***
Пушкин, А.С. Ри'сад, добрейший мой приятель, Родился на песках Эльсвейра, Где, может быть, родилась С’Кривва Или блистала, мой читатель; Там некогда гулял и я: Пески безвредны для меня. Бодяжа скумой благородно, Долгами жил его отец, Давал товар он ежегодно И промотался наконец. Судьба Ри'сада-то хранила: Сперва С’фара за ним ходила, Потом Ма'дран ее сменил. Торговец был резов, не хил. Ма'рандру-джо, каджит убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И с караванами водил. Когда же юности мятежной Пришла Ри'саду уж пора, Пора надежд и грусти нежной, Ма'дран прогнали со двора. Вот мой Ри'сад на свободе; Острижен по последней моде, Как путешественник одет - И наконец увидел свет. Он по-нордски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; Чего ж вам больше? Свет решил, Что он "Н'вах!", но очень мил.***
Гоголь, Н.В.Делвин и Векс.
В е к с. Чёрт, какого лешего ты здесь делаешь? Д е л в и н. Отчего вы так испугались, сударыня? В е к с. Нет, я не испугалась. Д е л в и н (рисуется). Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который... Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены были идти? В е к с. Право, я никуда не шла. Д е л в и н. Отчего же, например, вы никуда не шли? В е к с. Я думала, не здесь ли Бриньольф... Д е л в и н. Нет, мне хотелось бы знать, отчего вы никуда не шли? В е к с. Я тебе, похоже, помешала. Ты вроде занимался важными делами, правда, Делвин? Д е л в и н (рисуется). А ваши глаза лучше, нежели важные дела... Вы никак не можете мне помешать, никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие. В е к с. Делвин, сегодня ты говоришь как-то по-столичному. Сколько в тебе черноверескового мёда? Д е л в и н. Для такой прекрасной особы, как вы. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон. В е к с. Раз так - ладно, но мне, как бы, нужно было идти. (Села.) Д е л в и н. Какая у Вас прекрасная кираса! В е к с. У тебя такая же. Мы же в одной гильдии, идиот. Д е л в и н. Как бы я желал, сударыня, быть вашей кирасой, чтобы обнимать ваше пышное тело. В е к с. Ты совсем ополоумел? Какое к чёрту пышное? Какая сегодня странная погода, не находишь?... Д е л в и н. А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода. В е к с. Да отвали ты от меня, наводчик несчастный! Лучше бы стихи что ли даме написал. Ты, верно, их знаешь много. Д е л в и н. Для вас, сударыня, все что хотите. Требуйте, какие стихи вам? В е к с. Какие-нибудь эдакие — про вино, да про горы золота. Д е л в и н. Да что стихи! Я много их знаю. В е к с. Ну, скажи, какие же ты мне напишешь? Д е л в и н. Да к чему же говорить? Я и без того их знаю. В е к с. Я люблю стихи, вот только ты меня уже достал, Делвин. Д е л в и н. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на Талоса ропщешь, старый норд!..» Ну и другие... теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда... (Придвигая стул.) В е к с. Ты рехнулся? Какая любовь, какие кирасы? Тебе каджит с соседней улицы не ту скуму продал? (Отдвигает стул.) Д е л в и н (придвигая стул). Отчего ж вы отдвигаете свой стул? Нам лучше будет сидеть близко друг к другу. В е к с (отдвигаясъ). Для чего ж близко? Всё равно и далеко. Д е л в и н (придвигаясь). Отчего ж далеко? Всё равно и близко. В е к с (отдвигается). Ты к чему ведешь? Д е л в и н (придвигаясь). Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия. В е к с. Что ты, даэдра тебя подери, несёшь? Ты сам-то понял, что сейчас сказал? Д е л в и н. "Я Вас любил, любовь моя, быть может, в душе моей угасла не совсем..." В е к с (смотрит в центр главного зала). Это что сейчас мимо Могильщика пролетело? Д е л в и н (целует ее в плечо и смотрит на Могильщика). Это злокрыс.***
Лермонтов, М.Ю. - Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; хорошо узнав стороны тьмы и пружины общества, я стал искусен в ассасинских науках и видел, как другие без крови на руках счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат смертельными ядами, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и сумасшедшей улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится - я уже давно смеюсь лишь от своего сумасшествия. Впрочем, я не прошу вас разделять мое мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало. Астрид посмотрела на шута с отвращением. - Цицерон, - еле слышно сказала она, - я знала, конечно, что у тебя не всё в порядке с головой, но неужели нужно было предавать братство и калечить союзников ради старой иссохшей женщины, которая не отвечает тебе взаимностью?***
Грибоедов А.С.Виндхельм, Королевский дворец.
Всё те же Ульфрик, Галмар, Аделаиза и другие.
У л ь ф р и к Ну вот! великая беда, Что выпьет лишнее мужчина! Ученье — вот чума, альтмеры — вот причина, Что нынче, пуще чем когда, Безумных развелось эльфийских рас, и дел, и мнений. А д е л а и з а И впрямь с ума сойдешь от этих от одних От гильдий, школ, коллегий, как бишь их, Да от ланкарточных взаимных обучений. Н и р а н и я Нет, в Винтерхолде Институт Кол-ле-ги-я, так, кажется, зовут: Там упражняются в магических ученьях Маги! — у них учился наш родня, И вышел! Хоть сейчас в аптеку, в подмастерье. От женщин бегает, и даже от меня! Чинов не хочет знать! Алхимик и ботаник, Орторн, мой племянник. Г а л м а р Я вас обрадую: всеобщая молва, Что есть проект насчет коллегий, гильдий и гимназий; Там будут лишь учить по-нашему: раз, два; А книги сохранят так, для больших оказий. У л ь ф р и к Галмар, нет. Уж коли зло пресечь: Забрать все книги Тамриэля бы да сжечь. С и ф н а р (с кротостью) Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами, Был братом бурь назначен я, На имперцев бы налег; ох! Имперцы — смерть им от меня! Насмешки вечные над Медведями, Волками! Кто что ни говори: Хотя животные, а все-таки цари. А д е л а и з а Отцы мои, уж кто в уме расстроен, Так всё равно, от книг ли, от питья ль; А Довакина жаль. По-нордски так, он жалости достоин; Был острый человек, имел душ сотни три (драконов). У л ь ф р и к Четыре. А д е л а и з а Три, сударь. У л ь ф р и к Четыреста. А д е л а и з а Нет! триста. У л ь ф р и к В моем календаре... А д е л а и з а Все врут календари.