***
Намджун апатично пялится в окно машины уже грёбаных сорок минут. К его затылку прилип Desert Eagle XIX, который иногда вздрагивает в уставшей руке Тэхёна. Руки, скрученные за спиной, уже настолько устали ныть и болеть, что от этого начала жутко раскалываться голова. Или не от этого… Голова, в любом случае, трещала и разрывалась, как никогда в жизни. Глаза болели, словно на них давят пальцами. Веки незаметно скатились на зрачки, тело качнулось вперёд, но пистолет тут же коротко ударил в голову. — Сиди ровно, — устало выдохнул Тэхён. — Уже скоро, — оповестил Чонгук с водительского сидения.***
Намджун понимает, что уже не может идти. Но идёт. Ноги передвигаются, под ступнями проминается затхлая листва и последняя надежда. И пока он чувствует этот хруст, ему хочется знать, что ещё не конец. Наверное, только поэтому. За пару десятков метров от нужного места нос улавливает странный запах, и каким-то чудом измождённый мозг успевает понять — зачем тело привели сюда. Впереди, за деревьями виднеется какая-то гора железа, будто старый, ржавый каркас. Чонгук с матами проваливается ногой в какую-то яму и просит Тэхёна шевелиться побыстрее. У Намджуна сердце замирает далеко не от приятного осознания. Посреди открытой поляны в чёрном пространстве пепла замерла, как в фильме ужасов, искорёженная огнём машина. Намджун первым делом замечает закопчёные, целые стёкла и вспоминает, что ставил на свои машины пуленепробиваемые… У Хосока не было ни единого шанса. — Эта дверь, наверное, уже никогда не откроется, — Чонгук подходит к машине и дёргает за чёрную ручку, пачкая пальцы в сажу. — А твои стёклышки очень сильно мне помогли. — Если бы у меня была возможность — я бы сжигал тебя заживо, воскрешал и снова сжигал сотни раз… — прошептал Намджун. — И, к сожалению, у тебя нет этой возможности. Или к счастью? Силуэт обожжённого скелета в машине плохо видно, но Намджун и не хочет этого видеть. Ему впервые за последние пятнадцать лет хочется заплакать. — Если бы ты проработал с ним столько же, сколько и я… — Я бы так не сделал, да? — уточнил Чон. — Может быть. Чонгук едва заметно кивает Тэхёну, и Намджун вдруг чувствует странную вещь. Его руки начинают развязывать. Он удивлёнными глазами смотрит на Чонгука, потом оборачивается на Тэхёна. — Что ты делаешь? — хрипит он. — Освобождает тебя, — поясняет Чонгук. — Да, ты правильно понял. У Намджуна подкашиваются ноги от слабости и непонимания. Голова ко всему начинает жутко кружиться. — Зачем это? — на грани обморока пытается узнать он. — Чтобы ты ушёл. Куда хочешь. Да-да, я отпускаю тебя, — улыбается Чонгук. Тэхён отходит на два шага назад, кидая на землю верёвки. Намджун чуть не падает на колени, но всё-таки удерживается на ногах. — Иди, куда хочешь. Иди, пока я не передумал, — приказывает Чон. Намджун медленно, неверяще делает несколько шагов в сторону, внимательно следя за парнями красными и воспаленными глазами. Останавливается. Потом еще несколько шагов. Разворачивается и едва ковыляет в сторону шоссе, цепляясь за случайные ветки. О чём тут думать. Конечно же, никто его не отпускает. Конечно же, такими финалами повсеместно кишат американские фильмы. Фильмы страны, куда приезжают за большими деньгами и красивой жизнью. Где убитых оставляют за кадром мутным воспоминанием, показывая лишь финал с реками шампанского и красивыми девушками. Намджун шагает, слыша хруст листьев далеко в прошлом. Сердце рвано учащает ритм, не зная, в какой момент оно должно замереть по ненаписанному сценарию. Чонгук подходит к Тэхёну и молча берет из его рук пистолет. — Кажется, ты, действительно, никогда не будешь сожалеть об этом, — тихо говорит Тэхен и отворачивает лицо. Чон молча прицеливается. Намджун хотел бы собрать все кусочки этого разрушенного карточного домика, бережно уложить в колоду, перетасовать, забыв место каждого, и собрать вновь. Но Судьба говорит, что у него больше нет времени. Огненный укус в область лёгкого заставляет сдавлено подавиться последним осознанием, а второй — не успеть сделать последний шаг.***
Ким никогда не верил, что перед смертью вся жизнь пробегает перед глазами. Вместо этого вперемежку с невыносимой, и в момент почему-то угасшей болью посетила лишь обида и сожаление. Но о чём — он так и не успел подумать.