Я знаю (I Know)

Еще одна бессонная ночь. Он лежал в кровати, глядя, как тени проезжавших мимо машин ползут по потолку, исчезают во мраке и появляются вновь. Сегодня ему не помогли даже таблетки. Год. Прошел уже год, а боль не ослабевала. Она лишь пряталась за рабочей рутиной, за серыми буднями, черными ночами и бесцветными бытовыми проблемами. Но каждый вечер, когда он приходил домой, боль, как старая жена, шла ему навстречу, приветствуя горькими объятиями и опустошающим забвением. Его новая квартира была очень маленькой. Крошечная кухня, крошечная гостиная и крошечная спальня. Его комната очень походила (и он понял это только тогда, когда заплатил за аренду на полгода вперед) на другую комнату. Комнату Шерлока. Расположение мебели, окон, двери. Не потому ли он подсознательно выбрал именно эту квартиру? Он укрылся одеялом с головой, пытаясь заглушить мучительные мысли. Слезы текли по щекам. Он догадывался, что за последний год впал в тяжелую депрессию. Он сам поставил себе диагноз, ведь симптомы были очевидны: пропал аппетит (сбросил десять килограммов), настроение почти всегда было паршивым, интерес к жизни померк, и ничего больше не радовало. На свидания Джон не ходил (несколько попыток окончились неудачно), отношения его не интересовали. Он не мог жить так, как будто ничего не произошло. Не мог, потому что это значило бы отказаться от того, кем он был и кем стал. Он начал чаще думать о смысле жизни, о смерти, о том, для чего вообще попал на Землю. Но ответов не было. Он все время думал о Шерлоке, вспоминал старые добрые времена, головокружительные приключения и опасные дела, вспоминал своего доброго друга и то, каким он был. И думая обо всем этом, Джон каждый раз разбивался на тысячи осколков, пытаясь понять, почему все закончилось именно так. Он до сих пор не верил. Не мог поверить. Но не потому, что проходил через очередную стадию депрессии, а потому что все произошедшее, казалось слишком нереальным. Слишком быстро и гладко сработал план Мориарти: вот он, его лучший друг, оклеветанный Скотланд-Ярдом, бежит с Бейкер-стрит; вот он уже прыгает с крыши госпиталя, а затем — лежит, окровавленный, на грязном асфальте. Вот его похороны и закрытый гроб (тело сильно изуродовано, объяснили работники морга)... …А вот — его уже нет. Пустое кресло, пустая спальня. Пустой дом. Элли, психотерапевт Джона (бывший психотерапевт), уже на первом сеансе разрушила его тонкие, неосязаемые надежды: «Он погиб, Джон. Ты должен это принять. Знаешь, почему ты не можешь осознать, что его больше нет? Потому что обожествляешь его. Но Шерлок Холмс не был идеальным, не был неуязвимым, Джон. Он был обычным человеком. Таким же, как ты и я». Джон не ожидал, что эти слова так сильно его заденут. После этого он не появлялся на сеансах у Элли. Он игнорировал ее телефонные звонки еще около месяца, а потом она перестала звонить. С тех пор прошел почти год. На третьем месяце одиночества осознание того, что произошло, все-таки обрушилось на него. Он уже переехал в новую квартиру и работал в госпитале на соседней улице. Ему нравилось погружаться в работу, уходить в нее с головой, брать дополнительные смены и работать, работать, работать до боли в глазах и тяжести в спине. Он не мог оставаться один. Каждый раз тишина и одиночество приносили мысли о Шерлоке, которые острой болью исполосовывали сердце. Работа, пациенты, кровь, адреналин — вот, что держало Джона. Но только он оставался наедине с собой, как его тут же начинали душить отчаяние и горечь безысходности. Начальник отделения не раз отправляла его домой, когда он пытался отработать третью смену подряд. В один из таких дней она не стала возражать и разрешила ему остаться: ночная смена должна была вот-вот начаться, когда в тяжелейшем состоянии в госпиталь поступил мальчик. Тот случай все изменил. Джон с дрожью в сердце вспоминал бледное окровавленное лицо шестнадцатилетнего мальчика с черными кудрявыми волосами и выдающимися скулами, серыми глазами и прямым аристократическим носом. «Четыре открытых перелома, пробитое легкое, сотрясение мозга», — на ходу рассказывала медсестра скорой помощи, когда Джон встретил красно-белые машины на пороге госпиталя. Он как раз собирался домой, но приехали скорые. «Что с ним случилось?» — Джон чувствовал, как сильно колотится сердце. Он уже не собирался идти домой, не в силах отвести взгляда от мальчика так сильно походившего на его друга. Должно быть, в детстве Шерлок выглядел именно так. «Попытка суицида. Спрыгнул с пятиэтажного здания, но выжил. Упал на проезжавшую мимо машину. Водитель свернул на тротуар и сбил двух человек. Они в скорой у Джорджа». Именно тот случай обрушил на Джона правду. Он спас жизнь Теодору (так звали мальчика) в операционной, но через два дня тот впал в кому и, не приходя в сознание, скончался. После его смерти Джон, по совету начальника отделения, взял три выходных. Силы вдруг оставили его. Он больше не мог держаться. Больше не мог притворяться, что все нормально, и тешить себя неясными надеждами на то, что боль уйдет. Вечером в день смерти Теодора он впервые после похорон Шерлока позвонил Гарриет. Она сразу поняла, в каком он состоянии и приехала. Что ни говори, она всегда была очень чуткой, даже несмотря на свою зависимость. И сейчас Джон нуждался в сестре как никогда. В тот вечер они впервые за всю жизнь говорили друг с другом так искренне, оставив в стороне все свои противоречия. И зависимость Гарри больше не имела значения: он не был солдатом, а она алкоголиком. Они просто сидели на полу его гостиной — брат и сестра, совсем как в детстве. А потом его охватило такое необъяснимое горе, что он целый час молча плакал, пока Гарри обнимала его и шептала, что все будет хорошо. Именно тогда, во время разговора с сестрой, он, наконец, осознал кое-что еще. То, как сильно любил и продолжает любить Шерлока Холмса. Джон тихо произнес вслух слова, о которых раньше не решался даже думать. Его голова лежала на плече у сестры, и слезы стекали по щекам, пока та тихо, как мать, с ним разговаривала. И тогда он еле слышным дрожащим голосом прошептал признание, и сердце его затрепетало от счастья осознания и уничтожительной горечи потери: «Я… я любил его…» — призрачные, едва различимые слова, новые неконтролируемые потоки слез. Любил. Прошедшее время. Но не потому, что перестал любить, а потому что так было легче. Она поцеловала его в голову, обнимая крепче, и прошептала: «Я знаю».