что я тебе скажу. Такой вечер, наверное, сложно забыть. Директор мне все рассказал и, обходя нравоучения, о том, что нельзя нарушать дисциплину и прочее… Ты знаешь, что значит «Сделать все верно?». — Н… Не совершить ошибок? — Что-то в этой минуте действительно было особым. Простые слова вдруг показались дорогой к какому-то новому этапу в жизни. Поднялось откуда-то изнутри чувство наивного благоговения, подобное тому, которое испытывает верующий, листая страницы священного писания, где каждое слово — есть бог. Сейчас же сокровенным таинством было все вокруг — девственный купол небес, отблески далекого города, мирный треск пламени. — Не совсем. Может быть, сравнение не самое лучшее, но — Эрл подбросил сухих веток в костер — иногда лучше обжечься, чтобы узнать, что огонь горячий. Главное — вовремя отдернуть руку.***
В доме профессора душно и пахнет пылью. Жаль, что Таннер, вернее, Секс-Машина, оказался редким ублюдком — знания о древностях Латинской Америки сейчас пришлись бы весьма кстати, но раз его утащили храмовые твари… Рейнджер с грохотом выдвигает один из ящиков стола. Ничего полезного — счета и квитанции. Может быть, следует развернуться и уйти, но он не может. Вернулся из «Твистера», выбрался живым из этой, в прямом смысле, кровавой бани, но она поселилась где-то внутри и жалит, заставляет рыть, выискивать по крупицам информацию, гонит на поиски так, как некогда овод гнал в Египет Ио. Что-то затаскивает его во тьму тайн древних культов неумолимой болотной топью. Да, здесь, в Техасе жена и дочь, которым вовсе не следует знать и как-то соприкасаться с этой стремительно заваривающейся кашей. Будет проще и спокойнее, если он попытается забыть то, что видел, но ящик Пандоры уже распахнулся и демоны, вырвавшиеся на свободу куда реальнее, чем что-либо еще. «Где гарантия, что ОНИ не явятся сюда?» — раз за разом повторяет про себя Гонсалес, оправдываясь, будто в суде. В конце концов, кто узнает, что он забрал документы? Порой за промахи приходится платить слишком высокую цену.***
— Но это вовсе не значит, что их нельзя исправить. В этом мире, — Эрл повел рукой куда-то в сторону, — множество разных путей, но твой — только один и он должен вести в нужном направлении. Не важно, с какими преградами и распутьями, главное, что из этого выйдет, понимаешь? — мимо, громыхая модной мелодией, пронеслась фура. В воздухе запахло бензином. Фредерико коротко кивнул — Не в смысле того, что надо разбить лоб в молитвах или прослыть матерью Терезой. Всякий — от школьных учителей до президента говорит тебе, что делать, но поступать следует так, необходимо, а не так, как хочется кому-то. Если это действительно важно, конечно, и ты уверен в своей правоте. Например, как сегодня. — А если не захочется мне, но так будет лучше? — Тогда придется переступить через свои чувства, Фредди. Быть сильнее и переступить.***
— С этим копом что-то случилось, — Кейт даже не представляет, насколько права. Вот только дело он сдал в архив гораздо раньше роковой перестрелки. Все начинает складываться воедино. Части мозаики еще не сошлись, но уже видна стала часть картины. Как сказал Карлос? Кровная линия? Именно так. Подобных совпадений не бывает, особенно там, где сбываются пророчества и здравствуют древние боги, они словно подсказки, дорожные указатели. — Он был не просто копом, он был крестным Билли, — рейнджер лжет, на крестины Эрл явиться так и не смог. Из-за этих клоунов, Гекко. Зная ситуацию, теперь он может предположить, что стычка стала случайностью, что Ричи вышел из-под контроля и… Какая разница? Гонсалес ловит на себе взгляд широко распахнутых, цвета васильков, глаз Кейт и осекается на полуслове. Сказать правду? Но она, вроде бы, лучшего мнения о братьях и даже жила с Сетом какое-то время — в этом старший Гекко оказался куда лучше самого Фредди, которому и мысли не пришло взять растерянную девушку с собой. Оставил ее одну, только что убившую собственного отца и, практически, потерявшую брата посреди чертовой пустыни, наедине с рухнувшей жизнью. Стоит ли рушить остатки веры? Что-то подсказывало, что погасшие, но еще тлеющие угольки ненависти следует смести в дальний угол сознания, — Его убил Секс-Машина.***
— Тебе через многое придется пройти, — в гранях значка с пятиконечной звездой играют отблески слабеющего костра, — Будут моменты, когда захочется отступить и сдаться. Тогда может помочь только уверенность в том, что все не напрасно, что это — твоя судьба, какой бы она не была. — Я стану рейнджером, как ты, — слова прозвучали особенно весомо, как предсказание или клятва, так, что Фредди вдруг превратился в мыслях из слабой песчинки и в несокрушимый камень, о который разбиваются ветра. Захотелось сделать что-то значимое, но он еще не знал, не мог понять что, — Ты же поможешь, да? — Без вопросов, — суровое лицо Макгроу пронизала тонкая нить улыбки, он потрепал воспитанника по волосам, — Я всегда буду рядом. Даже когда ты будешь думать обратное, — Эрл поймал на себе непонимающий взгляд темных, как дно каньона, глаз, — Когда-нибудь ты все поймешь.***
Даже в самых странных своих предположениях он не мог и представить, что «когда-нибудь» наступит так. Из разгромленного здания во все стороны текут длинные вереницы людей. Или не совсем людей? Никакой разницы, главное, что ночь кончилась и у него получилось. У них у всех получилось. Рейнджер Гонсалес, не оборачиваясь, направляется прочь от руин еще вчера сверкавшего неоном и роскошью бара. В небе, поразительно ясном и чистом для такого яростного и жесткого бытия, сияет вечное солнце юга, текут куда-то легкие клочья облаков. Свист ветра, клекот орла и плюшевый заяц в руке — не столько подарок дочери, сколько напоминание самому себе о том, что пришлось пережить и о тех, кто не увидел этого утра. Эрл как всегда оказался прав. Все то, чему наставник учил когда-то, всякое его слово стало неотъемлемой частью жизни. Словно кто-то невидимый подставлял плечо, заставлял бороться тогда, когда, казалось, надежды уже не оставалось. Хотя, почему «кто-то»? Сейчас Фредерико не был уверен во многом. Он не смог бы сказать — конец это или только начало чего-то еще более страшного, не взялся бы делать прогнозов о том, что будет дальше, но одно он знал точно: на этом сложном, но, вне всякого сомнения, верном пути Эрл Макгроу, пусть незримо, но будет рядом. Всегда.