Цветочная лихорадка.

Эштон любил прогулки по утреннему городу, когда солнце только начинает слабовато припекать не привыкшую к летнему теплу кожу, когда люди в торговом центре суетятся, расставляя товар на прилавках, и фальшиво улыбаются прохожим, привлекая внимание. Выдернув наушники из ушей, парень вслед за беловолосой девушкой проскальзывает через стеклянную дверь цветочного магазина с невзрачной вывеской снаружи, не обещающей ничего особенного. На витрине заманчиво красовался, возможно, нужный ему букет. В помещении прохладно и свежо, что спасает Ирвина от утреннего пекла и капель пота, которые заставили тонкую ткань серой футболки прилипнуть к промокшей спине. Нежные бежевые тона не режут глаз и вовлекают в атмосферу уюта. Здесь тихо и спокойно, и лишь гудение кондиционера помогает Эштону вернуться в реальность. Тот букет, что он увидел на прилавке, теряет свою привлекательность, как только глаза Эштона улавливают огромное количество цветов привлекательнее, чем только можно было себе представить. Пока девушка, опередившая его на долю секунды, с особым усердием выбирает цветы для составления букета, Эштон проходит мимо симпатичных ваз с живыми произведениями искусства. Голову приятно кружит сочетание всевозможных ароматов. Фуксии мгновенно прогоняют оставшуюся сонливость, и Эштон часто моргает от яркости лепестков. Розоватые оттенки георгин напитывают его сердце нежностью, он не замечает, как его губы кривятся в легкой улыбке, когда пальцы касаются приятных на ощупь заостренных лепестков. Белоснежные пионы дарят ощущение чистоты и невинности, и Эштон думает, что это как раз то, что нужно такой же чистой и невинной Бриане. — Я могу вам что-то подсказать? Голос парня за прилавком заставляет оторваться от рассматривания нежных лепестков. Эштон громко прочищает горло, встретившись с заинтересованным в новом посетителе взглядом голубых глаз, слишком детских для обладателя глубокого голоса. — Мне нужен букет. Пионов, наверное, — произносит он неуверенно, боясь, что парень примет его за идиота. — Витаете в своем собственном мирке? — он улыбается, и только тогда Эштон замечает небольшое колечко в губе, с левой стороны. Панк, подрабатывающий в цветочном магазине? — Нет, просто думаю о том, как может отреагировать моя девушка на такой подарок, — говорит он, подходя к прилавку и внимательно наблюдая за тем, как парень справляется с цветами в вазе. — Я думаю, что они смотрятся достаточно эстетично. На месте вашей второй половины я бы не выпускал их из рук, — произносит блондин и резко замолкает, взглянув на Эштона с каким-то странным беспокойством. — Сколько будете брать? Ирвину кажется, что он пропускает что-то важное, пока проходится взглядом по его фигуре. Возможно, он достаточно красив для того, чтобы построить свою жизнь за пределами пропахнувшего цветами местечка. Эштон, как человек, тесно связанный с творчеством, привык улавливать красоту даже там, где её, казалось бы, и нет. Но этот случай совсем другой. Обычно его привлекает красота неприметная, с чем-то, что есть только у этого человека, запоминающееся и привлекающее к себе внимание. Её можно отыскать лишь в случае, если ищешь достаточно тщательно. Красота продавца кричала, бросалась в глаза. В этом парне не было ничего особенного, но, тем не менее, точёный нос, тонкие губы, растягивающиеся в привлекательной улыбке, уложенные волосы и яркие глаза создают образ сказочного персонажа. Эштон молчит слишком долго, но продавец его не торопит, позволяя прийти в себя самостоятельно и встряхнуть головой, чтобы избавиться от ненужных мыслей. — Думаю, штук семь. Проблема с финансами, — говорит он, чувствуя себя неловко, когда парень усмехается и едва заметно качает головой. Он походит к прилавку, раскладывая на нем цветы. Он действует так быстро, что Эштон едва успевает сообразить, когда цветы успели сложиться в аккуратный букет в плетеной из тонких прутьев обёртке. У продавца длинные тонкие пальцы, которые ловко обвязывают букет лентой, и Эштон ловит себя на мысли, что эти пальцы предназначены для большего, чем для неблагодарной работы с колючими стеблями роз. — Ей понравится, я гарантирую, — он протягивает букет Ирвину, сжимая губы в тонкую линию, когда Эштон протягивает ему крупную купюру. — Я боюсь, у меня пока что не будет сдачи, — он чешет затылок и смотрит на посетителя с виной в глазах, на что Эштон лишь отмахивается. — Я ещё вернусь, возможно. Вычтешь из очередного букетика. Помимо утренних прогулок Эштон любит посиделки в домашней обстановке вместе со своей девушкой, с которой они живут вместе уже год. Бриана была очаровательна. Даже больше, её внешность едва поддаётся описанию, так как фигура той, что заполучила сердце Ирвина, была предметом мечтаний девушек и, конечно же, мужчин, следящими за обновлениями в её инстраграмме. Иногда Эштону кажется, что Бриана Холли не реальна, она всего лишь плод его воображения, слишком красивый плод, который на самом деле безумно хорош в постели. Она была в восторге от миниатюрного букета, и, благодаря своим стараниям, Эштон получил нежные поцелуи и долгие объятия на диване за просмотром плаксивой мелодрамы. Бри была милой и понимающей, той, кому Эштон мог рассказать о своих переживаниях. Но о том, что маленький цветочный магазин почему-то отказывается покидать его мысли, а всякий раз, когда он взглядом натыкается на белоснежные пионы, в его голове всплывает взгляд голубых глаз, он говорить отказывается. Он решает вернуться туда через неделю, потому что день рождения Брианы уже близко. И следующее, на чем останавливается его взгляд — это красные розы, символ страстной любви, которую он готов был ей предоставить. Парень за прилавком освобождает тонкие стебли от колючек, сосредоточенно нахмурившись и от излишнего усердия высунув кончик языка. Его мышцы напрягаются, и он шипит, когда одна из колючек вонзается в его палец, оставляя на подушечке каплю крови. — Ты ведь недавно здесь работаешь, — замечает Эштон, на что мальчишка кивает, промокая маленькую ранку влажной салфеткой. — Этот магазин достался мне от матери. Она умерла три месяца назад, — говорит он, даже не одарив Эштона взглядом, а тот сочувствующе кивает, жалея о своем вездесущем любопытстве. — Прости, я лезу не в своё дело. — Не стоит, иногда приятно поговорить с кем-то. Не о таких вещах, конечно, — усмехается он, протягивая парню готовый букет из девяти роз, но Эштон не торопится идти, делая вид, что готовые букеты за его спиной слишком красивы для того, чтобы оставить их без внимания. — Ты думал о том, чтобы заняться чем-то более прибыльным? — интересуется Эштон, надеясь, что парень не устал от его болтовни. — Я должен чтить память о маме. Это место — единственное, что по-прежнему связывает меня с ней, — его голос дрожит, и Ирвин мечтает ударить себя ладонью по лбу за то, что не может контролировать свой длинный язык. — Господи, со мной определённо что-то не так, — нервно смеётся он, и продавец лишь невинно пожимает плечами. — Всё нормально, любопытство — это часть человеческой сущности. Чем занимаешься ты? Услышав вопрос, Эштон опешил не потому, что он этот вопрос приходится ему не по душе, а потому, что он как минимум был мало ожидаем. — Я художник. Ну, по крайней мере, пытаюсь им быть. — У меня чутьё на творческих людей, — произносит блондин с благоговением в голосе, и Эштон ловит себя на том, что вслушивается в каждое произнесенное им слово. — Ни один человек не станет так долго рассматривать лепестки цветов. Минимум минуту или две. Ты же простоял там около десяти, даже потрогал их. У тебя глубокая и интересная душа, я уверен. — О, перестань, ты меня смущаешь, — Эштон шутливо отмахивается от него рукой, и мальчишка смеётся, облокотившись руками о прилавок. — Ты точно считаешь, что я странный, — говорит он, прикусывая губу. — Точно не страннее той старушки, которая всё это время пялится в окно на нас. Мне неловко, если честно. Парень заглядывает через его плечо, чуть приподнявшись на носочках, несмотря на то, что он был на несколько сантиметров выше Ирвина. С сияющей улыбкой помахав двумя ладонями пожилой женщине, лбом прислонившейся к прозрачному стеклу, он хватает одну из оставшихся в вазе роз и выходит на улицу, чтобы вручить её странной посетительнице. Эштон наблюдает за ним с приоткрытым от удивления ртом, потому что этого просто не может быть. Он может поклясться, что видел, как продавца окутывает волшебная дымка сказочной доброты, согревающей людей вокруг, проникающей в самое сердце Эштона. Старушка обнимает его на прощание и медленно отходит от витрины. Парень возвращается с широкой белозубой улыбкой на лице, пока Эштон в немом шоке следит за каждым его движением. Как он отряхивает влажные от цветка рука, как его пальцы проскальзывают в волосы, и как он начинает обмахиваться журналом после всего пары минут под жарким солнцем. — Невероятно, — выговаривает Эштон. — Что? — щёки мальчика покрываются румянцем, пока Эштон пытается подобрать подходящие слова. — Чёрт возьми, нельзя ведь быть таким невинным. Ты какой-то нереальный, честное слово. Парень смеётся глядя на заикающегося Эштона, в глазах которого поселился маниакальный блеск. — Ты на самом деле думаешь, что в мире не осталось добрых людей? — спрашивает он тихо, как будто этот разговор должен был остаться в секрете. — Моя девушка добрая, — отвечает Ирвин, и лицо мальчишки мрачнеет. — Но она никогда не делала ничего подобного. — Поверь мне, она добрая. Все люди добрые, только не каждый может это показать, — Эштон чувствует его ладонь на своей груди и невольно вздрагивает, вперившись поражённым взглядом в светлые глаза. — И ты добрый. Очень добрый, я вижу это в твоих глазах. Прости. От его прикосновения остаётся лишь воспоминание. Лицо парня становится непроницаемым, пока он отсчитывает сдачу из кассы. — Остановись, — просит Эштон, когда ему удаётся прийти в чувства. — Я вернусь. И не извиняйся больше никогда, ладно? Продавец коротко кивает, пряча купюры обратно в кассу. Эштон чувствует внимательный взгляд на своей спине, пока, держа в руке букет цветов, выходит из цветочного магазина. За пределами этого магазина мир кажется серым и неприятным, как будто в один момент из него выкачали краски и счастье. Ирвин думает о том, что он был бы счастлив наблюдать за ним в окне цветочного магазина, вдыхая дурманящий цветочный аромат до состояния сильного головокружения. На следующее утро он выходит из дома за два часа до начала его рабочего дня. Эштон успевает купить свежих круассанов в пекарне напротив и горячий и вкусный, по словам девушки за прилавком, кофе. Крепко вцепившись в пакетик с выпечкой и держа в руках стаканы с бодрящим напитком, он спиной открывает дверь в цветочный магазин, который по его подсчётам должен работать уже час. Когда Ирвин поворачивается к прилавку, он встречается с шокированным взглядом продавца, лицо которого вытягивается, а глаза переполняются множеством вопросов, на которые у Эштона, на самом деле, нет ни одного ответа. — Доброе утро, — парень озаряется улыбкой и подскакивает к постоянному посетителю, чтобы освободить его руки. — Я не понимаю, что происходит, но я в восторге. — Я подумал, что будет здорово выпить кофе с таким приятным парнем, как ты, — произносит Эштон, выкладывая завтрак на прилавок. — О чёрт, ты не поверишь. — Что-то случилось? — Да, случилось, — Эштон пытается быть серьезным, но получается у него просто ужасно. — Я до сих пор не знаю, как тебя зовут. — Люк. Люк Хеммингс, — произносит мальчишка и звонко смеётся, когда Эштон с почтенным видом протягивает ему раскрытую ладонь. — Чудесное имя, Люк Хеммингс, — важно с ноткой официальности произносит он, пожимая прохладную руку. — Я Эштон Ирвин, и мне действительно приятно, наконец, с тобой познакомиться. — Мне тоже безумно приятно, — Люк втягивается в игру, склонив голову в знак почтения, и Эштон не может сдержать улыбку. — Я должен сказать спасибо за завтрак? Для меня никто никогда не делал ничего подобного. — Ты слишком привлекателен, чтобы забыть о тебе. Только после того, как кусок выпечки оказывается в его рту, Эштон понимает, насколько он любит удивлять. Он боязливо поднимает взгляд и встречается с непониманием. Люк хмурит брови, отчего между ними пролегает маленькая милая складочка. — Поэтому ты завтракаешь со мной, а не со своей девушкой? Слова бьют Ирвина под дых, выталкивая из легких кислород и заставляя его задыхаться. Чувство вины почти подкашивает ноги, тогда он, чтобы удержать равновесие, крепче хватается за края витрины. — О господи, Эштон, мне не стоило… — Люк запускает пальцы в волосы, сжимая их от волнения. — Я же просил не извиняться. Напряжение в воздухе уничтожает хорошее настроение Ирвина. Они пьют кофе молча, изредка поглядывая на настенные часы, чтобы не потеряться во времени. Эштон смотрит на Люка слишком часто, что стало для него практически привычкой. Проблема в том, что он не мог не думать о голубых глазах, о небрежной походке Хеммингса и его слишком невинной улыбке. Люк был воплощением чистоты, которую Эштону всеми силами хотелось бы сберечь. Он считал странной тягу к этому парню, к неловким прикосновениям к нежной коже и к цветочному аромату, который, казалось бы, источал он сам, а не цветы вокруг. — Ты будешь считать меня моральным уродом, если я скажу, что ты завладел моими мыслями? — робко спрашивает Эштон, боясь осуждения в глазах собеседника. Люк коротко кивает. — Но это не мешает мне признаться в том, что я тоже думаю о тебе, — почти шепчет он, облизывая сладкие после кофе губы. Эштон не знает, куда деть себя, когда Люк улыбается как-то особенно нежно, вкладывая в искривленные губы всю свою признательность за честность. Эштон не знает, была ли его взаимность всего лишь необходимостью показать себя вежливым, или он на самом деле чувствует то же, что приходится переживать Ирвину. Затем Люк мрачнеет. Всё происходит так стремительно, что Эштон не успевает переключаться с теплящегося в груди ощущения счастья на обоснованное беспокойство. Хеммингс пережёвывает кусок свежего, ещё тёплого, круассана и делает большой глоток кофе для того, чтобы смочить пересохшее горло. — Эштон, ты милый парень, — говорит Люк. — Ты вызываешь во мне нечто особенное, честно говоря. Но у тебя по-прежнему есть девушка, и я уверен, что ты просто не понимаешь, что делаешь. — Я должен… — каждое слово отдается болью на языке, — Я должен согласиться с тобой? — Да, потому что ты и сам знаешь, что я прав. — Люк говорит, как взрослый мудрый человек, в то время как Эштон ведёт себя, как подросток с бушующими гормонами. — Я не встречал никого настолько же очаровательного, настолько внимательного. Но ты недостаточно честен с человеком, который доверяет тебе, так же, как недостаточно честен с самим собой. — Ты можешь перестать говорить, как будто тебе за сорок? — нервно усмехается он, но Люк не отвечает ему улыбкой. Складочка между бровей углубляется. — Я не хочу уходить отсюда, это так странно. Я просто хочу завтракать с тобой каждый день, говорить с тобой где-нибудь помимо цветочного магазина. Иногда мне кажется, что мне необходимо касаться тебя. Скажи мне, что это нормально, потому что я сойду с ума, если нет. Эштон слишком много говорит, и он хочет залепить себе рот, пока лишние слова не вытекли наружу. Хотя он сказал достаточно для того, чтобы заставить Люк чувствовать себя некомфортно рядом с ним. Это видно по его сутулым плечам, по взгляду, который он пытается спрятать и по пальцам, барабанящим по поверхности стола. Эштон нервничает не меньше, но он научился справляться с этим. — В другой ситуации это было бы нормально, — в глазах и голосе Люка лишь холод. — Я не хочу быть твоим любовником. Это мерзко. Ирвин с трудом справляется со сбившимся дыханием. Когда этот мальчишка успел поселиться в его сердце? Когда он стал тем, ради кого Эштон мог бы бросить всё? Он понимает, что это не так важно, когда вся нежность, которую он хранил для своей девушки, была предназначена для него одного, даже если это последнее, что было нужно Люку. — Прости, что заставил тебя выслушивать это дерьмо, — говорит он, перед этим прокашлявшись в кулак. — Мне нужно было разобраться в себе, прежде чем приходить к тебе и сваливать всё это на твои плечи. Прости. Люк слегка кивает, и это окончательно разрушило стену самообладания Ирвина. Хемминг никогда не станет терпеть его придурь, никогда не сможет стать тем, кто просто не станет обращать внимание на Бриану, позволив себе отдаться желанию. Люк девственно чист, и Эштон обещал самому себе, что никогда не изуродует его. Но только что его нежеланная жалкая попытка превратилась в прах лишь благодаря Люку, а не самому Эштону, поэтому можно считать, что он неосознанно нарушил собственное обещание. Почему-то солнце больше не греет, легкий ветерок не избавляет от дурных мыслей. На улице холодно, несмотря на то, что по телу Эштона стекают капли пота. Лето превращается в унылую осень, когда образ голубых глаз в его голове испаряется, когда цветочный магазин становится местом, куда он больше никогда не попадёт по своей собственной глупости. Все краски мира превращаются в серый. Люка больше нет рядом, а, значит, в жизни Эштона больше нет чудесной белозубой улыбки, светлого взгляда и необъятной человеческой доброты. Когда он начинает пить по вечерам, Бриана становится чересчур любопытной. Она задает достаточно неуместных вопросов, чтобы разозлить Эштона. А Ирвину достаточно плохо для того, чтобы сказать правду и лишиться той, кто держала его на плаву два года совместной жизни, сладких поцелуев, теплых объятий и признаний в любви. Бриана уходит, не сказав ни слова о том, что она жалеет о времени, что потратила на Эштона, что она ненавидит его всеми клеточками души, потому что это было не так. Она уважала его выбор, скрывая рану в сердце от его глаз. Но даже если боль Брианы была спрятана под маской понимания и сочувствия, чувство вины съедало Ирвина с не меньшей силой, чем он ожидал. Алкоголь со временем становится верным спутником его жизни вместо Брианы и Люка, мать его, Хеммингса, о котором Эштон старается не думать, но, конечно, безуспешно. Алкогольный дурман не затягивает кровоточащую душевную рану, поэтому он решает напиться до бессознательного состояния, вытащив друзей в один из местных клубов. Калум и Майкл пытаются не напоминать о Бриане, ушедшей два месяца назад, и Эштон им за это благодарен. Они стараются не отходить от друга весь вечер, пока Ирвин сам не прогоняет их, моля о личном пространстве и чуточке времени, которое он может потратить на самого себя и свои проблемы. Опрокинув очередную порцию водки, он, стараясь выдержать напор танцующих тел и воздействие опьянения на его мышление и равновесие, пробирается в середину погружённого в темноту танцпола. Эштон натыкается на чью-то широкую спину и позволяет себе потереться об неё, двигаясь в такт музыке. Незнакомец поддаётся чужому порыву и, не стесняясь, кладёт руки на талию Эштона. Большие ладони скользят под футболку Ирвина, поглаживая влажную кожу, но всё, о чём он способен думать — до боли знакомая расплывчатая фигура перед глазами. Алкоголь течёт по венам, лишая способности мыслить, поэтому через пять минут Эштон трётся свои пахом о чужой, сжимая плечи незнакомца, и даже сквозь оглушающую музыку слышит чужой стон, почему-то скользнувший в самое сердце неприятной ноющей болью. Последнее, что он помнит — эти же руки на своём члене, тихий шепот и непривычные, но от этого не менее приятные, резкие движения, и Ирвин даже подозревает, что тогда он позволил себе проронить слезу, вспомнив о мечтательных голубых глазах и наказывая себя за каждое неверное действие, за то, что позволил себе влюбиться в парня, которого Эштон был недостоин, в парня, казавшегося ангелом во плоти. Но Люк — человек, и Эштон не мог винить его в том, что Хеммингс тоже может чувствовать. Он бы никогда не позволил себе испортить его счастье, даже если ради его счастья пришлось отказаться от собственного. Солнце нещадно жжёт глаза, когда парень распахивает их, обнаруживая себя в собственной спальне, в собственной постели. Он отрывает голову от подушки и медленно поворачивается на бок, взглядом натыкаясь на чужие широкие плечи и белобрысый затылок. Затылок, заставивший дрожать всё его существо. Эштон осторожно протягивает руку к телу парня, касаясь нежной кожи, и движется чуть ниже, натыкаясь на позвоночник, который он тщательно исследует пальцами, прежде чем парень поворачивается к нему с полураскрытыми сонными глазами, которые под светом утреннего солнца кажутся ещё ярче. Ирвин тянется за желанным поцелуем, таким медленным и нежным, полным заботы и желания доказать, что легкое касание губ значит намного больше для них обоих. Эштон старается сдержать слезы счастья, обхватывая лицо ладонями и проникая языком через приоткрытые губы, играясь с прохладным колечком и переплетая их языки. Ирвин мечтает растянуть этот момент как минимум на вечность, до конца распробовать тонкие губы, не обращая внимания на утреннее дыхание, потому что фейерверк чувств внутри — это самое грандиозное из всего, что ему когда-либо удавалось испытывать за всю свою жизнь. — Привет, — шепчет Люк, слегка прикусывая нижнюю губу и оставляя влажный поцелуй на уголке губ Ирвина. — Я бы хотел заказать самый чудесный цветок для самого себя, — Эштон улыбается сквозь очередной поцелуй и губами касается кожи под ухом. — Сколько будет стоить Люк Хеммингс? — Поцелуев по утрам будет достаточно, — усмехается он, втягивая парня в ласковые объятия.