Роса на траве

Тихо сиди, в окно не гляди — Навий час настаёт… Ольха уже не чувствовала свои пальцы, израненные грубой пряжей —, но продолжала трудиться. Надо успеть, ещё немножко — и тогда завтра будет, что отнести на продажу. Иначе ждать ещё неделю до следующих торгов. И сама ведь виновата, ругать некого — загулялась в лесу допоздна, вот и не успела днём напрясть. Ягод набрала — почти корзинку, но ими сыт не будешь. Одна она перебилась бы как-нибудь, не впервой лесными дарами питаться. Но вот Яська… Сестрёнке едва минуло шесть вёсен, и с тех пор, как они остались без родителей, Ольха растила её сама. Учила рукоделию и домашним делам — куда без этого. И в лес с собой брала иногда — опасно, конечно, за то Яська уже знает все ягоды и грибы, умеет находить съедобные травки. Ольха вздохнула, пропустив нить между покрасневшими пальцами. Сегодня Яська гостила у тётки, на другом конце села — поэтому и забыла Ольха про время, загулявшись в лесу, поэтому и сидит сейчас при свете лучины. Вспомнился, зазвучал в ушах голос матери: «Не пряди по ночам, лучины не жги — да в окно не смотри. На огонь те, кто ходит в ночи, придут — за собой уведут!» Но Ольха была уже взрослой — почти девятнадцать вёсен, и сказок не боялась. Голод был страшнее. Люди добрые помогали, чем могли — особенно Яське. Там яблоко дадут, здесь молока нальют. А ей, Ольхе, советовали мужика в дом найти — с ним и хозяйство легче пойдёт, и достаток будет. Да только кто ж Ольху замуж позовёт? Слухи о ней по селу ходили недобрые — молчаливая, ни с кем не знается, в лесу пропадает. Лешачьей девкой за глаза называли — да Ольхе всё равно было. Лишь бы Ясю не обижали, ей-то что сделается. Была бы красавица — может, и пришлась кому по душе. Но мужики фигуристых любят, крепких — чтобы детей побольше нарожала. А Ольха как хворала в детстве, так и осталась — тростиночка. Ветер дунет, унесёт. И по хозяйству не больно способная. Одно дело — прясть умеет, и то хлеб. Глаза слезились, огонёк лучины искрил, норовя погаснуть. Ольха поправила лучину — и поймала случайно отражение в тонкой слюде окна. Словно морок нашёл — смотрит, а на поверхности слюды тени расплываются, огоньки пляшут. Моргнула — и пропало всё. Ольха протёрла глаза — точно, морок. Негоже людям в такой час не спать — навье время, тёмное. Кто знает, что там, за окном ходит… Едва подумала так, послышался плач. Тихий, жалобный — детский. «Яська!»- тревожно стукнуло сердце. Тётка, что ли, выгнала, осерчав? «Яська!» — позвала Ольха, — «Ясенька, ты?» Ей не ответили, плач стих на мгновение — и донёсся вновь, сильнее прежнего. Ольха вгляделась в сумрак за окном —, но ничего не увидела. Огненные блики плясали на слюде, застилали глаза. Ольха погасила лучину и шагнула к двери. Предрассветный воздух омыл её, прогнав усталость. Тишина — гулкая, такую редко на селе услышишь, только в час самого сладкого, крепкого сна. Ольха огляделась, позвала ещё раз: «Яся!» — и заметила тёмный след на синеватой от росы густой траве. Он уходил за окраину села, к лесу. Шла Ольха по следу и не видела, как выпрямляется за её спиной трава примятая, росой покрывается… Куда пропала девка — да кто ж её знает. Одно осталось — пряжи корзинка да лучина догоревшая у окна. И дверь распахнута. Духи сманили, сама ушла — неведомо. Яську тётка на воспитание взяла, не бросила сиротку. Только в лес ходить ей запретила — строго-настрого. Шло время, всё реже люди вспоминали пропавшую девушку — и вовсе перестали. Только Яська не верила, что сестра могла так просто уйти, её оставить. Зима была злая, морозная. Дороги замело — и не пойти, ни проехать. Единственным весельем было собраться у кого-нибудь, натопить печь и слушать сказы да побасенки. А уж какие они были — про героев и странников, дев красоты небывалой и чудовищ. Ребятня слушала, разинув рты — и только Яська сидела хмуро в сторонке. Что ей эти сказы… В тот вечер она и вовсе слушать не хотела. Встала, незаметно ушла во двор. Вечер был ясный, звёздный. Позёмка поднимала снежную пыль. Проваливаясь в сугробы, Яська поковыляла к старому дому, где жила когда-то. Он так и стоял пустой, холодный. Ничей. Яське до слёз вдруг стало жалко родителей, которых она почти не помнила, и сестру, и себя. Она споткнулась и села в сугроб. Уже хотела заплакать — как вдруг увидела торчащую из снега овечью шкуру. Шмыгнув носом, потянула за неё. Смахнула снег — и отпрянула. Под шкурой съёжился, свернулся на обледенелой земле человек. Яська вскочила и со всех ног, спотыкаясь и падая, поспешила к ближайшему дому. Ворвалась в вихре снежинок и закричала, что есть сил: «Там человек! Лежит!» Незнакомца принесли в дом. Он еле дышал, белела обмороженная кожа, единственной тёплой его одеждой была та самая шкура. Посовещавшись, селяне решили оставить незнакомца. Были и те, кто жаловался — самим есть нечего, а тут ещё один рот. Но не людям решать, кому жить, а кому умирать. Яська стояла за спинами взрослых. Она видела остроскулое лицо незнакомца, его тёмные волосы. Он приоткрыл глаза — сине-зелёные, как трава, укрытая росой, и посмотрел прямо на Яську. Она попросилась остаться смотреть за ним — и ей не отказали. Незнакомец назвался Чеславом. Сказал, в их краях оказался случайно — заблудился, когда ходил охотиться. У себя на селе был учеником кузнеца, и Яська, робея, сказала, что им бы кузнец пригодился — уже много лет за любыми нуждами в соседнее село ходили. Чеслав только улыбнулся и закашлялся. Болел он долго, больше месяца. Всё это время Яська была рядом — ухаживала, лечила и рассказывала истории. И про сестру свою рассказала. Чеслав слушал внимательно, иногда хмурился, и глаза цвета травы в росе темнели. Когда наступила весна, стало ясно — Чеслав останется. Ему отдали тот дом, где жили когда-то Ольха и Яська, рядом он устроил кузницу. Вскоре Чеслав забрал Ясю к себе. Тётка, у которой своих детей было пятеро, не возражала, только пригрозила, чтобы не обижал и в лес не отпускал. Дни становились всё длиннее, текли неторопливо. Чеслав работал в кузнице, Яська хлопотала по дому. У них появились деньги — помня доброту селян, Чеслав первое время работал для них даром, но вскоре его мастерство разнеслось за пределы их села. Не стало нужды в хлебе, Яськину худую рубашонку сменил нарядный сарафан. На Чеслава заглядывались девушки — в кузнице его плечи расправились, мышцы налились силой, но он как будто не замечал красноречивых взглядов. Всё свободное время он проводил дома — поправлял его, чинил, украшал —, а Яська крутилась рядом, помогая в меру сил — и рассказывала истории. Иногда Чеслав просил Яську рассказать про Ольху — и тогда слушал особенно внимательно. Майской ночью Чеслав проснулся, чем-то встревоженный. Не сразу понял, отчего в комнате светло. Яська сидела у окошка, глядя на отражение горящей лучины. — Малёк, чего не спишь? Яська медленно повернулась к нему. В свете лучины тёмные глаза её были огромными, бездонными. — Говорят, если при свете ночью сидеть в Навий час — на огонь придут. Чеслав почувствовал пробежавший по телу холодок. — Кто придёт, малёк? Яська покачала головой и снова уставилась в окно. Ответила если слышно: — Духи лесные. Может, и Ольха… Челсав подошёл, сел рядом. Накрыл маленькую ладошку своей. — И откуда ты узнаешь, кто придёт? Зачем нам здесь лесные духи? Яся нахмурилась, Чеслав продолжил: — Давай ты спать пойдёшь, а я покараулю. Если духи придут — отгоню. Если Ольха — тебя разбужу. Яся зевнула и потёрла кулачком глаза. -Правда? — Слово даю. Он собирался лечь спать сразу же после того, как услышал мерное дыхание Яси —, но на душе было неспокойно. Он погасил лучину, сидел в полумраке, глядя, как потихоньку темнота за окном сменяется предрассветным сумраком. Мелькнула и пропала чья-то тень… или показалось? Чеслав неслышно открыл дверь, шагнул за порог и замер. На нетронутой густой траве, усыпанной росой, пролёг тёмный след, теряющийся в тумане. Чеслав зашёл в дом, запер дверь на засов. До утра он так и не заснул. С тех пор Чеслав неделю просыпался за час до рассвета и выходил во двор —, но след больше не появлялся. Тогда он, дождавшись, когда Яся заснёт, сел у окна с горящей лучиной — и стал ждать, вглядываясь в отсветы огня на слюде. Вот раздался шорох, вот мелькнула тень… Чеслав задул лучину и выбежал за порог. След отчётливо темнел на траве. Чеслав оглянулся на дом – и, не раздумывая больше, поспешил к лесу. Весенний лес полон звуков. Шуршат крылья ночных птиц, пробегают звери, скрипят ветви. Кажется, слышно, как корни жадно тянут земные соки. Наверное, поэтому Чеслав не сразу заметил — он не один. Резко обернулся и схватил за плечи Яську. Босая, дрожащая от холода в рубашонке — выскочила за ним следом, в чём была — она смотрела на Чеслава упрямо, задрав подбородок. Хотел отругать, может, накричать даже на бестолковую — и осёкся на полуслове. Понял — бесполезно. Назад не пойдёт — да и не пустит он её одну. Что будешь делать… — Малёк, полезай на плечи. Наступишь ещё на что-нибудь… Помотала головой. — Я лес знаю, он меня не тронет. Сама пойду. — Тогда давай руку. Он крепко сжал её ладошку и медленно пошёл по следу, едва заметному между деревьев. Где-то рядом раздался тихий смешок. Хрустнула ветка, закричала птица. Яська закрутила головой, озираясь. Между деревьями показалась поляна — возле неё след обрывался. Чеслав и Яська вышли на поляну, освещённую бледным утренним светом. За деревьями мелькали тени, кто-то шептался и посмеивался. — Ольха! — голосок Яськи, пронзительно-звонкий, повис в воздухе. — Ольха, ты здесь? Из-за деревьев одновременно шагнули несколько теней. Все они походили на девушек — с бледными лицами, порванной одеждой, травами и листьями в спутанных волосах. Глаза у всех горели зелёным пламенем. Тянули руки — тонкие, как веточки, смеялись, скалились. Закружились, акукая — всё ближе и ближе. Зелёные страшные глаза, рваные одежды — всё слилось в одно пятно. Чеслав крепко прижал Ясю к себе, готовясь защитить, уберечь —, но она вывернулась из кольца его рук. — Ольха! Узнала ли — почувствовала — он не знал. Видел, подбежала Яська к одной лисунке, схватила за край лохмотьев — не отпускает, по имени зовёт. Зашипели остальные змеями, руки костлявые потянули — и вдруг сгинули, как и не было их. А одна осталась – та, которую Яся держала. Сидит на траве, дрожит. Подошёл Чеслав ближе — и видит: худая, в лохмотьях, в растрёпанных волосах ветки да листья —, но глаза не светятся больше. Человеческие глаза. — Ольха! Сестрёнка, милая! Всё хорошо, домой пойдём! Ну же, вставай! А она смотрит — и не узнаёт. Чаща лесная в глазах застыла — непроглядная, тёмная. Молвила с трудом: — Не время… На Купалу. Найди меня, через костёр проведи — тогда останусь. И посмотрела на Чеслава – так, что у него сердце замерло. Он подошёл ближе, взял Ясю за руку. Ольха легко поднялась с земли, взглянув на сестру, отступила за деревья и пропала. — Нет, не уходи! Вернись! Ольха! Яся билась у него в руках. Он обнял её, сказал твёрдо: — Вернётся. На Купалу вернётся — ты же слышала? Яся, помедлив, кивнула и вытерла слёзы. Солнечный свет рассыпался в молодой листве, защебетали утренние птицы. Чеслав шёл к дому, Яся спала у него на руках. А в ушах звучало: «Найди меня». Самая короткая ночь в году — самая долгожданная. Девушки и парни, приглядев друг друга, на Купалу решают — быть ли им вместе. Это время, когда Земля и Небо, соединённые дымом костров, благословляют своих детей. Девушки плетут венки и дарят избранникам, и если подарок принят — значит, чувства взаимны. А чтобы узнать, угоден ли союз высшим силам — нужно перепрыгнуть костёр, взявшись за руки! Те же, кому никто не приглянулся, пускают венок по воде — просят богов и духов о любви. А ещё можно пойти поискать цветок папоротника – тот, кто найдёт, будет самым счастливым! Танцы, песни, игры до утра — не зря Купала всеми любимый праздник. Вот и сейчас к нему подготовились основательно — стащили на луг дрова для главного костра, и ещё для парочки поменьше. Выкатили бочки с брагой, напекли пирогов. Во всём селе царило радостное оживление — и только Чеславу с Ясей было не до веселья. Чеслав был сосредоточен. Он заранее выковал тонкий железный браслет — оберег для Ольхи, от духов. Вызнал — не любит нечисть железа. Если будет на Ольхе такой браслет, лес её к себе не позовёт, и будет она свободна. Выбрать бы момент, когда его надеть… Яся переживала, что Ольха не появится. Весь день на лугу были игры. Девушки наплели венков и раздали их парням. Яся тоже сплела — простенький, из белых цветов —, но была слишком мала, чтобы кому-то отдать. Хотела Чеславу —, но как же он тогда спасёт Ольху? Ему же с ней через костёр прыгать. Надела сама. Чеслав не принимал участия в играх, стоял в сторонке, выглядывая Ольху. Несколько девушек пытались отдать ему венки — всем отказывал. Отходили, переглядывались — одно дело, чужак, так ещё и нелюдимый. Но в общем веселье долго обижаться было невозможно — и вот уже их венки с радостью приняли другие парни. Вечерело, зажгли костёр. Он разгорался, сыпля искрами в небо. Закружили хороводы. Мелькали сарафаны — светлые, красные, жёлтые… и вот среди них — зелёный, как листва. Чеслав вздрогнул, бросился следом, разрывая цепь хоровода. Не угнаться — то исчезнет, то снова появится. И лица не разглядеть — только косу, цветами перевитую. Закрутил хоровод Чеслава, заморочил — как вдруг Яська выдернула его из круга. — Вот! Вот она, там! И правда, вот она. И когда из хоровода вышла? Сидит на траве, венок плетёт. Чеслав подбежал, остановился. Ольха встала, косу поправила. Протянула ему венок — он только голову склонил, и почувствовал, как закачались в волосах пахучие травы. Поднял голову — нет Ольхи, только венок в волосах остался. А в хороводе снова зелёный сарафан замелькал… Прогорел костёр до половины. Самые смелые, выбегая из круга, хватались за руки и прыгали. С хохотом, кубарем падали на горячую землю. Выбежал и он. Огляделся, безошибочно узнал, крепко взял за руку. Травы обвивали ноги, замедляя бег. Ярче вспыхнул костёр, вознеся к небу сноп алых искр. Вокруг послышались крики —, но он прыгнул, по-прежнему сжимая ладонь Ольхи, на миг ставшую бесплотной. Горячая земля пахла пеплом. Перед глазами всё плыло. Кто-то коснулся его щеки. Девушка. Её глаза блестели от слёз, но она улыбалась. Она сидела рядом, и он по-прежнему сжимал её ладонь. Травы в её косе увядали и осыпались пеплом. Рядом что-то радостно кричала Яська, но он не понимал. Из последних сил вытащил из-за пазухи тёплый железный браслет, надел на тонкое запястье — и закрыл глаза. Самая короткая ночь в году сменилась утром. Роса высыхала, трава сминалась под босыми ступнями. Чеслав, Яська и Ольха возвращались домой.