Гостья

      Тамао проверяет электронную почту каждый день — вдруг кто-то захочет забронировать себе место в гостинице. «Чтобы добиться процветания „Фунбари Онсэн“, совершенно точно необходимо идти в ногу со временем, учитывать возможные пожелания клиентов, в общем, держать руку на пульсе», — говорит она себе словно бы словами из рекламного проспекта. Хотя почему „словно бы“? Именно такое объявление она и разместила в сети, надеясь, что „серьёзный“, даже витиеватый текст сразу же привлечёт внимание.       Правда, это не единственная причина. Ещё она ждёт вестей от всех тех, с кем ей пришлось путешествовать и сражаться во время турнира, и, надо сказать, несмотря ни на что, большинство стараются не пропадать из виду.       Манта, например, время от времени рассказывает о жизни в далёкой Америке, и, кажется, жалеет лишь о том, что нельзя учиться и во сне. Тамао отвечает коротко — в гостинице полный порядок, Хана быстро растет, о его родителях совсем ничего не слышно. О последнем ей писать особенно горько, поэтому она неизменно добавляет: они, должно быть, где-нибудь совсем далеко от цивилизации, где и телефона-то нет, а уж Интернета — и подавно. Точно так, соглашается Манта, как только смогут, непременно дадут о себе знать.       Тамао только вздыхает и снова возвращается к делам — а работы в гостинице, как ни крути, хватает — и невольно ждет очередного письма. Папка „входящие“ редко остаётся пустой: одни поздравляют с праздниками, другие обещают приехать в гости. Тамао обязательно отвечает на каждое полученное письмо, неважно, потенциальному клиенту или старому другу, решившему справиться, как дела — конечно, она уже давно не стесняется говорить вслух, но общаться в письменном виде ей по-прежнему легче.       В письмах Тамао никогда не жалуется на одиночество или загруженность; у неё совершенно нет ни времени, ни желания на пустую болтовню. Конечно же, она хочет только стать достойной хозяйкой гостиницы Анны-сама, пусть эта ответственность и свалилась ей на плечи так неожиданно. По большому счёту, теперь это не так уж и важно: Тамао справится, что бы ни случилось. Конечно, она до сих пор мечтала совсем о другой карьере, но ей вполне достаточно осознания, что она делает то, что должно – и, судя по всему, получается у неё неплохо.       Сколько же времени утекло с момента окончания турнира? Кажется, что ей нет до этого никакого дела, но когда Жанна решает навестить Японию, Тамао ждет ее с нетерпением и с радостью занимается подготвкой к визиту. И дело не только в том, что она дала себе слово во всём походить на Анну-сама: Тамао искренне хочет, чтобы гостье у них понравилось.

***

      Она совсем не изменилась, думает Тамао, украдкой разглядывая Жанну за чаем. Тамао показалось, что лучше накрыть стол так, как привычно Жанне — то есть на западный манер — и сейчас на низком столике уютно устроился сервиз из тонкого фарфора, а на белой тарелочке возвышается кекс, не купленный, а домашний. У Тамао нет причин сомневаться в мастерстве Рю-сана, всё идет как надо, и вот сейчас она старательно опускает взгляд в пол. Откровенно глазеть на украшенную затейливым узором чашку, из которой Жанна аккуратно отпивает горячий чай, на тонкие длинные пальцы и изящную ладонь будет невежливо, даже хуже, чем нагло смотреть ей в глаза.       После турнира, с несвойственным ей оживлением рассказывает Жанна, у неё наконец появилась возможность пожить, как обычные люди, и Тамао спешит тоже поднести к губам чашку, скрывая улыбку.       Нормальная жизнь — жизнь вне саркофага — прекрасна, улыбаясь, делится впечатлениями Жанна, и эти удивительно изящные пальцы еле заметно напрягаются, стискивают чашку чуть сильнее. Ну ещё бы, согласно вздыхает Тамао, решив ничего не говорить в ответ: зачем ворошить прошлое? Да и не место болезненным воспоминаниям за чаем, во время оживлённого разговора о новых надеждах.       Судя по всему, Жанна удивительно быстро освоилась, и Тамао, счастливая и гордая за неё, просит рассказать ещё что-нибудь. Поначалу, говорит Жанна, абсолютно всё — даже самые обычные вещи — были в новинку, а после небольшого затишья длиной в несколько лет ей захотелось посмотреть мир, и начать она решила с Японии.       Жанне очень идёт новый образ: пышное, но неброское платье из синей ткани сидит точно по фигуре, длинные рукава мягко обхватывают запястья… Тамао внимательно слушает, но взгляд её помимо воли снова и снова возвращается к ладоням Жанны. Ногти у неё миндалевидной формы, не накрашены, а только аккуратно подпилены — на взгляд Тамао, ей так очень и очень идёт.       Тамао уже привыкла быть сильной, выглядеть уверенной — за спиной несколько долгих лет тренировок – но, когда Жанна со смехом замечает, как ей идёт школьная форма — щёки тут же заливает румянец, разом вспотевшие ладони вцепляются в юбку, а на языке вертятся слова извинения. Тамао, однако, берёт себя в руки, и, не удержавшись, смущённо переспрашивает: » правда?“       В тот раз, когда они шутки ради поменялись одеждой, был редкий мирный день, и молчаливое напряжение турнира слегка рассеялось. Тамао очень хотелось множество раз попросить прощения за неуклюжесть, за неловкий румянец на щеках, за то, что нервно, почти испуганно переступала ногами по холодному полу. Не Жанны боялась, нет — просто не знала, что делать дальше. Сама Жанна тогда без тени смущения надела её футболку, покружилась на месте, с любопытством оглядывая себя со всех сторон — в общем, точно так же, как и сейчас, получала от переодеваний искреннее удовольствие.       А сейчас Жанна хочет примерить школьную форму, и Тамао соглашается, что да, это было бы здорово — и мысленно ещё раз благодарит Рю-сана: тот в самом начале вечера счёл за лучшее оставить их наедине, скорее всего, из уверенности, что ей, Тамао, нужны друзья и больше, как можно больше говорить. Она и сама внутренне согласна — порой руки сами тянутся к планшету, а это недопустимо. Скоро управление гостиницей целиком ляжет на неё, и тут уж без твёрдого и уверенного голоса никак не обойтись.

***

      Жанна сноровисто избавляется от хитроумно заплетённых крючков на платье спереди — и длинные пальцы её двигаются легко и непринуждённо. Два-три быстрых движения — и платье всё сильнее соскальзывает с её округлившихся плеч, под синим цветом проступает молочно-белый — нежная кожа, испещрённая чуть розоватыми шрамами. Если бы не они, кожу Жанны можно было бы смело называть гладкой, как шёлк, но Тамао так нравится даже больше.       Сейчас-то не застывает от смущения, и вообще чувствует себя гораздо увереннее, но снимать форменную юбку всё равно ужасно неловко, а уж когда Жанна, устав ждать или в шутку — Тамао не знает — ловко тянет клетчатую ткань вниз, у неё вырывается прерывистый вздох, эти миниатюрные ручки с ноготками-миндалинами — на её коже. Это приятно, и вместе с тем Тамао отчего-то хочется не то сглотнуть от накатившего волнения, не то вовсе отпрянуть, но Жанна убирает руки, и наваждение рассеивается, а Тамао смеётся вместе с ней — просто не может удержаться при виде её искреннего веселья.       Форма выглядит на Жанне даже чересчур свободно — это всё разница в росте? — ткань блузки натянута только на груди, и, кажется, им обоим это нравится. Вот Жанна, совсем как тогда, с любопытством оглядывает себя в зеркале со всех сторон и остаётся вполне довольна, потом помогает Тамао, на этот раз со шнуровкой шикарного синего платья — к счастью, не слишком тесного для неё, иначе никакого переодевания бы не вышло — и Тамао краснеет, не зная, куда девать руки. Вернее, у неё тут же возникает пара идей, которые, однако, нестерпимо стыдно озвучивать.       Наконец-то и ей выпал шанс побыть девушкой, настоящей леди, а она думает только о том, чтобы для начала прикоснуться к пышной груди, а потом уж… Тамао представляет эти удивительные пальцы под длинной юбкой чужого платья, под своим нижним бельём, и щекам и шее становится жарко, а в низу живота — сосуще и тяжело.       Жанна тем временем сосредоточенно завязывает где-то под грудью особенно затейливый узел, наклоняясь всё ниже и ниже, и Тамао про себя гадает: это ей кажется, или соски, отчётливо видные под белой тканью форменной блузки, действительно стали больше?       Впрочем, может, ей просто холодно, хотя самой Тамао сейчас как никогда хотелось, чтобы причина была в другом.

***

      Руки у Тамао грубоваты, более привычные к домашней работе и мечу, но Жанна не возражает, выгибается и стонет так, будто ей всё, абсолютно всё нравится, одной рукой неожиданно сильно вцепившись в плечо Тамао, другой — в бумажную ширму, за которой они должны были переодеваться.       Кожа у неё действительно нежная, и даже шрамы приятны на ощупь. Шрамы везде — на спине, животе, ногах и руках, и только там, куда Тамао уже протянула пальцы, лаская влажную, горячую плоть, кожа осталась чистой. Жанна с небольшим усилием выдыхает, подаётся вперёд, впиваясь ногтями в кожу Тамао, будто хочет оставить след и на её коже, пусть и не такой долговечный, как у неё самой.       Тамао, кажется, не нужно ничего, только чувствовать, как чужое тело — совершенное, совсем не такое, как её собственное, — подчиняется движению её рук, содрогается от её прикосновений. Одного этого зрелища достаточно, чтобы… Тамао и не знает, как описать то, что с ней происходит, но „это“ намного лучше первого восхождения на гору, лучше первого видения, и намного лучше, чем когда она трогала себя в купальне, думая о Йо-сама, надеясь, что вездесущие духи ничего не видели.       Её тело горит огнём, между ног разливается тягучее тепло, а она всё не может отвести взгляда от Жанны: грудь её слегка колышется в такт дыханию, а светло-розовые соски стоят торчком, и Тамао нестерпимо хочется их облизать.       Кажется, всё получилось так, как надо, отстранённо думает Тамао то ли о своём первом разе с девушкой, то ли об обязанностях хозяйки дома.