Синдром Капгра

Каз знает, что болен. Но осознание болезни только утешает – значит, все еще не настолько плохо. Это началось не сразу. Наверное, спустя неделю после возвращения. Тогда Миллер еще оставался в лазарете, постепенно оправляясь от последствий плена. Первые два дня Казухира почти постоянно пребывал в каком-то полузабытьи: сон чередовался с недолгими периодами бодрствования, наполненными смазанными, отрывистыми картинками. Каз слишком ослабел, чтобы думать хоть о чем-то, кроме ноющей боли в измученном теле. Затем он почувствовал себя несколько лучше – старания медиков оказались не напрасны. Теперь Каз чаще бодрствовал и мог отчетливо воспринимать происходящее вокруг. Отвратительный запах лекарств и серые стены, мерцающий свет и тихое, едва слышное гудение люминесцентных ламп, неспешные шаги медиков – все это выводило из себя, терзая обостренное вынужденным бездействием восприятие. Временами это походило на какую-то изощренную пытку, и худшим палачом были собственные мысли: тягучие, мрачные, навязчивые. Сколько бы ни старался, Миллер не мог отвлечься от размышлений о том, что для них с Джоном все необратимо изменилось. До рокового инцидента, отнявшего у Каза все: прежнюю базу, боевых товарищей, руку и ногу, наконец, - они были не только друзьями, но и делили постель. Миллер никогда не считал свою привязанность любовью – даже после того, как осознал, насколько болезненной стала для него потеря Снейка. Отсутствие Босса породило в его жизни некую пустоту, и Казухира старался оправдать это простой привычкой, когда ночами, в полудреме, он слышал в коридоре эхо знакомых шагов, и, каждый раз, вздрогнув, выходил из сонного оцепенения, а через мгновение понимал, что ему всего лишь показалось. Когда те, кто нам близок, внезапно уходят из нашей жизни, больнее всего об утрате напоминают всякие мелочи: случайно услышанная по радио музыка, попавшаяся на глаза витрина со знакомой маркой сигар, название книги, которую так и не успел дочитать Джон… С одиночеством помогала справиться лишь активная деятельность, направленная на воссоздание прежней базы: среди каждодневных забот Казухире некогда было предаваться воспоминаниям. А еще где-то там, в той частице души, что еще не была разъедена цинизмом, жила надежда, что однажды Босс вернется и все станет как прежде. Только сейчас, лежа на жесткой лазаретной койке, Миллер по-настоящему осознал, насколько эфемерным было это «как прежде». Все годы, ожидая возвращения Снейка, он почему-то забывал, насколько изменилось его тело, каким увечным и изломанным оно покажется прошлому любовнику. Вполне возможно, Джон даже не захочет возобновлять их прежние отношения. Что ж, Каз понял бы такое решение. В эти отравленные неприятными мыслями дни Миллер лишь изредка видел Снейка: тот ненадолго, всего на пятнадцать-двадцать минут в день, заходил проведать старого друга. Босс слишком занят, чтобы уделять ему много времени. Но Каз не нуждался в оправданиях: слишком уж остро ощущалось возникшее между ними отчуждение. На седьмой день Снейк остается дольше, чем обычно: очередное задание было пустяковым и могло подождать. Он в подробностях описывает Миллеру свой побег из госпиталя, и в том, как Босс на него смотрит, Каз замечает искру прежнего интереса. Босс говорит, и голос, до боли знакомый, но почти забытый за девять лет, будит в сознании Казухиры воспоминания о проведенных вместе ночах. Но даже несмотря на это, Джон теперь кажется Миллеру каким-то чужим. Когда Снейк уходит, Каз вновь и вновь прокручивает этот разговор в мыслях. Похоже, он все еще нужен Джону. Но почему он не ощущает ни радости, ни даже простого облегчения от мысли, что он не настолько изменился, чтобы вызвать в любовнике отвращение? На следующий день Босс снова задерживается дольше обычного. Каз уже чувствует себя значительно лучше, и Снейк расспрашивает Миллера о событиях прошедших девяти лет, хотя, скорее всего, уже не раз слышал все от Оцелота. Казухира смотрит на Джона, своего Джона, и больше не ощущает в нем чего-то близкого, того, к чему он некогда был так привязан. В какой-то момент Босс хочет его коснуться, но Миллер нервным, чисто рефлекторным движением отдергивает руку. Во взгляде Снейка читается понимание: Казу нужно привыкнуть к его возвращению. В тот день Миллера мучает бессонница: память вновь и вновь цепляется за этот досадный эпизод. Отчего-то Каз не может просто выбросить произошедшее из головы, а подсознание с мучительным упорством сигнализирует о том, что что-то не так. Теперь, оглядываясь назад, он понимает: именно тогда все и началось. Сначала он думал, упрямо отказываясь замечать произошедшие в сознании перемены, что все изменится, как только он покинет лазарет. Но даже тогда, когда он вернулся к повседневной рутине, какое-то неуловимое чувство неправильности продолжало мучить Миллера, упорно ускользая при любой попытке вытащить его на поверхность. Затем последовали первые симптомы: сам не понимая зачем, он украдкой наблюдал за Снейком, не зная, что же тщится увидеть. Изредка задавал Боссу каверзные вопросы, касающиеся прошлого. Те вопросы, на которые мог ответить лишь Джон. Безумную мысль о том, что место Босса занял двойник, Каз захотел выжечь из мыслей, словно каленым железом, как только она возникла в его голове. Если бы он услышал такое утверждение от кого-то, то лишь посмеялся бы над этой бредовой идеей. Но сейчас Миллеру не до смеха: ведь это его мозг не может отбросить прочь незваные раздумья. Ворочаясь ночью на смятых простынях, Казухира вновь и вновь убеждает себя в том, что Джон вернулся, а он сам просто отвык за долгое время от его присутствия. Или, быть может, во всем виноваты последствия психических травм: взрыва, необходимости примириться с существованием калеки и, наконец, перенесенных в плену пыток. Это в нем что-то необратимо надломилось, а Снейк – все тот же человек, которого он знал раньше. Миллер раз за разом повторяет эти простые и разумные доводы, а назавтра вновь видит перед собой чужака. Все та же походка, все тот же голос, и даже жест, которым Босс подносит зажженную сигару ко рту, остался прежним. Если даже пристально вглядываться в каждую мелочь, невозможно уловить ни малейшего различия. Но все доводы рассудка разбиваются о подсознательное убеждение, что этот Джон – не настоящий, а его место занял двойник. Теряясь в противоречиях, Каз отчаянно ищет доказательств тому, что это правда – и не находит, сколько бы ни старался. Ему остается лишь признать то, что он сошел с ума, и, перелопатив целую гору справочников по практической психиатрии, подобрать своей болезни название. Синдром Капгра. Иррациональная убежденность в том, что кого-либо заменили двойником. После травматических событий такое бывает. Каз вынужден справляться со своей проблемой сам, стараясь не выдать случайно своего состояния, усилием воли подавляя желание выказать враждебность к двойнику. Иногда ему кажется, что он справится с болезнью и, наконец, узнает Джона. Но чаще его посещает липкий, сжимающий внутренности страх, что однажды он перестанет признавать и Оцелота, а затем постепенно, шаг за шагом, достигнет границ абсолютного безумия. Многие эксперты полагают, что синдром Капгра – лишь один из симптомов шизофрении. Лишиться рассудка куда страшнее, чем конечностей. Без руки и ноги можно как-то научиться жить, и даже радоваться жизни: Миллеру довелось узнать это на собственном горьком примере. Тогда как сумасшествие лишает человека даже надежды на нормальное существование, и ты сам становишься собственным врагом, постепенно переставая походить на человека. А пока безумие не захватило его окончательно, Каз постарается быть Боссу полезным столько, сколько сможет. И, возможно, даже успеет завершить начатое, уничтожив Шифр. Порой Каз не думает – знает, что на самом деле все так и есть: этот Снейк – не более, чем двойник. Умелая копия, безупречная подделка, которая сама не подозревает о том, что она не более чем фантом. И этот фантом претендует на права оригинала: Миллер понимает, что Босс хочет, чтобы они, как раньше, делили постель. Для Снейка возвращение прежней связи кажется вполне естественным: на его взгляд, причин для разрыва у них нет. Если быть честным, то Миллеру не на что жаловаться. Снейк по-прежнему относится к нему по-дружески, по мере своих сил выказывая ненавязчивую заботливость, никогда не переходящую в унизительное подчеркивание его ограниченных возможностей. Каз чувствует, что Босс, как и раньше, проявляет к нему спокойное уважение, не пытаясь посягнуть на его независимость. Джон никогда не претендовал на привязанность с его стороны, оставляя за Миллером право в любой момент прервать их связь. Снейк повторяет, что отомстит Шифру: и за уничтоженную базу, и за погибших товарищей, и за все, что они потеряли. А между строк Каз читает: «Я отомщу Шифру за тебя». Каз благодарен за все это Боссу, мучительно благодарен. Но, каждый раз проявляя к нему дружеские чувства, избегает оставаться с ним наедине. Сама мысль о близости с двойником кажется отвратительной, и не потому, что это будет изменой Джону. Каз не может спать с этим человеком, не зная, кто же скрывается за знакомой оболочкой. Снейк верно понимает этот намек, и, кажется, смиряется. Он выжидает: Миллер рано или поздно привыкнет к мысли, что он вернулся. Каза не покидает чувство, что это Джон его оставил, хотя и знает, что сам решил порвать с Боссом. Миллера гложет все та же безумная мысль, что это двойник делает попытки наладить с ним прежние отношения. А временами, когда Казухира ловит на себе взгляд Снейка, у него возникает жутковатое чувство, что фантом так отчаянно хочет им обладать лишь для того, чтобы стать еще более похожим на оригинал, отняв то, что по праву принадлежало Джону. Болезнь прогрессирует, и Каз место сомнений в подлинности Босса занимает уверенность, что этот Снейк – не тот человек, которого Миллер знал когда-то. И тем болезненнее это чувство, чем больше деталей в поведении Босса сходятся с той картинкой, что осталась в памяти Казухиры. Это мучает Миллера, и с каждым днем все сложней и сложней гнать от себя подобные мысли. Но если это двойник, то где же сейчас настоящий Джон? Облегчение наступает неожиданно. Когда Каз позволяет себе признать, что место Снейка действительно занял фантом, с двойником становится легче мириться. Миллер не знает, как и откуда взялась эта фальшивка, и лишь где-то на окраинах сознания мелькает смутное понимание, что все, что случилось – произошло по воле настоящего Босса. И еще глубже, чем это понимание, запрятано чувство, что Джон его предал. Внутреннее принятие двойника меняет отношение Каза к фальшивому Снейку: теперь он смотрит на фантома так, как смотрел бы на незнакомца, которого еще только предстоит по-настоящему узнать. И почему-то Миллер в глубине души знает, что не двойника следует винить в подмене, и фантомный Босс – такое же орудие в чужом плане, как и он сам.

***

Снейк целится в бледное, изуродованное ожогами лицо Черепа и медлит с выстрелом. Глядя на виновника своих увечий, Каз покрепче стискивает зубы, чтобы хоть как-то сдержать рвущуюся наружу ярость. Миллер перехватывает локоть Босса, желая придать ему решимости оборвать жизнь врага. Каза раздражает подобная проволочка: Джон не стал бы колебаться. Но двойник поступает иначе: несколько выстрелов, производимых с холодной расчетливостью, лишают Черепа руки и ноги, в точности повторяя те увечья, которые перенес Миллер по его вине. Это хуже, много хуже, чем простое убийство, но при этом не выглядит чрезмерной жестокостью. Это всего лишь оправданная месть. Та долгожданная расплата, которой Каз ждал девять лет. Они оставляют Черепа подыхать в муках, а сами идут прочь. Время возвращаться на базу. Звук нового выстрела и истерически-радостные выкрики Эммериха сигнализируют о том, что все кончено. Уже поздняя ночь, но Миллер замечает слабый свет, струящийся из-под двери комнаты Снейка – Босс еще не ложился. А затем Каз понимает, что хочет зайти к фантому, как множество раз до этого приходил к Джону. Заранее заготовленная фраза о том, что ему не спится сегодня, в итоге оказывается не нужна – Снейк знает, зачем он пришел и избавляет его от излишних предисловий. Босс раздевает его сам – Миллер безропотно передает ему инициативу: мысль о неправильности происходящего вводит его в некое подобие оцепенения. Если бы двойник не обладал точной копией внешности Джона, было бы проще. Звон от падения пряжки ремня в безупречной тишине звучит слишком громко. Миллер решительно отбрасывает все посторонние мысли. Полумрак неуютной комнаты частично скрывает его увечья, и Каз про себя радуется этому – так проще расслабиться. Чересчур жесткая кровать кажется до боли привычной – Джон тоже спал на такой. Обнаженная спина Миллера касается шероховатой ткани простыней: он специально ложится так, чтобы видеть лицо двойника. Снейк проводит ладонью уцелевшей руки по груди Каза, как будто бы привыкая к тому, что они снова станут любовниками. Приподняв бедра Миллера, Босс плавно входит в него, стараясь не причинить боли. Он пытается быть бережным и осторожным, и Каз с каким-то странным облегчением понимает, что Джон бы сделал это не так – даже после долгой разлуки. Единственная рука Миллера скользит по спине Снейка: он будто бы хочет на ощупь почувствовать разницу. Но грубая кожа Босса все та же – на ней лишь прибавилось несколько шрамов. И это кажется таким неестественным – быть с безупречной копией прежнего любовника и в тоже время явственно осознавать, что это не он. Хотя все физические ощущения и приятные, но в этот первый раз Миллер не может кончить – слишком уж мешает внешнее сходство двойника с Джоном. Каз лишь чувствует, как Снейк вздрагивает, достигнув высшей точки удовольствия, и как вязкая тепловатая жидкость разливается по бедрам. Затем они повторяют – на сей раз Миллер лежит на животе, а Снейк движется напористее и резче. И Каз, наконец, тоже получает оргазм: теперь ему не мешает осознание того, что за знакомым лицом скрывается совершенно другой человек. Но все же на мгновение, всего лишь на мгновение, ему кажется, что он снова вместе с Джоном, а все его догадки – лишь нездоровая фантазия. На прощание он целует Снейка: то, чего он никогда не позволил бы себе с настоящим Боссом. Чувствуется, что двойник немного удивлен, но он не возражает. А со стороны Каза это не дань каким-то чувствам – ему нужно провести между прежним и теперешним Боссом какое-то различие. К внешности же всегда можно привыкнуть, главное – не забыться и помнить о том, что это – не Джон. Он покидает эту неуютную комнату, но знает, что вернется. А еще он знает: двух легенд быть не может. И, когда они столкнутся, Каз будет на стороне фантома.