Натсукаши

Девушка курила быстро, едва не закашливаясь от терпкого дыма, наполняющего лёгкие, и не поднимая взгляда на редких прохожих. Посмотрев на поцарапанный экран смартфона, невольно поморщилась — она уже опаздывала минут на семь, а нужный дом ещё только начинал маячить в конце улицы. Ведь знала, что район незнакомый, и всё равно вместо того, чтобы выйти пораньше, стояла на крыльце универа в компании Сехуна и Джухён. Да уж, если из-за этого ничего не выгорит, мать с неё три шкуры сдерёт. Кинув окурок мимо урны и косо осмотревшись, девушка бросила на язык мятную подушечку жвачки и поплотнее закуталась в тонкую, надетую не по погоде кожаную курточку. Металлические бляшки предательски звякнули, а в голову закралась мысль, что возможно родительница была права, когда пыталась с утра надеть на неё нормальную одежду. Но когда это дети слушались родителей? Остановившись перед невысокой калиткой, девушка сплюнула жвачку в грязный февральский снег и торопливым жестом поправила длинные тёмные волосы. Пора! Быстро толкнув незапертую преграду и преодолев пару десятков метров до невысокого крыльца, она вдавила до упора кнопку звонка и напряжённо задержала дыхание. Впрочем, хозяйка дома не заставила себя ждать — дверь распахнулась почти мгновенно, словно только ждала удобного момента, чтобы гостеприимно щёлкнуть замком. — Здравствуйте! Я Рю Сынван! — лучезарно улыбнулась девушка, делая вид, что настороженный взгляд пожилой женщины напротив ничуть её не напрягал. — Добрый день! Проходите, — наконец кивнула хозяйка дома, отходя вглубь коридора. Пока Сынван стягивала высокие сапоги на платформе и одёргивала излишне короткую джинсовую юбку, госпожа, которую, как говорила мать, звали До Суён, продолжала стоять у входа в гостиную, словно стражник, защищающий своё государство от вражеских набегов. — Извините за опоздание, пробки на дорогах, — виновато извинилась Сынван, мило хлопая ресницами. — Да-да, конечно, — будто очнувшись, кивнула госпожа До. — Прошу, проходите! Переступив порог гостиной, Рю едва не присвистнула завистливо — комната была большой, стильно обставленной и очень светлой. Трепетно усевшись в широкое белоснежное кресло, боясь ненароком его запачкать, Сынван поставила у ног рюкзак и примерно сложила руки на коленях. Госпожа села в кресло напротив и, сухо кивнув пожилой гувернантке, принёсшей поднос с чаем и печеньем, обратила свой взор на юную гостью. — Ваша мама очень вас рекомендовала. Правильно ли я понимаю, что вы учитесь в медицинском институте? — Ага, — согласно промычала Рю, скользя взглядом по развешанным на стенах картинам. Трудно было понять, что на них изображено — слишком много отдельных ярких деталей, мало напоминающих хоть что-то привычное взгляду человека. Как же это называлось? Абстракционизм? Иными словами, искусство для избранных, считающих человека, не умеющего рисовать, гениальным творцом. — Нравится? Это картины Кёнсу, — морщинистое лицо женщины озарила слабая улыбка. — Очень круто! — закивала Сынван, потянувшись к чашке. — У вас безумно красивый дом! — Благодарю, — благосклонно ответила госпожа До. Впрочем, продолжать разговор она не торопилась. И тогда Рю, чтобы не чувствовать себя скованно, вновь пробежалась взглядом по гостиной — высокий потолок, увенчанный изящной люстрой, на широких окнах полупрозрачные занавески, прячущие за невесомой тканью холодную зимнюю изморось, целующую стёкла. На удивление нет телевизора, зато бесчисленное множество книжных полок и картины — на каждом свободном участке стены. Устав молчать и хрустеть печеньем, девушка повернулась к хозяйке дома и натянуто улыбнулась. До смотрела на неё в упор, словно оценивала. Она ведь ещё молодая — едва перешагнула сорокалетний рубеж. А лицо всё в морщинах, и в тёмных волосах, собранных в пучок, мелькали пряди седых волос. Худая, словно скелет, госпожа До сидела прямо, вполоборота к гостье. Серый костюм делал её бесцветной, но глаза были живыми — они изучали, присматривались. Они следили за каждым движением девушки напротив. — Первый курс? — А? — стушевалась Сынван, не сразу догадавшись о чём её спрашивают. — Да! Первый. — И как успехи? Нравится? — Ну… круто, да! — Круто? — саркастично повторила До. — Что ж, ваша мама — очень достойная женщина, и я склонна доверять её словам. Но если вы не оправдаете наших ожиданий, мы будем вынуждены с вами распрощаться. — Я не подведу! — решительно заявила Рю, вспомнив, какую зарплату ей пообещали на этом месте работы. — Тогда пройдёмте за мной. Госпожа До, едва достающая высокой Сынван до плеча, первой поднялась из кресла и направилась к лестнице. Шустро перебирая ногами, обутыми в мягкие бежевые тапочки, она то и дело оборачивалась на девушку, будто пыталась убедиться, что та ещё не успела сбежать. — Поскольку вы учитесь, я постаралась сделать ваш график максимально удобным для всех. Утром, пока вы на занятиях, за Кёнсу приглядит наша домработница. Ну, а вечером забота о нём станет вашей обязанностью. — Понимаю, — едва не запнувшись на верхней ступеньке, отозвалась Сынван. — Кёнсу не отнимет много сил. Вы можете заниматься прямо здесь, в его комнате. Но вы должны помнить, что нельзя создавать шум, громко разговаривать или слушать музыку, — застыв в центре коридора, вещала госпожа До. — И помните, что до восьми вечера, а иногда и позже, пока мы с супругом не вернёмся с работы, мой сын находится целиком под вашей ответственностью! — А домработница?.. — Она уходит в три после того, как приготовит обед. Женщина наконец сдвинулась с места и подошла к дальней комнате. Положила ладонь на металлическую ручку и закусила губу. Сынван едва удержалась, чтобы не закатить глаза — эта дамочка успела изрядно её взбесить. Разыгрывала тут драму на пустом месте. Слишком много слов и мало дела. А у Рю на вечер большие планы. Не зря же она столько времени уламывала Сехуна сходить в кино? Тем более, что сегодня последний день перед тем, как фильм уберут из проката. — Вы знаете, что такое апаллический синдром? — Конечно знаю! — фыркнула девушка, сложив руки на груди. — Таких больных ещё называют «овощами»! Увидев, как побледнела женщина, Рю поспешно извинилась и опустила голову, мысленно коря себя за несдержанность. Тем не менее, До быстро пришла в себя и продолжила свою речь. — Мой сын пробыл в коме порядка пяти месяцев, а когда вышел из неё, у него развился данный синдром. Поскольку он находится дома, за ним нужен постоянный медицинский уход. Наша прошлая сиделка уехала из Сеула. Она была очень хорошим человеком. Надеюсь, вы будете не хуже. Мягко надавив на ручку, женщина толкнула поддавшуюся дверь и первой шагнула в комнату. Сынван зашла следом и тут же закашлялась от жуткого смешанного запаха лекарств, мочи и спёртого непроветриваемого воздуха. И лишь затем, прикрыв ладонью нос, осмотрелась. Это была ничем не примечательная комната. В углу находился компьютерный стол, рядом с ним большой книжный шкаф с бесчисленным множеством энциклопедий. На широком подоконнике стояли горшки с цветами. Все створки окна оказались плотно закрыты, хотя помещение было жизненно необходимо проветрить. На мягком бежевом диване, заваленном подушками, спал большой чёрный лабрадор, поднявший голову при виде гостей и навостривший уши. Когда пёс спрыгнул на пол, колокольчик на его шее громко звякнул. И пока Сынван боязливо рассматривала собаку, та успела лизнуть шершавым языком ладонь хозяйки. — Это Руф. Доктора говорят, что присутствие животных рядом с вегетативными больными необходимо, — объяснила женщина, указав на кровать. — А это мой Кёнсу. И лишь теперь, когда тянуть дальше некуда, Рю осмелилась поднять взгляд на единственный предмет в этой уютной комнате, казавшийся инородным и жутким, словно саркома на человеческом теле. Навороченная медицинская койка, застеленная бельём не первой свежести, возвышалась в центре комнаты. Рядом с ней находилась тумбочка, заваленная лекарствами, стояла капельница. А на самой кровати лежал… нет, не человек. Как сказала Сынван ранее — овощ. Парнишка, одетый в нелепую пижаму с медвежатами, явно был в сознании, но не воспринимал окружающий мир. Огромные глаза слепо смотрели в пространство, рот был искривлён в судороге, а в уголках собралась слюна. Скрюченные пальцы лежали поверх одеяла, и сам Кёнсу, словно сломанная кукла, почти не шевелился, лишь шея была странно выгнута — так, что на ней даже вены вспухли. — В ваши обязанности будет входить массаж, его кормление, забота о гигиене. Здесь лежит расписание, согласно которому Кёнсу нужно делать уколы и давать лекарства. Как видите, ничего сложного. Вы, как студентка медицинского университета, должны справиться с этим без труда! — Несомненно, — кивнула Сынван. — Тогда для начала проветрим комнату? — Да вы что! — неожиданно громко возмутилась До, от чего её сын зашевелился и странно замычал. — Форточку нельзя открывать! Вдруг Кёнсу заболеет пневмонией! Рю хотела сказать, что дышать ароматом каловых испарений ничуть не лучше, но благоразумно промолчала. — Приступите к своим обязанностям с завтрашнего дня. Познакомьтесь пока с моим сыном, а я подожду вас внизу. Когда за женщиной закрылась дверь, Руф сел у ног Сынван и тихо заскулил. Не наградив пса даже мимолётным касанием, девушка неприязненно взглянула на парня и поморщилась. И вот с этим овощем она будет проводить лучшие годы своей жизни? Хотя с годами она определённо загнула. Этому парнишке осталось от силы пару лет. Ну, плюс-минус. Да и что это за жизнь, когда ты пускающий слюни имбецил, ходящий под себя и лишённый будущего. — Ну что, уродец, будем знакомы? — Сынван насмешливо протянула парню ладонь и притворно охнула. — Прости, Кённи, я как-то подзабыла, что твои ручки не гнутся. Ну в общем, меня зовут Сынван и я не особо горю желанием подтирать за тобой какашки. Но с моей мамочкой шутки плохи, поэтому крепись, парень! По гладкой бледной щеке Кёнсу потёк ручеёк желтоватой слюны и Рю предусмотрительно отошла подальше, продолжая кривить губы. — Вот ты урод! Бе-бе-бе! — скорчив жуткую рожицу, пародирующую До, девушка прошла мимо гавкнувшего Руфа и покинула комнату. Госпожа ждала её в гостиной. Тут же поднявшись навстречу, проводила в коридор. И пока Сынван одевалась, указала пальцем на полку для ключей. — Здесь я буду оставлять конверт с деньгами. — Без проблем, — пожала плечами Рю и вежливо попрощалась. Выскочив на улицу, торопливо набрала номер Сехуна и ярко улыбнулась, когда парень ответил: — Приглашение в кино ещё в силе?

***

Утро началось не со звонка будильника, а с криков пьяных соседей за стенкой. Этим алкоголикам было плевать на время и день недели. И орать они начинали по любому поводу — будь то приход гостей, делёжка последней бутылки соджу или недовольные роптания остальных жильцов. — Уже семь? — тяжко вздохнула Сынван, выбираясь из-под одеяла. В душ она уже не успевала — пока очередь из восьми человек подойдёт к концу, первая пара успеет закончиться. — Даже не позавтракаешь? — остановил её крик матери, когда она пробегала мимо крохотного, огороженного ширмой уголка, заменяющего им кухню. — Я в универ опаздываю, — сухо отрезала Сынван. — Опять ты… — мать скользнула взглядом по вызывающему наряду дочери и поджала губы. — Ничего не хочешь мне рассказать? — По поводу собеседования? Можешь радоваться, меня приняли на работу! — Правда? — улыбнулась женщина. — Сынван, я тебя очень прошу, веди себя подобающим образом… — А то что? Твоя хозяйка расстроится? — скривила губы девушка. — Ма, она живёт в таком роскошном доме, что могла бы платить тебе побольше! — Она платит достаточно рядовой медсестре, работающей в её фирме! — Настолько достаточно, что мы вынуждены ютиться в бараке, пригодном лишь для сноса? Мама, оглянись, мы самые настоящие бедняки! И работая сиделкой у сыночка твоей великодушной госпожи До, мы не станем богаче! Рю уже не слушала, что кричала ей в спину мама. Она выбежала в коридор, где толкались десятки соседей, спешивших умыться и заглянуть в туалет, и с грохотом захлопнула за собой дверь.

***

Служанка окинула Сынван подозрительным взглядом, но всё же пропустила в дом. Пока девушка раздевалась, она стояла у стены и снисходительно поджимала губы. — Что? — не выдержала Рю, так и застыв с уже снятым сапогом в руке. — Да вот думаю, что это за мода такая, когда ошейник с шипами надет на людей, а не на собак, — фыркнула домработница. Сынван лишь усмехнулась и, задорно высунув проколотый язык, одновременно подняла майку, обнажив разноцветную татуировку вокруг пупка. Пройдя мимо застывшей в суеверном шоке женщины, Рю бегом поднялась на второй этаж и безошибочно нашла нужную дверь. Уже надавив на ручку, услышала приближающийся голос служанки. — Я вынуждена уйти пораньше. Хозяева вернутся в восемь! — крикнула она с площадки. — Надеюсь, ты обойдёшься без глупостей! — Обижаете, — звонко отозвалась Сынван, скрывшись в комнате. — Фу блин, парень, ты в курсе, что воняешь как труп не первой свежести?! Довольный Руф подскочил к девушке и доверчиво лизнул её ладонь, чем заслужил короткое касание к лохматой макушке. — Ну что, займёмся твоим хозяином? Дождавшись, когда служанка покинет дом, Сынван решительно распотрошила содержимое рюкзака. Надев на руки резиновые перчатки, она вытащила из шкафа клетчатый плед и укрыла им глупо хлопающего ресницами Кёнсу. Свежий воздух, ворвавшийся через распахнутую створку окна, подхватил ту вонь, что пропитала каждый квадратный сантиметр комнаты, и потащил за собой наружу. Руф бесполезно крутился под ногами, пока Сынван рыскала по дому в поисках чистого таза и ведра. Вернувшись в комнату, девушка закрыла окно, сдёрнула с не пошевелившегося парня плед и отбросила в сторону одеяло. — Ты в курсе, что твоя мамашка обыкновенная клуша? Ах, сыночка, я так тебя люблю! А какашки сыночки кто убирать будет?! Кёнсу что-то невнятно промычал, ещё крепче сжав скрюченные пальцы, и по его щеке потёк тонкий ручеёк желтоватой слюны. Огромные карие глаза гноились и Сынван с трудом отвела от них взгляд, невольно передёрнув плечами. Следующий час она посвятила тому, за что ей и собирались платить в этом доме: вылила собравшуюся в прозрачный мешок мочу, промыла мыльным раствором катетер, долго протирала тощее тело парня губкой, прежде чем сменить старую пижаму на свежую, аккуратно вытерла его глаза от гноя и смыла засохшие полосы слюны с щёк. Сделала массаж, пока Кёнсу не обзавёлся пролежнями. Покормила, вколола необходимую инъекцию и заменила лекарство в капельнице. И уже потом, избавившись от отходов чужой жизнедеятельности и умывшись, вернулась в приятно пахнущую комнату. Села на диван, потеснив Руфа, и устало вытянула ноги. Парень всё так же смотрел в потолок и осмысленности в его глазах не прибавилось. — Хорошо тебе, да? Лежишь себе, делать ничего не нужно. Ни проблем, ни разочарований, — глухо произнесла Сынван, отведя взгляд. — Знаешь, жизнь редкостное дерьмо. Ты не многое потерял, став… таким. Госпожа До явно переоценила способности Рю. Девушка не собиралась посвящать свободное время нелюбимой учёбе. Вместо этого она решила ещё раз осмотреть содержимое чужой комнаты, не до конца понимая, зачем ей это нужно. В шкафу Сынван отыскала огромное множество рубашек и классических джинсов. Футболок было мало и они в основном были одноцветными или с не привлекающими внимания принтами. — Ты был ботаником, да? — фыркнула девушка, повернувшись к Кёнсу. — Если бы ты только знал, как меня бесят заучки типа тебя. Живут сами по себе, не хотят делиться знаниями и корчат из себя хрен знает кого. Жалкие людишки. Следующим пунктом стал осмотр массивного книжного шкафа. Открыв звякнувшую дверцу, Сынван коснулась пальцами кожаных переплётов и понимающе хмыкнула. — Ты тоже медик? Эх, как же я ненавижу свою будущую профессию. Вот честно, сожгла бы все эти энциклопедии на ближайшей помойке. Рю раздражённо захлопнула шкаф и отошла к столу. Включила компьютер, но увидев запрос о вводе пароля, лишь закатила глаза. — Серьёзно? У тебя там что, планы по захвату мира хранятся? Или гигабайты порнушки? Оставив бессмысленную затею, Сынван взялась перебирать содержимое ящиков. Ничего особенного — груды тетрадок с лекциями, альбом с набросками рисунков, какие-то методички, парочка дисков. И лишь в самом нижнем одиноко лежала толстая тетрадь в чёрной матовой обложке. — Это что? — спросила Сынван у Кёнсу, явно не осознающего, что к нему кто-то обращается. Взяв тетрадь и раскрыв первую страницу, Рю согнулась в приступе хохота. — Шутишь? Дневник? Как у девчонки?! Стоп, даже я никогда такой не вела! Ну ты даёшь, парниша! Сынван уже хотела положить тетрадь на место, но любопытство оказалось сильнее. Она полистала исписанные типично неровным докторским почерком страницы и подошла к Кёнсу. — Ты же не против, если я его почитаю? Не, ты только скажи и я его уберу обратно. Что? Я ничего не слышу! — похлопав До по плечу, девушка улеглась на диван и торжественно открыла первую страницу. Судя по всему, предыдущая тетрадь неожиданно закончилась и тогда Кёнсу схватил эту, чтобы продолжить написание настолько захватившего его события. «…И тогда я побежал за ней. Профессор ничего не сказал, даже не прервал лекцию, а одногруппники недоумённо посмотрели нам вслед. И я бежал за Йерим по пустынному, залитому солнечными лучами коридору, и разделяющие нас десять метров казались мне огромной пропастью. Мы вместе спустились по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз. Вместе сбежали с крыльца. И вместе остановились у угла корпуса — Йерим впереди, а я чуть поодаль. — Зачем ты идёшь за мной? — крикнула она, чуть повернув голову. — Не знаю, — честно признался я. Она тихонько всхлипнула и медленно поплелась вперёд. Я почти сразу её нагнал и пошёл бок о бок, стараясь даже не дышать, чтобы не вспугнуть ненароком. — Он постоянно меня оскорбляет. Ему всё равно, а я готова от стыда под землю провалиться, — шёпотом призналась Йерим, когда мы зашли на задний двор. — Ифань говорит про тебя ужасные вещи, но я никогда ему не верил, — я улыбнулся, когда заплаканные глаза с теплом взглянули на меня. В центре внутреннего дворика, где обычно курили будущие медики, стояло небольшое круглое возвышение. Говорили, что здесь хотят построить большую летнюю площадку для отдыха студентов, но за те два года, что мы тут учимся, никто и палец о палец не ударил. Я поднялся вслед за Йерим по крутым ступенькам и тут же запнулся о торчащую из камней железяку, едва не упав — благо, девушка вовремя подхватила меня за локоть. — Осторожно, здесь и убиться можно. Я распрямил спину и осмотрелся. Мне впервые довелось побывать в этом месте, до этого я лишь рассматривал его из окна третьего этажа, делая вид, что читаю лекции. Полуразрушенный кирпичный фундамент был завален окурками, фантиками от конфет и шариками скомканной бумаги. Проржавевшие перила служили насестом для нерадивых студентов. На камнях были нацарапаны чужие имена, формулы. А вот здесь в углу, на притащенном кем-то стуле, всегда сидела Йерим. Иногда одна, изредка с Ифанем или друзьями. Здесь она пряталась от боли и шума, от несправедливости мира. Быть может, даже от самой себя. — Мне здесь нравится, — сев на стул, заметила девушка. — Правда? — наигранно удивился я. — Ты каждый день смотришь на меня из окна. И только не делай вид, что это не так, — хитро прищурилась Йерим, а я не мог оторвать взгляда от солнечных лучей, запутавшихся в её волосах». — Первая любовь? — Сынван понимающе кивнула и пару раз обмахнулась тетрадью. — А у меня тоже есть кое-кто особенный. Мне лень вести дневник. Может я тебе расскажу? Только оставим это между нами, ок? Рю хохотнула и подтащила табурет к койке Кёнсу. Руф расположился на другой стороне кровати — пёс тыкался горячим влажным носом в скрюченные пальцы До, словно умолял себя погладить. — Его зовут Сехун. Мы знакомы со старшей школы. Впрочем, сблизились именно во время поступления в универ. Он… классный. Особенный для меня. И нет, я никому не рассказываю о своих чувствах, даже Джухён. Мы целовались пару раз, правда оба были пьяные. И знаешь, я всё жду, когда он предложит мне встречаться. Потому что сама не способна сделать первый шаг. Сынван неловко одёрнула короткую кожаную юбку и подняла взгляд на безэмоциональное лицо парня. Его рот всё так же был искривлён в судороге и Рю неожиданно захотелось навсегда закрыть его, ударив как следует по подбородку. Чтобы челюсти лязгнули. Чтобы всё встало на свои места. Услышав хлопок двери, Сынван встрепенулась и спрятала дневник на прежнее место. Когда госпожа До заглянула в комнату, девушка заботливо поправляла одеяло Кёнсу. — Как у вас дела? — невольно принюхалась женщина. — Отлично! — Да? — хозяйка недоверчиво прищурилась, но через пару мгновений смягчилась. — Тогда можешь идти домой. Вежливо поздоровавшись с седым мужчиной, сидевшим на диване в гостиной, Сынван выбежала в прихожую. И уже одевшись, схватила с полки конверт и покинула ставший неожиданно тесным дом.

***

— Сходим сегодня пивка попить? — Джухён пихнула локтём подругу и задорно улыбнулась. — Не получится, — устало вздохнула Сынван. — По настоянию мамочки я теперь сиделка у одного овоща. — Да забей на него! — вмешался Сехун. — И на мамашу свою плюнь! Ты уже взрослая и не обязана ей подчиняться! — И всё же, давайте выпьем в следующий раз, — неуверенно произнесла Рю. И искренне обрадовалась, когда дверь аудитории распахнулась и на пороге появился профессор Бабуин.

***

Закончив все необходимые процедуры, Сынван привычно уселась на диван, уткнувшись носом в смартфон. Вот только пролистав несколько сайтов и посетив свою страницу в социальной сети, она раздражённо отбросила гаджет и закусила губу. Искушение было слишком сильным, чтобы она смогла ему противостоять. Девушка сама не поняла, как дневник вновь оказался в её руках. И даже осознание того, что подобные откровения никому нельзя читать, не смогло её остановить. Рю пролистала пару страниц, не желая углубляться в описание чувств Кёнсу к загадочной Йерим. Судя по всему, в парнишке умер гениальные поэт и прозаик в одном флаконе — тут были и стихи, и полные страданий записи. Хоть садись и рыдай. Но нет, Сынван никогда не была поклонницей любовных мелодрам, поэтому остановила своё внимание на нейтральной записи, сделанной первой после долгих душевных излияний. «Я рад, что родители поддержали меня в моём желании стать врачом. Они у меня на самом деле чудесные. Папа — инженер в крупной энергетической компании. А у мамы своя фирма по производству текстиля. Они оба не связаны с медициной и вероятно предпочли, чтобы я пошёл по их пути. Но когда я высказал своё желание стать врачом, они меня поддержали и отпустили в свободное плавание. Если бы только я мог выразить всю свою признательность по отношению к ним, то давно бы расцеловал их и не выпускал из объятий. Но я эмоциональный сухарь снаружи и лирик внутри. Трудно оставаться невозмутимым, когда душа поёт, но мне это удаётся». — А я хотела стать моделью или актрисой. Но моя мама говорит, что нужно реально смотреть на жизнь. Что нужна серьёзная профессия. Пф! — Сынван закатила глаза, выговариваясь молчаливому овощу, пускающему слюни на подушку. — Ты знаешь, в каком доме мы живём? У нас в коридоре табунами бегают клопы и тараканы! Чтобы попасть в душ, нужно занимать очередь с пяти утра, и то не факт, что ты будешь первым! Вот ты, нежный цветок, смог бы жить в таких дьявольских условиях? А мои родители — это отдельная история! Папаша сбежал от нас пять лет назад. Укатил куда-то в Ульсан к новой бабёнке, от которой у него уже был сынуля. Прикинь, сколько времени он пудрил нам мозги, когда говорил, что мотается туда с рабочими командировками? В общем, его новая пассия оказалась адвокатом. И после развода и раздела имущества он отхватил себе и квартиру, и автомобиль, а мы остались жить в полуразвалившемся бараке. А мама вместо того, чтобы оспорить судебное решение и вытребовать хотя бы законные алименты, ушла в депрессию. Ладно хоть не в запой. Она, кстати, работает в фирме твоей мамашки. Госпожа До настоящий зверь и её швеи, пашущие без выходных, то и дело грохаются в обморок, а моя родительница откачивает их нашатырём. Весело тебе, да? Кёнсу не было весело. Впрочем, он и не грустил.

***

Зима медленно подходила к своему очередному финалу, а вместе с ней заканчивался и первый год обучения Сынван в медицинском институте. На период экзаменов семья До пошла ей навстречу — дала чуть больше выходных, чем положено, и даже поделилась номером бывшего репетитора Кёнсу, который за неделю сумел натаскать Рю на среднюю оценку. К слову, преподаватели также не заваливали Сынван каверзными вопросами, когда узнали, что она работала сиделкой у вегетативного больного. Напротив, восхищались студенткой и даже пророчили ей защищать диссертацию на эту тему. — Дожить бы до неё, — фыркала Рю, покидая очередную аудиторию. Когда начались каникулы, друзьям пришлось расстаться. Джухён и Сехун, как и договаривались, поехали на горячие источники, а Сынван осталась в городе. Госпожа До больше не собиралась подстраивать свой график под расписание её экзаменов, а это значило, что нужно навёрстывать упущенное. Впрочем, Сынван не долго горевала. В отсутствие родителей Кёнсу и надоедливой служанки, она отлично расслаблялась. Приноровилась принимать здесь душ, чтобы не тратить время в утренних очередях, пару раз даже лежала в ванной, нежась в горячей водичке. Кормила сахарным печеньем Руфа, пророча псу ранний кариес. Включала музыку и лихо отплясывала, пока овощной человек продолжал сверлить равнодушным взглядом потолок. И конечно же, читала дневник — взахлёб, запоем, словно тот был захватывающей книгой, которую читатели сметали с полок магазинов. И чем глубже она погружалась в мысли Кёнсу, тем страшнее ей становилось. Сынван казалось, что она играет с запретным. Что лезет не в своё дело. И что этот смертельно больной парень, который никогда больше не заговорит, не взглянет на неё осмысленно, отлично её знает и является лучшим собеседником на свете. Откровение за откровение. Общение во времени — Сынван говорит с прошлым, Кёнсу слышит будущее. А слышит ли?.. «Сейчас, когда я впервые влюбился, я увидел, как прекрасен мир. Он открывает нам столько возможностей и у него совершенно нет границ! Распахнув своё сердце любви, я услышал, как мир дышит, как разговаривает со мной, обо мне, для меня… Я радуюсь каждому дню. Я благословляю мир за возможность быть живым. И сейчас мне кажется, что стоит только взять разбег и как следует разогнаться, и можно будет взлететь — высоко, к самым облакам. Для меня всё прекрасно — дождливые дни и душные ночи. Улыбка Йерим и её смех. Разговоры ни о чём с Минсоком. Рассказы отца о новом проекте, походы к маме на работу. Я окружён лучшими людьми на свете и счастлив от того, что они у меня есть». — Ты слишком оптимист, — выговаривала Сынван, отмывая в тазике мочевой катетер. — Ты благословлял жизнь, а теперь лежишь живым трупом и писаешь в мешочек. Восхищался своими близкими людьми, и где они сейчас? Твоя мама только и может, что охать и наворачивать круги возле твоей койки, не решаясь приблизиться, а отец и вовсе не переступает порога комнаты. Где твоя принцесса Йерим? Где друг, с которым ты трындел о самом важном? Люди — предатели. Они создают иллюзию присутствия, но если с тобой случается беда, то тут же забывают, словно и не было никогда такого тебя, расчудесно-прекрасного. «Теперь мы с Йерим друзья. Я получил законное право появляться рядом с ней в аудитории и столовой. Могу провожать её домой, приходить на чай, гулять с её собачкой по вечерам. Она — чудесная. Нет, не собачка. Хотя и она тоже. Хах. Минсок говорит, что у меня нет шансов, а я не хочу уступать Йерим Ифаню. Этот китаец не любит её. Он может спать с ней, целовать, говорить гадкие комплименты и даже отвесить пощёчину посреди лекции. Но он никогда не сможет прикоснуться к её душе. Йерим не откроется ему так, как открывается мне. Я ближе к ней без поцелуев и объятий. Душевная близость крепче физической. Я в это верю и пока мне этого достаточно. Но клянусь, что наступит день, когда я признаюсь Йерим в своих чувствах». — Что-то мне подсказывает, что у этой девчонки было целых две собачки и одна из них — ты, — фыркала Сынван, обстригая ногти Кёнсу. — И твой Минсок прав — шансов у тебя ноль. Абсолютный. И я бы тоже не рассматривала вариант твоей кандидатуры на место официального парня. Ты уж прости, но хлюпики не в моём вкусе. «Вчера я был дома у Йерим и она спросила меня, что я люблю больше всего на свете. Мы сидели в гостиной и смотрели телевизор, так что я удивился этому вопросу, но тут же принялся отвечать. Что я люблю?.. Хм. Подтаявшее шоколадное мороженое, мятный чай, запах цветущей вишни, песни Lunik. Люблю летнюю жару, пение птиц по утру. И шорох дождя по крыше тоже люблю. Люблю гулять под зонтом по вечерним улицам города. Смотреть, как в сиянии фонарей кружатся мотыльки. Люблю следить за мигающими витринами, мимо которых проносится моё такси. Люблю голос Йерим. Её улыбку, волосы, глаза. Люблю родителей и Руфа. И Минсока тоже люблю. Моих „люблю“ так много, что я готов перечислять их бесконечно. Но когда я повернул голову, Йерим уже спала, зажав в руке пульт от телевизора». — Подтаявшее мороженое? Серьёзно? В жизни не пробовала большей гадости, — давилась сладостью Сынван, то и дело обмакивая ложку в ведёрко с приторно шоколадным. В итоге она скормила лакомство довольному Руфу, зубам которого кажется всё было нипочём. «Иногда я представляю, что мой дневник найдут через десятки лет и прочитают. Наверное посмеются над написанными здесь глупостями или даже покрутят пальцем у виска. Что ж, это их право. Но мне правда нравится писать эти строки и делиться сокровенным. То, что я не могу рассказать родным и друзьям, я пишу здесь. Потому что знаю, мой невидимый читатель меня поймёт — рано или поздно. Ты ведь читаешь меня сейчас, верно?» Сынван вздрогнула и невольно передёрнула плечами. Кёнсу всё так же вращал глазами, не реагируя на заигрывания обожравшегося мороженым Руфа. Он что, знал, что однажды некая неформалка из меда по фамилии Рю будет сидеть на этом месте и читать его дневник? Ну и пусть! Интересно ведь, что там дальше? Уложив тетрадь так, чтобы она была на виду, Сынван перевернула Кёнсу на бок и принялась разминать его спину. «Мне нравится оставлять свои метки в местах, которые мне дороги. Кажется, будто таким образом частичка меня навсегда там задержится. В детстве родители часто отвозили меня к бабушке. Она уже давно умерла, но я часто езжу в тот городишко недалеко от Сеула. Дом давно продан другим людям, но я всегда наблюдаю за ним с расстояния. Качели, на которых я катался, снесли. Лавочку перекрасили в зелёный. Деревья перед домом вырубили и посадили розовую клумбу. Но это место всё равно остаётся моим. Недалеко от дома, за огромным дубом, я закопал свои сокровища. А на железнодорожных путях нацарапал своё имя. Надеюсь, что дожди, ржавчина и проносящиеся поезда ещё не стёрли его с рельс. Мне нравится стоять на этой крохотной станции в ожидании поезда. Слушать приближающийся гул. Следить, как порывы ветра подхватывают листву с перрона и швыряют охапками в прохожих. Эй, невидимый читатель, хочешь отыскать мой клад?» Сынван решительно полагала, что сошла с ума, когда сошла с поезда на обозначенной в тетради станции. Благо, снег уже успел стаять, оставив после себя не до конца просохшую грязь. Рю с трудом нашла нужный дом и долго пряталась в кустах, ожидая, когда жильцы уйдут на работу. А затем, вооружившись детской лопаткой, выменянной на шоколадку у соседской девчонки, принялась рыть землю в указанном на самодельной карте месте. И почти отчаялась что-то найти, когда лопатка глухо ударилась в препятствие. Девушка ещё долго сидела на земле, перебирая содержимое шкатулки — красивую брошку, горсть монет и маленького солдатика, спустя десять лет выбравшегося на свет. Сынван забрала только солдата, а остальное закопала обратно, для надёжности присыпав прошлогодней листвой. Обратно она шла вдоль путей, внимательно смотря на рельсы. И когда на глаза попалось почти незаметное, криво нацарапанное «Кёнсу», встала как вкопанная, не обращая внимания на бешено бьющееся сердце. Поезд приехал ровно по расписанию. Сынван докуривала сигарету, когда порывы ветра подхватили брошенный пассажирами мусор, яркие фары ослепили, а протяжный гудок неприятно ударил по ушам. Всё было так же, как десять лет назад, с одним лишь различием — Кёнсу здесь больше не было. «Сегодня профессор Бабуин, прозванный так за свою обезьянью внешность предыдущими поколениями студентов, поднял на семинаре интересную для меня тему: „Эвтаназия — это убийство или спасение?“. Мои одногруппники бурно дискутировали на протяжении нескольких часов. Приводили различные доводы, спорили друг с другом, даже едва не подрались. А я молчал. Не только потому, что обычно стараюсь не высовываться и не привлекать внимание. Просто мой голос потонул бы в этом людском гомоне. Но перед тем, как отпустить нас домой, Бабуин попросил меня высказаться на эту тему. И неожиданно все замолчали, испытующе глядя на меня. Даже Йерим и Ифань прекратили пререкаться, пристально взглянув в мою сторону. — Если бы дело касалось моих близких, то я был бы с ними до конца, не жалея сил и не думая о призрачном избавлении от боли и мучений. Но если бы больным оказался я… Думаю, я бы предпочёл мучениям близких лёгкую смерть». Очередная попытка подобрать пароль увенчалась успехом — Кёнсу не был извращённым фантазёром и пропуском в его мир стало короткое «Йерим». Не чувствуя ни вины, ни стыда, Сынван рылась по строго структурированным папкам. Её не интересовали недописанные курсовые или огромные файлы с описанием медицинских опытов. Зато отыскав папку с фотографиями, она зависла надолго. Рю с улыбкой просматривала снимки, впервые видя Кёнсу живым и здоровым. Да, он был живым — с неизменной яркой улыбкой и сияющими карими глазами. И рубашки вкупе с классическими джинсами невероятно ему шли. И аккуратно причёсанные тёмные волосы придавали больше элегантности, чем снобизма. Сынван касалась кончиками пальцев чужого изображения на мониторе и старалась не смотреть на тощий скелет, едва ли занимающий половину койки. Также здесь нашлись снимки загадочного друга Минсока — рыжеволосого парнишки в очках и с коротким ёжиком волос. И конечно же принцессы Йерим — настоящей красавицы в воздушном платье и с цветами в волосах. Похоже, Кёнсу устроил фотосессию, снимая свою возлюбленную со всех ракурсов. Особенно Сынван понравился снимок, где задумчивая Йерим стояла в тени вишнёвого дерева и вокруг её хрупкой фигуры, словно маленькие смерчи, кружились нежные розовые лепестки.

***

Второй курс начался внезапно. Сынван, что все две недели провела в комнате Кёнсу, с неохотой шла на занятия. Глупая тревога не желала её отпускать. Ну право, вдруг До станет плохо в её отсутствие? Вот кто ему поможет? Быть рядом с ним стало жизненной необходимостью. И это пугало. Пока студенты бегали по коридорам, сбивая с ног растерянных новичков и уже уставших преподавателей, Рю стояла у окна третьего этажа и задумчиво смотрела на почему-то огороженный забором задний двор, на который прежде не обращала внимания, в центре которого по-прежнему возвышалась так и не достроенная площадка для студентов. Вчера Сынван прочитала о том, как Кёнсу признавался Йерим в любви — там, внизу. Принцесса сидела на стуле, хлопая густыми ресницами, пока маленький растрёпанный воробей признавался ей в любви, комкая в руках записку с наброском речи. А когда он закончил говорить и с опаской поднял взгляд, равнодушно улыбнулась и тихо прошептала: «Прости». Рю даже показалось на мгновение, что на площадке возвышались две фигуры из прошлого, но затем поняла, что это из-за слёз, наполнивших глаза. Всхлипнув, Сынван вытерла горячие ручейки, обжёгшие щёки, и тряхнула головой — она не плакала с тех пор, как отец от них ушёл. Так почему сейчас не может сдержать слёз? Неожиданно задержав дыхание, девушка коснулась пальцами едва заметных царапин на старинном деревянном подоконнике, выкрашенном белой краской. — Кёнсу? — прочитала она, словно слепая, определяя буквы лишь по деревянным шрамам, и закрыла глаза, прижимаясь лбом к холодному стеклу, на котором До так любил выводить профиль своей принцессы.

***

После занятий, игнорируя нытьё друзей, желающих затащить её на вечеринку в честь нового учебного года, Сынван направилась прямиком к Бабуину, всё ещё сидевшему за столом. — Можно? — неуверенно спросила она, привлекая внимание. Профессор встрепенулся и недоумённо приподнял брови. Впрочем, узнав о теме, на которую хотела поговорить студентка, мужчина оживился и даже предложил выпить по чашке чая. Они сидели в пустынной аудитории, размешивая в кружках сахар и не отрывая взгляда от просыпающейся за окном весны. — Если быть откровенным до конца, то шансов нет, — пожал плечами профессор, пригубив горячий зелёный чай. — Больные могут находиться в вегетативном состоянии долгие годы и так и не прийти в себя. Нет, безусловно, реально добиться положительной динамики — человек может начать реагировать на внешние раздражители, мыслительная функция способна частично восстановиться. Но прежним он уже точно никогда не станет. — И что же делать? — забыв про чай, беспомощно спросила Сынван. — Такие люди — ни живые и ни мёртвые. Они находятся на перепутье миров, погружаются вглубь себя. Они рядом, но словно под толщей воды. — Им там плохо и одиноко? — предположила Рю. — Возможно! Но в силах близких людей улучшить их состояние. Нужно наполнить настоящее тем, что человек любил в прошлом. Пустяками, которые способны сделать его счастливым.

***

На следующий день Сынван пришла в дом До не с пустыми руками. Домработница лишь недоумённо отошла в сторону, не говоря ни слова. Поставив ветки вишни в вазу и водрузив её на тумбочку, Рю забралась на стул и развесила под потолком сушёные пучки мяты. Вложила в руку Кёнсу солдатика, накрыла его пледом и приоткрыла створку окна, за которым хлестал первый в этом году весенний дождь. Погладила короткие, спутанные на затылке волосы, едва коснувшись уродливого шрама на виске, включила фоном Lunik и под сладкоголосое вокалистки «tonight Iʼm sleeping on a butterfly» села рядом, взяв в руки дневник. Задержала взгляд на бледной скрюченной ладони, лежащей поверх одеяла, и накрыла своей собственной, чувствуя приятное согревающее тепло. «Иногда я думаю над тем, каким буду через десять лет. В идеале я бы предпочёл стать известным хирургом. В реальности будет достаточно видеть улыбки выздоровевших и слёзы счастья их родных, благодарящих меня за чудесное спасение. Вот правда — я не боюсь вскрывать людей, колдовать над их органами, отвоёвывать у смерти чужие жизни. Я боюсь проиграть этот бой. Ведь самое страшное — это молчание в ответ на полное надежды: „Доктор?..“ Ещё было бы отлично, если по достижении тридцатилетнего рубежа я обзавёлся семьёй. Моя Йерим непременно подарила бы мне двоих малышей. Можно даже больше, я не против. Мы бы проводили вместе выходные, ездили на пикники загород и любили друг друга как сумасшедшие. И совсем здорово, если бы мой лучший друг всегда был рядом…» Оборвав на середине чтение, Сынван подняла голову и в ужасе взглянула на побледневшую госпожу До, застывшую в дверях. Она шокировано смотрела то на пучки мяты, то на веточки вишни и виноватую морду Руфа, спрятавшегося под койкой. — Я же просила вас не включать музыку, — сдержанно процедила женщина, сделав шаг по направлению к кровати. — И форточку тоже не разрешала открывать! Рю вздрогнула, а глаза До остановились на дневнике сына. — Да как вы посмели его взять?! — не выдержав, закричала она, отчего Кёнсу зашевелился и замычал. — Немедленно проваливайте из моего дома! — Послушайте… — Я не желаю ничего слушать! И вот это всё заберите! В Сынван полетели вишнёвые ветви, а следом и поднос с таблетками. Впавшая в истерику женщина крушила всё, что попадалось ей под руку. Не обращая внимания на сына, изо рта которого уже шла пена, а скрюченные пальцы побелели от напряжения, она разбила о стену вазу, запустила подушкой в мяту под потолком и без сил рухнула на ковёр. — Вам нужно успокоиться, — робко сделала шаг вперёд Рю. — Уходите, — взмолилась До, закрыв ладонями лицо. — Позвольте я всё объясню! — Ничего не надо объяснять! Вы плевать хотели на мои предупреждения. Вы лишены любых моральных принципов! Неужели вы не знали, что нельзя читать чужие дневники? Только тот факт, что мой сын безнадёжно болен, не давал вам права читать его откровения у него под носом! Вы хотя бы понимаете, каково это — смотреть на собственного ребёнка и понимать, что он никогда не станет прежним? Он уже умер, хотя дышит. Он сам мучается и мучает всех нас! — Не говорите так! Кёнсу всё слышит! — Тогда почему вы не думали об этом, когда читали его дневник? — вновь закричала женщина. — Уходите, Сынван. Немедленно! — Но… — В ваших услугах больше нет нужды. Всё кончено. — Что? Влетевший в комнату мужчина, стараясь не смотреть на сына и рыдающую на полу жену, схватил Сынван за локоть и вытащил в коридор. Не говоря ни слова, толкнул в спину, указывая направление. И пока Рю заторможено надевала куртку и сапоги, спустился следом, держа в руке её рюкзак. И лишь выйдя за пределы дома, девушка поняла, что до сих пор прижимала к груди чужой дневник.

***

Поднявшись на лифте на седьмой этаж многоквартирного дома, Сынван остановилась перед нужной дверью и перевела дух, прежде чем нажать на звонок. Она не боялась, если хозяина не окажется дома. Если будет нужно, Рю просидит на площадке неделю, но дождётся, когда ей откроют. Впрочем, вопреки ожиданиям, в скором времени замок щёлкнул, а на пороге показалось заспанное лицо рыжеволосого парня. Одёрнув застиранную майку и подслеповато прищурившись, он подался вперёд, но так и не признал посетившую его гостью. — Ты кто? — наконец выдал он, беззастенчиво зевая. — Бывшая сиделка До Кёнсу. «Я не знаю, что случилось, но мне только что позвонила Йерим и попросила прийти на наше место. У меня есть всего пара минут, чтобы сделать эту запись. Так вот, несмотря ни на что, я не намерен отступать. Теперь я знаю, что за счастье нужно бороться. И я готов заплатить любую цену, чтобы Йерим была со мной. Никому её не уступлю. Я слишком сильно влюблён, чтобы жить в мире, где её нет». — Это последняя запись в его дневнике, — Сынван отложила в сторону тетрадь и взглянула на Минсока. — Расскажи, каким человеком был Кёнсу? Они сидели на крохотной кухоньке за застеленным пёстрой клеёнкой столом. Перед Минсоком стояла тарелка заваренной лапши, безбожно остывшей и потерявшей былой вкус. Парень курил, задумчиво вертя в пальцах зажигалку, а Сынван гладила обложку тетради, не торопя парня с ответом. — Он был молчаливым и замкнутым в глазах окружающих, но я знал настоящего Кёнсу. Мой друг умел заразительно улыбаться, веселиться, приходить на помощь в трудную минуту. Он знал, как можно меня поддержать. Давал списывать домашку, посещал вместе со мной курсы бокса, пока один из бойцов не разбил ему нос. Любил путешествовать. Он не умел выражать свои чувства словами, за него всегда говорили действия. Кёнсу мог приехать за мной посреди ночи в дешёвый кабак, где я запивал своё горе после расставания с девушкой. Или готов был рвануть в Пусан на все выходные, имея в кармане десять тысяч вон на двоих. Я любил Кёнсу и до сих пор в нём нуждаюсь. — Тогда почему ты ни разу к нему не пришёл? — А смысл? — искренне изумился Минсок. — Этот овощ не мой друг! Моего друга больше нет! И я, как будущий доктор, уверенно тебе заявляю, что это абсолютный конец! Он не понимает, не слышит, не видит и не чувствует. Его больше нет, осталась только оболочка! — О чём ты? — замотала головой Рю, совершенно забыв, как сама недавно называла До овощем. — Каким бы он ни стал, но он ещё живой и ему нужны тепло и поддержка близких! — Уже не нужны, — вздохнул парень, стряхнув пепел в кружку с кофе. — Неужели как сиделка ты не знала, что его родители всё это время таскались по судам, добиваясь разрешения эвтаназии для собственного сына? Прошлая медсестра оставила Кёнсу именно по этой причине, так как не хотела видеть, как он умрёт по воле своих родителей. Уж если они от него отказались, то что ты хочешь от остальных? — Боже, — Сынван закрыла глаза, не желая слушать. — А Йерим? Где же всё это время была она?! — Принцесса? — фыркнул Минсок. — Ты знаешь, зачем она позвала Кёнсу в тот день? Её парень Ифань поставил ультиматум. Ему не нравилось, что его девчонка общается с местным заучкой и потребовал прекратить с ним разговаривать. И тогда Йерим позвала его во внутренний двор, чтобы расставить все точки над «i». А Кёнсу нёсся к ней, сломя голову, не заметил торчащего из земли крюка, запнулся и раскроил череп осколком камня. Пробыл пять месяцев в коме, а потом ещё полтора года овощем, ходящим под себя. А эта сука просто умыла руки, ни разу не вспомнив его имя. Рю молча убрала дневник в рюкзак и поднялась с предательски скрипнувшей табуретки. — Мне жаль, что Кёнсу не научился выбирать друзей, — сказала она перед тем, как уйти.

***

Сехун и Джухён подкараулили Сынван в коридоре. Загадочно улыбаясь и держась за руки, отвели подругу в сторону и переглянулись. — Что? — устало вздохнула Рю. — Сразу говорю — сегодня мне тоже некогда идти пить пиво. — Да мы не об этом! — возмутилась Джухён. — Давай ты! Она толкнула Сехуна в бок и парень согласно кивнул. — В общем, Сынван, мы с Джу теперь встречаемся! — Чего? — опешила Рю. — Давно уже! Ещё когда были на источниках. Мы хотели сразу тебе сказать, но ты в последнее время здорово от нас отдалилась… Сынван уже не слушала. Смотрела немигающим взором далеко вперёд, чувствуя, что мир давно мёртв. Что он ускользает от неё, как песок сквозь пальцы. И твёрдая почва под ногами становится вязким болотом.

***

Одиннадцатое апреля — именно в этот день два года назад с Кёнсу случилась ужасная нелепая трагедия. И именно эту дату выбрали его родители для эвтаназии. Спасибо маме, что сказала об этом. Знала ведь, что Сынван не усидит и возможно натворит бед. Но нет, от прошлой Рю остался разве кричащий макияж да клёпки на рюкзаке. Ну и сапоги на платформе. Куда же без них? Вместо того, чтобы идти на занятия, она направилась к дому Кёнсу. Толкнула калитку, прошла по выложенной камнем тропинке и поднялась на крыльцо. Нажала на звонок и устало взглянула на вышедшую домработницу. — Хозяева уже уехали. Сердце предательски замерло, а на глазах навернулись слёзы. — Но ты заходи, — на удивление разрешила служанка, прежде чем вернуться на кухню. В пустой комнате, прижав уши к лобастой голове, сидел Руф. При виде Сынван он обрадовано тявкнул и бросился к ней навстречу. Доверчиво облизал ладони, пока Рю немигающим взором смотрела на пустую кровать, где на измятой подушке остался отпечаток головы Кёнсу. В комнате ещё витал запах лекарств и совсем немного мятной свежести. Вот только стены потускнели и стало темнее, будто за окном уже наступила ночь. Бессильно опустившись на пол, Сынван обняла Руфа за шею и притянула к себе, уткнувшись носом в мягкую чёрную шерсть. Колокольчик еле слышно позвякивал, но хозяин уже не слышал. И пёс скулил вместе с девушкой, оплакивая потерянного друга. Сынван вышла из дома спустя полчаса, на ходу запихивая в рюкзак скомканные конверты с деньгами, которые забывала забирать последний месяц. Она решила, что посадит рядом с последним домом Кёнсу вишнёвое дерево и много-много мяты. А на остатки денег купит шоколадное мороженое для детей из своего барака. Ей казалось, что Кёнсу это понравится.

***

Дождавшись вечера, когда занятия у большинства групп уже закончатся, Сынван пробралась на задний двор и с трудом преодолела препятствие в виде высокого железного забора. Ступая осторожно, прислушиваясь к треску камушков под ногами, она медленно направлялась к полуразрушенной площадке. Поднялась по крутым ступенькам и остановилась напротив того места, где раньше торчал крюк. Сейчас это место было залито бетоном. Словно пролив грязно-серую кляксу, можно забыть о случившемся. Вычеркнуть из памяти мира человека. Стереть досадное происшествие из блистательной истории медицинского института — лучшего из лучших. Сынван села в самом уголке, где раньше стоял трон принцессы Йерим, и достала из рюкзака дневник. Потрёпанный, залитый слезами, чаем и даже талым шоколадным мороженым, которое с недавних пор стало самым вкусным на свете. Открыв тетрадь, Рю пробежала взглядом по строчкам, написанным человеком, которого она прекрасно знала, любила и которым восхищалась. Им не довелось поговорить, но он открыл ей множество истин. Он не знал её, но стал ближе самых лучших друзей. Незнакомый знакомый, навсегда оставшийся в сердце. Попавший в ловушку разрушенной площадки во внутреннем дворе университета. Мальчик-воробей, навсегда потерявшийся в апреле. Бегущий к своей мечте, вопреки преградам и не знающий границ. Счастливый и свободный. Сынван тоже хотела такой стать. «Самое трудное — отпустить. Надежду, мечту, человека. Понять, что всё напрасно и смириться с действительностью. Но я считаю, что не стоит грустить о несбыточном. Лучше улыбнуться новому дню и отправиться на поиски счастья. Мир большой. В нём каждому найдётся место».