***
Мне было двадцать четыре, когда я снова встретил его. Я был сержантом второй морской пехотной дивизии, и после моего последнего дислоцирования в Афганистане я находился в Кэмп Лежен в Джэксонвилле, штат Северная Каролина последние шесть месяцев. Компания Браво первого батальона восьмой морской пехотной, в которой я служил, была перенесена в Кэмп Паркс на базу воздушных войск для шести месячной тренировки. Хоть шансы и были не велики, я все еще наделся, что случится чудо, и я снова увижу моего друга. Мне понадобилось несколько лет, чтобы перестать думать о нем, не сознательно так или иначе, но я до сих пор напрягаюсь, когда слышу о воздушных войсках или всякий раз, когда там были зарегистрированы жертвы. Я все еще думаю о нем. О тех тихих временах, когда мы просто сидели под деревом. Они говорят тебе о том, чтобы ты не забывал свою первую любовь, и я определенно не забыл. Когда я впервые увидел его в форме с орденом лейтенанта второй степени, я просто врос в землю. Он повзрослел. Он не стал выше, по крайней мере не сильно, но он пополнел. Когда я встретил его впервые, он состоял из сплошных мышц. Он все еще был худой, особенно в сравнении с некоторыми его парнями-офицерами, но он пополнел. У меня во рту пересохло, когда я смотрел, как он разговаривает с другими летчиками и спокойно раздает приказы. Он пока что не видел меня, так что я смотрел на него, осторожно, как никогда, подмечая все детали, в которых он больше был не тем другом, который у меня был. Но вместо этого я заметил все те же привычки, которые до сих пор делали его моим другом. Тогда, я думаю, он и почувствовал, что я смотрю на него, потому что он резко остановился и обернулся, чтобы поймать мой взгляд. Мы пялились друг на друга несколько долгих секунд, и как бы сентиментально и глупо это не звучало, клянусь, мое сердце остановилось и забилось снова, когда он слегка улыбнулся мне. Он извинился, и я помню, как глупо усмехнулся, когда он побежал ко мне. Я поприветствовал его, но он не обратил на это внимания. Вместо этого протягивая руки и крепко обнимая меня. Он бормотал мое имя так, как делал это всегда, и я почувствовал, как в груди разливается тепло. В течение долгих секунд ни один из нас не заметил, что мы до сих пор держим друг друга за руки. Помню, когда мы наконец отпустили их, оба были раскрасневшиеся и смущенные. Он улыбнулся мне, морщинки собрались в уголках его глаз. Помню, как я думал, что он прекрасен. Я думаю, что условно он считается красивым — сильная линия подбородка, пронизывающие голубые глаза, высокие скулы. Но для меня он был красивым, потому что только я мог разглядеть ту нежность, которую он скрывал от всех. Помню, как я любил эту его часть также, как любил его сильную, задиристую сторону. Мы встретились после. В эту самую первую ночь мы пошли выпить в бар. Он был переполнен до краев, но это не остановило нас и мы нашли укромный уголок, заказали пиво и рассказывали истории, произошедшие с нами за последние семь лет. Я рассказывал ему о моей карьере морпеха, о дислоцировании в Афганистане и еще об одном в Ираке. Мне повезло — раньше я никогда не испытывал войну на собственной шкуре. Конечно же, я видел какие разорения и раны она приносит, но я никогда не участвовал в боевых действиях. Кажется, Кас рад слышать это, но он не может сказать то же самое о себе. Его отправили в горячую точку в зоне конфликта, когда он закончил обучение на летчика. Он был офицером, а его старший брат Михаил был уверен, что у него много возможностей показать свою честь и отвагу и подняться вверх по карьерной лестнице. Он не хотел мне много рассказывать, но судя по удрученному выражению его лица, когда он говорил о войне, я понимал, о чем он пытается не говорить. Ему было двадцать четыре, а он уже мог получить звание первого лейтенанта. Я даже не хочу представлять, через что ему пришлось пройти. После он спросил меня о Лизе, но я просто покачал головой. Я был не в состоянии иметь любовную связь с любовью подростка, после того, как вернулся из лагеря. Конечно, были и еще. В основном я напивался на одну ночь, небольшая горстка мужчин. Я даже был влюблен. Иронично, но единственного человека, которого я любил звали Кэсси... Я не говорил ему об этом, а он и не просил. Уверен, у него есть аналогичные истории, но мне бы ни за что не хотелось их знать. У нас снова было мало времени. Все мои дни были заняты тренировками, он готовился к новому дислоцированию, которое он даже не мог обсуждать. Несколько ночей мы проводили в том баре, разговаривая на серьёзные и не очень темы, попивая пиво и позволяя нашим бедрам соприкасаться под столом. Помню, как я был счастлив, находясь рядом с ним. Я хотел, чтобы это длилось вечно, но в то же время я был напуган. Только один раз наши выходные выпали на один и тот же день. Кас спросил меня, могу ли я провести этот день с ним — он бы показал мне Дублин, расположение базы, и я мог бы провести ночь в его квартире в городе. Помню, как он нервничал и волновался, когда спрашивал меня. Это заставило чертовых бабочек в моем животе зашевелиться. В Дублине особо не на что смотреть, но Кас прилежно показывал мне спорт-парк, местную церковь, главную площадь, парк. Мы даже проходили мимо тюрьмы Санта-Рита, Кас рассказал некоторые истории о том, что здесь происходило. Мы болтали без умолку, когда он привел нас в местную закусочную. Когда мы были детьми, я рассказывал Касу о том, что люблю еду в закусочных и что я не любитель жареной еды, а Кас любил бургеры. Он запомнил это. И я почувствовал себя еще ближе к нему, как никогда раньше. Мы прошли к месту в углу. Здесь мы могли сесть вместе, прислониться друг к другу и даже воровать еду с тарелок друг друга. Я всегда буду думать, что это было наше первое свидание. Он отвез меня к себе домой, а потом мы сидели вместе в его маленькой квартирке на диване, пили пиво и, наконец-то, свободно касались друг друга, как нам хотелось. Ничто в жизни настолько сильно не заставляло меня прирасти к земле, как ощущение его рук на мне — руки на плече, пальцев, проходящихся по моему позвоночнику, неуверенная рука на моем бедре. Я больше не мог сдерживаться — я поцеловал его, чего бы это не стоило, я не мог передать все мое желание и признание через этот поцелуй. Он отвел меня в спальню и занялся со мной любовью. Это чертовски сентиментально — вспоминать это. Но другими словами не описать, как его язык исследовал каждый дюйм моей кожи, его руки, неистово сжимавшие мои бедра, его зубы, оставляющие метки на моих плечах, когда он входил в меня снова и снова до тех пор, пока мы оба облегченно не вздохнули. До сих пор помню, как тихо мы вели себя, потому что этот секрет между нами, эта связь до сих пор может сжечь нас. Он уехал за неделю до конца моих тренировок. Он нашел меня накануне вечером и стоял со мной в тени. Тут-то и должен был настать конец, но в этот раз никто из нас не мог довести это до конца. Напротив, мы пообещали созваниваться. Писать письма было слишком рискованно — наши диспетчеры все проверяли, и мы не могли рисковать. Звонки тоже были опасны, но это был единственный способ, единственный шанс поддерживать общение. Мы были здесь всего лишь пять недель, лишь несколько украденных ночей, проведенных вместе. И все еще он был так глубоко у меня под кожей, я едва ли мог заставить себя отпустить его, когда настало время. В этот раз я смотрел, как он уходит на еще одно опасное задание с тяжелым сердцем и прикушенным языком. В этот раз он оглянулся, и я увидел то же страстное желание на его лице. Мы никогда не говорили этого, но это было не менее, чем реально. Нам было двадцать четыре и мы до сих пор были влюблены.***
Чтобы наши отпуски совпали, пришлось ждать три года. Две недели в июне — все, что у нас было. Я пообещал Сэму, что проведу неделю своего отпуска с ним в Стэнфорде. Он прошел практику год назад, но решил остаться до тех пор, пока его девушка, Джесс, не закончит учебу. Уже тогда я был на сто процентов уверен, что он женится на ней и они будут невообразимо счастливы. Я не мог желать ничего лучше для него — он избежал участи быть военным и он был счастлив делать то, что ему нравится — я никогда не хотел ничего большего для моего младшего братишки. Сэм знал, что на вторую неделю моего отпуска я собираюсь кое с кем встретиться. Он дразнил меня, спрашивал, кто же эта счастливица, которая смогла приручить меня. Я помню, как каждый раз, когда я упоминал Каса, как «её», в горле словно вставал ком. «Она красивая», «она особенная» и «она именно то, о чем я мечтал»... Я лгал, но больше всего я чувствовал себя трусом и предателем. Кас провел первую неделю своего отпуска с Габриэлем, который решил не возвращаться в военно-воздушные войска после своего последнего дислоцирования, в котором он встретил и влюбился в Кали, свою жену. На вторую неделю нашего отпуска мы отправились в Йеллоустоун. Мы обсуждали много чего. Было ли здесь безопасно? Если кто-то увидит нас вместе, это может принести кучу проблем для нас обоих. Но в конце концов мы хотели быть немного безрассудными: мы хотели сидеть под ночным небом и иметь возможность обнимать друг друга. Прошло три года с тех пор, как я касался Каса в последний раз. Так что когда я наконец дотронулся до него, ничто не могло меня остановить. Помню, что эта неделя была самой счастливой в моей жизни. За эти несколько дней у меня было всё, что я только хотел — человек, которого я любил большего всего на свете, его надежные руки, тепло его тела, которое никогда не сможет воспламенить меня. Его любовь изливалась на мою кожу, но не словами и обещаниями, а трепетным скольжением его губ и языка. Нежными прикосновениями и ласками. Он сжимал меня так, что оставались синяки, властно входил в меня. Помню, как я хотел познакомить его с Сэмом, потому что я хотел показать каждому, что он мой. Всегда была часть меня, большая часть меня, которая избегала этих чувств. Мой отец всегда говорил, что настоящий мужчина не позволяет глупым эмоциям взять вверх. Думаю, он пытался защитить меня — он сломался из-за потери моей мамы, и я думаю, он хотел, чтобы я был сильнее этого. Но вместо этого он создал часть меня, которая всегда думала, что это неправильно, что я хочу Каса так сильно, что мне больно, когда его нет рядом и что я очень жажду его прикосновений. Я не особо любил своего отца за это, но настоящие мужчины не плачут и не хотят спрятаться от всего мира просто потому, что их возлюбленные должны вернуться домой к своим собственным жизням. Настоящие мужчины не плачут. Тогда почему плачу я, если я не могу сдержать слезы, когда целую его на прощание и вытираю его слезы? Нам было двадцать семь и мы любили друг друга.***
После нашей встречи мы решили писать меньше писем, но больше звонить. Мы никогда не говорили, что любим друг друга, но это было заметно в каждом слове. Было заметно в каждом выдохе и в каждом глубоком вздохе. Мы говорили о семьях и планах, об отпуске и братьях. Иногда, когда мы набирались достаточно смелости, мы говорили о будущем. Я говорил ему, что всегда мечтал о маленьком домике, о саде и о спокойной работе в гараже. Кас рассказывал мне, что он всегда хотел летать, он никогда не хотел быть солдатом. Вместо этого он мечтал о тихой жизни гражданского инструктора где-нибудь в теплом местечке. Мы не говорили об этом, но я знаю, что мы оба представляем наше будущее, в котором мы больше не солдаты. Будущее, в котором мы могли бы прийти домой и как нормальные люди спорить о носках, покупках и налогах. Потом мы бы занялись сексом и оставались в кровати без зазрения совести. Я как-то рассказал Касу о парне в моей компании, который обмолвился, что он гей. Вскоре после этого его уволили, но до этого ему пришлось терпеть оскорбления и глупые шутки о том, что нужно прижаться к стене, когда гей рядом. Или о том, что рот остается ртом, так что если он так жаждет член, то кто-нибудь может ему в этом помочь. Пока я рассказывал, Кас молчал, но когда он заговорил, единственное, что он сказал было то, что он надеется, что это были не те люди, за которых он сражался. Мы встретелись два раза за два года, когда совпали наши выходные. Две короткие встречи, наполненные нуждающимися руками, неистовыми поцелуями, страстными взглядами и прошептанными обещаниями. Я никогда не говорил ему, что люблю его, но он знал. Он также не говорил мне об этом, но я тоже знал. Иногда я думаю, что мы не сможем сказать этого друг другу, потому что мы всегда расстаемся и ни один из нас даже и не думал, что это и есть любовь. Мы ошибались, потому что прошло уже двенадцать лет, и мы до сих пор любим друг друга.***
Я был в отпуске, навещал Сэма, когда услышал новости. Кас снова дислоцировал в Афганистане, поэтому я не мог встретиться с ним. Вместо этого я поехал к Сэмми, чтобы услышать то, что он, наконец-то, взял себя в руки и сделал Джесс предложение. Они были очень счастливы, по-настоящему счастливы, что я просто не мог возмущаться. Я скучал по Касу все больше и больше, когда видел счастливую пару, но я был рад за них. На второй день моего отпуска мы смотрели телевизор, когда последние новости появились на экране. В Афганистане был сбит самолет, а члены экипажа пока что не были найдены. Помню, как я в оцепенении смотрел их, не мог даже вздохнуть, не мог ничего услышать, кроме «нет, нет, нет!» в своей голове. Сэм что-то спросил у меня, но я просто сидел и молился, чтобы это не был самолет Каса, молился, чтобы он был жив, чтобы с ним все было хорошо, а потом он бы позвонил мне и сказал, что это было просто ужасное совпадение. Вместо этого я услышал полковника Барнса, подтверждающего, что самолет Кастиэля Новака был сбит огнем, и местонахождение экипажа пока что неизвестно. Не помню, что было в последующие дни. Большую их часть я провел в небольшой гостевой спальне. Сэм дал мне телефон, чтобы я смог связаться со всеми, кого знаю, в военно-воздушных войсках и узнать побольше информации. Сэм смотрел на меня своими грустными щенячьими глазками, без сомнений думая, что это армейский приятель, из-за которого я схожу с ума, но я даже не могу произнести его имя вслух. Уверен, если бы я не был настолько сломлен и попытался бы объяснить Сэму, то он понял бы, что именно происходит. К концу недели я должен был вернуться на базу, но все еще не было никаких вестей о Касе. Прошло еще две недели звонков, две недели страшных снов и безумных дней, когда никто не мог до меня дозвониться. Я ответил на звонок, будучи уверен, что это звонит Сэм, чтобы сказать новости, которые окончательно разорвут нить надежды, которая итак уже еле висит. Но вместо этого я услышал тяжелый голос, прошептавший извинения за то, что беспокоит меня. Мои ноги подкосились, и я сполз вниз по стене, сильно сжимая телефон и повторяя его имя снова и снова. Вскоре после этого мы встретились, и первое, что я сказал Касу, что я люблю его. Его рука все еще была в гипсе, так что он обнял меня одной рукой и прошептал, что тоже меня любит. Нам было по тридцать и мы наконец-то признались друг другу в любви.***
Завтра все изменится. Завтра не изменится ничего. Я не вернулся в морскую пехоту и не вернусь. У меня было собеседование в фирме безопасности в Сан Франциско, и я уверен, что работа уже моя. Даже если и нет, у меня достаточно сбережений даже с ипотечным платежом за наш новый дом. Завтра Кас приедет домой. Сегодня его последний день в военно-воздушных войсках и завтра он будет здесь. Он уже принял предложение стать инструктором и исследует возможности продлить лицензию пилота, чтобы работать в авиакомпании. Я уверен, что он добьется этого — он чертовски умный. Сэм тоже приедет вместе с женой, и Габриэль, и Кали, но они пока что не знают. Никто не знает, и завтра это все изменится. Послезавтра я никогда не назову Каса «она». Больше не будет глупых гейских шуточек, никаких больше «она чудесна». Я знаю, что наши отцы не примут этого, и скорее всего перестанут с нами общаться. Но завтра я возьму его за руку и скажу каждому, что этот парень чудесен и что он украл мое сердце. Я скажу всем, что он летчик, что он засранец и что он мой.